Текст книги "Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)"
Автор книги: Лена Полярная
Соавторы: Олег Самойлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– Мне собираются стирать память, – злобно сообщает Боунс. – Потому что я, видите ли, резко всем стал нужен.
– Чего?
Хочется лечь и заснуть обратно. А потом проснуться и ничего не помнить. Потому что ерунда какая-то происходит… начиная с вечера.
– Объясняю, – это капитан. – Чехов, ваше происшествие с Кельвином замять несложно. Записи с камер перепишу, и всё. А то, что доктор его экспериментальным транквилизатором шарахнул – это статья и потеря лицензии. Понимаешь?
– Понимаю, – эхом.
– Ну вот. Транквилизатор мы восстановим, записи перепишем, а вот Боунс об этом помнить будет. И вот не пизди мне, – это он уже к доктору, который сидит разлохмаченный и мрачный, – что класть на это хотел. Тебе это понимать будет хреново.
МакКой молчит. Руки на коленях сжал – и молчит.
– А мне можно память стереть?
Страшно. Оставаться один на один с этими воспоминаниями очень страшно.
– Если наш коммандер перепишет воспоминания двоим, он загнётся, – глухо отзывается МакКой. – Я и с одного-то не ручаюсь. Джим, оставьте мне мою память. Я смогу работать.
– Заткнись.
Кирк проводит ладонью по лицу, поднимается, подходит к Споку. Берёт его руку в свои.
– Я могу как-то… тебя поддержать? Не знаю. Быть рядом, в туман свалить, что угодно.
Он отрицательно качает головой и мягко высвобождает свою руку из рук капитана.
– Всё в порядке, Джим.
– Подожди.
МакКой бледный, но тон остался по-прежнему ворчливый. Он подходит к своей сумке, что-то в ней перекладывает, сумку кладёт к ножке кресла.
– Как понимаю, когда я приду в себя, буду думать, что уснул в кресле. – Садится, слегка хлопает ладонями по подлокотникам. – Так что откачивать нашего телепата придётся в экстренном порядке и… пусть я лучше буду думать, что мне повезло с расположением нужных препаратов в сумке.
– Да, ты уснул в кресле.
Кирк усаживается на кровать, смотрит с беспокойством на собирающегося приступать Спока.
Взгляд Паши прикован к доктору. Смотрит, как он хмурится, как наблюдает за руками старпома.
Коммандер склонился над Боунсом, и теперь из-за его спины МакКоя видно не было.
Какое-то время ничего не происходило, потом Спок несильно покачнулся, схватился рукой за подлокотник. Подлетевший капитан его подхватил и оттащил от МакКоя.
Боунс спокойно спал в кресле, свесив голову на плечо.
Коммандер выпрямился и попросил капитана его отпустить, но заметно было, что ему нехорошо.
Кирк вытащил из клетки и положил на колени Боунсу Счастливчика. Потом – падд, включенный, но не выведенный в голографический режим, после чего склонился к доктору и несильно потряс за плечо.
– Эй, спящая красавица! Возвращайся в бренный мир, и так всё проспал. У нас тут Павел подрался за свою честь.
Пашка смотрит за разворачивающимся действом почти одеревенело. Но после фразы Кирка вскакивает – как есть, в одеяле.
У меня ж
Ни синяка ни ссадины
– Спасибо ещё, Споку вечером вздумалось ночную систему видеонаблюдения в лабораториях проверить из-за какого-то там хренова эксперимента с растениями, и я с ним пошёл за компанию, – капитан, как ни в чём ни бывало, уж тащил ошалелого сонного Боунса из кресла, – так что увидели и разняли почти сразу, растащили по углам и регенератором намазали. В общем, я решил, что лучше ты узнаешь всё от меня, чем потом слухи переслушивать.
Боунс, наконец, сумел проснуться.
– Пашка, ты…
– В порядке всё, сказал же, – в тоне Кирка что-то едва уловимо изменилось, но добрым и весёлым он быть перестал. – Лейтенант Кельвин пытался украсть у Чехова его научные разработки и выдать за свои статьи. Для того и в доверие втёрся, и на встречи напрашивался каждый вечер. Эксплуатация юной гениальности.
Чехов зябко кутается в одеяло под взглядами: недоверчивым – Боунса и жёстким – Кирка.
– К... козёл, – выдавливает из себя, наконец. Правда, перестать смотреть на капитана не может. – Я-то думал, мы друзья.
Кирк снова улыбается. Хлопает Пашку по одеялу где-то в районе спины.
– Ничего, лейтенант, мы тебя в обиду не дадим.
– Зато я тебя щас дам в обиду, капитанская ты задница! – непонятно с чего завёлся Боунс, но тут до Пашки дошло, что смотрит он на бледного старпома, навалившегося на стенку. – Понятно, какие вы там системы проверяли, и… – он поискал взглядом сумку, схватил и указал на кресло, – живо сюда! Спок, то, что ты мне сказал, врачебная тайна, но клянусь, я расскажу этому дебилу всё, потому что так вдвое больше шансов, что хоть у одного из вас, трахоёбов, мозги включатся! Уму непостижимо, еле с того света вытащили…
Злобная тирада скатилась в невнятное ворчание. Минут пять МакКой под странным взглядом капитана колдовал над Споком с трикодером и гипо, продолжая перебирать ругательства, потом выдал Споку чёткие инструкции отдыхать, освободил от следующей смены и ещё раз отругал Кирка.
Капитан всё принял стоически. Он, казалось, и больше готов был принять, лишь бы коммандеру лучше стало.
Не актёр я, – тоскливое в голове. – Это же обманывать. Боунса обманывать.
Всё это время Пашка в одеяльном коконе сидел на кровати. Но пока доктор работал, было проще – притворяться не надо. А теперь – что?
Боунс за этими двумя в коридор высунулся и пригрозил, что в следующий раз откачивать не будет. Как всегда.
Двери закрылись, а Боунс плюхнулся в кресло, взъерошенный, обеспокоенный и сердитый.
– У нас самый… волшебный капитан на белом свете. И хрен с ним. Ты-то как, Пашка? Сильно расстроился?
– Я-то... ага, сильно. – Пашка уныло кивает. Хоть тут играть не надо. – И за коммандера страшно.
– За них пусть страшно не тебе будет, а этим двоим, – Маккой порывисто встал с кресла, сгрёб Счастливчика, попискивающего на ручке, закинул в клетку и перешёл к репликатору. – Чаю хочешь?
Кирк помогает Споку идти – осторожно поддерживает его за поясницу по пути к лабораториям. Старается тянуться к нему ментальным полем – знать бы, блять, что это за поле такое и как им вообще что-то делать.
А ещё у Спока походка менее твёрдая, чем обычно. И он бледный.
В голове – как аудиодорожку заклинило – слова Боунса про медицинскую тайну. Если Спок решился что-то от Кирка скрыть, это должно быть что-то совсем из ряда вон.
Усаживая вулканца на высокий стул в лаборатории, капитан прикасается губами к его лбу (холодный), смотрит в глаза.
– После этого, – тихо, – ты будешь отдыхать. Слышишь, Спок? Надо будет – к кровати привяжу.
– Очаровательно, – Слегка приподнятая бровь в ответ – и всё. – Джим, я не собираюсь нарушать врачебные предписания. Сегодня был исключительный случай.
Он хотел добавить что-то ещё, но слегка качнул головой и снял руку Кирка со своего плеча.
– А теперь, если не возражаешь, я займусь восстановлением препарата.
Кирк перехватывает его руку, пока их пальцы не успели разъединиться, проскальзывает указательным и средним пальцем по его ладони.
Большего себе, как показала практика, лучше не позволять. После этого лёгкого поцелуя капитан усаживается в кресло у стены (так Спок виден вполоборота), клинит изображение камер в этой лаборатории (не хватало попасться за подделкой записей) и выводит злополучные кадры с «дракой» Чехова и Кельвина. Запускает процедуру сличения, выставив приемлемую схожесть кадров на пятьдесят процентов. Параллельно – записи из архива флота, несколько драк на борту. Если объединить их, применить текстуры…
Они работают в молчании. Шуршит плазменная горелка, позвякивает стеклянная трубка, которой Спок отмеряет нужное количество того или иного вещества – глаз улавливает отблески горелки на стекле. Фоном – аудиодорожки с записей. Кирк отделяет модуляции голосов Кельвина и Паши, накладывает на другие тексты. Самая кропотливая работа здесь будет с синхронизацией аудиопотока и движений их губ. Вдвойне тяжело из-за того, что Боунс в голове всё ещё повторяет: «Медицинская тайна». Знал же, зараза, что Кирк спросит, и не с него, потому что МакКой не расколется. А вулканцы не умеют лгать. Как сам Спок говорит, по крайней мере.
– Спок, – когда уже совсем невыносимо думать об этом. Работе мешает – и это меньшее из зол. – Успокой меня. Расскажи, о чём говорил Боунс.
Он выпрямляется над столом и прикрывает глаза.
– Полагаю, доктор рассчитывал именно на то, что ты заинтересуешься его словами и задашь вопрос. Мне сомнительно, что ты смог бы узнать нужную информацию от него, и мы все это понимаем.
– Само собой.
Фальсифицировать какую-то запись с камер намного проще того же взлома Кобаяши Мару. Поэтому мозг почти свободен. Кирк мог бы сейчас непринуждённую беседу вести параллельно.
Пальцы порхают над голубым голографическим экраном, выводя нужные отрезки кода.
– После Говорящей планеты моё физическое состояние находится на приемлемом уровне. – Спок вернулся к пробиркам, подсвеченным голубоватым огоньком горелки. Теперь было видно только такие же голубоватые отблески в его волосах и рукав белого лабораторного халата, а слова перемежались тихим стеклянным позвякиванием. – Повреждения получило ментальное поле. А так как между нами на этом уровне имеется прочная связь, то каждая твоя сильная эмоция, будучи принята мной, надрывает его ещё сильнее. Когда мы вступаем в тесный физический контакт, естественный для пары, эмоции не просто надрывают поле, но и резонируют, поскольку я не могу не отвечать на проявление твоих тёплых чувств. Учтя это, а также тот факт, что я не могу лгать, я вынужден был объяснить ситуацию доктору МакКою и попросить его в перечне врачебных рекомендаций внести пункт о полном запрете между нами сексуальных контактов, мотивировав это моим физическим недомоганием. Эмоциональный резонанс во время полного физического и ментального слияния действительно может меня убить. Я пошёл на манипулирование информацией, поскольку знал, насколько тяжело тебе будет принять тот факт, что твоё хорошее отношение ко мне вредит моему здоровью. Доктор со мной согласился, выразившись несколько иначе, я цитирую: «нельзя подвергать Джима таким стрессам, он и так на голову болезный».
– О…
Рука дрогнула, выводя код объединения нескольких видеослоёв. Кирк не в первый раз давал себе зарок хоть что-то почитать о ментальных связях вулканцев, да всё руки не доходили. И вот. Он мог убить Спока. И чем – своими же чувствами.
– Я должен что-то сделать. – Руки возвращаются к объединению слоёв, функционируют твёрдо. А голос – тихий и срывающийся. – Я не знаю, что. Съехать от тебя? Пить успокоительные? Хоть что-нибудь.
– Есть мера, которая позволит избежать ненужных затрат времени и сил. Я разорву нашу связь так же, как перед повторным спуском на Говорящую планету.
Он выпрямляется, переливает синеватую жидкость в пробирку с прозрачной. Всё на секунду окрашивается в ярко-синий, затем светлеет до светловато-мутного. Спок отставляет пробирку на подставку и принимается снимать перчатки.
– Осталось дождаться остывания до комнатной температуры и поместить транквилизатор в гипошприц из лаборатории.
Внутри будто что-то ухает и проваливается. Разорвать связь. Ладно, чёрт с ним, что Спок это уже делал – хотя тоже дрянь выходит. Их связь. Перед глазами – прочные золотые нити между ними, которые натягиваются, лопаются, от одной этой картины уже больно.
– Разрывай. – Твёрдо. – Её же можно восстановить?
– Это будет болезненно, так как со времени Вентуса она укрепилась в несколько раз, полагаю, обострённая страхом потери. – На этом месте он будто едва заметно споткнулся о слово, но продолжил так же спокойно: – Я тщательно обдумывал создавшееся положение последний час и пришёл к выводу, что сохранение связи при нашем ежедневном взаимодействии негативно скажется на текущем выполнении рабочих обязанностей. Это не является приемлемым. Восстановление связи полагаю возможным с вероятностью в 95,7 процента, так как она устанавливается вне зависимости от нас на уровне тонких ментальных структур.
– Дай мне закончить, – кивнуть на видео. – И разрывай. Я подвергать тебя опасности…
Пара часов назад. Тёмные глаза Спока, распластанного под ним. Сумасшедшее желание убить медотсековую сволочь, которая помешала любить почти супруга. Жар между ними, живой, осязаемый.
– Я прошу тебя сосредоточиться на работе, – сказал Спок, убрал перчатки в утилизатор и ушёл в дальний конец лаборатории к терминалам – скорей всего, устранять следы своего «пребывания» в файлах отдела фармакологии.
Сосредоточишься тут. Призрак потери любимого, почти забытый после пребывания на этой злосчастной планете, снова встал перед глазами.
Кирк насильно сосредоточивается на сведении аудиопотоков.
В каюте темно. В клетке никак не угомонится Счастливчик, чёртов мохнатый клубок, и Боунс клянётся себе завтра вернуть его в лабораторию. Не спится. Пашка к нему спиной, Боунс обнимает его под одеялом, придвинувшись ближе, и прямо чуется, что тоже не спит. Переживает из-за Шкафа и статей, ясное дело.
– Пашка, снотворное дать? – тихо. – Отдохнёшь.
Он сжимается как-то беспомощно, кладёт свои руки на его.
– Я сейчас не хочу засыпать. Ты… ты сам спи.
– Мог бы спать – спал бы, – огрызнулся Боунс шёпотом. Выдохнул. Ткнулся носом в его кудряхи, у шеи, потянул запах. Пластиком каким-то отдаёт, из лаборатории, что ли, ещё чем-то химическим. Регенератор, вроде. – Вот ты гениален, блин.
– Ну а чего я сделаю…
Бурчит вроде, а сам спиной к нему жмётся, доверчиво так.
– Да то-то и оно. Со всех сторон гении, скоро облысею на нервной почве. Ты, капитан, зеленоухий… Не удивлюсь, если этот хренов триббл тоже.
– Он выжил и ещё ни разу не размножился. Для триббла самая настоящая гениальность.
– Точно облысею, – МакКой подгребает его к себе ближе. Знал бы он ещё, что говорить. Ревнующий старый… А они всё это время клепали статейки, которые сука эта воровала. И не стыдно, козлу. Ещё начальник отдела астрофизики.
А тебе самому не стыдно – ревновать? Не доверяешь, получается.
Чехов тихо сопит – его дыхание ощущается теплом на переплетённых пальцах.
– Я буду любить тебя и… лысого, – говорит, наконец.
Боунс, как раз хотевший поцеловать его в ухо, замирает. Хмыкает неуверенно.
– Ну ты чёрт, вот теперь точно не усну. И облысею.
На пальцах – прикосновения. Это уже не его дыхание. Это он гладит так. Осторожно. На заднем плане шуршит триббл.
МакКой гладит в ответ Пашкины пальцы. Как-то это в духе зеленоухого гоблина.
– Осталось научиться общаться телепатически, – вырывается само собой.
Чувствуется – Пашка в объятиях напрягся. Сжался.
– Ты чего это, за старпома распереживался? – Голова как-то странно болит. В висках и ещё затылке. Чего не хватало. – Пашка, не дури. Всё с ними будет нормально.
Самому бы в это верить.
А он – молчит. Долго молчит – не спит, точно. А потом резко оборачивается, стискивает доктора в объятиях, прячет кудрявую голову на груди.
– Да ты чего, Пашка? – К себе, закутать в одеяло. – Всё нормально будет.
– Боунс, хочешь, расскажу что-нибудь? – Звучит глухо из-за того, что он говорит это в его грудь. – Что угодно.
– Рассказывай… хотя погоди. Слушай, у меня подозрения, что пока я спал, Кирк скормил что-то трибблу, и он там теперь размножается. Шуршит ведь, скотина меховая.
– Нет. – Его стискивают крепче. – Он… не кормил. Я заметил бы.
– Ладно, верю. – Боунс укладывает голову обратно, вздыхает. Хреново на душе, муторно. Ещё и головная боль эта, и за таблеткой вставать неохота. Он запускает пальцы в мягкие Пашкины волосы. – Рассказывай тогда.
====== Это же стратегическая ошибка ======
Дневник капитана.
Звёздная дата 2257.96
На корабле произошёл конфликт лейтенанта Чехова и начальника научного отдела астрофизики Кельвина. Причиной конфликта послужило то, что Кельвин, войдя в доверие к Чехову, пытался выдавать его научные разработки за свои. Дело закончилось дракой. Чехову и Кельвину объявлены выговоры без занесения в личное дело. Просьбу на добровольное отстранение от служения на Энтерпрайз Кельвина – удовлетворить.
Кирк откладывает падд. Присутствия Спока на мостике не хватает. И если раньше даже тогда, когда старпом блистал своим отсутствием, какая-то часть сознания всё равно ощущала его, посылала ему свои импульсы, то теперь…
Внутри будто локализированная чёрная дыра. Она настолько пуста, что стремится собой опустошать и всё остальное, только у неё не выходит. Чувства, ощущения, посылы, которые раньше Кирк непроизвольно направлял к коммандеру, рвутся наружу – а вырваться не выходит.
Спок разорвал связь, как только они вернулись в каюту – до смены оставалось двадцать минут. Он не хотел перед сменой, но Кирку пришлось настоять. Чем быстрее связи не станет, тем проще будет восстановиться ментальной структуре его личности. И это было больно. До сих пор больно.
У пульта управления Чехов просчитывает изменения курса. Он сегодня тихий. По-хорошему ему нужно дать пару дней отдыха – мальчик здорово перепугался. На его глазах друг превратился во влюблённого одержимого насильника. Но нельзя. Это вызовет вопросы. Зато Боунс вышел на смену как ни в чём не бывало – уже прислал на падд ёмкое: «После смены чтобы оба ко мне на осмотр. И не отлынивать, скотина капитанская».
Спока не хватает. Это ощущается постоянно. К этому, как оказалось, не получается привыкнуть или не обращать внимания. Ещё хуже делает осознание того, что Споку сейчас очень плохо: надорванное ментальное поле, большая чувствительность ко всем этим тонким структурам и, в конце концов, он правила нарушил. Использовал свои способности для обмана. Это херово должно быть.
– Капитан, – голос Чехова, – согласно данным сенсоров на нашем курсе через три часа будет крупное скопление дрейфующих обломков астероида.
– Вас понял, лейтенант. Пересчитайте курс с минимальным отклонением, – реакции на такие ситуации у Кирка доведены до автоматизма. А ещё – нельзя лишать людей надежды на скорый отдых на базе после месяца работы. – Сулу, сколько времени потребуется на закладку нового?
– За полчаса справимся, капитан, – жизнерадостно отзывается азиат. – Скорость надо будет сбросить, но в остальном вы и изменений не заметите.
– Приступай.
Короткое: «Есть, сэр», – и у всех на мостике снова есть задание. Ухура прослушивает пространство на предмет других звездолётов – предупредить об обломках. Скотти (что он вообще тут делал?) унёсся в инженерный: готовить приборы к смене варпа, ругаться с Кинсером и протирать панель шёлковой тряпочкой, наверное.
Невыносимая нехватка Спока. Время тянется и тянется. Чехов быстро рассчитывает курс, Сулу задаёт параметры в навигационную панель, и корабль становится на изменённый курс. Докладывают расчётное время прибытия – на два часа позже запланированного.
Кирк набирает в падде: «Спок, легче станет»?
Ответа нет. Запоздало вспоминается, что Спок собирался впасть в лечебный транс.
Счастливчик всё-таки размножился. Утром Пашка сказал, подойдя к клетке, что там уже девять трибблов. С трудом отыскали среди них своего, поломали голову, как такое произошло, если Кирк его всё-таки не кормил. Уходя на смену, Боунс забрал новорождённых трибблов в охапку и потащил в лаборатории. Всю дорогу его сопровождало попискивание меховых комков, а в лаборатории, где помещал трибблов в клетку, невольные улыбки девушек-лаборанток – кроме положенного «доброго утра, офицер».
Следующие дни корабль впал в какое-то хреново оцепенение. Даже в коридорах говорили тише обычного. И ничего не происходило. Ни-че-го. Смены шли одна за одной, Боунс на пару с Чапел возился со всякой мелочёвкой – то ожоги у лаборантов, то в инженерной на кого-то свалился… свалилось… Боунс бы не взялся выговорить название этой штуковины, достаточно того, что свалилась. Сулу покусало-обожгло плотоядное растение из оранжереи, как выяснилось из рассказа лейтенанта, это оно так выразило свою любовь. Подумаешь, действительно, слюна ядовитая. Скотти притаскивал Кинсера, вдруг начавшего часто чихать. Девушка из бета-смены с мостика споткнулась и умудрилась рассечь бровь о ручку капитанского кресла в самом начале смены – МакКой ещё не успел уйти, а её притащили, всю в крови. Астрофизики, лишившиеся своего начальства (Кельвина от службы отстранили), жаловались на слуховые галлюцинации. С физиками всё было в порядке, никаких повреждений мозга или присутствия опиатов, спор или вирусов в крови, могущих вызывать массовые галлюцинации, зато позже оказалось, что «глюки» друзья Павла из инженерного подстроили в качестве мщения – подбросили им в лабораторию дистанционно управляемую штуку, которая воспроизводила переведённые в звук электромагнитные завывания какой-то планеты (довольно жуткие), и на фоне этого – тихое пение. Вот и развлекались, гоняли её по лаборатории и включали-выключали с разными промежутками времени.
Боунс только плюнул. Хотелось послать всех, но этика профессии не позволяла.
Хотел выпить после очередной смены, достал виски… посмотрел на бутылку и убрал обратно в шкаф. Настроя не было.
И так целыми днями. Не корабль, а тихий дурдом. МакКой ходил после смены осматривать Спока. Зеленокровый его беспокоил, а привлекать внимание к его состоянию было не по-человечески. Слишком уж сложно всё это для простых смертных – ментальные поля, телепатия.
Ещё Боунса волновал Пашка. Он не носился, не баловался с репликатором, даже у Сулу перестал зависать. И лезть перестал. МакКой тоже к нему не лез. Перед сном только трепал его по волосам, укрывал получше одеялом – а то ворочается во сне и скидывает, обнимал; пытался поговорить первые два дня, но Пашка упорно отмалчивался. И Кирка трясти не с руки. Зеленоухий ему рассказал про все эти ментальные соединения, и, походу, теперь у них всё совсем дерьмово. Ну, хотя бы не подскакиваешь каждый раз, думая, не угробил ли любвеобильный капитан своё зелёное сокровище.
На четвёртый день Боунс не выдержал. Пашка после тренировки сидел на кровати понурый, пальцем в падд тыкал без энтузиазма. Даже кудряхи поникли.
– Я на полчаса, – МакКой кивнул ему и вышел.
Выудил капитанскую морду из комнаты. Унылую.
– Пойдём, прогуляемся, – сказал хмуро.
Когда они оказались на центральной палубе для отдыха (МакКою она всегда напоминала большущую гостиную), спросил напрямую:
– Пашка четвёртый день пришибленый. Вы мне точно всё рассказали? Может, чёрт этот не только пытался плагиатить, а уже его статьи за свои успел выдать? Мало ли, пока на Вентусе были.
– Боунс, ну ты серьёзно? – У Кирка будто глаза потускнели. А, нет. Всё ещё голубые как небушко. – Я, по-твоему, все публикации служащих отслеживаю? У него и спроси.
– Да не разговаривает Чехов со мной, чёрт бы тебя взял! – вспылил Боунс. Выпендриваться он тут ещё будет, морда капитанская. – А к этому я сам не пойду, потому что живьём урою скотину, и тебе придётся меня под трибунал отдать.
– Уроешь, да? – Кирк смотрит странно. Внимательно и чуть насмешливо. – Серьёзно? За статьи?
– За предательство, – МакКой чертыхнулся и только тут вспомнил, что рядом – панорамное окно. Он обогнул Кирка, пристроившись с другой стороны, чтобы быть подальше от чёрной пустоты за стеклом. – Да, чёрт возьми, я не объективен, а кто бы был на моём месте?
– Никто бы не был.
Кирк пожимает плечами, разворачивается лицом к окну. Сцепляет руки сзади.
– Не бери в голову, – посоветовал. – Чехов ещё ребёнок. Его вряд ли кто-то предавал раньше. Вот он и привык безоглядно доверять.
– Что, для старых закоренелых циников доверие автоматически признак играющего в заднице детства? – Боунс почти разозлился. Остановило только понимание, что Джиму и без него весело. Ну а скотиной Кирк всегда был, это от капитанского душевного состояния не зависит.
Боунс становится спиной к пустоте. Как будто холоднее стало. Чёртова аэрофобия и чёртовы панорамные окна, кому они вообще нужны? Тем более на варпе, когда за стеклом сплошная чернота.
А Джим в стекло вперился, будто за ним панорамы Елисейских Полей.
– Забили. Сам-то ещё не надумал с тоски помирать? А то цветом лица скоро с зеленоухим сравняешься.
– Нет… – замедленно как-то говорит капитан. – Понимаешь… чтобы Споку было проще, мы решили разорвать связь. На время.
– Самый правильный выход, – не мог не одобрить МакКой. – Теперь я хотя бы не боюсь, что ты среди ночи… – Он споткнулся и мотнул головой. Стареет, что ли, сентиментальным заделался. – А ты теперь, получается, страдаешь?
– Спок медитирует постоянно. Мне остаётся надеяться, что ему теперь легче, потому что сам… не чувствую.
Кирку, кажется, говорить тяжело. Пальцы, за спиной сцепленные, то сжимаются, то разжимаются.
– Да восстановится, всё нормально будет, – МакКой сердито смотрит на пальму в закреплённом горшке. – Показатели у него в пределах нормы, каждый день смотрю, а сейчас, после вашего этого разрыва, вообще почти полностью восстановился. Ещё бы на земле ему отдохнуть, без варпа и прочих, но мы и так на Вашингтон-спейс летим.
– Да понятное дело.
Ещё немного сжав пальцы, капитан разворачивается и хлопает доктора по плечу.
– У тебя всё наладится, злыдня. – Ещё хлопает, легче, сжимает лапищу на плече. – Дай мальцу время.
– Вот спасибо, мудрейший, так помог, – фыркнул МакКой. – Прямо чую, как полегчало.
– Медальку мою обмоем?
– Медальку? Научился, наконец, шоколадные в репликаторе делать?
– Это к Павлу.
Кирк отпускает плечо доктора (наконец-то), засовывает руки в карманы. Слегка веселеет.
– Дали мне медальку, – улыбается… зло. – Прислали уведомление, что решение по нашему со Споком браку отложено на неопределённый срок, а вслед за этим – что дают медальку.
– Это же стратегическая ошибка, – МакКой хмыкает. Но на капитана не оборачивается, потому что там, кроме капитана, ещё окно. – Поди ещё и второй степени, за спасение колонии-то?
– Первой, там же и колония, и планета. Говорящая.
Раскачавшись с носка на пятку, капитан направляется к турболифту.
– В общем, – продолжает рассказ, – я им сегодня уже третье прошение на повышение приоритета рассмотрения нашего дела отправил. А вообще, – бросает через плечо, как бы между прочим, – будут артачиться, на Вашингтон-спейс интервью дам. Какой-нибудь колонийской газете. Как думаешь, новость о том, что героического капитана замуж не пускают, быстро разлетится?
– Ещё бы, – МакКою почти весело (а ещё они ушли от окна, в лифте окон нет). – Про то и говорю – стратегическая ошибка. Ты же их теперь достанешь.
– Я достану любого, кто будет разделять меня и Спока, – недобро обещает Джим. И улыбается, псих маньячный. – Думаю, ты должен понять.
Боунс выразительно молчит, пока они заходят в лифт. Потом вздыхает:
– А гигантскую клубничину мы так и не увидели. Кстати, по поводу клубничин… Растения с Говорящей планеты наконец принялись, слышал из биолаборатории. Так что скоро разгребёмся с отчётами окончательно.
– Да, до Вашингтона нужно закончить. – Кирк направляет лифт к жилым отсекам. Понятно, что обмывать медальку они будут у Боунса. – Сегодня Сулу на мостик пришёл обсыпанный какой-то жёлтой пыльцой. Не знаешь, куда он опять влез?..
====== А то все поймут, что злобный доктор на самом деле милый и деликатный ======
Чехов возвращается от Сулу – играли в шахматы. Сулу сначала хотел утащить лейтенанта в спортотсек, но после происшествия в лабораториях слишком не хотелось вступать с кем-то в тесный физический контакт. Даже с Боунсом ограничивались объятиями перед сном. Боунс был горячим, спокойным, ни на чём не настаивал, и Паша был благодарен за это. И за то, что в разговорах больше не подымалась тема предателя-Кельвина, который «тырил научные разработки».
Из открытой двери каюты напахивает виски. Паша уже отличает запах реплицированного и того, который Боунс в шкафчике прячет. Это – реплицированный.
– Чехов! – Сидящий за столом капитан салютует ему стаканом. Боунс смотрит на радостного Кирка мрачно. – Мы – обмываем медаль.
– А…
Привычно – подойти к доктору, обнять сзади, положить подбородок на макушку. После того, как их с Кирком и Споком стало объединять знание о произошедшем в лаборатории, Паше стало легче с ними общаться.
– А чья медаль? – зарыться носом в жёсткие, пахнущие мылом волосы МакКоя.
– Капитанская. Предположительно блестящая и непредположительно – первой степени, – Боунс смотрит на свой стакан с кучей льда скептически, но привычно тянется рукой, ерошит волосы Чехова. – А нам всем, кто на планету в первые два раза спускался – большая благодарность, но до Вашингтон-спейс мы об этом знать не должны. Понял, Пашка?
– Сулу не скажу.
Паша прижимается губами к лохматой макушке. Думает, сказать ли Боунсу, что этим виски они ничего отметить не смогут, а водка в репликаторе хорошая, на лимонных корочках.
– Давай-давай, – капитан машет рукой по направлению к выпивке. – Присоединяйся. Без тебя у нас ничего б не вышло.
– Вот уж точно. – МакКой отставляет стакан, щурится на капитана. Наверняка раздумывает попутно, идти выуживать свои запасы настоящего бухла или нет. – Кстати, зеленоухий наш незаменимый намекал про скрытого телепата. Дескать, лейтенант Чехов не без пси-способностей, в отличие от нас, созданий сугубо приземлённых. Знать бы, что эти намёки в долгосрочной перспективе значат.
– Мне всё равно не до этого.
Прежде чем доктор успевает вставить ещё пять своих ворчливых копеек, Чехов склоняется ниже, поворачивает его лицо к себе и целует.
– Я водку в репликаторе не трогал, – шепчет в губы. – Она неразбавленная.
– Пашка, блин… – бормочет Боунс тихо, но не особо отстраняется. Вообще не отстраняется. – Ты смотри на него, свою русскую водку он не трогал, видите ли…
– Боунс, я ничего кроме виски не трогал. Это просто у тебя фантазии на выпивку нет.
Откровенно говоря, отстраняться не хочется. Хочется продолжать поцелуй. Губы доктора знакомо отдают виски.
– Так, Пашка, либо бухать, либо трахаться, – МакКой ещё раз проходится пальцами по его волосам (ласково) и поднимается со стула. – А я всё-таки для начала бухнуть хочу. Водка, говоришь?..
– Если ты будешь столько пить, у тебя начнут трястись руки.
– Если он будет столько психовать, – подаёт голос забытый было капитан, – они и так трястись начнут.
Кирк, оказывается, пока они были заняты друг другом, уже переместился к репликатору и теперь набирал на нём что-то.
– Боунс, – обращается к доктору, – вообще-то я тоже программировать могу. Хочешь, нормальный виски тебе сделаю?
Боунс усаживается обратно на стул со скрещенными руками. Довольный.
– У меня отпадёт целый один повод промывать вам мозги. Нет уж. Должен же старый доктор иногда развлекаться.
– Значит… – театральная пауза, и репликатор выдаёт сигнал того, что всё готово. Кирк достаёт из него запотевшую бутылку. – Водка! Пашка, какая лучшая закуска к водке?
– Пиво.
– Прекрасно, – констатирует МакКой. Кажется, сейчас рассмеётся.
Пашке тоже смешно. Вообще, присутствие капитана, как оказалось, здорово разряжает атмосферу. К примеру, думать о лаборатории и почти насилии уже не хочется. А подразнить доктора – вполне.
