Текст книги "Обретая тебя (ЛП)"
Автор книги: Лена Хендрикс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Глава 1
Линкольн
Три года назад
Взрывная волна пронеслась сквозь фургон, выбив лобовое стекло. Все двери распахнулись. Меня выбросило из машины на открытую дорогу. Я полз, прежде чем с хрипом добрался до соседнего здания.
Я помню каждую секунду этого. Невозможно описать, что ты чувствуешь, когда думаешь, что умрешь. Нет белого света, нет момента ясности. Единственное, что пришло мне в голову, это то, что я хотел убить ублюдков, которые это сделали.
С таким количеством адреналина, циркулирующего в моих венах, я ничего не чувствовал. Мощь взрыва самодельной бомбы в фургоне, когда мы выезжали из соседней деревни, также означала, что я ни хрена не слышу. По его страдальческому лицу я понял, что Дюк кричит, корчась на земле, но, глядя на него, я не услышал ничего, кроме тихого звона в ушах.
Дым клубился вокруг меня, пока я пытался сориентироваться. По моим глазам будто прошлись наждачной бумагой, а легкие не могли втянуть достаточно воздуха.
Поднимайся на ноги. Ты легкая добыча. Поднимайся. Чёрт возьми. НА НОГИ.
Подтянувшись на колени, я похлопал себя по самым нежным местам, и кроме правой руки, которая болела как сука, я был в порядке. Снова посмотрел на Дюка, чье лицо замерло. Хотя уже знал, я все равно проверил его жизненно важные органы, но это было бесполезно. Вокруг нас рассыпались восемь или девять других раненых – некоторые американцы, некоторые жители деревни. Маленькие ножки в сандалиях, на которые я просто не мог смотреть.
Спрятавшись за другую машину, я схватил пистолет и окинул толпу взглядом. Давай, ублюдок, покажи себя. Гражданские вставали и проходили мимо, как будто ничего не произошло. Пострадавшие от взрыва кричали, умоляли. Был полный бардак. Мои глаза метались по местности, но я не мог найти свою цель. Он растворился в толпе.
Я побежал обратно к изуродованным, дымящимся остаткам нашего «Хамви». Чёрт возьми. Это была искореженная смесь металла и крови. Пригнувшись к основанию фургона, я двинулся на поиски парней. В грязи, наполовину выбитый из дверной рамы, лежал Кит, зацепившийся за провода рации, его левая нога была разорвана под отвратительным углом. Он был ошеломлен, глядя на лужи крови, окрашивающие грязь вокруг него и растущие с угрожающей скоростью. Без моей аптечки мне пришлось импровизировать. Я сорвал с его талии ремень и, используя его и кусок металла, успешно наложил худший в мире жгут на его верхнюю часть бедра.
Из-за постоянного пронзительного звона в ушах я закричал ему:
– Я держу тебя! СФОКУСИРУЙСЯ. Посмотри на меня… Мы справимся!
Его кивок был слабым, а лицо бледным. Вероятно, у него были всего несколько минут, и этого, чёрт побери, не должно было случиться. Я схватил рацию. Потрескивание динамика дало мне понять, что мы еще не совсем облажались. Вызвать подмогу с вертолетом было единственным способом выбраться из этой дерьмовой дыры.
– Это санитар Линкольн Скотт. Нужен медэвакуатор. Множественное разрушение.
– 10-4. Это Чоп-4. Степень травм.
– У нас здесь есть пара ранений. Ах, чёрт, Уэйд получил два ранения в грудь. По крайней мере, четыре внизу.
– Принято. Давайте подберем вас, мужчины.
Откинувшись на грузовик с оружием на ногах, я почувствовал, как тепло разлилось по моей шее и груди. Адреналин улетучился, и я ощутил боль в шее, пронзающую ребра и руку, вибрирующую в черепе. Подняв левую руку, я провел кончиками пальцев вдоль ключицы и почувствовал, как рубашка прилипла к моей коже. Двигаясь назад, я обнаружил горячий твердый кусок металла, торчащий из моего плеча и шеи. У него были и приятели – осколки усеяли верхнюю часть туловища, руку и шею. Мои пальцы задели карман мундира, и я просунул туда руку. Я почувствовал очертания письма, которое хранил в кармане. Его присутствие вибрировало во мне. Коснувшись правого предплечья, я подумал о своей татуировке под формой. Глядя вниз, я мог видеть только клочья моей одежды и густую красную кровь.
Оставайся неподвижным. Дыши.
Мои пальцы исследовали тело. Мой бронежилет был единственным, что помешало худшему взрыву достичь моих жизненно важных органов. Хотя эта рана на шее… проклятие. Это было не здорово.
Холодный укол паники прокрался вверх по моим ногам и в грудь.
Успокойся, черт возьми. Прекрати сливать кровь, потому что ты не можешь держать себя в руках. Дыши.
Я сосредоточился на неглубоком отрывистом дыхании Кита рядом со мной. Я попытался повернуть голову, но этого, чёрт возьми, не произошло.
– Ты в порядке, чувак?
– Черт, док. Как нельзя лучше.
– Ха. Хороший мальчик.
Мы сидели в тишине, слышно было только тяжёлое дыхание. Прислушивались к вертолетам медицинской эвакуации. Когда сцена вокруг нас оказалась в фокусе, я понял, как легко мог оказаться среди безжизненных тел морских пехотинцев вокруг меня. Я насчитал шесть членов моего взвода убитыми или тяжело ранеными. Наша пулеметная группа, Мендес и Текс, были среди погибших. Мендесу было всего двадцать.
Уже изо всех сил пытаясь дышать, я почувствовал, как из меня вышибает дух. Буквально на прошлой неделе, в тихий час возле нашей палатки Мендес сказал мне, что боится. Он скучал по маме и младшей сестре и просто хотел вернуться домой в Чикаго. Он сказал, что стать морским пехотинцем было ошибкой.
– Док, я не хочу умирать здесь.
В тот тихий час он раскрыл то, что мы все чувствовали, но никогда не говорили вслух. Вместо того, чтобы утешить его, я смотрел в темноту пустыни сзади него, пока он не повернулся, не потушил сигарету и не вошел внутрь.
Откинув голову назад, я позволил своим мыслям вернуться к Финну и маме. Его легкая улыбка, её мелодичный смех. Мне было интересно, что они делали дома, пока я медленно умирал самозванцем в пустыне.
· · • • ✶ • • • · ·
Когда я вышел из самолета, в аэропорту царило жуткое ощущение спокойствия. Я чувствовал знакомый запах летнего воздуха Монтаны сквозь несвежие рогалики и пот аэропорта. Я перекинул рюкзак через плечо и пошел к выходу, когда за мной с правой стороны послышался тихий голос:
– Спасибо за вашу службу.
Я развернулся всем телом, – так как всё ещё не мог повернуть голову как следует – и посмотрел вниз на маленького мальчика. Ему, наверное, шесть, максимум семь.
– Эй, маленький мужчина. Пожалуйста.
Затем он соединил ноги вместе и отдал честь, и я подумал, что умру прямо здесь. Он был чертовски мил. Я отдал честь ему в ответ и опустился на колено.
– Знаешь, они дают их нам, потому что мы сильные, смелые и любим свою страну. – Я снял с плеча нашивку с американским флагом и почувствовал, как ее мягкая изнаночная сторона на липучке пробежала по моим пальцам. – Я думаю, она должна быть у тебя.
Глаза маленького мальчика расширились, а его мать приложила руку к сердцу, заплакала и одними губами сказала: «Спасибо». Я наклонил голову к ней, когда встал.
– Линк! ЛИНКОЛЬН! – я услышал крик Финна в толпе и, повернувшись, увидел, что мой младший брат бежит через зону выдачи багажа. Его тело врезалось в меня, и мы какое-то время держались друг за друга. Я проигнорировал электрическую боль, пронзающую мою руку. Через его плечо я мог видеть маму, бегущую с табличкой со слезами на глазах.
– Черт, малыш. Мы скучали по тебе! – Финн рассмеялся, его большая рука коснулась моего плеча. Я сосредоточился, отказываясь морщиться от его прикосновения. Но Финн был огромен, на целых два дюйма выше моих шести футов одного дюйма (прим. 6.1 футов ≈ 186 см; 6.3 футов ≈ 192 см). Он определенно вырос, напоминая мне, что он уже не тот щербатый пятнадцатилетний мальчишка, которого я бросил, когда записался в армию.
– Малыш? Не забывай, что я старше и всё ещё могу выбить из тебя всё дерьмо. Привет, мам. – Я заключил маму в объятия. Ее крошечное телосложение напомнило мне, почему все называли её Птичкой.
– Восемь лет. Почти десятилетие, и теперь я никогда тебя не отпущу! – мы снова обнялись, ее тонкие руки сжимали меня крепче, ногти впивались в мою форму. Мама была плаксивым человеком. Если бы мы не остановили это сейчас, мы бы торчали здесь весь день, а она пыталась суетиться надо мной, как будто мне одиннадцать, и я только что разбил свой внедорожный байк. Но правда заключалась в том, что пока я время от времени бывал дома в отпуске, Чикалу Фолз, штат Монтана, не был моим домом уже более десятилетия.
Наконец она выпустила меня из объятий, держа на расстоянии вытянутой руки.
– Я так счастлива, что ты дома, – вздохнула она.
– Я тоже счастлив, мама. – Это была всего лишь маленькая ложь, но я должен был сказать ей это. Я был счастлив увидеть ее и Финна и забыть о смерти, грязи и песке. Но я планировал провести, по крайней мере, еще один срок в морской пехоте. Я почти закончил свой второй призыв, когда взрыв самодельной бомбы повредил моё тело. Проколотое легкое, разорванная плоть и шрамы были легкой частью. Настоящей проблемой было повреждение нерва моей правой руки и шеи.
Ненадежный палец на спусковом крючке не был тем, чего хотел Корпус морской пехоты США в своих рядах. В конце концов, после того как врачи не смогли вернуть моей шее подвижность или боль, отдающую в правую руку, прекратилась, меня с честью выписали.
Я взглянул на плакат, который Финн поднял с земли.
«О, Круто. Ты Каким-то Образом Выжил» было написано буквами-пузырьками (прим. шрифт «Bubble Letters») с беспорядочной россыпью блесток и страз. Смеясь, я поправил рюкзак и посмотрел на Финна.
– Ты такой мудак, – пришлось мне пробормотать это себе под нос, чтобы убедиться, что мама меня не слышит, но краем глаза я увидел её ухмылку.
– Пойдёмте, мальчики.
Это была четырехчасовая поездка из Спокана, штат Вашингтон, в Чикалу Фолз, штат Монтана, но только приезжие использовали его полное название. Говорить Чикалу было одним из способов отличить местных жителей от туристов.
Поездка была наполнена мамиными новостями о повседневной жизни в нашем маленьком родном городке. Финн охотно рассказал мне о своем бизнесе гида по рыбалке, о том, как он хочет расширяться, и как я могу помочь ему в его управлении. Я слушал, время от времени хмыкая или кивая в знак согласия, глядя в окно на проплывающие мимо сосны. Ранчо и сельскохозяйственные угодья усеивали пейзаж, когда мы петляли по национальному лесу.
Я собирался домой.
– Знаешь, мистер Бейли спрашивал о тебе. Он слышал, что ты возвращаешься домой, и хочет убедиться, что ты зайдешь… когда устроишься, – сказала мама.
– Конечно. Мне всегда нравился мистер Бейли. Я рад слышать, что он всё ещё здоров.
Финн рассмеялся.
– Всё ещё здоров? Этот старик никогда не умрет. Он до сих пор сидит в своем жутком старом фермерском доме, жалуясь на всех ребят из колледжа и на то, как они портят всю рыбалку. Я видел, как он шел в город с винтовкой на плече на прошлой неделе, будто это совсем не противозаконно. Люди прямо разбегаются, когда он идет по городу. Это потрясающе.
Сменив тему, мама взглянула на меня через плечо и вмешалась:
– Дамы в женском клубе Чикалу все в волнении, что ты приедешь домой на этой неделе. Из наших семи мальчиков ты пятый, который сейчас вернулся домой.
В машине повисло тяжелое молчание, когда её слова повисли в воздухе. Никто не отметил, что трое из пяти вернувшихся домой были в гробах.
Мягко откашлявшись, она добавила: – Ты получил все письма?
Я кивнул. Женский клуб Чикалу был известен во всем моем взводе своими посылками и письмами. В обязательном порядке на каждый день рождения, праздник, а иногда и «просто так» я получал небольшую посылку. Иногда из-за того, что мы переезжали или просто из-за того, что система доставки почты была полным дерьмом, посылки задерживались на недели или месяцы, но внутри были рисунки школьников, угощения, туалетные принадлежности и письма. Я делился конфетами и туалетными принадлежностями с парнями. Мы обменивались печеньем девочек-скаутов. Одна коробка «Samoas» была на вес золота. Для меня письма стали самой важной частью. В основном это были от мамы и Финна, маленьких детей или других матерей, студентов колледжей, работающих над проектом, и тому подобное.
Но в одной посылке в ноябре я получил письмо, которое спасло мне жизнь.
Я лениво коснулся письма в кармане рубашки. Шесть лет. Шесть лет я носил это письмо с собой. После бомбежки оно было разорвано и перепачкано моей кровью, и сейчас вы бы вряд ли прочитали его, но оно было со мной.
– Посылки были отличными. Они действительно помогли поднять боевой дух в лагере. Когда мог, я пытался отвечать детям, которые писали. Некоторые из них не оставили обратного адреса, – сказал я.
Мама продолжала заполнять тишину анекдотами о жизни вокруг Чикалу. Мои мысли вернулись к тому моменту, когда я впервые открыл посылку и увидел письмо, которое спасло меня.
В этом пакете было много угощений: снэки из орехов и сухофруктов, жевательные резинки, печенье, вяленая говядина, бутерброды из сыра и крекеров. Когда ты в аду, ты забываешь, как сильно скучаешь по такой простой вещи, как бутерброд из сыра и крекеров. Под угощениями лежала аккуратная стопка конвертов. Большинство из них были адресованы «Морпеху», «Солдату» или «Нашему герою», а некоторые были адресованы непосредственно мне. Я всегда получал одно от мамы и Финна. Получив посылки, я поделился некоторыми письмами с ребятами в лагере. Те, что помечены как «Солдату», всегда отдавались военному, о котором мы заботились на той неделе. Солдаты были в армии, но мы были морскими пехотинцами.
На дне этой конкретной коробки был толстый, исписанный каракулями конверт – цветные завитки и фигуры покрывали всю его внешнюю сторону. Оно было адресовано мне женственным почерком. Повертев его в руках, я почувствовал себя не в своей тарелке. Неприятный укол в груди заставил меня вздрогнуть. Мне не нравилось, что я не контролирую ситуацию, поэтому вместо того, чтобы сразу открыть его, я спрятал его в свой ящичек.
Я не мог отделаться от ощущения, что письмо зовет меня. Я три дня зацикливался на каракулях на конверте – это был студент-художник из колледжа? Тайна этого опьяняла. Почему оно было адресовано мне, если я понятия не имел, кто его написал? Когда я наконец открыл его, то был очарован. Оно не было написано как традиционное письмо, в котором кто-то анонимно писал слова поддержки или благодарности. Это письмо было беспорядочным. Разные чернила, что-то курсивное, что-то печатное, цитаты на полях.
Выяснилось, что письмо писалось в течение нескольких дней. Автор услышал о городском сборе писем и решил написать мне по наитию. Оно включало в себя размышления о жизни в маленьком горном городке, лакомые кусочки информации, полученной на занятиях в колледже, факты об американском Западе и даже анекдоты с каламбурами. Я читал это письмо каждый день, пока не пришло новое. Точно так же оформленный конверт, такой же нелинейный бред внутри. Голос – ее голос – исходил из этих писем.
Были моменты, когда в темноте я мог представить себе её смех или дыхание у моего уха, пока она шепотом напевала текст, который сама сочинила. Ее письма приносили мне утешение в те мрачные моменты, когда я сомневался, что когда-нибудь снова отведаю маминого пирога с пахтой или услышу, как Финн смеется над действительно хорошей шуткой.
На протяжении многих лет она давала небольшие кусочки информации о том, кем она была. Не кто-то, кого я знал до призыва, а приезжая из Бозмена. Она училась в колледже в Чикалу. «Горы и река – мой дом», – написала она. Ее письма были веселыми, очаровательными, утешительными.
То, которое я носил с собой, было особенным. Новостные сообщения о конфликте на Ближнем Востоке были повсюду, и она правильно предположила, что я был в самой гуще событий. Она рассказала мне историю о Валькирии, о которой узнала на одном из своих курсов.
В скандинавской мифологии Валькирии были богинями, которые расправляли свои крылья и летали над полем битвы, выбирая, кому жить, а кому умереть в бою. Воины, выбранные Валькирией, умирали с честью, а затем доставлялись в зал Вальхаллы, в загробный мир. Их души наконец обретали покой.
Читая ее слова, я чувствовал себя комфортно, зная, что если я буду высоко держать голову и сражаться с честью, она придет за мной. Я пронес ее слова в своей голове. Во время рутинных зачисток или высокоинтенсивных миссий ее слова омывали меня, мотивировали и поддерживали. Она соединилась с чем-то внутри моей души – глубоким и незнакомым. Во время моего следующего отпуска я сделал татуировку с изображением расправленных крыльев Валькирии на правом предплечье, чтобы иметь визуальное напоминание о ней. Я всегда мог держать ее при себе.
Взглянув вниз, я закатал рукав, обнажая нижний край татуировки. Она была испорчена свежими шрамами гнева, но она была тут. Моя богиня была со мной в битве, и я выжил.
Въезжая в город, я знал, что должен найти ее – девушку, которая оставляла каждое письмо, подписанное просто: Джоанна.
Глава 2
Джоанна
Настоящее
– Пожалуйста, скажи мне, что ты наденешь что-то откровенное.
Моя младшая сестра, Хани, взглянула на меня поверх своего телефона, пока я кусала губу, переводя взгляд с двух висящих платьев на то, которое я примеряла.
Я посмотрела на себя в зеркало.
– Я не знаю. Это кажется немного большеватым, понимаешь?
– Ты имеешь в виду скучноватым.
Я закатила глаза.
– Нет, просто… маловероятно, что в этом моя грудь выскочит сама по себе, когда я потянусь за салатом. Кроме того, оно удобное.
Теперь Хани закатила глаза.
– Действительно? Удобно? Да брось. Ты была той, кто сказала, что хочешь выглядеть горячо. Сделай это! Разве это не большая вечеринка в честь работы Трэвиса? Пусть он немного похвастается тобой.
– Ага… это их ежегодная вечеринка по случаю окончания налогового сезона или типа того. Он говорит, что это большое дело.
Я снова повернулась, хмурясь при виде длинного свободного платья на моём теле. Теперь, когда я смотрела на него, оно было каким-то бесформенным… и коричневым. Не хорошо. Я хотела чувствовать себя комфортно, выглядеть как я, но Хани была права. Я также хотела хорошо выглядеть для Трэвиса и его друзей по работе. Дело было в цвете? Может, в подоле?
Хани скрестила ноги, выключила телефон и уставилась прямо на меня.
– Послушай, если ты хочешь, чтобы Трэвис стоял на коленях, ты должна бросить ему кость. – Она указала на зеленое платье. – Вон то. Поверь мне. – Она вернулась к своему телефону.
Я коснулась шелковой зеленой ткани платья, висевшего на задней стенке гардеробной. Оно было великолепным – изумрудно-зеленое шелковое платье с запáхом, струящимися короткими рукавами и небольшим развевающимся подолом до середины икры. Это было не слишком откровенно, но определенно обтягивало мои изгибы, имея глубокий вырез и разрез сбоку. Так что, несмотря на то, что оно было далеко от моей нормы, я должна была признать, что оно было довольно идеально.
– Помимо того, что ты выглядишь в нём чертовски горячо, ты не можешь появиться в ботинках и брюках-карго.
– Я не собиралась надевать ботинки, – проворчала я. Но она не ошиблась. Мои предпочтения склонялись к удобным походным ботинкам, штанам для полевого гида и футболкам. Мне нравилось думать, что это потому, что они были практичными. Я была рыболовным гидом, и эта работа не очень сочеталась с любимыми платьями Хани и юбками-карандашами. Ее работа в области маркетинга и связей с общественностью означала, что она надирала задницы и собирала имена, и всё это в своих Louboutin.
Пока она снова писала сообщения на телефоне, я посмотрела на свою младшую сестру. Несмотря на то, что она была всего на два года моложе меня, она определенно всегда была на высоте, когда дело касалось внешности и моды. Она всегда была изысканной.
На самом деле иногда мне казалось, что она даже не понимает, насколько мы разные. Я всё ещё размышляла о том, в чём я не была похожа на свою сестру, как спросила её:
– Ты помнишь Майкла Дрейка? Из старшей школы?
– Ухх… Припоминаю. Бейсбольная команда, да? Я почти уверена, что мы вместе ходили на танцы.
– Ага. Для моего выпускного. Когда он подошел ко мне после урока химии, я подумала, что он собирался пригласить меня. Я когда-нибудь говорила тебе это?
– Подожди! Ты не рассказывала! – теперь я привлекла ее внимание.
– Да, мы были партнерами по химии, и я несколько раз помогала ему с его лабораторными. Мы поладили, и когда он подошел ко мне после занятий, весь нервничая, я подумала, что он может попросить меня пойти с ним на выпускной.
Хани просто смотрела на меня, ее брови приподнялись, отчего ей стало немного неловко.
– В любом случае, – продолжала я, – я была неправа. Он очень нервничал, но это было только потому, что он боялся спросить у меня твой номер, чтобы он мог взять тебя на танцы.
Я отвела взгляд, не понимая, почему я только что рассказала ей эту историю. Я не завидовала Хани. По крайней мере, не всё время. Но были времена, когда мягкость и женственность давались ей так легко – это было просто то, кем она была.
Всё, включая её имя (прим. в оригинале имя Хани это Honey, что переводится как милая, мёд, сладость), излучало сексуальность – светлые волосы, длинные тонкие конечности, ярко-голубые глаза… Это была просто Хани. Я, с другой стороны, всегда чувствовала себя не в своей тарелке с моими не совсем светлыми, но и не совсем каштановыми волосами, смешанными серо-зелеными глазами и сильным за годы походов телом. Я была в хорошей форме, но не обладала мягкостью Хани. Единственное, что у нас, казалось, было общее, так это унаследованная грудь бабушки Наны. Она была буквально единственной вещью, которая казалась мне женственной, и в основном мешала.
– Ну, теперь я чувствую себя сволочью, – сказала Хани, обняв меня за плечи и прислонив голову к моей.
– Ты не сволочь. Кроме того, кого волнует Майкл Дрейк? В любом случае от него пахло детской присыпкой.
Это попало в яблочко. Она расхохоталась.
– Боже мой, ты права! Я совсем забыла об этом. Может быть, у него были потные яйца…
Сморщив лицо, я сказала:
– Фу! Теперь я не могу думать о Майкле Дрейке, не думая о его противных потных яйцах, – я покачала головой. – Так грубо…
Я посмотрела на Хани через зеркало и снова сжала ее руки. Она могла быть моей полной противоположностью, но она была моей сестрой, и для нее никогда не имело значения, насколько мы разные. Она никогда не просила меня переодеться или спрашивала, когда я собираюсь, наконец, погрязнуть в рутине, переехать с дивана в её квартире в своё собственное место, завести семью, жизнь. Мысли обо всём этом заставили меня нахмуриться.
Вздохнув, я решила, что сегодня слишком хороший день, чтобы думать о вещах, которые я хотела, но которых не имела, поэтому я вернулась к Важному Выбору Платья.
– Иисус, ты хочешь, чтобы Трэвис перестал относиться к тебе как к парню или нет? Разве ты не говорила, что он не был очень предприимчивым? С этим платьем, – она снова указала на зеленое платье, – тебе повезет, если он не затащит тебя в чулан и не трахнет прямо посреди ужина.
Хани посмотрела на меня, и все, что я могла сделать, это улыбнуться. Однозначно зеленое платье.
Я сорвала с себя коричневое платье-мешок.
– Ты совершенно права. Идеально подойдет сексуальное вечернее платье. Я чувствую себя очень хорошо в нем и хочу, чтобы он был рад видеть меня рядом с собой. Я думаю, оно может сделать это… и я определенно была бы не против небольшого секса за закрытыми дверями.
– ВАУ! Покупай его, девочка! – мы обе растворились в приступе хихиканья.
Я снова надела джинсы и свитер (и хорошо, ботинки), чтобы мы обе могли закончить наш девчачий день.
– Хорошо, теперь полуденная маргарита! – смеясь и перебрасывая мое недавно купленное привлекательное платье (и высокие черные туфли на шпильках, на которых Хани настояла, чтобы я их купила) через плечо, я продела свою руку через локоть Хани, и мы отправились на полдник с тако и текилой.
· · • • ✶ • • • · ·
Что, чёрт возьми, я думаю?
Всю последнюю неделю после похода по магазинам с Хани я каждый день примеряла праздничное платье и с каждым днем становилась все более и более неуверенной в своем выборе. Смотреть на себя в облегающем зеленом платье и на каблуках было приятно, очень хорошо, но… Мне было не по себе. Как самозванка. Нервы в моем животе затрепетали, и я приложила руку к животу, чтобы успокоить их.
Эта мягкая, женственная сторона меня не была чем-то, что я привыкла видеть и показывать остальным. Будучи единственной женщиной-рыбаком в округе, я была известна своим серьезным и откровенным подходом к людям. Только немногие, кого я впустила, увидели меня с другой стороны. Эта выставленная напоказ грудь и, безусловно, забавная часть меня была тем, что мне приходилось запихивать и прятать, держа только при себе, чтобы иметь хотя бы небольшой шанс быть уважаемой на поле.
– Что ты думаешь, Бад? Могу ли я справиться с этим? – мой рыжий хилер, Бад, склонил голову набок и посмотрел на меня, а его язык высунулся изо рта в глупой ухмылке.
– Ты прав, это здорово, мы в порядке, – я улыбнулась, потирая его шерсть между ушами.
Взглянув на часы, я поняла, что Трэвис уже опаздывает на девять минут… Сообщения тоже нет. Холодное покалывание пробежало по моим рукам, и я потерла их, отгоняя мысль: «Это не похоже на него».
Резкий стук в дверь квартиры заставил Бада вытянуться по стойке смирно и вывел меня из себя. Я пересекла гостиную и открыла дверь.
Трэвис стоял, смотря вниз, когда я отошла в сторону, приглашая его войти. Он вошел, даже не взглянув на меня.
– Привет! – сказала я, раскинув руки, готовая к нашему типичному приветственному объятию.
Трэвис наклонился вперед, быстро чмокнул меня в щеку и обнял сбоку. Бад настороженно стоял рядом со мной и смотрел на него с низким хриплым рычанием.
Какого хрена?
– Бад, хватит, – мой пес посмотрел на меня и вздохнул, свернувшись калачиком в своей лежанке у дивана.
Трэвис провел рукой по своим аккуратно уложенным светлым волосам и выдохнул. Он был одет в простой, но отлично сшитый черный костюм, голубую рубашку, черный галстук. Мысль о том, что он выглядел точно так же, как бухгалтер, которым он и был, промелькнула у меня в голове. Просто и безопасно.
– Эм, все хорошо? – спросила я, стараясь не обижаться на то, что он до сих пор не заметил моего наряда.
– Ага… – он поднял взгляд, удивление сменило напряженное выражение на его лице. – Ух ты.
Взволнованная небольшим одобрением, я немного повернулась, чтобы показать платье, но это было ненадолго. Его плечи поникли, а голова была опущена, но его глаза метнулись ко мне, когда он просто сказал: «Мило».
Я чувствовала, как моё хорошее настроение медленно улетучивается.
– Что случилось? Ты кажешься… отстранённым. Ты уверен, что все в порядке?
Потирая затылок, он наконец посмотрел на меня.
– Ага… Джо, я думаю, нам нужно поговорить. Мы можем сесть? – когда он вздохнул, я почувствовала запах выпивки. Вероятно, водка – обычно он не был большим алкоголиком, а водка с мартини или клюквенная водка были единственными крепкими напитками, которые я когда-либо видела, как он пил.
Паника поползла вверх по моему позвоночнику. Поговорить? Нам нужно поговорить? Была ли в мировой истории фраза хуже? Ничего хорошего из «нам нужно поговорить» никогда не получалось, особенно если тот, с кем нужно было поговорить, уже выпил.
Я тупо уставилась на Трэвиса. Он стоял передо мной, его худые руки лежат по бокам.
За шесть месяцев, что мы встречались, я была удивлена, что ничего серьезного не произошло. Конечно, наши отношения не были особо захватывающими, но он был добрым, немного забавным, и мы прекрасно ладили.
Просто хорошо. В этом была проблема. Хани бы умерла, если бы я сказала ей, что именно так я описывала свои нынешние отношения.
Она считала, что любые отношения, особенно с тем, кто видит тебя голой, не должны быть ничем иным, как электрическим током под напряжением. Конечно, веселые и спонтанные отношения были чем-то, что я хотела бы в своей жизни, но это не было моим опытом. Я не была той девушкой, о которой думал парень, когда хотел провести день, уткнувшись лицом между чьими-то ногами. Точно не Трэвис. Он никогда даже не пытался спуститься вниз.
Наши отношения включали раунды запланированного секса по четвергам или субботам, если мне случалось быть в городе. Даже тогда это означало несколько коротких поцелуев, он был сверху в течение нескольких минут, заканчивал и скатывался, прежде чем на секунду задумывался о том, близка ли я к тому также, чтобы насладиться этим. Мне нравился секс, правда, и мне не хотелось признавать, что, хотя я и встречалась с Трэвисом, мой вибратор использовался так же часто, как и до нашей встречи. С ним никогда не было умопомрачительного секса с множественными оргазмами, который, как утверждала Хани, был Богом данным правом каждой женщине.
– Хорошо, тогда давай поговорим, – сказала я, скрестив руки и вздернув подбородок. Я чувствовала, как поднимаются мои стены, и мне нужно было прикрыться этим нелепым платьем. Я почувствовала, как моя правая бровь приподнялась, и мое непреднамеренное лицо Отдыхающей Суки высветилось на всеобщее обозрение.
– Я просто думаю, что, может быть, нам лучше остаться друзьями.
– Друзьями? Мы друзья. Кажется, я не понимаю, – сказала я.
– ДжоДжо, мы друзья. Но я думаю, что, может быть, это всё, чем мы можем быть, понимаешь? – он застенчиво улыбнулся, глядя на меня сверху вниз, как будто я была его младшей сестрой, а позавчера он не видел моих сисек.
Мне постепенно пришло в голову, что ему было более неудобно, чем обычно, стоять в моей гостиной. Я не думала, что когда-либо видела его полностью уверенным в себе, но исходившая от него нервная энергия наполняла мою квартиру. Он что-то скрывал. Я должна была сочувствовать, но всё, что я могла чувствовать – это гнев.
– Ты сейчас шутишь? Я бы не сказала, что мы просто друзья… У нас был секс дважды на этой неделе! Это только сейчас дошло до тебя? Как насчет вечеринки сегодня вечером? – слова вылетали из меня, будто словесный понос.
– Ну, ага. Мне нужно быть на мероприятии, но думаю, будет лучше, если я пойду один сегодня вечером. Ты понимаешь, – он не спрашивал, просто констатировал факт. Отлично, черт возьми.
– Помоги мне понять, Трэвис. Что изменилось? Это кажется мне совершенно неожиданным.
Он огляделся и начал щелкать ключами от машины между двумя пальцами. Вместо того, чтобы продолжать болтать, я пригвоздила его взглядом, не желая, чтобы он оставил меня без объяснений.
– Отлично. Я встретил кое-кого… – он выдохнул, я не заметила, как он сдерживал дыхание. Когда он выпрямился, казалось, что с его сгорбленных плеч свалился груз. – Её зовут Хизер. Мы встретились в кофейне на Парк-энд-Мэйн, и мы влюблены друг в друга.
Нет слов. Тысячи вопросов пронеслись в моей голове, но ни слова не выходило. Я открыла рот, чтобы заговорить, но он перебил меня.
