Текст книги "Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)"

Автор книги: Лена Полярная

Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Не умеет только Пашка дразнить.

– Вы можете реплицировать солёные огурцы… капитан, – непривычно. Вот как к нему обращаться? – Рыба тоже хорошо пойдёт.

Капитан послушно принимается шуршать кассетами с кодом.

– Доволен? Опять твои солёные огурцы, – кажется, МакКой начал дразнить первым. И, уже Кирку, – Везде эти огурцы его. Ещё и суп из них какой-то варить, говорит, можно. Из солёных.

– Солёные огурцы, овсянка, – Пашка загибает пальцы, – или пшёнка. Картошка, морковь, лук. Лавровый лист. Нормальный получается суп. Я когда-нибудь рассказывал о настоящей русской окрошке?

– Молчи, я не хочу несварение желудка на ночь, – Боунс принимает от ухмыляющегося Кирка стакан. В другую руку капитан вручает ему солёный огурец, реплицированный прямиком на вилке. И всё с тем же ухмылистым выражением лица.

Пашка понимает, что нашёл друга по разуму.

– Погоди, руки не опускай… – шуршит паддом. – Голографию сделаю. Колоритно смотришься.

– Ты смотри, чтоб в общекорабельную сеть не просочилась, – ухмыляющийся капитан ставит на стол блюдо солёных огурцов. Садится. – А то все поймут, что злобный доктор на самом деле милый и деликатный.

– Я тебя сейчас огурцом убью, морда капитанская. Зверски, – шипит Боунс, но руки не опускает.

Голография получается нисколько не милая. Более того, Паша уверен, что если она всё же просочится в сеть, то образ злобного доктора только укрепится. Сохраняет, обещает капитану выслать копию, откладывает падд.

– За что пьём?

– Как за что? За нового героя альфа-квадранта, – бросает Боунс всё ещё злобненько.

– За меня, – Кирк, ничуть не стесняясь, поднимает стакан. – За замечательного друга, замечательного капитана, и… Боунс? Кто я там ещё замечательный?

МакКой тяжко вздыхает с видом «как-я-ещё-не-убил-этого-придурка». Потом поднимает свой стакан, уже серьёзный:

– Чтоб тебя гигантская клубничина сожрала, замечательный человек. У меня во сне. И нигде больше.

К середине унылое капитанище начал как-то приободряться, веселей реагировал на тосты Чехова (часть из них пьянеющий лейтенант начал произносить на русском, что, впрочем, никого не волновало). Потом он предложил шахматы. Боунс отнекивался, чтобы они со своей гениальностью шли от него и играли в другой угол, но Пашка сунулся к столу над плечом, жарко дышащий в ухо, пахнущий водкой и огурцами, и сказал, что будет подсказывать.

– Вот ты ещё на меня ляг, – проворчал МакКой, ощущая, как в прямом смысле горячий молодой лейтенант наваливается на него, чтобы руководить из-за плеча. – Шахматы лёжа с суфлёром. Новый вид спорта.

– Боунс, не сцы, мы его уделаем. – Пашка обвивает руками его шею. – Моё знание шахмат и твоё знание капитана.

Кирк смотрит на них весело, но молчит. Проецирует на стол голографическую шахматную стойку.

– Ладно, валяй. – Боунсу эта затея всё ещё не нравится. – Но на спор я играть не буду, даже не надейтесь.

– Ну и мрачный же ты тип…

– Боунс – само дружелюбие, – возражает довольный Кирк. – Сейчас, по крайней мере. К примеру, он ещё не начал гоняться за нами с гипо с успокоительным.

– Мне и гоняться не придётся, – ласково заверяет МакКой хмелеющего капитана. – Я просто устрою плановый медосмотр старшему командному составу с обязательной явкой. И там ты от меня, радость моя, никуда не денешься.

– А вот это уже, – Кирк почему-то тыкает пальцем в Чехова. То есть, чуть повыше маккоевского плеча, – превышение должностных полномочий. И это. Злоупотребление. Учись, Павел, пока эта развалина жива.

– Нечему учиться. Этот опыт неповторим, – гордо отвечает МакКой.

Боунс никогда не имел глупости считать Кирка существом деликатным. Капитан свободно мог вломиться к нему – и к любому другому члену экипажа – в душ, поднять больную тему, высказать в глаза что угодно и кому угодно. Но когда руки Пашки с плеч опустились ниже, а отдающие русской, мать её, водкой губы прижались ко рту МакКоя, капитан куда-то испарился. До этого абсолютно точно сидел за столом, двигал фигуру за фигурой и лыбился. А когда доктор собирался уже оторваться от лейтенанта и послать Кирка в задницу – ап! И нету его, будто и не сидело. Рюмка только стоит и огурец недоеденный рядом.

– Ну и пусть идёт, – задумчиво, возвращая всё своё внимание на Чехова.

– Капитан просто лапочка, – пьяно мурлычет Чехов, усаживаясь на его колени, обхватывая их ногами. Ну он-то себя в удобстве никогда не обидит. Разгорячённый, разлохмаченный, вжимается в губы Боунса своими, мокрыми.

А у Боунса кружится голова. Он пьянеет не так быстро, как Кирк, и уж точно не так быстро, как пацан. Но всё же есть – алкоголь шумит в крови. Даже окружающая реальность кажется не такой поганой, как обычно.

Целовать Чехова хочется долго. Медленно, просовывая язык между его зубов, тиская пальцами ёрзающий по коленям зад. Тощий, как и весь Чехов, но упругий. Не зря его Сулу по тренировкам гоняет.

Целовать, сжимать мягкие кудряхи. Давить пятернёй на его затылок, чтоб ощущать его ближе, чтобы целовать глубже.

Из-за того, что давно не трахались, возбуждение подступает быстрее, чем хотелось бы. Уже потяжелели яйца, уже член натянул ткань трусов. А на кровать переходить как-то не тянет. Хорошо вот так, едва хмельному, целовать пьяного лейтенанта, гулять руками по его телу, не заползая под одежду. С силой проводить по спине (и тогда он подаётся ближе), по бёдрам (разводит ноги), по бокам (выгибается, стараясь притереться о живот доктора напряжённым пахом).

Но это всё хорошо, пока Чехов не отрывается от губ с тихим всхлипом, не прижимается, обвивая шею руками.

– Хочу… – шепчет, задыхаясь. Его язык плохо слушается из-за водки. – Я сейчас не растянутый. Хочу, чтобы ты растягивал. У тебя горячие пальцы, Боунс. Хочу дрочить, пока ты меня растягиваешь. Хочу, чтобы ты меня трахал.

– Бля..ть. – Вот сейчас не помешала бы вулканская силища – подхватить Пашку, как зеленоухий Кирка таскает, на ручки, и сразу на кровать. А так приходится отстранять, хотя выдержки на это уже с трудом хватает. Какая там нахрен кровать. – Давай… на пол, на ковёр.

Чехов послушно соскальзывает жопой на ковёр. Стаскивает с себя форменную рубашку, потом футболку. Ещё более растрёпанный, шагающего к тумбочке за смазкой доктора пожирает взглядом. Особенно – выпирающий бугор на штанах. Аж дыру взглядом прожигает.

– Жопой кверху, чего расселся? – рыкнуть, опускаясь перед ним на колени. Не до нежностей сейчас.

Пашка поспешно расстёгивает ремень, укладывается, ёрзает, стягивая штаны. Сразу с трусами. Оттопыривает бледную задницу. Приходится с матом тянуться ещё и за подушкой – чтоб ему удобнее было, подсунуть под бёдра.

– Обожаю, когда ты ворчишь, – бубнит невнятно, укладывая голову на руки. Изворачивается, чтобы хоть слегка его видеть. – Боунс, если ты меня прямо сейчас не трахнешь, я сам себя трахну. Чем-нибудь.

– Отлично, в шаговой доступности ножка стола. – Собственный голос слушается плохо, срывается в хрипение. – Я даже посмотрю.

– Можно… как-нибудь…

Чехов тянет его на себя, едва Боунс вводит в него пальцы, смазанные гелем. Сразу два, на подготовку одним терпения нет. Обдаёт ухо горячим водочным дыханием, шипит от ощущения пальцев в себе. Разводит ноги.

Боунс почти лежит на нём, только локтем свободной руки о пол опирается.

– Я могу... что-нибудь реплицировать. – Чехов задыхается из-за возбуждения, ещё и губы кусает. Насаживается на растягивающие пальцы. – Хочешь?.. Я буду трахать себя на твоих глазах.

– Будешь ерепениться… – Прижимая его собой к полу и, сбивчиво, – выдеру, Пашка. Дождёшься.

– Вы… де…

Он выгибается, запрокинув голову – это Боунс проехался пальцем по простате. С одной стороны, хорошо – заткнулся, зараза языкастая. С другой то, как он выгибается, подтачивает и без того шаткие опоры самоконтроля. Ещё и стонет тихо, надрывно, когда Боунс к двум пальцам добавляет третий.

– Дери меня… – Шепчет, хватая губами воздух. – Что угодно. Дери.

Боунс, ругаясь, вытаскивает из него пальцы – Пашка снова прогибается – торопясь, расстёгивает ремень.

К чёрту раздеваться. Снимать штаны – к чёрту. Тут бы от одного вида призывно выгнутого Пашки не кончить.

Боунс прижимает его собой к ковру – Пашка вжимается голым задом в его пах. Грудью прижатый к полу, с бесстыдно оттопыренной задницей. Боунс медленно вводит в него член – Пашка шипит сквозь стиснутые зубы, сжимает вокруг него узкое кольцо мышц.

– Паш… ка… – Еле выдавить из себя. Когда самую чувствительную часть тела так сжимают, особо не попиздишь. – Пашка… гад, а ну расслабься.

Пашка в ответ только выгибается сильнее, губы кусает, прикрывает глаза.

Первый осторожный толчок вглубь, его сдавленное мычание, мучительно острые волны удовольствия по телу. Лейтенант затихает (хотя на то, как он облизывает пересохшие губы, по ночам дрочить можно), сжимает пальцами ворс ковра.

Боунс готов поклясться, что трезв как стёклышко. В башке шумит, кровь к лицу прилила – и к паху – координация нарушена, но это всё уже точно не из-за водки. Он толкается сильнее, глубже, с каждым толчком всё слабее и слабее самоконтроль. Когда удаётся найти нужный угол, к дестабилизирующим факторами прибавляется стонущий и трущийся о ковёр Чехов.

Сознание невольно выхватывает из реальности кадрами: красные пятна на бледной коже лейтенанта. Коротко белеющий, а потом наливающийся краснотой укус на его плече (доктор не удержался). Запах волос. Два засоса – на шее, и ниже, между лопатками. Потемневшие губы – Чехов кусает их. Упругость его ягодиц и жар спины. На вцепленных в ковёр руках набухли вены. Глаза прикрыты, дрожат светлые ресницы.

Боунс кончает быстро. Из-за алкоголя запамятовал потянуть, да и засмотрелся. Отдышавшись, повернув к себе лицо Чехова, целует его и в несколько резких движений доводит до оргазма.

Вскоре расслабленный лейтенант растягивается на ковре.

Остаётся только рухнуть рядом. Слишком жарко. Чересчур. Как в этой его пресловутой русской бане.

– Нет, положительно… – прохрипеть, – я уже слишком стар… для всего.

– Тогда иди и реплицируй мне резиновый хер, – бормочет еле понятно Чехов. – Потому что мне мало.

Остаётся только погрозить ему с ковра пальцем:

– Пашка, не дури. Про выдрать всё ещё это… в силе…

====== Десятые доли процента составляют существенную погрешность в расчётах ======

Спок садится на коврик в центре комнаты. Перед ним вместо стены каюты простирается пустыня; красноватый песок зыбко перетекает под ветром, дрожит в густом, налитом жаром воздухе призрачное марево, и в нём тает тёмно-алым заходящее солнце; небо низкое, отсвечивающее красноватым. Через песок, наполовину засыпанные, торчат корявые чёрные ветви с шипами сумевших выжить кустарников. Сквозь их заросли вдалеке тянутся багровые миражи.

Тихий заунывный свист ветра вползает в уши; змейки песка бегут по красноватым холмам всё быстрей, и в раскалённом воздухе ощущается близость песчаной бури.

Он программировал эту голограмму больше недели, отдавал себе отчёт, что так проявляется нелогичная сентиментальная привязка к погибшей планете. Мысли о Вулкане теперь были не логичнее снов. Тем более что домом ему ни он, ни Земля никогда не были.

Спок вдыхает глубже, позволяя себе забыть, что и песок, и марево – только спроецированные на стену наборы нулей и единиц, ограниченных строками программных кодов.

Ему холодно. Уже неделю после разрыва связи с Джимом холодно, даже когда температура в комнате становится для капитана с трудом переносимой. Пустыня его не согреет.

Закрыть глаза.

Медитация занимает большую часть свободного времени после смены. Сияющий образ Джима, раньше неизменно присутствующий рядом, исчез. В пустоте ментального поля он один.

В последние несколько дней, чтобы не травмировать лишний раз поле, Спок не допускал никаких эмоций, старательно подавляя и успокаивая их с помощью дыхания и медитаций; однако с эмоциями Джима, проецируемыми через их упрочившуюся связь, поделать ничего было нельзя. Пси-нулевое существо, Кирк каким-то образом не только сообщал ему свои эмоции, но и делал это с такой силой и, подбирая земные определения, страстью, что справляться с их волнами было всё равно, что надеяться устоять на ногах посреди открытой пустыни в разгар песчаного урагана.

Через связь сознание захлёстывало его чувствами, и остатки сил приходилось тратить не на восстановление поля, а на то, чтобы не поддаться им. Беспокойство, забота, любовь, страсть, жар и желание близости. Спок пытался сократить хотя бы количество прикосновений, но всё обернулось тем, что сознание вспыхнуло в ответ на желание его наречённого и горело вместе с ним, несмотря на угрозу неминуемой смерти после полного контакта; наверное, подобное испытывают представители его народа во время пон-фарр. Спок считал себя должным доктору, так вовремя пришедшему и отвлёкшему Джима, поскольку понимал, что сами они бы не остановились.

И только поэтому Спок предложил нарушить все мыслимые правила, стерев офицеру МакКою память.

Это был долг. Чувства капитана – вторичны. Равно как нежелание говорить о ментальной связи. Это просто забота о выполнении рабочих обязанностей. Эмоциональные всплески мешают Джиму в работе. Логично избегать ситуаций, провоцирующих их.

Теперь связь блокирована. За щитами беснуется море его эмоций и чувств. Иногда ночами щиты прогибаются. Спок думает, что такая ментальная сила не может не иметь выражения в пси-способностях, но у Джима их нет и никогда не будет.

Спок уходит сознанием глубже, от этих и прочих мыслей.

Надвигается буря, ветер свистит, и тусклая пустота вокруг наполняется этим звуком. Ничего не остаётся более, кроме свиста ветра и холода, и так тянутся минуты; по внутреннему времени проходит более двух часов и восемнадцати минут, когда возвращается Джим.

Несколько глубоких вдохов-выдохов, медленно выходя восприятием из пустоты. На последнем глубоком цикле вдоха и выдоха открыть глаза и потянуться к падду, подключённому к системе жизнеобеспечения комнаты. Именно через это соединение записанной на падде программой управляется голограмма со всеми характеристиками температуры, влажности воздуха и степени освещения. Без подключения к системе была бы только картинка со звуковым эффектом.

Спок закрывает программу. Багровые миражи растворяются в полутьме комнаты, завывания ветра стихают.

– Надеюсь, ты хорошо провёл вечер, – приветствует он Кирка, поднимаясь с коврика с паддом. – Я сейчас настрою систему на приемлемые характеристики.

– Ну, явно не лучше Боунса с берёзкой. – Кирк хмыкает, стягивает через спину форменную рубашку. Проходит к кровати. – Хоть отгул им давай, чтоб натрахались.

– В уставе не предусмотрено выходных на подобные цели. – Спок за несколько команд снижает в комнате температуру и повышает влажность воздуха.

– Кстати, совершенно зря.

Стянув футболку (кинул на тумбочку) Кирк залезает на кровать. Поясняет:

– У них щас точно работоспособность упадёт. Сплошные непотребства на уме. Друг с другом.

Спок опускается на край кровати. Даже если сейчас лечь ближе к Джиму, теплее не станет. Холод и ноющая боль на месте передавленной связи. Он прикрывает веки, чтобы вовремя справиться с зародившимися эмоциями и не дать им завладеть сознанием; так происходит каждый раз, когда они близко. Среди ощущений чётче всего тоска, и с ней же сложнее всего справляться. Эмоция не сильная, но стойкая.

– Способность контролировать примитивные желания является признаком зрелой личности, – каждое слово даётся с трудом. Спок открывает глаза и смотрит на Джима. Кажется, он спокоен. И улыбается. Протягивает руку, ероша привычным жестом чёлку. После этого опять расчёсываться.

– Дурень. – Улыбается чуть шире.

– Поясни, пожалуйста, свой аргумент.

– Ты помнишь наше состояние, когда мы только начали встречаться?

– Мы не пренебрегали должностными обязанностями.

Спок всё ещё не может понять, что значила данная ругательная лексема в контексте разговора и как она относилась к периоду начала их отношений.

– Ну, мне было трудновато согласовывать сметы, когда мысленно я продолжал трахаться с тобой на складе.

Кирк соскальзывает пальцами от чёлки по щеке, коротко, и убирает руку.

Спок давит иррациональное желание перехватить его запястье, а после провести двумя пальцами по ладони. Вместо этого провожает взглядом руку, которую Джим укладывает на подушку. Не логично хотеть его, если этим утром перед сменой они и так, как выражается Джим, «трахались» (хотя без ментального взаимодействия такое определение подходило грубому физиологическому процессу как нельзя лучше); нелогично хотеть его так, желать полностью ощущать через связь, сняв ментальные щиты вопреки угрозе смерти.

Всё нелогично с того момента, когда Джим ему признался.

Он вечно слышит завывания ветра перед близкой бурей, и буря всё никак не начнётся.

Спок прослеживает взглядом полусогнутые пальцы Джима.

– У тебя есть ещё вопросы, требующие обсуждения? Если нет, я займусь статьёй.

– Занимайся. – Кирк тянется к падду. – Я щас ещё одну апелляцию во флот накатаю, и спать.

Растение за одну ночь заполонило немалую по размеру вторую лабораторию. Лаборанты понятия не имели, что такого умудрились дать вместо нормального субстрата для подкормки, но факт оставался фактом – когда альфа-смена пришла утром, и старший лаборант открыл двери, зелёные побеги хлынули в коридор сплошной массой. Боунс слышал возмущённые вопли и хруст веток. Все, конечно, повыскакивали в коридор, событие века, биологи перекормили растение, которое надо было просто для образца прорастить.

В общем, остаток смены, как Боунс слышал от бета-смены, дружно прорубались через ветки, как в джунглях, пытаясь найти горшок. Чем в итоге облили растение, чтобы оно перестало переть во все стороны, история умалчивает. Другие-то кстати, спокойно росли себе в горшках, крохотные, едва проклюнувшиеся ростки.

После опять была привычная рутина, а ещё через два дня кто-то из гамма-смены нашёл в коридоре бесхозного триббла.

Все насторожились. Все трибблы были в лаборатории, их количество – строго посчитано, и данный триббл являлся лишним.

Подозрения оказались небеспочвенными, и через два дня корабль превратился в триббло-ад. Боунс лично слышал, как ярится капитанское солнышко, у которого в начале альфа-смены оказалось полное кресло трибблов. Зверьки были повсюду, и, между прочим, в таких огромных количествах ничуть не мило пахли сырой шерстью.

МакКой с некоторым трудом воспринимал происходящее. Группы по поимке трибблов разбредались по кораблю, не ловили меховые комки только те, кто был задействован напрямую в работе. Боунс с Пашкой были в одной. Оказалось, на корабле куча закутков, углов и перегородок, за которыми можно было сделать неплохой перерыв в ловле и за которые они с хорошей такой регулярностью повадились затаскивать друг друга.

Остальным было не так весело. МакКой сам видел, когда Джим его вызвал через три дня на мостик.

– Они корабль развалят! Или забьют вентиляцию! – полыхал возмущением Скотти, по пятам ходя за капитаном, который расхаживал туда-сюда, видимо, для активизации мыслительного процесса, и, судя по выражению лица Ухуры, уже порядком надоел ей мельтешить.– Между прочим, они облепляют на корабле всё, что вибрирует!

– Зачем? – опешил Кирк.

– Да откуда мне знать? – Скотти выглядел почти несчастным. – Мои ребята каждое утро начинают с того, что отгребают их от приборов!

– Они лежат на работающих приборах, – откуда-то тут же вывернул кирпич… то есть, коммандер с паддом и невозмутимым видом. – Полагаю, им нужна стимуляция для выработки приятного их телу состояния. Лейтенант-коммандер, ответьте, они мурлычут?

– В смысле, издают такой урчащий звук?

– Да.

– Ещё как! Я потому и боюсь – два центнера трибблов, облепивших работающие приборы, мурлычут одновременно! А если резонанс?

– Да откуда, чёрт возьми, они лезут? – Кирк зло посмотрел на центральный экран, будто он был виноват во всех несчастьях.

– Их кто-то может укрывать, – вставил Сулу. Ну уж точно, личный опыт по выращиванию в каюте запрещённых растений сказывается.

– Значит, кто-то нарочно разводит у себя трибблов и каждое утро раскидывает их по всем палубам, как сеятель? А они ещё и лезут получать удовольствие на вибрирующие приборы, – подвёл иронический итог капитан.

– Ну, я же предположил, сэр, – не смутился Хикару.

– Трибблы-гедонисты, – задумчиво хмыкнул Пашка, поймав взгляд МакКоя. Боунсу захотелось его куда-нибудь затащить, но на мостике затаскивать особо некуда, кроме капитанского кресла, а кресло Джим не простит.

Скотти отчаянно чертыхнулся и вылетел с мостика. Джим плюхнулся в своё кресло, включил интерком и скомандовал двум отрядам, находящимся ближе всего, помочь в расчистке от мехового наваждения инженерной палубы.

– Спок, ты связался… Со своей версией из прошлого?

– Да, капитан. – Вулканская зараза неспешно кивнула. – Экипаж Энтерпрайз из параллельного измерения сталкивался с подобной проблемой, но, по словам посла Спока, трибблы умерли сами от отравленного зерна. Вычищали их с палуб всё равно вручную.

– Мысль. – Кирк тыкает кнопки на пульте связи. – Лаборатория, это капитан. На вас разработать яд для трибблов, безвредный для экипажа. Желательно в ближайшие сутки.

Дождавшись «есть, сэр», Джим вырубил связь, слегка развернулся в кресле и уставился прямиком на Боунса.

– Идеи есть, светлая голова медотсека?

– Размножаться они должны в том же объёме, сколько сожрали. – Боунс кое-как отлепился взглядом от Чехова. – Перераспределение биомассы. А так как они размножаются бесперебойно, все где-то берут еду. Тоже бесперебойно.

– Но у нас на корабле нет бесперебойного источника питания, потому что всю еду мы реплицируем, а остатки сваливаем в утилизатор, – добавил Пашка.

– И в лабораториях им нечем питаться. Оранжерея изолирована и тщательно осмотрена ещё в первый день нашествия. – Кирк постучал пальцами по ручке кресла. – Вопрос прежний, господа: откуда они лезут?

Но «господа» никаких здравых идей породить не могли, как и в предыдущие дни.

А среди ночи Боунс проснулся и резко подскочил на кровати.

– Ты чего? – сонно прохрипел Пашка рядом.

– Сколько трибблов было от Счастливчика?

– Погоди… я подошёл к клетке… Девять стало всего, ты ещё ругался, что число как три в квадрате и это не к добру.

– То есть, я унёс отсюда восемь трибблов.

– Ну да. Слушай, давай уже спать…

– Восемь. – Боунс запустил пальцы в волосы. Провёл в прядях. – А до лаборатории донёс семь. И записал в бланке, что принёс семь штук.

– Посеял одного, что ли?

Пашка приподнимается на руках, смотрит на него недоверчиво.

– Да походу, – раздражённо тянет МакКой, впериваясь взглядом в стенку. – Вашу ж мать.

– Ладно, давай думать логически…

Пашка облапил его, обнял. Уткнулся носом в спину.

– Съедобная органика у нас где? В оранжерее. Но там мы их давно нашли б, да?

– Положим, вся ерунда началась именно с этого триббла. Они ползают медленно. Значит, со всего корабля площадь поисков сужается до того коридора, по которому я нёс этих мохнатых ублюдков, – Боунс подрывается с места, к стулу с одеждой. – Они должны были найти источник где-то рядом.

Лейтенант недовольно сопит, но поднимается следом.

– Вообще-то времени уже много прошло, – замечает сварливо. – Могли и расползтись.

– Других зацепок вообще нет.

Чехову всё ещё хотелось спать – они с доктором как-то не высыпались в последнее время. Боунс с трикодером убежал прямиком к лабораториям, сказал, будет прочёсывать тот отрезок, а Паше поручил осмотреть путь с самого начала.

Паша и осматривал. Очень внимательно осматривал все ниши, щитки, нижние вентиляционные углубления, даже стыки. Некуда было деться мелкому меховому комку в коридоре. Разве что кто-то подобрал бы, но это из разряда фантастики.

Взгляд буквально плавал по идеальной белизне стен с редкими неровностями.

Белое

Белое

Дверь

Интерком

Белое

Стоп

Вернуться взглядом к придверной панели интеркома. Паша раньше и не подумал бы на нежилые комнаты – в них никто не заходит, но тогда…

Комм мягко пищит, пока пальцы набирают личный номер офицера МакКоя.

– Боунс, – Паша приваливается к стене. – Ты когда трибблов тащил, сколько времени было?

– Утро. До альфа-смены минуты две.

– Ну плюс-минус пара, да? С началом альфа-смены в этом коридоре роботизированная уборка комнат. А на прошлой неделе Гейла съехалась… не помню, с кем на этот раз, но они ещё вместе.

Паша широко улыбается. Всё сходится, по этому коридору на работу сам Спок ходит, поэтому опоздавших никогда не бывает. А значит, некому было заметить вывалившегося триббла. Это роботам-уборщикам в программу введено не убирать органические живые существа.

– Хочешь сказать, они где-то в нежилой комнате… Иду!

Пискнул сигнал выключения связи.

Боунс появляется в считанные секунды – мрачный, решительный – Чехов встречает его у дверей каюты.

– Твой код доступа нужен, – поясняет, почему ещё не внутри. – А то я ж скромный лейтенант.

Он набирает код и первым проходит внутрь, командуя системе включить освещение. И матерится, громко так, от души.

Чехов в свою очередь матерится на русском, наблюдая открытый репликатор, в котором кишит меховой хаос. Разноцветные трибблы, гора просто разноцветных разноразмерных трибблов облепила репликатор, прилегающие стены, по полу ползают и урчат мохнатые комки. Решётка вентиляции открыта. Вообще-то, это не по уставу, выселяться из комнаты, оставляя там открытую вентиляцию или репликатор.

Гейле попадёт

Дверь, закрываясь за ним, тихо пищит.

– Боунс, – тихо, – мы тут вдвоём не справимся.

На штанину уже, урча, пытается заползти триббл. Доктор безо всякого пиетета и сожаления распинывает их, пробираясь к репликатору. Трибблы ему по щиколотку.

– Ты смотри… сломался. – Боунс злобно тыкает кнопки. – Заклинил на непрерывном воспроизведении тостов. А разве работа репликаторов дилитиевые кристаллы не истощает?

– Ис… то…

Чехов пропихивается к нему рядом, смотрит, как доктор яростно тыкает по кнопкам. Перехватывает его руку.

– Боунс, сходи за группой зачистки, м? А я пока… – Вот сейчас держаться, держаться, потому что Чехов только что осознал ситуацию. Ночь. Пустая каюта, куда точно никто не зайдёт. Они наедине. А трибблы… что трибблы, бедствие за несколько лишних минут корабль не разрушит.

– Хочешь сказать, за столько дней утечку не заметили? – Боунс окидывает его далеко не прохладным взглядом. – Ладно, разбирайся, технарь, я за капитаном.

Руку отпустить

Отпустить руку Боунса

Чехов еле заставляет себя разжать пальцы на запястье доктора. Очень медленно. Неохотно.

– Здесь систему оповещения заклинило. Она передаёт центральным системам не актуальные данные, а… Боунс, иди уже, а то я на тебя залезу. Прямо сейчас.

– Давай, с разбегу, – подначивает доктор, но всё-таки исчезает в дверях.

Пока снять щиток с панели, пока отрубить репликатор от системы подачи энергии – в комнате начинают копошиться научники и медики. Пашка переключается на помощь им: обесточенный репликатор трибблов кормить уже не сможет, а лишние руки не помешают.

Так подходит начало альфа-смены.

Кирк просыпается из-за вопля в интерком: «Блудливый сукин сын, мы трибблов нашли!!!». Отвечает по интеркому же, что Боунс сволочь и урод так людей будить, собирается, одевается и выбегает.

По пути доктор злобно бросает, что утечка произошла по его вине, как они нашли источник «заразы», и что туда уже посланы сборщики. Репликатором занимается Чехов.

Послав доктора будить Скотти (чтобы считать данные по запасам энергии в дилитиевых кристаллах), Кирк прибежал на место происшествия. Чехов, упаковывающий очередной мешок трибблов, доложил, что за время неисправного функционирования репликатор выдал четыре гигакалории энергии. Не так много, но это ж только один репликатор, неизвестно, сколько энергии сожрали сопутствующие неисправности.

Похвалив лейтенанта (и отправив спать, дав отгул от сегодняшней альфа-смены), отдав распоряжение: «сделать что-то с трибблами, чтобы на корабле их не было», Кирк связался со Скотти.

– Капитан, наша девочка искрится энергией, – в голосе главного по инженерной части была почти детская обида. – Какой-то там репликатор, один на весь корабль… мы бы и не смогли заметить такую мелочь. А если бы было что-то серьёзное, разве бы я…

Его пришлось успокаивать. Убеждать, что никто не сомневается в гениальном гениальном шотландце, деликатно говорить, что нужно просканировать весь корабль на предмет таких вот поломок, на предмет засоров в вентиляционных шахтах, и, обязательно, выделить пару людей для диагностики и ремонта этого репликатора.

Потом на падд посыпались отчёты. Научный отдел, инженерный, зачем-то отчитался Чехов (вот уж кого никто не просил). Боунс со своим: «Все живы, всё нормально», – ему, лично, отписаться, что Чехов на сегодня от работы отстранён за заслуги перед родным кораблём.

«Тебе-то отгул не нужен, спасший Энтерпрайз от трибблового засилья?» – Поинтересоваться в конце.

В ответ получил короткое: «Обойдусь».

Потом – отчёт от Скотти. Обиженный инженер наклепал несколько страниц по состоянию кристаллов, которые капитан читать не стал. Были бы неполадки – было бы короче и понятнее.

Потом – письмо от юридического отдела Звёздного флота. Приоритет срочности – третий, не успевает Кирк подумать, что очередное «из-за загруженности…», как сразу же после него приходит отчёт ремонтников, что проблемы репликатора были вызваны тем, что кое-кто (не иначе хозяин комнаты) швырнул что-то о панель управления.

Приходится отправлять командующему бета-сменой, на данный момент, скорее всего, спящему, чтобы Гейла подошла к капитану в первом же пересменке.

Открыть письмо Флота, но тут же переключиться на сообщение Спока.

«Капитан, введите меня в курс ситуации».

Ругаясь на очаровательную манеру общения старпома (которая, блин, возбуждает, а секс сейчас, без ментальной связи этой – пенопласт безвкусный), Кирк быстро-быстро набирает ответ.

«Нормально. Нашли рассадник трибблов. Виноват неисправный репликатор. Некогда особо расписываться, ситуация под контролем, поломки устраняют, трибблов зачищают, люблю тебя».

Через две с небольшим секунды пришёл лаконичный ответ:

«Взаимно».

Свернуть и снова открыть письмо Флота, бегло пробежаться глазами. Остановиться. Вернуться к началу. Перечитать ещё раз.

Обалдеть

Я смог

Я сделал

Снова открыть сообщение Спока.

«Спок…, – блин, как написать-то, – если ты не передумал за меня выходить, готовься. Нам разрешили брак. На базе зарегистрируют».

Ответ, хоть и длиннее, пришёл махом:

«Разрешение с Нового Вулкана давно получено. Препятствий для заключения брака нет».

«А кровь у тебя когда должна возгореть?»

В ответ пришла ссылка на какой-то, судя по длине этой ссылки, очень давний, очень далёкий (редкая межпланетная или планетная интертека) и не часто запрашиваемый документ, а сверху шла приписка: «В статье всё, что тебя интересует, переводчик с вулканского прилагается. Прошу тебя учитывать тот факт, что я полукровка, и моя физиология может существенно отличаться от описанного ниже».