Текст книги "Мексиканские негодяи"

Автор книги: Леонид Барац

Соавторы: Ростислав Хаит,Камиль Ларин,Александр Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

98.

– Мария! Мария, открывай!

– Кто там?

– Это я, твой муж Антонио.

– Ага, пришел наконец-то! Семь дней тебя не было. Вот тебе, негодяй!

– Ой, Мария, скалкой – это больно. Не надо меня бить, потому что я один из величайших умов современности.

– Что ты несешь, негодяй! Где ты был семь дней?

– Я работал. Я совершил величайшее научное открытие. Я открыл формулу счастья. Скоро мне дадут какую-нибудь премию имени кого-нибудь.

– Я не верю тебе, негодяй! А… а что за формула, ну-ка, расскажи.

– Секундочку. Я записал вот здесь на салфетке… три раза по сто грамм текилы в течение десяти минут, потом три минуты раскачивания на стуле, потом еще три по сто текилы с пятиминутными перерывами на рассказывание анекдотов, потом восемь с половиной минут на курение сигары и сразу после этого шесть текил без никакого перерыва. И счастье наступает гарантированно.

– Да? А почему тебя видели все эти дни с какой-то крашеной блондинкой?!

– Это Люсия. Она участница эксперимента. Это – составляющая моей формулы.

– Какая составляющая?

– Очень важная. Это переменная «игрек». Причем, как выяснилось, достаточно постоянная. Кстати, ни Виктория, ни Маргарита на роль «игрека» не подходят, я пробовал.

– А зачем ты ставил эксперимент сразу на себе? Попробовал бы его на мышах или обезьянах.

– Ну, во-первых, Люсия бы не согласилась, а во-вторых, жалко… столько текилы обезьянам. Мария, я рисковал жизнью ради науки… а ты меня скалкой.

– Прости, Антонио. Прости, мой Эйнштейн, мой Лобачевский, мой Софья Ковалевская, мой супруги Кюри. Знаешь, я тоже хочу испытать на себе действие этой формулы.

– Нет, Мария, это формула только для мужчин.

– А для женщин?

– Для женщин есть другая формула счастья: готовить, убирать, стирать белье, рожать и воспитывать детей, ходить в магазин, выбрасывать мусор.

– Ой, Антонио, так получается, что я всегда была счастлива.

– Еще бы, с таким мужем. В общем, я пойду посплю, а ты иди на кухню, Мария, и будь счастлива.

99.

– Антонио!

– Да, Мария.

– У меня радостная новость. В Мехико начинается месяц русской культуры.

– О, Мария, так мы весь месяц будем пить водку, бить друг другу морды, ходить по городу с гармошкой и кричать «Спартак» – чемпион»! Это мне нравится.

– Нет, ты не понял. Вот, например, сегодня в нашей мексиканской филармонии Козаков будет читать Пушкина. Давай сходим.

– Зачем? Человек будет сидеть и читать, а мы будем мешать ему своим присутствием. Вот я очень не люблю, когда я читаю газету, а ты пристаешь ко мне с вопросами или болтаешь по телефону с подругами. В общем, пусть себе читает, а мы лучше напьемся и набьем морду этому негодяю Рамиресу.

– Антонио, ты не понял. А вот в государственном драматическом театре имени извержения вулкана Попокатепетль в 1912 году русские артисты будут давать «Чайку».

– Зачем нам чайка? Лучше бы давали курицу, из нее можно что-то приготовить. Хотя, если хочешь, иди и возьми. А я пойду играть на гармошке и ругаться матом. Так мы будем вместе участвовать в культурной жизни страны.

– Нет, я не хочу одна, давай сделаем что-нибудь вместе.

– Хорошо. Вечером я приду пьяный, буду гоняться за тобой с топором и сильно побью, а утром буду плакать, просить прощения и пить рассол.

– А я тогда тоже буду плакать, говорить «какой же ты у меня недотепа» и «горемычный ты мой», а к вечеру рожу тебя сына Иванушку.

– Да, за это надо выпить. Дай-ка мне водки, Мария. (Пьет).О, хорошо. Запрягай, Мария, тройку, поедем к Яру дразнить медведей и цыган.

100.

– Антонио.

– Да, Мария.

– Что это там за негодяй стоит на перекрестке, размахивает какой-то палочкой и мешает всем проехать. И еще зачем-то надел полицейскую форму.

– Я думаю, Мария, это какой-то маньяк. Наверняка он убил полицейского, одел его форму и теперь терроризирует Мехико.

– Какой ужас, Антонио! Надо позвонить в полицию.

– Мария, на это нет времени. Он совершит что-нибудь непоправимое и убежит. Попробуем задержать его сами (рев двигателя).

– Ой, смотри, смотри, побежал.

– Ничего, от меня не убежишь. (Удар). Ох ты, все-таки успел испачкать нам машину. Вот негодяй.

– Антонио, смотри, за нами кто-то едет с мигалкой.

– Значит, у него были сообщники. Они украли полицейскую машину и теперь гонятся за нами. Ничего, им меня не взять!

– Антонио, зачем ты свернул на пешеходную улицу? Здесь же люди.

– Молчи, Мария, на войне, как на войне. А ля герр, ком а ля герр.

– Что?

– Это такая мексиканская поговорка на французском языке. (Удары). Вот видишь, они отстали.

– Но мы же покалечили столько людей, а одного, кажется, задавили насмерть.

– Ничего, несколькими негодяями будет меньше. Кто же ходит по улице в рабочее время – только негодяи. Короче, мы убили двух зайцев.

– Одного.

– Мария, это опять поговорка. Пошли, выпьем за меня. Я совершил очередной героический поступок.

– Да, как на прошлой неделе, когда ты побил вора, который назвался почтальоном, а сам хотел украсть наши телефонные счета из почтового ящика. Какой ты, все-таки, у меня молодец.

101.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Скажи, а почему в нашем языке слово «брак» обозначает два совершенно разных понятия?

– Это еще что, Мария. Вот слово «коса» имеет сразу три значения – коса, которая до пят, коса, которая в море и коса, которая «фить».

– Безобразие! Неужели наш мексиканский язык такой скудный, чтобы называть три понятия одним словом?

– Нет. Просто эти негодяи из института языкознания так все устроили. А те слова, которые должны были обозначать два других понятия, забрали себе и, наверняка пользуются ими… например, на даче.

– Вот негодяи! Они разворовывают наш словарный запас! Надо пожаловаться на них президенту страны.

– Бесполезно, Мария. Он тоже в доле.

– А он то каким образом?

– Они откинули ему несколько слов, которыми кроме него никто не может пользоваться – президент Мексики, гарант Конституции, Верховный главнокомандующий.

– Но это же коррупция!

– Вот именно. Хорошо, что у нас остались, хотя бы, слова …, … и … … .

– Да, иначе бы ты не смог объяснить нашей соседке этой негодяйке Розалии, что она неправа, когда кричала на нашу собаку, которая погрызла ее обувь.

– Да, эти слова я никому не отдам. Они достались мне от моего отца, а я передам их своим детям. Эй, … Педро, и особенно ты, … Пабло, идите сюда! Когда я буду умирать, я скажу вам кое-что. А пока … отсюда.

– А что будем делать с этими негодяями из института языкознания?

– Я позвоню им и скажу, что они … в значении «надоели».

102.

– Антонио, Антонио!

– Да, Мария.

– Хименесы уехали отдыхать на месяц и оставили нам ключи от квартиры.

– Зачем, Мария?

– Чтобы мы следили за их кошкой.

– А зачем для этого оставлять нам ключи, мы могли бы следить за ней в замочную скважину.

– Это неудобно, Антонио. И потом, если она будет на кухне, то мы в замочную скважину ничего не увидим.

– А зачем нам за ней следить?

– Ну, как? Если, допустим, она нагадит на ковер, мы будем точно знать, что это сделала она.

– А кто бы это мог сделать еще?

– Мы. Ведь у нас же есть ключи. И они, приехав, могли бы подумать на нас.

– На нас? Эти негодяи Хименесы? А ну, давай сюда ключ!

– Зачем?

– Пойду, и сделаю им на стол все, что я о них думаю, раз они такие неблагодарные. Мы следим за их кошкой, а они так себя ведут.

– Да, зря я согласилась помогать этим негодяям. Так что, не будем следить за их кошкой?

– Будем. Только надо делать это незаметно, чтобы она не поняла, что за ней следят. Иначе она попытается оторваться от хвоста.

– И потом Хименесы скажут, что это мы дали ей оторваться?

– Не знаю, Мария… я запутался… в любом случае, ты дура. Пошли следить за кошкой. Только давай наденем маски, чтобы она нас не узнала.

103.

– Мария!

– Да, Антонио.

– У меня для тебя сногсшибательная, но печальная новость. Я решил сменить ориентацию.

– В каком смысле?

– Я решил стать голубым.

– Я тебя что, не устраиваю?

– Конечно, нет… в смысле, конечно, да… в смысле, даже если бы устраивала… неважно, дело не в этом. Я хочу стать популярным певцом или телеведущим, а они все такие.

– Антонио, но тогда тебе придется красить губы, накладывать румяна, говорить тонким манерным голосом.

– Ну, что ж, придется – так придется, чего не сделаешь ради искусства… и денег.

– Но ведь ты должен будешь спать с мужчинами.

– Ничего, в походе я спал с Хименесом, он сильно храпит, но ты храпишь не меньше, да ты еще и в два раза толще.

– Антонио, ты не понял. Тебе придется заниматься с ними любовью.

– Мария, как тебе не стыдно такое говорить? С чего это вдруг, что я, педик, что ли?

– Ты же сам сказал, что хочешь стать голубым.

– И что они, по-твоему, занимаются друг с другом любовью? Да нет, Мария, это невозможно. Это противно… и вообще, ну, как это – мужчина с мужчиной?

– И тем не менее.

– Ты уверена, Мария?

– Конечно, Антонио.

– Гадость какая. Ну, хорошо. Тогда… даже не знаю… тогда я буду олигархом.

– Тогда тебе придется стать евреем.

– Нет, нет, нет, лучше быть телеведущим… хотя, нет, не лучше… черт, вот так всегда – стоит начать новую жизнь, как сразу всплывает какая-то гадость. Все, Мария, неси текилу, будем отмечать мое возвращение.

104.

– Антонио, Антонио, Антонио!

– Что, Мария?

– Вот я подумала, а почему листья зеленые?

– Потому что в них много хлорофилла.

– А что такое хлорофилл?

– Ну, это такое вещество… когда его много в листьях, они зеленые. Спи, Мария.

– А тогда скажи мне только, как человек видит?

– Ну, как… на дне глаза существуют нервные окончания, и когда свет отражается от предметов… о, господи, спи, Мария, спокойной ночи.

– Да, да, уже сплю, только еще один вопрос. Вот объясни, как это понять – вселенная бесконечна. Как это?

– Это… как… вселенная, она… такая… а там за ней… а потом… ну, все. (Удар). О как! Чем это я ее? А, настольной лампой. Как же сразу стало хорошо. Что же это я раньше не догадался. Двадцать лет мучений… Ну, вот и ладненько. Спи, Мария… в смысле, спи, Антонио. Хм, а правда, как это – она бесконечна? Ну, вот она закончилась, а что там дальше? Ой. Ой, ой, ой. Это невыносимо. (Выстрел). А! Мария!

– Что, Антонио?

– Мне приснился страшный сон. Как будто мы умерли.

– Нет-нет, Антонио, все нормально. Кстати, раз мы уже проснулись, скажи, меня давно мучает вопрос, почему листья зеленые?

– Сейчас, Мария, одну секунду… Ой, здесь же должна была быть настольная лампа. Что же делать – стакан слишком легкий, а шкаф я не подниму?

105.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Пошли в баню.

– Ладно. Иди в баню, Мария.

– Нет, не меня пошли в баню, а пошли вместе в баню.

– В каком именно месте, Мария? Я послал тебя здесь, если хочешь, можем отойти на пару метров, я пошлю тебя там, хотя какая разница?

– Антонио, пожалуйста, не пошли.

– Ничего не понимаю – то пошли, то не пошли. Ты хочешь в баню, Мария, или нет?

– Да, я хочу, но только пошли вдвоем.

– Мария, я не могу послать в баню нас обоих. Тебя – еще ладно, но сам себя… Это должен сделать кто-нибудь третий, например, негодяй Альваро, который, когда напьется, сидит на углу и посылает всех, но не в баню, а гораздо дальше.

– Антонио, Антонио, ну, подожди. Не надо никого никуда посылать. Смотри, я иду в баню. Пойдем со мной за компанию.

– Ага! Значит ты обычно ходишь в баню с какой-то компанией, а сейчас они, видимо, не могут, и ты хочешь, чтобы я пошел за нее. А ну быстро рассказывай, с какими негодяями ты ходишь в баню?

– Антонио, что ты несешь?

– Я несу палку, чтобы тебя ударить. Вот тебе, получай! В баню она собралась с какой-то компанией!

– Антонио, ты все перепутал.

– Ничего я не перепутал. Хотел ударить по голове – и ударил. А сейчас получай по спине.

– Но я же просто хотела пойти в баню…

– Вот и иди в баню. Пошла вон из моей квартиры. Прощай, немытая Мария… не помню, как там дальше…

106.

– Мария.

– Да, Антонио.

– Ты слышала – исполняется 10 лет сорокалетию журнала «Мексика для вас». В честь этого они проводят конкурс…

– Нет, если красоты, то я не могу – во-первых, у меня нет купальника моего размера, а во-вторых, я готовлю обед.

– Мария, вообще-то я знаю еще одну причину, но сейчас не об этом. Они проводят другой конкурс – на лучшее двустишие о Мексике.

– И что, там хорошие призы?

– Очень. Разыгрываются десять будильников, двадцать бейсболок и тридцать сумочек ди-джея.

– Антонио, а зачем ди-джею столько сумочек?

– Не знаю… скорее всего, незачем, поэтому он и выставил их в качестве приза.

– А если ты выиграешь этот приз, что ты с ним будешь делать? Зачем тебе тридцать сумочек ди-джея?

– Ну, Мария, сначала надо их выиграть, а потом разберемся. Я уже написал одно двустишие, слушай: «Ты дорога мне, Мексика больше, чем ненормативная лексика». Ну, как?

– Потрясающе. Но ведь это неправда.

– Да, я согласен с тобой, Мария. Как поэт и гражданин я не имею права лгать своему народу. Тогда так: «Я люблю тебя, Мексика, больше кактусового кексика».

– А вот это обидно, Антонио. Неужели ты совсем не ценишь мой кактусовый кекс с кактусовой корицей и кактусовым изюмом?

– Но все-таки Мексику я люблю несколько больше… хотя… А если так: «Я люблю тебя, Мексика, больше чем нашего песика Рексика».

– Какого Рексика, Антонио, у нас нет никакого песика?

– Это творческий домысел.

– А если приедет комиссия и выяснит, что никакого Рексика у нас нет?

– А мы заведем. Только какого-нибудь плохонького, чтобы я любил его заведомо меньше Мексики. Все, я посылаю. Считай, что тридцать сумочек у тебя в кармане.

– Да. Конечно, если тебя не засудят.

– Что? Нет, в тюрягу я больше не сяду.

– Антонио, ты не понял…

– Все я понял. Я ухожу. Дай мне пистолет и две тысячи песо, я сделаю пластическую операцию. В дверь я не пойду, меня там наверняка ждет засада. Прыгаю в окно. (Свист, удар, цокот копыт).

– Смотри-ка, ускакал. А ведь это была деревянная лошадка. Мой мексиканский Денис Давыдов. Если надо, я поеду за тобой в Сибирь.

– (Кричит издали). Не надо!

107.

– Антонио! Антонио!

– А! Что, Мария?

– Я поняла – так больше продолжаться не может. Нам нужно что-то решать.

– Да, Мария, я с тобой абсолютно согласен. А который час?

– Какое это имеет значение, когда решаются наши судьбы?

– Прости, Мария, конечно, никакого… а что нужно решать?

– Мы не можем так дальше жить. Судьба поставила нас перед выбором. Выбирай Антонио – либо ты, либо я!

– Ну, я не знаю, Мария… а если я выберу тебя?

– Буду я.

– А если меня?…

– Как это – тебя? Нет, Антонио, ты не можешь так поступить со мной, матерью двух твоих детей, не считая еще одного и хомячка Густаво.

– Хорошо, Мария, я выберу кого-нибудь другого… только надо понять, кто из нас придет первым…

– Что ты имеешь в виду, Антонио?

– Не знаю. Ты же сама просила, чтобы я выбрал, на кого поставить. Или нет?

– Не помню, Антонио. Мне так плохо, мне приснился страшный сон, а тут опять ты со своими лошадьми.

– Да, я веду себя, как негодяй. Мария, давай так: бросим две бумажки в шляпу, и наш попугай вытащит одну из них.

– Давай. Только у нас нет никакого попугая.

– А мы возьмем его у соседей, этих негодяев Хименесов. (Стучит в стену). Эй, негодяи Хименесы, просыпайтесь! Нам нужен ваш попугай Бенито. Он будет рукой судьбы.

– Не будет. Он сдох три дня назад. Тем более, что Бенито был не попугай, а бульдог.

– Вот негодяй, не мог сдохнуть на три дня позже. Ладно, пусть тянет хомячок Густаво. И если в бумажке все совпадет, то мы выиграем машину – я правильно понял?

– Наверно, Антонио. А почему ты не спишь?

– Не помню. А, меня разбудили эти негодяи Хименесы, чтобы сказать что умер их попугай бульдог Бенито.

– Вот негодяи! Завтра ночью мы им отомстим. А пока спи, Антонио.

108.

– Антонио!

– Да, Мария.

– А почему ты вчера назвал меня кривоногой дурой и стервой?

– По двум причинам. Во-первых, милые бранятся – только тешатся, а мне как раз захотелось потешиться. А, во-вторых, потому, что ты действительно кривоногая дура и стерва.

– Ну, допустим. А что именно ты себе тешишь, когда меня так называешь?

– Дурой и стервой? Да все!

– Ой, Антонио, так у тебя тешотка!

– Что такое?

– Ну, когда ты себе все время что-то тешишь.

– То-то я чувствую, что недомогаю. То есть, я почти все могаю, но немножко недо. Я знаю одно хорошее народное средство. Открой литровую бутылку текилы, налей в блюдечко пятьдесят грамм, намочи ватку и разотри меня. Остальное я выпью, чтобы не пропадало.

– А я?

– А ты уходи.

– Почему?

– Мне может не помочь, и я умру. Не хочу, чтобы ты видела, как я страдаю.

– Тогда я позову священника.

– Зачем? Что, я не выпью один девятьсот пятьдесят грамм текилы? Дура кривоногая!

– Что?

– Ничего. Иди уже. Дай умереть спокойно.

109.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Мне кажется, я слышу зов предков.

– И что он тебе подсказывает?

– Что надо подняться к дедушке, по-моему, это он меня зовет.

– Зачем, ведь мы были у него всего месяц назад?

– Наверное, ему что-нибудь нужно.

– Что ему может быть нужно? Он просто спекулирует на нашей любви. Вспомни, в прошлый раз, когда мы пришли к нему, мы принесли ему банан, бутерброд с кактусовым маслом и леденец, а этот негодяй даже не сказал спасибо.

– Ну, во-первых, он немой, а во-вторых, когда мы вошли, он спал, и, пока мы ждали, что он проснется, ты все съела.

– Ну, положим, банан съел ты.

– Конечно, буду я ждать, пока проснется твой дедушка!

– Как это – мой? Это твой дедушка.

– Мой?! Да у меня вообще никогда не было дедушки.

– А кто же тогда у нас наверху?

– Не знаю. Но я помню, что его внесли вместе с мебелью, когда мы въезжали в эту квартиру двадцать лет назад.

– Так нам его подкинули! Вот негодяи – эти мексиканцы: рожают дедушек, а потом подкидывают их порядочным людям.

– Мария, а давай сдадим его в дом малютки.

– Но он же дедушка.

– Зато довольно маленький. И наверняка какая-нибудь семья, которая не может иметь дедушек, его удедит… удедерит… удедушкит.

– Какой ты у меня умный… и человечный!

110.

– Антонио! Куда это ты так тихо крадешься?

– Я не крадусь, я иду.

– Куда?

– На войну.

– Но ведь никакой войны сейчас нет!

– Правильно, сейчас – нет. Все ждут меня… в смысле, в любой момент она может начаться.

– А кто хочет на нас напасть?

– Да кто угодно! Например, Ирландия.

– А почему?

– Ну, как?… У нас большая страна, а у них маленькая. И потом, мы придумали текилу, а они любят выпить.

– Но они же придумали виски.

– Да, но у них уже заканчивается.

– А это что?

– Это бутылки с зажигательной смесью, чтобы смешивать, а потом зажигать… поджигать вражеские танки. Вдруг эти негодяи ирландцы смогут доплыть до нас из Ирландии в танках… вряд ли, конечно, но мы должны быть готовы ко всему…

– А что это за квадратные пакетики с колечками внутри?

– Это кольца от гранаты. Вот это красное с запахом клубники – основное, а это с пупырышками – запасное, если граната не раскроется… не взорвется.

– А зачем ты так сильно надушился?

– Мы же будем сидеть в засаде – чтобы нас не нашли вражеские собаки. А этот запах отбивает у них всякое желание нюхать. Все, Мария, спи, я вернусь завтра, надеюсь, что мы победим этих негодяев несколько раз. (Напевает). Темная ночь, только пули свистят по степи…

111.

– Антонио!

– Да, Мария.

– Как ты думаешь, а среди животных тоже бывают негодяи?

– Еще бы! Особенно птицы. Кто, кроме законченных негодяев мог так обгадить памятник Хуану Родригесу Чистоплотному, прозванному так за то, что этот негодяй ввел налог на мусор и мылся три раза в день, от чего и умер.

– От налогов, или от мытья?

– От того и от другого. И еще от старости.

– С другой стороны, он тоже был порядочный негодяй. Во-первых, стоит посредине площади, и все должны его объезжать, а во-вторых, мы теперь вынуждены платить полтора песо в месяц налога на мусор. Да за это я бы сама нагадила ему на голову, если бы он был жив.

– А то, что птицы нас будят рано утром своими криками? А то, что журавли едят лягушек, как эти негодяи французы? А чайки рыб? Не выгораживай этих негодяев.

– Рыбы, кстати, тоже хороши – жрут всякую дрянь, а мы потом вынуждены это есть, да еще и с удовольствием.

– Да, или возьмем, к примеру, макак…

– Нет, макак мы брать не будем. У нас и так в квартире мыши, тараканы и мухи. С меня хватит.

– Мария…

– Пусть я дура, но макак мы возьмем только через мой труп!

– О, какой неожиданный, но приятный поворот. А ну-ка…

– Антонио, зачем ты взял гантелю? Ты же не занимался уже 14 лет?

– Ошибаешься, Мария, этим я занимался только вчера, когда бил тебя сковородкой.

– Не надо, Антонио, не надо!

– Макаки ей не понравились! Ты от них произошла, сволочь неблагодарная!

112.

– Мария!

– Да, Антонио.

– Я решил начать качаться.

– Не надо, Антонио. Ты уже вчера качался на стуле, упал и разбил вазу.

– Ты не поняла, Мария. Я хочу качаться, чтобы быть сильным и здоровым.

– Все я поняла. Это бредовая мысль. Твой дедушка всю жизнь качался в гамаке, и, в результате у него закружилась голова, его стошнило, и он умер, захлебнувшись. Ты хочешь, чтобы и с тобой случилось то же самое? А что буду делать я с тремя детьми, а, главное, с этой сломанной шваброй? Кто ее починит?

– Не в этом смысле, Мария. Ты видела, как накачался этот негодяй, наш сосед?

– Спасибо, Антонио, видела. В этом смысле ты на дне рождения у Лопесов накачался не меньше. Залез в клетку к попугаю и клюнул его в глаз, а потом еще всю дорогу домой шел и качался.

– Не тот сосед, Мария, не Хорхе, а Рамос Диас… ну, этот красивый молодой негодяй с четвертого этажа. Новый жилец.

– Он уже не жилец. Он занимался штангой, на него упал блин и он впал в кому.

– Какая ужасная, блин, трагедия. Пойду, возьму его гантели, пока их не свистнул кто-нибудь из этих негодяев – наших соседей.

– Да, и будем заниматься спортом! А то «качаться, качаться»!

– Или все-таки кидать их с восьмого этажа в прохожих, ведь это так весело?

– Ура, Антонио, конечно, кидать! Ура, ура, у нас есть занятие на целый вечер!