Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

66.

– Мария.

– Да, Антонио?

– Скажи, ты любишь плохую музыку?

– Конечно, Антонио. Ведь хорошая музыка такая тяжелая, скучная, и обязательно что-то выражает. А плохая музыка – такая хорошая. Она легкая, веселая, и под нее можно танцевать.

– Вот и я думаю, Мария – зачем эти негодяи-композиторы пишут хорошую музыку? Ведь ее все равно никто не слушает, кроме горстки негодяев, которые притворяются, что им это нравится.

– А вот кто меня особенно раздражает –так это эти напыщенные негодяи во фраках, которые размахивают руками прямо перед носом у музыкантов. Помнишь, как ты исподтишка метнул в одного такого монетку? Он от боли быстрее замахал руками, оркестр сбился, публика стала свистеть, а его унесли на носилках. Я тогда так тобой гордилась.

– Да, я помню, было очень весело. Кстати, если бы тогда у тебя в сумочке нашлась монета не в десять, а в пятьдесят песет, то он больше вообще никогда не смог бы размахивать руками.

– Ты сам виноват. Ты же забрал у меня всю сдачу с мороженого и проиграл ее в автомате с газированной водой. Кстати, а ты не помнишь, что в тот вечер давали?

– Давали! Разве в театрах когда-нибудь что-нибудь дают? Приходится все покупать за деньги.

– Ты меня не понял…

– Все я понял! Мороженое и бутерброды были безумно дорогие. Хорошо хоть, что я незаметно взял два стакана с соком и унес домой бинокль. Теперь мы можем подглядывать за соседями, а не ходить по этим дурацким театрам.

– А может быть, все-таки сходим куда-нибудь?

– Сиди дома, слушай хорошую музыку… в смысле, плохую. В смысле… я запутался. Все, сиди молча, не мешай мне подглядывать, Аурелия вот-вот выйдет из ванной.

67.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Скажи, а в Мексике растет что-нибудь, кроме кактусов?

– Да. У меня усы.

– А что-нибудь еще?

– У тебя усы. А еще дети. Конечно, не считая наших негодяев Педро и Пабло, которые уже пять лет не растут, поливай их – не поливай. А почему ты спросила?

– Я разгадываю кроссворд. Здесь сказано: «Растет в Мексике, но не кактус».

– А-а, так это курс доллара!

– Подходит. Это же вместе пишется?

– Не знаю, Мария. Эти негодяи – составители кроссвордов все время все путают. В последний раз, когда был вопрос «Что изобрели братья Люмьер», мне пришлось в четыре клеточки вписывать слово «паровоз».

– Антонио, в этой стране вообще никому нельзя верить. Даже этим негодяям – составителям кроссвордов. Я вот тут читала в одной книге, что якобы крокодил проглотил солнце.

– Ну, это вообще ерунда, Мария. Глупости для детей. В этой же книге было написано, что муха купила самовар. Что это означает, ведь никаких самоваров в природе не существует! Как тут не выпить три стакана текилы, чтобы не видеть, сколько вокруг несправедливости?

– Ты прав, Антонио. Пойду, приготовлю тебе печеные кактусы, фаршированные кактусами, чтобы ты не опьянел.

68.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Я решил покинуть этот мир.

– И куда ты пойдешь?

– Ты не поняла, Мария. Я хочу умереть.

– Правда, Антонио? Какое горе! А почему?

– Просто, вокруг одни негодяи. Я задыхаюсь среди них. Я решил покончить с собой.

– Это ужасно, Антонио. А скажи пожалуйста, когда ты собираешься это сделать? В четверг мы приглашены в гости к этим негодяям Муэнтосам, я не хочу идти туда одна. Если ты к этому моменту будешь уже мертв, я возьму с собой Альфареса.

– Да? Пожалуй, я покончу с собой в пятницу, потому что эта негодяйка Люсия Муэнтес так вкусно готовит, не хочу, чтобы моя порция кактусового свекольника доставалась этому негодяю Альфаресу.

– А как ты сделаешь это, Антонио? Выбросишься из окна?

– Нет, Мария, я очень боюсь высоты, а, потом, в полете я могу простудиться. Лучше я застрелюсь.

– Вот еще, Антонио! А я потом полдня отмывай твои кровь и мозги с обоев. И, кстати, не вздумай вешаться, а то будешь потом лежать в гробу с выпученными глазами, все будут надо мной смеяться и говорить, как я могла жить с тобой, таким некрасивым.

– Да, это все не подходит. Надо выбрать что-нибудь безболезненное. Я слышал, что иногда люди умирают от смеха. Ну-ка, рассмеши меня, Мария.

– Не говори глупости, Антонио. Лучше посмотри, идут ли мне эти обтягивающие джинсы.

– Тебе? Эти джинсы? Да ты в них… Ха-ха-ха, Ха-Ха-Ха, ХА-ХА-ХА! (Лопается).

– Антонио, Антонио! Он умер. И теперь я не узнаю, над чем он так смеялся, неужели надо мной? Пойду, посмотрюсь в зеркало. Ха-ха-ха, это, правда, смешно! Ха-ха-ха, ХА-ХА-ХА! (Лопается).

– Гм. Это звукорежиссер. Дело в том, что Антонио и Мария умерли от смеха, и теперь говорить некому. Кстати, Мария в этих джинсах смотрелась действительно очень смешно. Ха-ха-ха, ха-ха-ха! (Лопается)

69.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Я хочу открыть тебе страшную тайну. Я незаконнорожденный внук Троцкого.

– Господи, какой ужас!!! А кто это?

– Как кто? Это мой незаконный дедушка. Вот этот портрет на стене – его.

– Ты же говорил, кто это какой-то мексиканский актер, прославившийся исполнением ролей козликов в детских сказках.

– Я обманывал тебя в целях конспирации. Потому что, если об этом узнают агенты КГБ, они начнут на нас охотиться.

– А почему они раньше на нас не охотились?

– Наверное, им было неохота. Но дедушку они уже убили. Это сделал какой-то мексиканский негодяй Рамон Меркадер. Огромным ножом для колки льда, как в «Основном инстинкте».

– Ужас! А я знаю другую историю, вообще кошмарную. Там один рыжий мальчик убил своего дедушку лопатой. Хочешь, расскажу?

– Не надо. Нет времени. Срочно прячься в шкаф.

– Зачем?

– Чтобы тебя не нашли агенты КГБ. А в шкафу они тебя точно не найдут. И сиди там все выходные.

– А ты?

– За меня не волнуйся. Я спрячусь в другом месте. Если я вдруг срочно понадоблюсь, я у Люсии.

– Люсия? Эта крашеная блондинка?

– Да, она мой соратник.

– А там тебя не найдут агенты КГБ?

– Нет, там очень надежно, я уже проверял. Там меня может найти только муж Люсии негодяй Фернандо, но он в командировке. Все, я пошел. Вернусь в воскресенье вечером, не забудь приготовить ужин.

– Как же я это сделаю, я же буду сидеть в шкафу?

– Ну, можешь иногда выходить.

70.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Мне не нравится, что происходит с нашей служанкой, этой негодяйкой Хуанитой.

– А что с ней происходит?

– Она уже три года не приходит на работу.

– Ну, все, я сегодня же с ней серьезно поговорю.

– Но где же ты ее найдешь, Антонио?

– Не знаю. А давай посмотрим в чуланчике, где она обычно переодевалась, потому что других мыслей у меня нет.

– Давай. Ой, что это, Антонио? Это же какой-то скелет!

– Ну-ка, отойди, Мария. А, Мария, это же скелет.

– Но что это за скелет, Антонио?

– Ну, это либо скелет Хуаниты, тем более, что он в фартуке и с веником, либо скелет вора, который пытался украсть у нас фартук и веник.

– Боже, я все поняла! Я же три года назад заперла Хуаниту в чулане, чтобы проучить, а потом мы с тобой уехали на месяц в Акапулько.

– Вот видишь, а ты волновалась, где Хуанита. А она здесь. Кстати, тогда в Акапулько было очень славно.

– Да, я помню, как ты спустил с лестницы официанта, который принес тебе слишком холодные закуски.

– Да, этому негодяю тогда досталось. В общем, позвони в агентство, пусть они заменят Хуаниту на какую-нибудь живую служанку. А пока текилу бум?

– Бум, бум!

71.

– Мария!

– Да, Антонио.

– А что это за дагерротип?

– Что?!!! Ты обозвал моего дедушку дагерротипом?

– Да нет, Мария, ты не поняла…

– Я все поняла! Ты ткнул пальцем в фотографию моего дедушки и назвал его дегенеративным типом.

– Мария, успокойся, дагерротип – это…

– Я все знаю. Ты сам дагерротип. А твой дедушка – апостол!

– Что?

– В смысле… апостроф… эскалоп… остолоп!

– Мой дедушка опоссум?!… эскулап… как ты его назвала?

– Я уже не помню.

– В таком случае, твоя бабушка – фанера… фурнитура… феерия… фурия!

– Что, моя бабушка – фурия? А что это?

– Это твоя бабушка. А все твои родственники – упыряки… пузыряки… волдыряки… вурдалаки!

– Какой ты у меня умный, Антонио! Ты знаешь столько непонятных слов.

– Да, это так. И вообще, Мария, не будь дурой, хватит обзываться.

– Хорошо. А с чего все началось?

– С того, что я назвал твоего дедушку негодяем.

– Вообще-то, это правда. Дедушка был редким негодяем. Он бросил мою бабушку за три года до рождения моей мамы, и с тех пор ее никто не видел.

– Почему?

– Потому что он бросил ее в котел с кипящей смолой.

– Вот негодяй!

– Что? Ты назвал моего дедушку негодяем? На тебе скалкой!

72.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Смотри, все-таки возраст дает о себе знать. Мне только вчера исполнилось 46, а уже болит голова, ломит все тело, сухость во рту. Никогда не думал, что старость придет так внезапно.

– Да, это ужасно. Ведь еще вчера, отмечая свой день рождения, ты выпил залпом бутылку текилы, заел ее кактусом, который рос на подоконнике, а потом влез по отвесной стене в окно к 80-летней Луизе и напугал ее до смерти.

– Что ты говоришь, Мария? Я ничего такого не помню.

– Конечно, потому что это была уже третья бутылка. Ты выпил ее, чтобы отметить свое возвращение из тюрьмы.

– Какой тюрьмы, Мария?

– В которую тебя забрали после того, как ты плясал голый на крыше и сбрасывал на прохожих куски кровли. Там ты перегрыз зубами решетку и выпустил всех заключенных.

– То-то я смотрю, Мария, что у меня сломан зуб и пижама какая-то не моя. Рассказывай дальше, Мария, мне очень интересно. Вот, например, почему у меня нога в гипсе?

– Ты поспорил, что пробьешь стену гаража этого негодяя Мунитоса, который построил его там, где тебе не нравится.

– И что?

– Пробил.

– Ногой?

– Нет, почему, головой. А на ногу тебе упал кусок стены, когда ты пытался вытащить голову.

– Да-а, Мария, в молодости я был способен на многое, а теперь уже не то. В 46 лет не погуляешь, как раньше. Давай выпьем за это по стаканчику.

– У нас нет стаканов, Антонио, ты их съел.

– Зачем?

– Ты закусывал ими, когда закончились кактусы и розы, которые тебе подарил этот негодяй Фахитос.

– Ладно, Мария, тогда просто дай мне бутылку. (Пьет: «Буль, буль, буль». Слышен хруст стекла).

– Антонио, что ты делаешь, это же ваза для цветов, которую нам подарила мама!

– А мне плевать! (Ревет).

73.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Тс-с-с! Не называй меня Антонио.

– Почему, Антонио?

– Молчи, дура! Я прячусь от кредиторов, и они повсюду меня ищут, в том числе и у меня дома. Пусть они не знают, что я здесь.

– Хорошо, Антонио…

– Ну, что ж ты делаешь?!!

– Прости, Антонио… ой, зачем я это сказала… надаю себе по губам. Вот вам, вот вам!

– Сильней! Еще сильней.

– Так уже больно. Ну, хорошо, а как же мне тебя называть.

– Как хочешь, но только не Антонио… о, черт, это ты виновата! Вот тебе по губам!

– Все, я уже поняла, больше не надо. Хулио, милый, дай мне воды.

– Кому ты это сейчас сказала, Мария?

– Тебе, Хулио.

– Мария, мы женаты уже 25 лет. Пора бы запомнить, что я не Хулио, а Антонио… а, черт, опять! На по губам! (Бьет). Кстати, а кто такой Хулио?

– Да никто.

– А почему тогда ты назвала меня именно Хулио, а не Антонио?… черт! (бьет).

– Это первое имя, которое пришло мне в голову.

– А почему именно оно? У тебя что-то было с негодяем Хулио?

– Нет, с негодяем Хулио у меня ничего не было. У меня было с негодяем Энрике, но только один раз, и то в прошлом году, когда ты уезжал в Акапулько.

– Ну, слава богу, я то я очень не люблю этого негодяя Хулио.

(Стук в дверь).

– Кто там?

– Это мы – кредиторы Хулио. Он нам должен денег.

– Я не Хулио, я Антонио.

– Ага, проговорился! Мы ловко провели тебя, Антонио, выходи, мы дадим тебе пять щелбанов, которые ты проиграл нам в пристенок. (Удары). Ой, Люсия, Антонио и Хулио устали, положи их на кровать.

74.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Ты не знаешь, почему нам все время звонят и спрашивают прачечную?

– Потому что ты развесил везде объявления: «Прачечная принимает грязное белье» и написал наш телефон.

– Но это же был розыгрыш. Я подумал, что будет смешно, если нам позвонят и спросят: «Это прачечная?», а я скажу: «А вот и нет, а вот и нет, ля-ля-ля». Но они звонят и звонят, и никто не разу не засмеялся.

– Но ты же уже развесил везде объявления, что прачечная переехала. Это что, не помогло?

– Нет. Теперь эти негодяи звонят и спрашивают, куда она переехала. Я даже уже написал третье объявление, что то, что переехало, вообще никогда не было прачечной. Теперь они звонят и спрашивают, а что это было.

– Антонио, наверное, нам надо поменять телефон.

– Я уже поменял. Достал наш старый, со сломанным диском. Но по нему звонят не меньше.

– Пожалуй, тебе пора заканчивать с розыгрышами, они тебе никогда не удаются. Помнишь, как ты два года назад разыграл этих негодяев Эрнандесов?

– Да, я тогда написал у них на двери «Ритуальные услуги» и им пришлось в течение двух лет хоронить всех местных покойников. Они страшно разбогатели, открыли филиалы по всей Мексике, стали монополистами и не заплатили нам ни копейки.

– Лучше бы ты послушал меня и написал у них на двери «Общественный туалет».

– И что бы это дало? Наоборот, они бы еще больше разбогатели, ведь в Мексике люди гораздо чаще ходят в туалет, чем умирают. Ладно, пожалуй, ты права, больше не буду никого разыгрывать. Только в последний раз позвоню в полицию и скажу, что это я – маньяк, убивший восемнадцать человек. То-то они будут смеяться, когда поймут, что это не так.

– Ты мой неугомонный!

75.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Почему ты все время начинаешь хромать, когда выходишь на улицу? Мне это не нравится, давай, прекращай это.

– Не могу, мне очень жмут туфли. Эти негодяи обувщики делают такие тесные туфли 38-го размера.

– Так покупай себе 39-й.

– Это не поможет, Антонио, у меня ведь 44-й.

– Зачем же ты тогда покупаешь туфли 38-го размера?

– Ну, как, во-первых, мне неловко спрашивать женские туфли 44-го размера, эти негодяи продавцы сразу начинают шушукаться и хихикать, а во-вторых в них я все время задеваю носками об асфальт и цепляюсь нога за ногу. И, потом, разве тебе будет приятно ходить по улице с женщиной, у которой 44-й размер ноги?

– Да, при росте метр пятьдесят восемь, это выглядит так себе. С другой стороны, когда ты все время хромаешь, ноешь, и вечно везде опаздываешь – это тоже плохо.

– Что же мне делать, Антонио?

– Сиди дома. Кстати, сэкономим на обуви.

– Как ты можешь так говорить, Антонио? Ты что, уже не любишь меня, меня – мать твоих детей?

– Не люблю. Мне не нравятся хромоногие женщины. Впрочем, когда ты не хромала, ты мне тоже не очень нравилась.

– Ну, убей меня, Антонио, убей!

– Ха! Это мысль! (Стреляет).

– Антонио, что ты делаешь? (Бежит).

– Смотри-ка, побежала. И не хромает. (Стреляет).

– Промазал! Косой! (Выстрел). Не попал, не попал! (Выстрел). Даже убить как следует не можешь! (Выстрел). Ой!

– Мария!

– Да, Антонио.

– Это ты сказала «ой»?

– Нет.

– А кто?

– Наш садовник, негодяй Суарес, которого ты только что подстрелил.

– Какой ужас, Мария! Кто же теперь посадит нам новую кактусовую аллею?

– Наоборот, Антонио, все как раз очень хорошо получилось. Он почти закончил работу, а зато теперь ему можно не платить.

– Ты как всегда права, Мария. Извини меня за эти выстрелы, я погорячился.

– Ну, что ты, какая мелочь. Мой горячий, но темпераментный!

– Моя длинностопая коротышка!

76.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Эти флористы – такие негодяи! Обещали разбить зимний сад за месяц и до сих пор никак не могут закончить.

– Вот негодяи! А знаешь что, Мария? Я не заплачу им денег.

– А кто же тогда разобьет зимний сад? Ведь им совсем немного осталось.

– Я это сделаю.

– А ты умеешь?

– А что тут уметь? Я сделаю это за пять минут. Ну-ка, дай мне монтировку.

– Зачем? Антонио, что ты собираешься делать?

– Да, непохоже, чтобы здесь кто-то что-то до меня разбивал. (Удары, звон).

– Антонио, стой! Что ты делаешь? Не надо головой! (Удары, звон).

– Ну, вот и все. Хотя, пожалуй, вот еще. (Удар, звон).

– А фонарь-то ты зачем разбил?

– А что, ждать, пока это сделает кто-то другой? Да еще за деньги.

– Антонио, в мексиканском языке слово «разбить» имеет два значения. Одно означает «расколошматить», а другое – «высадить». Так вот надо было высадить.

– Не морочь мне голову! «Разбить» – значит разбить. А «высадить» – это высадить. Вот смотри. (Удар).

– Антонио, зачем ты высадил дверь?

– Чтобы показать тебе, что я знаю значение слова «высадить»! Все, пошли треснем по текиле.

– Хорошо, пойдем. (Удар, звон).

– Что ты сделала?

– Я треснула по текиле. Монтировкой.

– Дура! Ты же ее разбила… в значении «разбить», а не в значении «высадить».

– А ты что с ней хотел сделать?

– Засадить… в значении «выпить». Иди, принеси другую бутылку… в значении бутылку-другую. Короче, две бутылки. И завяжи мне усы на затылке, а то они все время оказываются у меня в рюмке.

77.

– Антонио, Антонио!

– Что с тобой, Мария, почему ты так кричишь?

– По телевизору только что сказали, что тебе присуждена Нобелевская премия.

– Мне? А за что?

– За выдающиеся достижения в области химии.

– Хм. Надо вспомнить. Химия – это вот это вот: аш два о, да?

– Не знаю, тебе видней, это же ты Нобелевский лауреат в ее области.

– Да-да-да, я сейчас вспомню. Что же я такого выдающегося сделал? В школе у меня была тройка по химии. Может быть, они наконец-то оценили, как я химичил, когда был главным бухгалтером на кактусоперерабатывающем заводе?

– Наверняка, Антонио. Это было славное время.

– А где я могу получить свои деньги?

– Там, в Швеции прямо сейчас. Смотри, они показывают церемонию вручения, и тебя вызывают: Антонио Халапеньос.

– Но, подожди, я еще не одет, и мне надо побриться. Почему они меня не предупредили заранее?

– Ой, а вот выходит какой-то негодяй и получает премию вместо тебя.

– Что? Мою премию? Почему?

– По химии.

– А на каком основании?

– Я поняла, это твой однофамилец. Он решил воспользоваться этим и получить премию вместо тебя.

– Вот так всегда. Совершают открытия порядочные люди, а премии вместо них получают негодяи. Так было с Шекспиром, Пеле и нашим соседом негодяем Мунитисом, которого оштрафовали за неправильную парковку. Он, хоть и негодяй, но порядочный человек.

– А ведь ты мог встать в один ряд с Пастернаком, Солженицыным и академиком Сахаровым.

– Кто эти люди Мария?

– Понятия не имею, но ты мог встать в один ряд с ними.

– Ладно, примем этот удар судьбы с достоинством, присущим настоящим Нобелевским лауреатам. Неси текилу.

78.

– Апчхи! Апчхи!

– Мария, что происходит?

– Я простудилась, Антонио. Апчхи!

– Немедленно перестань чихать, ты мешаешь мне смотреть футбол.

– Я не могу! А-апчхи! Апчхи!

– Мария, если ты еще раз чихнешь, я не знаю, что я с тобой сделаю!

– Но Антонио, я… А… а… а…

– Зажми нос.

– Б… б… б… (Взрыв).

– Так, Мария, ты у меня сейчас дождешься. Ой, а где же Мария? И что это за маленькие кусочки чего-то по всему дому? Хм, да ее разорвало. Ну и дела. Да-а, не задался сегодня день: брился – порезался, с Марией неприятности, и наши проигрывают. Ах, Мария, Мария, а ведь у нас с тобой было столько всего хорошего – телевизор, холодильник, стиральная машина, пылесос. А теперь ты все это испачкала. Не ожидал от тебя такой подлости напоследок. Надо развеяться. Пойду, схожу в кино, а ты, Мария, прибери за собой… хотя… н-да.

79.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Скажи, у тебя случайно нет какой-нибудь секретной информации?

– Не знаю. Вот мой трехлетний роман с Альваресом для тебя секрет или нет?

– Бог с тобой, Мария, я об этом давно знаю. Мне нужны сведения, которые будут интересны Эфиопии.

– А почему Эфиопии?

– Меня хотят завербовать спецслужбы этой страны. Ты, кстати, не знаешь, где она находится?

– Не знаю. А почему они тобой заинтересовались?

– Сначала они мной не интересовались. Мы просто сидели в баре напротив с негодяем Альваресом из дома напротив, и через два часа неожиданно выяснилось, что он резидент эфиопской разведки, и они с удовольствием меня завербуют, если у меня для них будет что-нибудь интересное.

– Ну, расскажи ему, как ты на Новый год напился, залез на елку и сломал ногу. Это же было так интересно.

– А я рассказал. Он сказал, что эта информация очень нужна Эфиопии, и они будут платить мне сто тысяч песо в месяц, если я буду регулярно поставлять им что-нибудь в этом роде. Я уже вспомнил десять таких историй и хотел ему рассказать, но жена не подзывает его к телефону, говорит, что он спит.

– Наверняка он находится на секретном задании, а она не может тебе этого сказать, потому что не знает, что вы уже заодно.

– Ты у меня умница, Мария. Дай мне денег, я пойду в бар напротив.

– Но, Антонио, ты же мне обещал, что больше не будешь туда ходить.

– Не могу, Мария, мы там должны встретиться с негодяем Хорхе. Он агент спецслужб Албании. Это выяснилось вчера в полчетвертого утра, когда нас… в смысле, когда мы решили, что в баре слишком опасно и переместились в подъезд дома Альвареса.

– Но ведь тебе не обязательно там пить.

– Думай, что ты говоришь, Мария! Сидеть несколько часов в баре и не пить! Это сразу вызовет подозрение, там же столько текилы… э-э, секретных агентов.

– Ну, хорошо. Береги себя, Антонио. И знай – я горжусь тобой.

– Да, Мария, и ни в коем случае не появляйся в баре. Ты можешь меня выдать.