Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

172.

– Антонио!

– Что, Мария?

– Вот, смотри, здесь в газете «Мексика и жизнь» некролог. Эти негодяи пишут, что умер великий ученый Мигель Савио.

– А почему ты называешь их негодяями?

– Потому что они поздно опомнились? Написали о нем «великий ученый», когда он умер. Написали бы об этом, когда он родился!

– Что написали – «Умер великий ученый Мигель Савио»?

– Да нет, «родился великий ученый Мигель Савио, который откроет несколько новых физических законов, получит массу званий, премий и умрет в возрасте 62-х лет». Представляешь, как бы ему было приятно читать эту заметку, даже если бы ничего такого с ним не произошло?

– Но, ведь, только что родившись, он бы не мог это прочесть…уц

– Ты что, издеваешься надо мной? А сейчас, только что умерев, он что, может ее прочесть? Так что в этом смысле новорожденный Мигель Савио и только что умерший абсолютно равны.

– Да, ты как всегда права, Мария. Кстати, раз ты такая умная, может быть ты напомнишь мне, почему я должен ударить тебя сковородкой по голове?

– Ну, не знаю, может быть потому, что я толстая некрасивая глупая мексиканка с усами?

– Нет, сегодня, кажется, не поэтому, но, с другой стороны, чем не повод? Ну-ка, поворачивайся ко мне головой. (Удар). Все, день прожит не зря.

173.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Вот что ты лежишь и ничего не делаешь?

– Я не лежу, Мария, я думаю.

– О чем?

– О том как хорошо лежать и ничего не делать. Такое прекрасное занятие, непонятно, почему за него не платят деньги. Я бы очень много зарабатывал.

– А за что же здесь платить?

– Ну, как? Все прекрасное стоит денег. Ты же платишь, когда ходишь в музеи или в театры.

– Ага, а ты вспомни, когда мы с тобой в последний раз где-то были!

– При чем здесь? Ну, хорошо, другой пример. Вон, Даная у Рембрандта лежит и ничего не делает. Знаешь, сколько она стоит?

– Ну, хорошо, давай ты сейчас встанешь и быстренько поможешь мне выбить ковер, а потом опять ляжешь и будешь много стоить.

– Ты что, Мария, с ума сошла!?? А вдруг эти негодяи опомнятся и наконец-то начнут за это платить? А у меня как раз прервался стаж!

– А что же мне делать с ковром?

– Ну, это очень просто. Возьми ковер, скатай его и положи на антресоли. Потом иди в магазин и под те деньги, которые мне вот-вот начнут платить, одолжи две бутылки текилы.

– Зачем?

– Ну, как, тяжело же все время лежать и совсем ничего не делать. К тому же лежать, ничего не делать и пить текилу – это еще прекраснее.

– Ладно, я побежала.

– Да, а когда вернешься, не забудь, что нужно выбить ковер.

174.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Ты выбросил мусор?

– Нет, Мария. Я считаю это неправильным.

– Что – выбрасывать мусор?

– Неправильно, чтобы этим занимался глава семьи.

– А почему это ты – глава семьи?

– Потому что я сильнее, и могу в любой момент ударить тебя сковородкой по голове. Вот смотри…

– Подожди, подожди, я согласна, ты – глава семьи. Но мне же тоже хочется быть ею… им…

– Кем?

– Ну, главою. Глава – это же он? Или она?

– Глава – это я, Мария. И глава может быть только одна… один.

– Как это – одна? А вот я сама видела в книге про Тома Сойера, там было написано «Глава четырнадцатая».

– Ну… ты права, Мария, поэтому я не буду объяснять тебе, почему ты не права. Хорошо, я, как демократический глава, готов пойти на выборы. В нашей семье три представителя электората – ты, я и хомячок Густаво. Густаво воздержится…

– Воздержится? Да он гадит каждую секунду!

– Ты считаешь, он делает это в твою поддержку?

– Нет, но…

– А главное, что и ты проголосуешь за меня.

– Это почему?

– Потому что у меня есть административный ресурс.

– Какой ресурс, Антонио?

– Вот эта сковородка.

– И это ты называешь административным ресурсом?

– Ну, почему только это? У меня такого ресурса полно – бейсбольная бита, скалка, пустая бутылка из-под текилы. Так что, иди и выбрось мусор, а я пойду, напишу обращение к части электората.

– Какое?

– Примерно такое: «Мария, не жди, буду к утру. Твой глава».

175.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Знаешь, кого я только что встретил?

– Кого, Антонио?

– Этого негодяя Бенито Лопеса. Представляешь, он так разъелся, стал толстый, как хомяк.

– Как кто?

– Как хомяк.

– Что значит – как хомяк? Что ты вообще знаешь о хомяках?

– Мария, Мария, подожди…

– Ты знаешь, что если сильно сжать хомяка в руке, то у него вылезут глаза? Ты знаешь, что хомяки в основном коричневые, но серых гораздо больше? Что если у хомяка оторвать лапку, то у него останется еще три и хвост? Что если даже у хомяка вырастут крылышки, то он все равно не сможет летать, потому что у него не хватит опыта?

– Прости, Мария, забыл, что хомяки – это больная тема. Зато я купил апельсины.

– Апельсины?

– Апельсины, Мария, они такие… как помидоры, только оранжевые, сладкие… и совсем другие.

– Что ты несешь, Антонио? Ты знаешь, что в одном апельсине содержится больше витаминов, чем в другом? Ты знаешь, что апельсины никогда не нападают на человека первыми? Что апельсин может катиться, и если его не остановить, то он совсем укатится?

– Знаю, знаю, Мария, все знаю. Все, целую, приеду уже на следующей неделе. Дети передавали тебе привет.

– Привет? Привет – это слово из шести букв. Ты не мог привезти мне слово хотя бы из восьми букв? Хотя бы из семи? Тебе что, букв для меня жалко? И чтобы там был мой любимый мягкий знак? Я бы на нем спала… (Ее голос удаляется).

– Ну, все, увозите ее. Зря я так сильно ударил ее сковородкой в последней серии… А с другой стороны, что было с ней еще делать?

176.

– Антонио!

– Да, Мария!

– Я только что была у гадалки, и теперь я все знаю.

– Что, ты узнала про мою связь с Кончитой?

– Да нет, конечно… подожди, а у тебя что-то было с Кончитой?

– Нет! Зачем мне Кончита, если у меня есть ты, и если бы гадалка тебе такое сказала, это была бы неправда.

– Вот видишь, Антонио, значит, она говорит только правду, и ей можно верить.

– Ну, да, наверное…

– Так вот, она сказала мне, что скоро я получу огромное наследство от моего дяди из Венесуэлы, о существовании которого я пока даже не подозреваю. После этого я буду жить за границей в огромном доме.

– А я буду ездить на «Феррари», пить текилу и водить домой женщин, да?

– А зачем тебе водить домой женщин?

– Ну… у нас будет красивый дом, и я буду показывать его этим негодяйкам – твоим подругам, чтобы они тебе завидовали.

– Прости, Антонио, но гадалка сказала, что в новом доме я буду жить с другим мужем, а ты сопьешься и умрешь.

– Хм. Вот так, да? А она не предупредила тебя, Мария, что тебе нужно опасаться мужчину 45 лет с большими черными усами и сковородкой в руке?

– Нет.

– А зря. Впрочем, это даже не будущее – это уже настоящее. (Ба-бах!). Вот. А теперь говори, Мария, где живет гадалка. Сейчас она быстро отгадает тебе все назад.

177.

– Ну, Мария!

– Что, Антонио?

– Что будем делать, Мария? Мне скучно.

– А ты поговори с кем-нибудь.

– С кем? С тобой я уже говорю, и веселей мне не становится. А все эти негодяи – наши соседи ушли на работу. Как сговорились!

– Может быть, тебе все-таки тоже начать работать?

– Не говори глупости, Мария. На работе еще скучнее. А потом, работать на этих негодяев, мне – единственному порядочному человеку в Мексике? Никогда!

– Тогда давай играть в нашу любимую игру.

– Что, выбегать в подъезд и кричать «пожар»? Нет, мы стали это слишком часто делать, нам уже не верят.

– А давай пшикаться друг в друга из освежителей воздуха.

– Это хорошая идея, Мария! Но мы же неделю назад добили последний освежитель.

– Да, да, помнишь, у тебя потом три дня была аллергия, и ты ходил вот с таким лицом, весь красный, отвратительно пахнущий хвойным лесом и немножко средством от клопов.

– Мария, зря ты напомнила мне про это средство – все-таки, восемь пшиков прямо в глаз…

– Но я же извинилась…

– Да. И, к тому же, я, кажется, придумал, чем мы будем сейчас заниматься. Беги, Мария, посмотрим, далеко ли ты убежишь.

– Антонио, но ведь будет как всегда – я побегу вниз по лестнице, а ты поедешь на лифте, и встретишь меня на первом этаже. Уже никому это неинтересно – ни нам, ни даже соседям.

– Ладно, Мария, не хочешь бежать – не надо. В конце концов, все необходимые элементы здесь – ты, я и сковородка. (Ба-бах!). Падай, Мария. (Звук падающего тела). Ну, что, было весело. Жаль, что недолго. Зато будет, что вспомнить… Н-да, но сейчас-то ведь надо чем-то заняться. А, ладно! (Кричит). Пожар! Пожар!!!

178.

– Антонио, Антонио, ура!!!

– Что, Мария, неужели ты уезжаешь на месяц к маме и забираешь с собой детей?

– Нет, Антонио.

– А зачем тогда было кричать «ура» и вселять в меня надежду?

– Просто через пятнадцать минут начинается очередная серия «Бандитского Акапулько».

– Это в котором одни бандиты воюют с другими бандитами?

– Нет, это в сериале «Убийство на убийстве». А в «Бандитском Акапулько» бандиты… ну, хорошие бандиты воюют с плохими, нечестными полицейскими, которые берут взятки, покрывают торговцев наркотиками, правда, там есть один хороший полицейский, но его дочь подсаживают на наркотики.

– Подожди, а где же тогда женщина-полицейский влюбляется в хорошего бандита, который оказывается плохим и подставляет полицейских, которые почти все хорошие, за исключением одного, который ведет двойную игру.

– Так это все в сериале «Луиза, женщина-полицейский». Даже странно, что ты с ним перепутал, потому что «Бандитский Акапулько» всегда путают с «Бандитами из Акапулько», потому что там играют те же самые актеры, только он идет на другом канале.

– Подожди, Мария, я запутался. Ты зачем начала весь этот разговор?

– Затем, что я не могу решить, какой сериал смотреть – «Бандитский Акапулько» начинается в семь, «Бандиты из Акапулько» – в семь пятнадцать, а «Полицейские с пистолетами-2» – в половину. Что же мы будем делать?

– Я все решил Мария. Мы будем смотреть футбол и мыть посуду.

– А как мы сможем делать это все одновременно?

– Очень просто. Ты же не любишь смотреть футбол, а я не люблю мыть посуду. Поэтому я буду смотреть футбол, а ты будешь мыть посуду. Правда, я здорово придумал?

– Но ведь я хотела смотреть сериал…

– Ну, Мария, это не получится, ведь на кухне нет телевизора.

– А, может быть, ты помоешь посуду?

– Я бы с удовольствием, Мария, но в комнате нет мойки и крана. Так что, Мария, иди на кухню, и принеси мне пиво, футбол начинается.

179.

– Антонио, Антонио!

– Что, Мария?

– Педро уехал в командировку, так что можешь приходить!

– Что?!!

– Ой, то есть, Педро, это Антонио уехал в командировку, и ты можешь… ой… Антонио, можно я лучше принесу тебе текилы?

– Конечно, Мария, но сначала ответь мне на вопрос – кто такой Педро?

– Да господи, Педро… мало ли в Мексике Педров… это среднестатистический мексиканец, рост метр 75, черненький, с карими глазами, такой симпатичный…

– А почему ты его позвала?

– А… ну, опять же по статистике, каждый мексиканец за свою жизнь в среднем 2863 раза произносит имя «Педро». Видимо, это был один из этих раз.

– Ну, хорошо, Мария, меня устраивает это объяснение, неси текилу. Тем более, что Педро я еще вчера выбросил из окна.

– Почему ты его выбросил?

– Потому что он испортился – он три дня пролежал под кроватью. Так что одним среднестатистическим негодяем Педро стало меньше. Неси текилу, Люсия… э-э…

– Что?!!

– Статистика, Мария. Не обращай внимания.

180.

– Антонио, Антонио!

– Да, Мария.

– Вот я читаю книжку «Занимательные путешествия», написанную для негодяев, учащихся в седьмом классе.

– И что, Мария?

– Там написано, что некоторые страны очень поэтично называются: Япония – Страна восходящего солнца, Корея – Страна утренней свежести. Давай придумаем какое-нибудь красивое название для Мексики.

– Давай. Смотри – Страна всходящих кактусов… из которых потом делают текилу, которая орошает чрева наших сограждан. Длинновато, да? Тогда так – Страна толстых низкорослых усатых женщин… кривоногих.

– А где ты в Мексике видел таких женщин?

– Ну, не знаю… один раз в автобусе… и то, наверняка это был мужчина. Неважно, Мария.

– А может так – Страна пьяных усатых бездельников, валяющихся под каждым кактусом?

– Резковато, Мария. Боюсь, мы не сможем провести это название через парламент.

– Ну, тогда вот – Страна смуглых усатых мужчин среднего роста, в основном работающих в США официантами?

– Это лучше, но не всеобъемлюще. А может, так – Страна неблагодарных негодяев, среди которых иногда попадаются два порядочных человека.

– Ой, Антонио, мне понравилось.

– И еще поменяем геральдику.

– Что?

– Изменим герб. Там у нас орел душит змею, а будет импозантный мужчина средних лет, душащий женщину, стоящую на задних лапах.

– Я не очень поняла, но, по-моему, хорошо. А флаг?

– А флаг ему в руки. Или ей. И еще мы напишем гимн. Причем, нам придется писать только музыку, потому что слова, как всегда, напишет Михалков.

181.

– Антонио, Антонио!

– Что, Мария?

– А почему ты собираешь свои вещи в чемоданы? Ты что, куда-то едешь?

– Ах, Мария, не хотел расстраивать тебя сейчас… думал сделать это через пять минут. Я получил новое назначение.

– Ты же нигде не работаешь!

– О, Мария, просто ты многого не знала. Я служу в органах.

– О, господи!

– И сегодня меня назначили полномочным представителем Мексики в квартире 48 дома номер три по улице Хулио Кортасара.

– Подожди… но это же квартира Люсии.

– Т-с-с-с, Мария, нас могут подслушивать. Это сфера стратегических интересов нашей родины.

– Антонио, ты меня обманываешь.

– Мария, когда я тебя последний раз обманывал?

– 15 минут назад, когда сказал, что выбросил мусор.

– Ну, хорошо, но ведь до того не обманывал.

– Как же, а за пять минут до этого, когда ты сказал, что мой любимый сериал кончился, а сам смотрел футбол?

– Мария, ты не понимаешь. Из трансляции футбола я как раз узнал о своем назначении.

– Как это?

– А помнишь, комментатор сказал «Уго Санчес удаляется с поля за вторую желтую карточку»? Это означало «Антонио, приступай к выполнению задания». Помнишь, я еще сказал: «Что ж ты творишь, скотина со свистком»? Это я сказал: «Служу Мексике!».

– Антонио, но какие могут быть стратегические интересы у нашей родины в квартире Люсии?

– Мария, я не могу тебе этого сказать, я давал подписку. Но поверь мне, что интересы очень серьезные.

– А-а-а-а!!!

– Ну, хорошо, Мария, но учти, что это страшная тайна – там нашли нефть. Но на нее посягают арабские террористы, русские олигархи и… там еще один смазливый негодяй из квартиры напротив. Моя задача – сделать все, чтобы нефть Люсии осталась у нас.

– Боже мой, Антонио! Но мы хотя бы будем видеться?

– Да. Я буду иногда приходить ужинать, потому что Люсия отвратительно готовит… э-э… в смысле, она может меня отравить. Все, Мария, я пошел. Никому не открывай дверь, кроме меня.

– А как я узнаю, что это ты?

– По паролю. Пароль – «Мария, открывай, это я», отзыв – «Заходи, Антонио». Прощай, Мария!

182.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Что это у тебя за блокнот, я его раньше не видел?

– Антонио, это секрет.

– Ну-ка, немедленно покажи мне его!

– Антонио, ну, у меня же могут быть от тебя секреты…

– Ты что, изменяешь мне? Так я и думал! И, главное, была бы ты красивой, или на худой конец умной женщиной, так нет же, маленькая толстая дура с усами, и мама у тебя – дура, и дети твои идиоты, и муж у тебя – дебил и алкоголик, и… гм… гм… ну, это, чего-то меня…

– Антонио, что ты так разошелся? Хорошо, я скажу – я решила записывать свои мысли. Когда их наберется много, издам отдельной книгой. Будет называться «Книга мудрых мыслей Марии Халапеньос».

– Да? Ну, извини, это все ревность. Беру свои слова назад, хотя все это – правда… кроме того, что я говорил о муже. Ну, прочти мне что-нибудь.

– Ну, вот, слушай. «Кактусы растут только вверх. Вот так и человек».

– Гм… ну-у… что ж… неплохо для начала… да и для конца тоже. А еще?

– «Птицы летают по воздуху, хотя они тяжелее воздуха. А если бы воздух был тяжелее, он бы летал по ним?».

– Ага. Ну, что ж, Мария, возьми, пожалуйста, ручку и запиши еще одну мысль.

– Пишу, Антонио.

– Пиши. «Толстая некрасивая сорокадвухлетняя женщина по имени Мария – дура».

– «…дура». А кто это – Мария?

– Вот, видишь. Эта мысль, может быть, не такая мудрая, зато неоспоримая.

183.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Давно хотел тебя спросить – где ты пропадаешь каждую среду вечером?

– Ой, Антонио, я хотела тебе сказать, но не решалась… но, раз ты сам спросил, то скажу – я окончила курсы классического балета. Я ходила на них каждую среду в течении трех месяцев, чтобы сделать тебе сюрприз.

– И сколько стоило твое обучение?

– Сто песо за занятие.

– Тысяча двести песо? Н-да, сюрприз… Ну, и чему тебя там научили?

– Стоять на пуантах, крутить фуэте, делать батманы.

– Да, это интересно, батманы ты мне никогда не делала. Это вкуснее, чем кактусовые лепешки?

– Антонио, ну, что ты говоришь? Это такое танцевальное движение.

– А зачем его делать, если его нельзя съесть?

– Антонио, подожди. Я научилась танцевать «Умирающего лебедя» Сен-Санса.

– У Сен-Санса умер лебедь? А почему? Он его плохо кормил?

– Да нет, Сен-Санс написал музыку.

– Вот негодяй! У него лебедь умирает, а он музыку пишет! Какой цинизм!

– Ну, подожди, Антонио! Я же хотела сегодня вечером станцевать тебе «Умирающего лебедя». В романтической обстановке, при свечах…

– Вот еще! Я за свои же тысячу двести песо буду смотреть, как ты танцуешь чужого лебедя. А он еще и умирающий. А если он сдохнет прямо здесь? Представляешь, как у нас будет вонять?

– Да ты ничего не понял!

– Все я понял! Иди на кухню, и пожарь мне этого лебедя, пока он не сдох!

184.

– Мария! Мария! Мария!!!!

– (Из-за двери). Что, Антонио?

– Сколько можно петь в туалете? Выходи, мне нужно…

– (Выходит). Антонио, специально для тебя я разучила народную мексиканскую песню. Только что я ее повторила, и сейчас спою тебе.

– Очень хорошо… только дай, я сначала зайду…

– Что ты говоришь? Я же так готовилась!

– Ну, хорошо, давай, пой, только быстро.

– Как, быстро? Эту песню нельзя петь быстро, она такая протяжная, лирическая…

– Хорошо, пой как хочешь, только пой. Начинай.

– Вот так сразу? Ой, Антонио, не знаю, я так стесняюсь…

– Тогда не пой.

– Но я же так хочу тебе спеть!

– Тогда пой, Мария.

– Но я же волнуюсь…Ты правда хочешь, чтобы я спела?

– Хочу, Мария, очень хочу, начинай!

– Нет, ну, все-таки я стесняюсь. Антонио, что же делать?

– Кажется, я придумал, Мария. Встань вот сюда … нет-нет, поближе к косяку. Закрой глаза… (Удар). Хорошо, что у нас тяжелая дверь. Полежи здесь, Мария, теперь тебе не нужно мучиться выбором, а мне не нужно мучиться… н-да… Ох, вот это песня…

185.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Мария, я хочу сообщить тебе ужасную новость.

– Какую? Что ты бросил в аквариум морскую свинку, она сожрала всех рыбок, подавилась и умерла? Это безобразие я уже видела.

– Нет, Мария… хотя это было очень смешно, но дело не в этом.

– Ты, как всегда, засосал в пылесос попугайчика?

– А согласись, было весело, когда я возвращал пылесос нашей соседке негодяйке Ундине, и попугай внутри пылесоса вдруг заговорил.

– Да, смешно – она упала в обморок, уронила пылесос себе на ногу, сломала лодыжку и потом целый месяц ходила в гипсе.

– Вот. И что же здесь ужасного? Нет, Мария, весь ужас в другом. Я умираю.

– Как умираешь? Зачем?

– А зачем умерли Гете и Моцарт? Чаплин и Робертино Лоретти?

– Подожди, а разве Робертино Лоретти умер?

– А разве нет? Ну, все равно, он же когда-нибудь умрет, так какая разница? Я ответил на твой вопрос?

– Ну… да… А что же делать?

– Выполнять мои последние желания.

– Ой, да, конечно! Господи, какой ужас!

– У меня к тебе несколько последних воль. Во-первых, завесь зеркала, потом останови часы, принеси текилы и будем меня оплакивать…

– Антонио, но ведь ты вчера клялся, что месяц не будешь пить текилу!

– Конечно, Мария, и я ни в коем случае не нарушил бы эту клятву, но по такому поводу…

– Да, ты прав.

– Ну, пусть земля будет мне пухом… (Пьют). Что ж, прощай, Мария!

– Как, уже?

– Да. Мне пора.

– Бедный, бедный Антонио!

– Пора зайти в бар и помянуть меня с Хуаном и Родриго.

– Ты что, будешь умирать не дома?

– Почему? К утру я вернусь.

– А когда же ты умрешь?

– Ну, я думаю, лет через двадцать-тридцать, не раньше. Но я уже начал.

– Сволочь, ты все наврал!

– Тшш, Мария, о покойниках, пусть даже и будущих, либо хорошо, либо ничего.

186.

– Антонио! Антонио!

– Что ты кричишь, Мария? Зачем ты отрываешь меня от мыслей о вечном?

– В подъезде перегорела лампа, и я ничего не вижу. Посвети мне, пожалуйста, фонариком.

– Фонариком! Эх, Мария, Мария! Я мог бы посвятить тебе поэму, сонату, может быть даже хореографическую композицию… а ты говоришь «фонариком».

– Но здесь очень темно, я могу упасть.

– Упасть! А знаешь ли ты, что такое – упасть? Пасть духом, отчаяться, разувериться во всем – это самое страшное, что может случиться с человеком. Так пали духом Байрон и Дэвид Бекхем, когда он не забил французам пенальти, так пал духом…

– Ай, Антонио, ну вот, я упала! И, кажется, что-то себе сломала.

– Лежи и не двигайся, Мария! Я сейчас.

– Ты пошел вызывать скорую?

– Нет. Я хочу запечатлеть тебя на холсте – лежащую, беспомощную, сломавшую себе что-то. Кстати, где у нас фонарик, мне надо посветить им, а то я тебя совсем не вижу.