Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

113.

– Мария, как я соскучился по нашим детям! Где они, наши птенчики?

– В соседней комнате, курят марихуану. Вот уже три дня.

– Три дня – а я уже соскучился. Какой я все-таки добрый… и…

– Усатый?

– Нет. Я…

– Толстый?

– Нет! То есть, да, но не в этом дело. Я… подожди, Мария,… я соскучившийся!

– Какой ты многогранный, Антонио – добрый, усатый, толстый и соскучившийся.

– Я вообще талантлив и могу делать много вещей одновременно. Вот, например, сейчас – я смотрю телевизор, разговариваю с тобой, пью текилу и скучаю. А еще говорят – Юлий Цезарь, Юлий Цезарь!

– Ты лучше! Помнишь, когда мы ездили в Акапулько, ты одновременно спал, храпел, потел, видел сон, падал с верхней полки, кричал и ругался матом и разбил чашку…

– И при этом я еще ехал на поезде!… А о чем мы говорили?

– Не помню.

– А я помню – мы говорили о текиле. Тащи ее сюда, я буду ее одновременно пить, закусывать, занюхивать, пьянеть, петь песни, плакать и, конечно, скучать по нашим деткам. Где-то они сейчас, наши птенчики?

114.

– Антонио, послушай, а кто такой Гегель?

– Ну, Гегель – это тот же Гоголь, только люди об этом не знают и называют его Гегелем.

– А, понятно. А кто такой Гоголь?

– А это человек, который вместе с Моголем изобрел некий напиток. Так и называется – Гоголь-Моголь. Ну, как Гей-Люссак.

– Люссак был геем?

– Нет, это его партнер был геем, а он был просто Люссак.

– Подожди, если партнером Люссака был гей, значит и сам Люссак тоже гей.

– Да, ты права, Мария. В любом случае, их именем назван какой-то закон. Скорее всего, разрешающий однополые браки. А почему ты спрашиваешь?

– Я читаю справочник «Знаменитые люди со странными фамилиями». Вот смотри – Артур Шопенгауэр. Как ты думаешь, кто это?

– Ну, Артур – это один армянин, который торгует мандаринами на базаре, Шопен – это композитор, а Гауэр – это непроизносимая часть фамилии Шопена.

– А почему она не произносится?

– На этом настояли люди, которые не любят буквы «г», «а», «у», «э» и «р».

– А что настояли?

– Некий напиток. Скорее всего гоголь-моголь, который еще некоторые по ошибке называют гегель-мегель.

– Спасибо, Антонио, ты мне все объяснил. У меня все так четко разложилось в голове, что она сейчас лопнет.

– Иди, поспи, моя близкая… в смысле, недалекая.

115.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Я тут подумал, ведь у нас с тобой типичный неравный брак.

– Как это, Антонио?

– Ну, смотри. Во-первых, ты весишь 140 килограмм, а я 85. У тебя 44 размер ноги, а у меня 39-й. И потом, я умный, а ты… ну, сама знаешь.

– Зато у тебя есть усы, и у меня тоже.

– Это правда. Но у тебя есть еще и борода. И самое главное – ты женщина, а я мужчина. А в равном браке все должно быть наоборот.

– Антонио, ты ошибаешься, неравный брак – это разный социальный статус и состояние.

– Я об этом и говорю. Мое состояние принципиально отличается от твоего. Ты – толстая дура, а мне уже хорошо; а допью эту бутылку – и будет еще лучше.

– Антонио, ты что, совсем ничего не понимаешь?

– Ну, почему, пока понимаю. А вот через полчаса уже действительно перестану.

– Тебе надо записаться в «Общество анонимных алкоголиков».

– О, отличная идея! Я там давно не был. Там так хорошо – никто не представляется, но все сильно выпивают. Так, про неравный брак мы поговорили, про Изольду я тебе и не собирался ничего рассказывать, а про анонимных алкоголиков ты сама завела разговор, так что я не виноват. Ну, все, я пошел, моя неравная.

– Антонио, но ведь мы собирались посвятить этот день уборке.

– И что нам мешает это сделать? Посвящаю этот день уборке. Ну, и военно-морскому флоту. До вечера, Мария!

116.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Вчера приходили хозяева квартиры и сказали, что мы не платим им уже три месяца.

– Открыли Америку! Я и сам это прекрасно знаю. Зачем было ради этого приходить? Я знаю даже то, чего они не знают – мы не будем платить им еще минимум три месяца.

– Но они пообещали нас выселить.

– А вот это просто глупо. Кто тогда заплатит им за 6 месяцев? Пушкин?

– Какой Пушкин, Антонио?

– Ну, это какой-то странный человек, который всем платит за квартиру и выносит мусор. К сожалению, он делает это только в России.

– Антонио, но, все-таки, что делать с хозяевами квартиры? С этими негодяями, которые не ценят, что мы убираем их квартиру, поливаем их цветы…

– Ну, положим, квартиру ты в последний раз убирала, еще когда мы жили на другой квартире, а цветы ты бы лучше не поливала…

– Кто же знал, что у них в этой бутылке уксус? И потом, они же не сказали, чем поливать. Если бы я была дура, я бы сразу полила их уксусом, а не через два дня по ошибке.

– А давай расскажем полиции, что они хранят в нашей квартире марихуану, и их посадят.

– Но это же твоя марихуана. И, потом, полиция придет и конфискует.

– Вот еще! Я перепрячу ее в другое место.

– Но тогда полиции не за что будет их арестовывать.

– Н-да, замкнутый круг, как всегда. Лягу поспать, во сне мне всегда приходят прекрасные мысли. Как Менделееву.

– А кто это?

– Это какой-то человек, который спал, а ему на голову периодически падала какая-то таблица со стены. И он что-то придумал.

– Что придумал – передвинуть кровать или перевесить таблицу?

– Не помню.

– Или как не платить за квартиру?

– Неважно. Спи, сейчас что-нибудь придумаем.

117.

– Антонио!

– Да, Мария.

– А давай поедем на экстремальный отдых. Будем сплавляться с водопада, прыгать с парашютом, спускаться на доске с гор…

– Знаешь что, Мария, экстремальнее, чем наша последняя поездка к твоей маме ничего не может быть. Ты поссорилась с ней в первую же минуту, и вы два часа ругались, пока я не решил вмешаться.

– Вот тут-то все и началось. Просто ты не должен был сразу пытаться убить маму топором.

– Сразу! Сначала я пытался ее задушить, но она спустила на меня доберманов, и мне пришлось их загрызть. Потом появились твои родственники и привязали меня к кровати, и я потратил минимум полчаса на то, чтобы перетереть веревку щетиной. И даже после этого я не сразу побежал за топором, а сначала побросал всех родственников в колодец.

– Да, хорошо, что мама успела выпрыгнуть из окна. Сломала два ребра и ногу, но все равно сумела уползти в курятник и затеряться там среди кур. А вот зачем ты выпрыгнул в окно…

– Я гнался за ней.

– Но это же было через четыре часа.

– Да? А вот этого я не помню. Видимо, в эти четыре часа я занимался чем-то очень важным. Ты не помнишь, чем?

– Ты пил текилу, матерился и ломал руками стаканы.

– Ну, вот.

– А потом ты пытался сдаться властям, кричал, что хочешь быть узником совести и согласен, чтобы тебя обменяли на ящик текилы.

– Знаешь, Мария, а я сейчас неожиданно понял, что мы таки хорошо отдохнули – есть что вспомнить. Может, опять поедем к твоей маме?

– Давай лучше к твоей. С ней интереснее – она моложе и быстрее бегает.

118.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Я хочу поговорить с тобой без свидетелей.

– Хорошо, Мария, сейчас я выйду, и ты сможешь начать говорить.

– Но я же хочу поговорить с тобой.

– Тогда я стану свидетелем этого разговора. Определись, Мария, чего ты хочешь.

– Я хочу поговорить с тобой…

– Так…

– Но чтобы этого никто не слышал…

– Ага. Это бред, Мария. Как минимум я это услышу. Не говоря уже о тебе.

– А что же делать, Антонио?

– Давай заткнем себе уши, и никто ничего не услышит.

– А зачем тогда вообще что-то говорить?

– Ну, или так – я выйду, ты поговоришь со мной, а потом все мне расскажешь – как прошел разговор и о чем он был.

– Прекрасно, Антонио, иди… Ой, подожди… Я забыла, что я хотела тебе сказать.

– Мария!

– Вспомнила! Я хотела сказать, что я хочу с тобой поговорить.

– Так, Мария, я все придумал. Закрой глаза и никуда отсюда не уходи. Где-то тут была моя любимая чугунная сковородка.

119.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Давай играть в «съедобное – несъедобное».

– Вот еще! Мы уже играли в это на прошлой неделе, когда я съел курицу, которую ты приготовила, а потом три часа жалел об этом в туалете. Так вот она была съедобная или нет?

– Я же тебе уже говорила, что я просто размораживала ее в микроволновке, а ты схватил и съел. И вообще, я про другое. Я буду называть слова, а ты будешь говорить, съедобное это, или нет.

– Мария, ты дура. Слово не может быть съедобным. Разве что в качестве духовной пищи. Но тогда оно должно быть очень духовным… например «святоапостольский».

– Что это, Антонио?

– Это что-то очень духовное… хотя и абсолютно непонятное.

– Подожди, Антонио, не надо так сложно. Вот, смотри – яблоко! Говори, съедобное или несъедобное.

– Несъедобное.

– Ну, Антонио, ты же сразу проиграл!

– Ничего подобного! Мы же с тобой вместе рвали яблоки в саду этого негодяя Касильяса, вспомни, какие они были – жесткие, кислые и червивые. И что, они после этого съедобные?

– Ну, хорошо. Тогда… чашка!

– Съедобное.

– А вот теперь ты точно проиграл.

– Нет, я не проиграл. Смотри. (Грызет).

– Н-да, ты меня убедил. Тогда… телефон… ой, нет, не надо… телевизор… тем более, не надо… А, вот – хомячок! Ну, наш хомячок Густаво.

– Зря ты это сказала, Мария. Бедный Густаво, я так его любил. (Грызет). О, оказывается, я его и так люблю.

– Господи, Антонио, наш хомячок!… С другой стороны, теперь его можно не кормить.

– Да, а весь корм съем я!!! (Грызет).

– Антонио, что с тобой?!

– У меня серьезно разыгрался аппетит. Пойду в комнату к нашему сыну, у этого негодяя были канарейки…

120.

– Антонио! Антонио!

– А! Что случилось, Мария?

– Антонио, мне срочно нужно это знать – сколько в одном часе километров?

– Ну, это же даже дети знают – шестьдесят… Что? Мария, ты что, дура? Откуда в часе километры?

– Как же, помнишь, тебя оштрафовали за то, что ты ехал со скоростью 120 км в час. Значит в часе в этот момент было 120 километров.

– Да, ты права, Мария. С другой стороны, от нашего дома до дачи 70 километров, а мы по пробкам доезжаем до нее за час. Значит, в часе бывает еще 70 километров. Н-да… но одно я знаю твердо: в миле полтора километра.

– А тогда сколько в миле часов?

– Смотря каких – настенных или наручных… Короче говоря, все в мире относительно. Ты же сама была продавщицей и знаешь, что в килограмме бывает то 900, то 800 граммов. Это все придумал Эйнштейн в своей теории относительности.

– Вот, негодяй, лучше бы придумал клюкву в сахаре!

– Но ее же уже придумали.

– Ну и что? Ее же все равно всегда не хватает. Так что ее можно было бы придумать и второй, и третий раз.

– Ладно, спи, Мария, и пусть тебе приснится, сколько в миле граммов.

121.

– Мария, Мария!

– Что с тобой, Антонио, почему ты такой встревоженный?

– Я только что слышал ужасную вещь. В Мексике появились ядовитые кактусы. Их укус смертелен!

– Какой ужас, Антонио! Подожди, кактусы же не кусаются.

– Ну, да!… Да? Вообще-то не кусаются, но если уж укусят, то пиши пропало.

– Написала. А в середине «а» или «о»?

– Что?

– Ты же сказал «пиши «пропало». Я написала, только я не знаю, через «о» или через «а».

– Мы столько лет вместе, Мария, но есть в тебе что-то, чему я не перестаю удивляться. Короче, я записался в отряд по уничтожению кактусов. Дай мне тридцать песо, и я пойду.

– А почему так много?

– Потому что много не мало. Это вступительный взнос. На него мне выдадут каску, шинель, сапоги и две бутылки противоядия. Может быть даже хватит на три, правда, тогда не останется на закуску.

– Антонио, а это не будет как в прошлый раз, когда ты отправился ловить прикроватные тумбочки, которые охотились за людьми, и потом мне звонили в три часа ночи из больницы?

– Мария, не путай разные вещи. Тогда у меня начиналась белая горячка, а сейчас я просто хочу выпить… в смысле, принести пользу своей стране. И вообще, не смей меня подозревать, я порядочный человек, заруби это себе на носу!… Мария, что ты делаешь?… положи мачете… господи, какой кошмар! Разрубила нос пополам. Мария, когда придешь в сознание, иди к врачу, слышишь. А меня ждет Национальная Армия спасения Мексики от тумбочек… от кактусов.

122.

– Ан…т…нио… Ант…о…о…

– Мария, что с тобой? Что ты делаешь?

– Ан…т…нио… Ант…о…о…

– Мария, прекрати размахивать руками. И вообще, посмотри на себя – посинела, выпучила глаза. Фу!

– Ан…т…нио… Ант…о…о…

– Хватит гавкать, как собака… А, я догадался, ты изображаешь ту женщину в сериале, которая подавилась сливой. Похоже!

– Ан…т…нио… Ант…о…о…

– Так, это уже не смешно. Что ты валишься на меня? Встань немедленно. Я тебя сейчас ударю сковородкой, слышишь?

– Ан…т…нио… Ант…о…о…

– Ну, ты дождалась. (Бьет).

– Ой, Антонио, спасибо тебе.

– Спасибо? Странно, раньше, когда я бил тебя сковородкой, ты меня не благодарила. Ну, на еще. (Бьет).

– Не в этом дело. Я подавилась.

– Подавилась? Так тебя же надо срочно ударить по спине! (Бьет).

– Нет, Антонио, я уже все.

– Все? Не смей так говорить, Мария, я спасу тебя! (Бьет).

– Анто… нио… я…

– Она уже не может говорить. Бедная Мария! (Бьет).

– А-а-а…

– Сейчас, Мария, сейчас, я ударю тебя табуретом… (Бьет).

– Э-э-э…

– Умерла. Несмотря на все мои попытки ее спасти. Какая ужасная смерть…

– (Шепчет). Анто… нио…

– Нет, еще жива. Подожди, Мария, я прыгну на тебя ногами. (Прыгает). Нет, не помогло. Скончалась. Ай-яй-яй. Впрочем, мне не в чем себя упрекнуть. Вряд ли кто-то смог бы сделать для нее больше, чем я.

123.

– Мария, Мария!

– Что с тобой, Антонио, на тебе лица нет?

– Мария, я хочу рассказать тебе что-то ужасное.

– Ой, я, кажется, догадалась. Ты съел все кактусовое рагу, которое я приготовила на неделю?

– Да, но в этом как раз нет ничего плохого. Я узнал про себя страшную вещь. Оказывается, меня похитили из роддома и положили на мое место совершенно другого человека. Так вот я – этот другой человек.

– Откуда ты это узнал?

– Мне рассказала акушерка, которая меня принимала. Она сорок лет разыскивала меня, рассказала все и умерла от алкоголизма прямо у меня на руках.

– Что же получается, что я живу уже почти тридцать лет с совершенно посторонним мужчиной?

– Да. И это, кстати, не делает тебе чести. Так что я развожусь с тобой. Но ты можешь не переживать, потому что разводиться-то с тобой буду не я, а этот никому не известный человек. А на самом деле я даже никогда не был с тобой знаком.

– А где же тогда ты?

– Не знаю. Настоящий я сейчас неизвестно где, и я решил отправиться на свои поиски.

– А как же ты будешь его искать… ну, того, который ты?

– Акушерка рассказала мне его приметы: рост 52 см, вес 4 кг 800 гр, красный, сморщенный, ни одного зуба.

– Да, Антонио, человек в 47 лет с такими приметами будет сразу бросаться в глаза.

– Вот, Мария, значит, я легко найду его и приведу к тебе. С этого момента жить с тобою будет он.

– Но я же люблю тебя!

– А это как раз и буду я – настоящий.

– А что же будет с тобой ненастоящим?

– Не знаю, я об этом еще не думал. Возможно, уеду в Гваделупу… недельки на две. Все лучше, чем жить не своей жизнью. Прощай, Мария!

– Прощай, мой, но не мой Антонио.

124.

– Антонио, Антонио!

– Что, Мария?

– У меня большая радость – я устроилась на работу.

– Прекрасно. Наконец-то будет работать хотя бы еще один член семьи.

– А кто еще у нас работает?

– Наш пес Бенито.

– Ах, да, бедный Бенито. Работать поводырем у этого негодяя Альвареса, который притворяется слепым.

– И ведь, Мария, отвратительнее всего, что он притворяется слепым с самого рождения, а все только для того, чтобы получать жалкие 100 песо в месяц пенсии. А где ты будешь работать?

– Я устроилась сиделкой к одному старичку. Ты его знаешь, это Хуан Рамос.

– Подожди, Мария, какой же Хуан Рамос старичок?

– А кто же он? Ему уже 38 лет, и он все время прикован к постели.

– Ничего подобного, я вчера видел его в баре, он танцевал с одной крашеной блондинкой, которая берет 50 долларов за ночь.

– А ты откуда знаешь, сколько она берет?

– Ну… я рассуждал логически. Больше 50-ти ей никто не даст, а за меньше 50-ти не имеет смыла, так она сказала… в смысле, так я подумал…

– Не знаю, я его видела только в постели. В конце концов, Антонио, работа есть работа. Даже если бы этому старичку было 20 лет, я бы все равно не отказалась. Во-первых, это моя обязанность, а во-вторых, он платит хорошие деньги.

– И какой у тебя график работы?

– С десяти вечера до восьми утра два-три раза в неделю. Чаще ему не нужно. Кстати, помнишь, на прошлой неделе я не ночевала дома, а ты утром все пытал меня, где я была? Это я проходила стажировку и боялась сглазить.

– Три свободных ночи в неделю… Хм, хорошо… в смысле, надо будет тоже куда-нибудь устроиться, а то скучно. Например, к Люсии сторожем, у нее большой дом…

– Но ведь дом надо охранять каждый день?

– Нет, этот достаточно два-три раза в неделю.

125.

– Антонио, Антонио!

– Да, Мария.

– Я вот читаю газету «Позавчерашний Мехико», и там целая статья про какие-то естественные монополии. А что это такое?

– Ну, смотри, Мария. Вот я ем, сплю, хожу в туалет. Это для меня естественно. И никто не может сделать это за меня или от моего имени. Значит, это моя естественная монополия.

– А почему они пишут, что у естественных монополий очень много денег?

– Ну, представь себе, какое количество людей в Мексике ест, спит… ну, и так далее. И представь теперь, сколько у них всех вместе денег.

– Да-а. А тогда что такое «полезные ископаемые»?

– Это вообще очень просто. Это если выкопать из земли что-нибудь, что тебе потом пригодится. Вот когда мы выкопали червяков и пошли с ними на рыбалку, а некоторых съели прямо так – эти червяки были полезными нам ископаемыми.

– А бывают бесполезные ископаемые?

– Еще как! Вот выкопай из земли этого негодяя Эрнандоса, и что ты с ним будешь делать? От него и при жизни-то никакого толка не было.

– Хорошо. А что такое «веерное отключение»?

– Это когда отключают кондиционер и приходится обмахиваться веером.

– Ну, допустим, Антонио. А вот в другой статье пишут про «ковровые бомбардировки». А это что такое?

– Ну, давай рассуждать логически. Вряд ли здесь имеются в виду бомбардировки с ковра-самолета, все-таки серьезная газета. Скорее всего, речь идет о том, что на того, кого хотят уничтожить, сбрасывают с самолета ковер – ну, чтобы от взрыва этого ковра не погибло мирное население. Человека убивает ковром, который сразу же и накрывает образовавшуюся ужасную кровяную кашицу. Это самый продвинутый вариант так называемых точечных бомбардировок.

– Да, да, Антонио, тут как раз написано о точечных бомбардировках. Вот что это такое?

– Это… так, Мария, на этот вопрос ты ответа не узнаешь, потому что мне легче ударить тебя сковородкой по голове, чем объяснять, что такое точечные бомбардировки. Хотя это можно и совместить. Смотри, Мария, вот я выбираю у тебя на голове точку… а вот и бомбардировка! (Бьет). Как тихо-то стало…

126.

– Антонио. Антонио. Антонио…

– А! Что, Мария?

– Скажи мне что-нибудь на ночь.

– Спи.

– Ну, Антонио, ты просто отделался от меня. Скажи хотя бы два слова.

– Спи, Мария.

– Да нет. Пожелай мне что-нибудь…

– Я желаю тебе уснуть. Немедленно.

– Антонио, ты не понял, или делаешь вид. Назови меня каким-нибудь ласковым словом.

– Каким?

– Ну… кнопочка… или ласточка. Короче, зверьком или предметиком.

– Крыса и тумба. Спи.

– Антонио, ты что, издеваешься?

– Я назвал тебя животным и предметом. Что тебе еще нужно?

– Пожелай, чтобы мне что-нибудь приснилось.

– Я желаю, чтобы тебе что-нибудь приснилось. Все?

– Нет, Антонио, так не желают. Попробуй пожелать еще раз.

– Так, все, ты меня разбудила. Что же делать?… О, я придумал! Неси сюда текилу, я буду пить и желать тебе целую ночь. А ты, Мария, попробуй заснуть…

127.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Поздравляю тебя, ты стала участницей социологического опроса.

– Ура, ура!… а какого, Антонио?

– Кто в нашей семье самый популярный человек.

– А из кого я могу выбирать?

– Ты, я и наша покойная служанка Хуанита, но ее называть нельзя.

– Хорошо, тогда я выбираю тебя.

– Ну, вот и все, Мария. Как и предсказывали эти негодяи-социологи, в этом конкурсе победил я.

– Как это, Антонио? Я думала, что ты проголосуешь за меня…

– Ну, Мария, все же было по честному, я искренне высказал свое мнение. В конце концов, ты заняла почетное второе место. А на прошлой неделе ты победила в конкурсе на самую некрасивую женщину в нашей семье, обогнав даже покойную Хуаниту, а я себе представляю, как она сейчас выглядит. И мой голос все решил.

– Знаешь, мне почему-то было не очень приятно победить в том конкурсе.

– Ничего. Завтра, я почти уверен, ты победишь в опросе «Человек, больше всех любящий мыть посуду». Или «Женщина, больше всех похожая на свеклу». Это очень почетно. А пока давай обмоем мою победу и горечь твоего поражения, которой я буду закусывать текилу. Ну, и, конечно, почетное третье место Хуаниты, которая так ни до чего такого и не дожила.