Текст книги "Рассказ о шпионе"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

«Если во время игры не используется программа случайностей и в случае, если два противостоящие подразделения, равные по численности и имеющие одинаковые качественные характеристики, занимают один и тот же рубеж или объект, подразделение, первым занявшее рубеж или объект, имеет приоритет».

Правила ведения военных игр. Центр стратегических исследований. Лондон.

Рейс на Лондон задерживался. Ферди купил газету, а я, в четвертый раз, прочитал информацию на табло вылета. Затем мы продрейфовали через пропитанное парфюмерией воздушное облако, созданное зевающими девицами с часами от Картье и морскими офицерами с пластиковыми «дипломатами». Мы старались уловить мелодию в ритмах, которые были созданы специально без мелодии, пытались разобрать слова объявлений по трансляции и все это до тех пор, пока не произошло чудо и не был наконец объявлен наш вылет.

В салоне уверенный в себе голос представился по радио нашим капитаном, объяснил, что так как рейс задержали, провизии на борту нет, но мы можем купить зажигалки с рекламой авиакомпании, а слева по борту можно видеть Бирмингем, если он не затянут облаками.

Ранним вечером я прибыл в Лондон. Небо было угрожающе темно-синим, облака плыли не выше освещенных огнями небоскребов. Водители были взвинчены и непрерывно шел дождь.

Мы прибыли в Хэмпштед в Центр стратегических исследований как раз тогда, когда служащие уже заканчивали работу. Пленки отправили военным самолетом, и они меня уже ждали. Чемодан с пленками был опечатан, и мы выгружали их под неодобрительными взглядами охранников отдела оценки. Был соблазн воспользоваться услугами службы обеспечения Центра, работающей круглосуточно: здесь всегда можно принять горячий душ, на кухне тебя ждет горячая еда, но я спешил к Мэрджори. Я подал знак на окончание работы.

Я должен был проявить больше здравого смысла, а не ожидать, что после шести недель на открытом воздухе в условиях лондонской зимы моя машина заведется по первому моему желанию. Замерзшее масло и отсыревшие свечи сделали свое дело: автомобиль дернулся и заглох. Горестно застонав, я продолжал выжимать педаль газа, пока воздух не наполнился удушливыми выхлопными газами, потом считал до ста в надежде, что за это время свечи подсохнут. С третьей попытки двигатель завелся. Я резко вдавил педаль, и зазвучало стаккато древних свечей. Наконец они присоединились к общей «песне» двигателя, и я медленно вывел машину в вечерний автопоток Фрогнела.

Если бы поток двигался быстрее, я, возможно, добрался бы домой без проблем, но пробки на вечерних зимних магистралях Лондона добивают такие древние автомобили, как мой. Я был в квартале от бывшей своей квартиры на Ерлз Корт, когда машина заглохла. Я открыл капот, стараясь решить, куда приложить усилия, но все, что я увидел, это капли дождя, стекающие по горячим внутренностям двигателя. Вскоре и капли перестали шипеть, а я стал раздумывать, как бы скатить машину с дороги. В конце концов, так ничего и не решив, я влез обратно в салон и уставился на старую пачку сигарет: я бросил курить шесть недель назад и в этот раз решил, что навсегда. Застегнувшись на все пуговицы, выбрался из машины и направился к телефонной будке. Трубка аппарата оказалась срезанной. Полчаса я не мог найти свободную будку. Мне оставалось либо пройти остаток пути до своего дома пешком, либо лечь посреди дороги. И тут я вспомнил, что сохранил ключ от своей прежней квартиры.

Центр будет оплачивать аренду этой квартиры еще месяц. Возможно, и телефон еще не отключили. Квартира была в двух минутах ходьбы.

Я позвонил в дверь. Ответа не последовало. Я постоял еще пару минут, помня, как часто сам не слышал звонок, если находился на кухне. Затем открыл дверь своим ключом и вошел. Электричество не отключили. Мне всегда нравилась квартира номер восемнадцать. В некотором роде она мне более по вкусу, чем нынешняя клетка с масляным отоплением, подходящая для спекулянта с плохим вкусом, но я не из тех, кто из эстетических соображений стремится иметь синтетический шерстяной ковер на стене и двойные стекла георгианской эпохи.

С тех пор как я выехал, квартира изменилась. Я имею в виду, что на полу не валялись журналы «Прайвит ай» и «Роллинг стоун», а на них, в свою очередь, не высились переполненные мусорные корзины. Квартира выглядела так, как в дни уборки, которую три раза в неделю приходила делать соседка. Мебель была вполне приличной, я имею в виду, что ее все же еще можно было называть словом «мебель». Я сел в лучшее свое кресло и поднял телефонную трубку. Есть гудок. Набрал номер местной компании по ремонту автомобилей. Начались переговоры диспетчера с водителями: – Кто-нибудь едет по Глочестер Роуд к Фулхэму?… Кто-нибудь согласится на маршрут до Фулхэма за двадцать пять пенсов? В конце концов какой-то рыцарь дороги согласился проделать путь по Глочестер Роуд до Фулхэма за семьдесят пять пенсов, при условии что я подожду еще полчаса. Я знал, что это означает три четверти часа. Согласившись, я спросил себя, не начал бы я вновь курить, если бы положил ту пачку сигарет в карман.

Если бы я не был таким уставшим, я бы заметил изменения, как только вошел. Но я очень устал и с трудом удерживался от сна. Я просидел в кресле еще минут пять или больше, прежде чем заметил фотографию. Вначале не увидел в этом ничего странного, кроме того, как я ее мог оставить. Только заставив себя сосредоточиться, понял, что это не мое фото. Рамка была такая же, какую я купил на рождественской распродаже в Селфридже в 1967 году. В рамку была вставлена почти такая же фотография, что и тогда: я в твидовом пиджаке, брюках машинной стирки, несуразной шляпе и двутонных туфлях. Одна нога на хромированном «альфа-спайдере» с откидной крышей. Но на фотографии был не я. Все остальное было прежним, включая номера на автомобиле, но мужчина был старше и плотнее меня. Прошу учесть, я всматривался в фотографию с небольшого расстояния. И у него и у меня не было усов, бороды, бакенбардов, мы оба были не фотогеничны, но, клянусь, на этой фотографии был все-таки не я.

Меня это не встревожило. Вы знаете, какими нелепыми могут вначале казаться вещи, но затем приходит логическое, рациональное объяснение – которое обычно дает близкая вам женщина. Итак, я не ударился во внезапную панику, я просто стал заново внимательно изучать комнату. А потом я мог кричать и паниковать в своем расслабленном, не невротическом стиле.

Что этот ублюдок делал в такой же, как у меня, одежде? Разные размеры, некоторые легкие различия, но абсолютно весь мой гардероб. И фотография мистера Мэйсона, этого «грудного ребенка», который делает распечатки прогнозов погоды для военных игр. Теперь я забеспокоился. И так было со всем в квартире. Мои галстуки. Мой китайский фарфор. Мое виски «Гинесс». Мой музыкальный центр «Лик», пластинки фортепианных концертов Моцарта в исполнении Ингрид Хеблер. И около кровати, на которой было такое же, как у меня, темно-зеленое покрывало из универмага Уитни, фотография в серебряной рамке: мои отец и мать. Отец и мать в саду. Эту фотографию я сделал в день тридцать пятой годовщины их свадьбы.

Я заставил себя сесть на диван и стал разговаривать сам с собой. Послушай, сказал я себе, ты знаешь, что это такое, это одна из сложных шуточек, которые богатые люди проделывают друг над другом в телевизионных спектаклях, не имеющих финала. Но у меня не было друзей достаточно богатых и глупых, чтобы разыгрывать со мной подобную шутку только для того, чтобы поставить меня в тупик. Я имею в виду, что меня довольно легко поставить в тупик и не прибегая к подобным фокусам.

Я вошел в спальню и открыл шкаф, дабы еще раз пересмотреть одежду. Я говорил себе, что это не моя одежда, потому что она просто не может быть моей. Конечно, у меня не было таких вещей, о которых я мог с уверенностью сказать, что никто другой таких не имеет, но такого набора одежды фирм «Брукс бразерс», «Маркс», «Спаркс», «Тернболл и Ассерс» не могло быть больше ни у кого. Особенно если учесть, что все эти вещи уже пять лет как вышли из моды.

Но, если бы я не обыскал шкаф, я бы не заметил, что раму для галстуков передвигали. Я бы не увидел, что кто-то здесь плотничал, заменив заднюю стенку шкафа.

Я постучал по ней. Она оказалась полой. Тонкая фанерная пластина легко поддалась, за ней оказалась дверь.

Держалась дверь крепко. Я отодвинул одежду, это позволило навалиться на дверь с большей силой. Дверь поддалась, и сантиметров через пять дело пошло легче. Я ступил в комнату за стеной шкафа, как Алиса в Зазеркалье. Принюхался. В чистом воздухе стоял легкий запах дезинфекции. Я чиркнул спичкой. Комната оказалась без окон. С помощью спички нашел выключатель. Обстановка напоминала небольшой офис: стол, кресло, пишущая машинка, блестящий линолеум. Белые стены были свежевыкрашены. На стенах висели календарь в виде цветной иллюстрации воздушного термоскопа фон Герика, подаренный хозяину главой по производству медицинского оборудования в Мюнхене, далее дешевое зеркало, незаполненный настенный ежедневник, прикрепленный к стене хирургическим пластырем. В ящиках стола я обнаружил пачку белой бумаги, пакет бумажных бланков и две белые нейлоновые рубашки в пакетах из прачечной.

Дверь из офиса также отворилась легко. Теперь я оказался в соседней квартире. За холлом шла большая комната – соответствующая моей гостиной, – освещаемая полдюжиной ламп за матовым стеклом. Окна были оборудованы легкими плотными деревянными ставнями, похожими на те, что используют в фотоателье. Стены в этой комнате также были выкрашены в белый цвет. Все содержалось в строжайшей чистоте: стены, пол и потолок – блестящие, без пылинки. В одном из углов новая раковина из нержавеющей стали. В центре комнаты стоял стол, накрытый накрахмаленной хлопковой скатертью. Скатерть в свою очередь была покрыта прозрачной пластиковой клеенкой. С такой было бы удобно стирать брызги крови. Любопытный был стол: его высоту и наклон крышки можно было менять. Очень был похож на простейший операционный стол. Большой аппарат рядом со столом не напоминал мне ни один из известных медицинских приборов. Трубки, циферблаты, ремни – дорогое было устройство. Хотя я не мог его узнать, но был уверен, что уже видел подобное раньше, правда, никак не мог выловить его из глубин памяти.

Из этой комнаты вела еще одна дверь. Очень осторожно я взялся за ручку, но дверь оказалась заперта. Я наклонился к двери и услышал голоса. Придвинувшись еще ближе, я разобрал слова говорившего:

– …затем на следующей неделе ты сделаешь средний крен и так далее. Похоже, они не знают, когда все начнется.

Ответ – это был женский голос – был почти не слышен. Затем мужчина, находившийся ближе ко мне, сказал:

– Конечно, если начальство предпочитает один поворот, мы можем изменить вращение и сделать его постоянным.

Опять прозвучал неразборчивый женский голос, затем звук льющейся воды, как будто мыли руки.

Вновь мужской голос:

– Если тебя интересует мое мнение, то ты права, как проклятая служба безопасности. Родилась ли моя бабушка в Соединенном Королевстве? Какая дерзость. Я отвечаю «да» на все.

Когда я выключил свет, разговор внезапно оборвался. Я ждал, стоя в темноте без движения. Свет из крошечного офиса пробивался сюда. Если они откроют дверь, то, без сомнения, увидят меня. Послышался звук сушильного аппарата и затем кто-то чиркнул спичкой. Разговор возобновился, но на более далеком расстоянии. Очень медленно на цыпочках я пересек комнату, закрыл вторую дверь и, пролезая через шкаф, внимательно разглядел выполненные в нем перестройки. Фальшивая дверь за шкафом вызывала у меня больше вопросов, чем любопытный разговор, свидетелем которого я стал. Если кто-то строит потайное помещение, а это связано с трудностями сохранения аренды соседней квартиры, если он тайно разбирает кирпичную стену и сооружает дверь в задней стенке платяного шкафа, разве не пойдет этот человек до конца и не замаскирует тщательно вход? Эту же дверь мог при поверхностном осмотре обнаружить любой новичок таможенной службы. Эта дверь не имеет смысла.

Зазвонил телефон и я поднял трубку.

– Ваша машина у подъезда, сэр.

Не часто сегодня услышишь слово «сэр» из уст таксиста. Это должно было вызвать у меня подозрения, но я очень устал.

Я спустился вниз. На первом этаже у квартиры консьержа стояли двое мужчин.

– Извините, сэр, – обратился ко мне один из них. Вначале я подумал, что они ждут консьержа, но когда хотел пройти мимо, они заступили мне дорогу. Обратившийся ко мне продолжал: – В последнее время здесь совершено много квартирных краж, сэр.

– Ну и что?

– Мы из сыскного бюро, которое занимается охраной этого квартала, – объяснил тот, что повыше. На нем было короткое замшевое пальто с овчинной подкладкой. Тот тип пальто, что необходим человеку, который много времени проводит, дежуря в подворотнях.

– Вы здешний жилец? – спросил он.

– Да.

Высокий застегнул воротник пальто. Это казалось поводом, чтобы держать руки около моего горла.

– Вы не могли бы показать какие-нибудь документы, сэр?

Я начал считать до десяти, но, едва я мысленно произнес «пять», тот, что пониже, нажал кнопку в квартире консьержа.

– Что там еще? – раздался из-за двери голос.

– Это ваш жилец? – спросил высокий.

– Я из восемнадцатой квартиры, – подсказал я.

– Никогда его не видел, – заявил показавшийся на пороге консьерж.

– Вы не консьерж, – сказал я, – здесь консьержем Чарли Шорт.

– Чарли Шорт иногда приходит сюда подменять меня на час-другой…

– Только вот этого не надо. Чарли – консьерж, а вас я никогда здесь не видел.

– Каков наглец! – заявил лжеконсьерж.

– Я прожил здесь пять лет, – запротестовал я.

– Замолчи, – оборвал он меня. – Никогда его не видел. – Он улыбнулся, как будто был очарован моей наглостью. – Джентльмен из восемнадцатой прожил здесь пять лет, но он значительно старше этого нахала – выше, крупнее, – этот мог бы сойти за него где-нибудь в толпе, но не здесь при ярком свете.

– Я не знаю, о чем вы… – начал я. – Я могу доказать…

Неоправданно моя злость сконцентрировалась на человеке, выдававшем себя за консьержа. Один из сыщиков взял меня за руку:

– Ну, сэр, мы же не хотим драки, правда?

– Меня ждет «Война и мир», – заявил лжеконсьерж и захлопнул дверь с такой силой, которая не располагала к дальнейшим спорам.

– Никогда не думал, что Альберт так много читает, – сказал высокий.

– Он имел в виду телефильм, – пояснил второй. – Итак, – он повернулся ко мне, – вам лучше пройти с нами и назвать себя.

– Но это не консьерж, – сказал я.

– Боюсь, вы ошибаетесь, сэр.

– Я не ошибаюсь.

– Это займет не более десяти минут, сэр.

Я спустился к выходу. У входа стояло мое такси. Пошли они… Я открыл дверцу и приготовился сесть в машину, когда заметил третьего. Он сидел на заднем сиденье в углу. Я замер.

– Давайте, садитесь, сэр, – пригласил он. Меня должна была ждать малолитражка, а это была большая машина-такси. Не нравилось мне все это.

Одну руку я держал в кармане. Я отступил и изобразил пальцем через пальто ствол пистолета.

– Выходи, – сказал я с намеком на угрозу в голосе. – Выходи очень медленно.

Он не шевельнулся.

– Не надо глупостей, сэр. Мы знаем, что вы не вооружены.

Я вытянул свободную руку и щелкнул пальцами, подзывая его. Он вздохнул:

– Нас здесь трое, сэр. Или мы все сядем в машину спокойно, или со скандалом, но в любом случае мы сядем в машину все.

Я посмотрел по сторонам. За дверью стоял еще один. Водитель не двигался.

– Мы вас долго не задержим, сэр, – сказал мужчина на заднем сиденье.

Я забрался в машину.

– Что все это значит?

– Вы знаете, что квартира больше не ваша, сэр. – Он кивнул головой, водитель проверил, закрыта ли дверь, и машина поехала по Кромвель Роуд. Мужчина с заднего сиденья продолжал:

– Что привело вас в этот дом в столь поздний час? Вы оторвали нас от бриджа.

Высокий сидел рядом с водителем. Он расстегнул свое пальто с овчинным мехом.

– Это меня ободряет, – сказал я. – Полицейские, играющие в покер, могут подстроить вам какую-нибудь гадость, полицейские, играющие в понтон, могут забить вас до смерти, но кто же испугается полицейских, играющих в бридж?

– Вы должны бы лучше ориентироваться, – мягко сказал высокий. – Вы ведь знаете, как ужесточены меры безопасности за последний год.

– Вы, ребята, со мной так говорите, будто мы работаем в связке. Я никогда раньше вас не видел. Вы со мной не работаете. Кто вы, черт возьми, – дежурные полицейские?

– Не будьте так наивны, сэр.

– Вы имеете в виду, что телефон всегда прослушивался?

– Его контролировали.

– Каждый звонок?

– Это же пустая квартира, сэр.

– То есть – «кто поедет по Глочестер Роуд до Фулхэма за пятьдесят пенсов?» – это все ваши парни?

– Бэрри был так близок к выигрышу, – сказал второй.

– Я зашел только чтобы позвонить.

– И я верю вам, – ответил полицейский.

Машина остановилась. Было темно. Мы миновали Хаммерсмитский мост и находились в какой-то богом забытой дыре в Барнсе. Слева большой кусок ничейной земли, и ветер, прорываясь сквозь деревья, слегка раскачивал автомобиль. Движение было слабым, но иногда вдалеке мелькали огни и проезжал рейсовый автобус. Я прикинул, что это может быть район Ричмонд Роуд.

– Чего мы ждем?

– Мы вас долго не задержим, сэр. Сигарету?

– Нет, спасибо, – ответил я.

Подъехал черный «форд икзекьютив» и припарковался впереди. Из «форда» вылезли двое и направились к нам. Полицейский в овчинном пальто опустил стекло. Один из подошедших направил мне в лицо луч фонаря:

– Да, это он.

– Это ты, Мэйсон?

– Да, сэр. – Мэйсон – это человек, готовивший распечатки прогнозов погоды и фотографировавшийся с незнакомцами, носящими мою одежду.

– Ты тоже, значит, в этом замешан? – спросил я.

– Замешан в чем?

– Не надо мне лапшу на уши вешать, ты, маленький змееныш.

– Да, это он. – Мэйсон выключил фонарь.

– Ну, мы так и знали, – сказал первый полицейский.

– О, конечно, – ответил я, – когда бы еще я получил свидание с вами за двадцать пять пенсов.

Как я мог оказаться таким идиотом. Ведь по этому телефону, если набираешь номер службы времени, слышишь тиканье часов старшего комиссара полиции.

– Давайте мы вас лучше домой отвезем, – сказал полицейский. – И спасибо вам, мистер Мэйсон.

Мэйсон позволил шоферу открыть ему дверцу «форда», как будто с ним так обращались с рождения. Этот маленький ублюдок, без сомнения, раззвонит обо всем, что здесь произошло. Весь Центр будет в курсе.

Они довезли меня до самого дома.

– В следующий раз, – сказал полицейский, – пользуйтесь служебным транспортом. После похода вы имеете на это право, как известно.

– Вы не могли бы послать кого-нибудь из своих парней подобрать мою машину – так, в перерывах между партиями в бридж.

– Я сообщу, что автомобиль похищен. Местные полицейские его подберут.

– Бьюсь об заклад, иногда вы жалеете, что приходится быть таким честным, – сказал я.

– Спокойной ночи, сэр.

Дождь по-прежнему шел. Я выбрался из машины. Они высадили меня не на той стороне улицы: разворот был здесь запрещен.

Глава 3

«Все время должно быть посвящено игре…»

Правила ведения военных игр. Центр стратегических исследований. Лондон.

Я вошел в квартиру как можно тише. Мэрджори всегда включала отопление в мое отсутствие, и сейчас стоячий воздух, тяжелый от запаха свежего дерева и краски, обдал меня как вчерашний перегар. Прошло достаточно много времени, прежде чем я привык к этой квартире.

– Это ты, дорогой?

– Да, любимая. – Я просмотрел почту, откладывая конверты нераспечатанными, оставил только открытку с лыжного курорта, журнал «Награды и кокарды» да подержанную книгу о битве под Москвой. На серебряном подносе – используемом для срочных сообщений – лежал обрывок медицинского рецепта, на котором было выведено: «Приходите, пожалуйста, в воскресенье в дом полковника Шлегеля. Он будет ждать Вас с десятичасовым поездом». Записка выполнена аккуратным почерком Мэрджори. Я поеду в понедельник, несмотря на то, что слово «воскресенье» трижды подчеркнуто красным карандашом, который Мэрджори использует, когда чертит схемы.

– Дорогой!

– Иду-у. – Я вошел в гостиную. В мое отсутствие она редко сюда заходила: обычно готовила себе что-нибудь на скорую руку, а потом изучала бумаги с результатами медицинских исследований, проведенных после окончания университета, грудой лежащие в «дипломате» и на прикроватном столике. Но сегодня к моему приезду все было прибрано: спички рядом с пепельницей, тапочки у камина. На столике в кувшине между экземплярами ее книги «Дом и огород» даже стоял большой букет всевозможных цветов, обрамленных папоротником.

– Я скучал по тебе, Мэрдж.

– Привет, морячок.

Мы обнялись. На ее губах я почувствовал вкус мяса, запах которого услышал еще в холле. Она запустила мне руку в волосы и взъерошила их.

– Они не выпадут, – сказал я, – они вшиты в череп.

– Глупости.

– Извини, что поздно.

Она повернула голову и радостно улыбнулась. Сейчас Мэрджори была похожа на маленькую девочку: большие зеленые глаза и симпатичное личико потерялись в растрепанных волосах.

– Я приготовила мясо, но оно немного суховато.

– Я не голоден.

– Ты даже не заметил цветы.

– Ты что, опять в морге работаешь?

– Ублюдок, – сказала она и нежно меня поцеловала.

В углу «ящик» надрывался дешевой истерией: британская справедливость побеждала жирных немецких фашистов, кричащих: «Свиньи!»

– Цветы от моей мамы к празднику. Она желает, чтобы праздник повторился.

– А что, ты собираешься еще раз отметить двадцатидевятилетие в этом году?

Мэрджори ударила ребром ладони мне по ребрам. Удар оказался болезненным: она достаточно хорошо изучила анатомию.

– Не принимай близко к сердцу, – выдохнул я, – это всего лишь шутка.

– Оставь свои вшивые шуточки для ребят с подводной лодки.

Она обняла меня и прижалась теснее. Поцеловала, отстранилась, заглянула в мои глаза, стараясь прочитать в них свое будущее.

Я еще раз поцеловал ее. Этот поцелуй удался лучше.

– Я начинаю удивляться… – Ее слова потонули в очередном моем поцелуе.

В электрическом термостате, который мог поддерживать нужную температуру часами, стоял наполненный кофейник. Я налил немного в чашку Мэрджори и отхлебнул. Вкус был как у металлических опилок с добавлением хинина. Я поднял голову.

– Приготовить еще?

– Нет. – Я взял ее руку. Эта чрезмерная любовная забота нервировала меня. – Ради бога, сядь. – Потянулся и отломил кусочек шоколадки, которую она ела до моего прихода. – Я не хочу ни есть, ни пить.

На экране герои увели ключи от нового секретного самолета из-под самого носа гестаповца со свиными глазками, который не переставая щелкал каблуками и орал «Хайль, Гитлер!» Двое английских хитрецов отсалютовали ему в ответ и, забравшись в самолет, обменялись понимающими улыбками.

– Не знаю, почему смотрю это, – сказала Мэрджори.

– Когда смотришь подобные фильмы, то удивляешься, почему нам понадобилось целых шесть лет, чтобы выиграть эту чертову войну, – ответил я.

– Сними плащ.

– Мне и так хорошо.

– Ты что, выпил, дорогой? – она улыбнулась. Она никогда не видела меня пьяным, но всегда подозревала, что я могу напиться.

– Нет.

– Ты дрожишь.

Я хотел рассказать ей о квартире и о фотографиях мужчины, обнаруженных там, но знал, что она скептически отнесется к этому рассказу: Мэрджори доктор, а они все такие.

– С машиной были неприятности? – спросила она наконец. Она хотела только наверняка убедиться, что я не хожу к другой женщине.

– Свечи. Как в прошлый раз.

– Может быть, тебе не ждать и купить новые?

– Конечно. И шестнадцатиметровый океанский катер. Ты встречалась с Джеком пока меня не было?

– Он пригласил меня на обед.

– Старина Джек.

– В «Савой гриль».

Я кивнул. Ее муж был респектабельным молодым педиатром. «Савой гриль» был для него как рабочая столовая.

– Вы говорили о разводе?

– Я ему сказала, что мне не нужны никакие деньги.

– Клянусь, это ему понравилось.

– Джек не такой.

– А какой он, Мэрджори?

Она не ответила. Мы и до этого не раз оказывались на грани ссоры из-за него, но Мэрджори была достаточно разумна, чтобы определить грань, за которую не следует переступать. Она потянулась и поцеловала меня в щеку.

– Ты устал, – сказала она.

– Я скучал по тебе, Мэрдж.

– Правда, дорогой?

Я кивнул. На столе рядом с ней высилась стопка книг: «Беременность и малокровие» и «Послеродовое малокровие» Беннета, «Лимфоцитное малокровие» Уилкинсона, «Клинические исследования» Шмидта, «Малокровие. История болезни» Комбе. Под книги была подоткнута пачка листов бумаги, испещренных мелким почерком Мэрджори. Я разломил плитку шоколада, лежавшую рядом с книгами, и отправил кусочек в рот Мэрджори.

– Ко мне опять приезжали из Лос-Анджелеса. Теперь предлагают машину, дом и каждый пятый год будет свободен от лекций.

– Я…

– Не вынуждай себя лгать. Я знаю как твоя голова работает.

– Я очень устал, Мэрдж.

– Хорошо, но нам когда-нибудь придется поговорить об этом. – В ней заговорил доктор.

– Да.

– На обеде в четверг?

– Прекрасно.

– Да.

– Великолепно, здорово, я не могу дождаться.

– Иногда я удивляюсь, как это мы так далеко зашли.

Я не ответил. Мне это тоже было удивительно. Она хотела, чтобы я признал, что не могу без нее жить. И у меня было недоброе предчувствие, что как только я сделаю это, она встанет и уйдет. Поэтому все так и шло: мы любили друг друга, но не признавались в этом. Или даже хуже: мы так заявляли о своей любви, что партнер не был уверен, действительно ли его любят.

– Чужие в поезде… – сказала Мэрджори.

– Что?

– Мы – чужие в поезде.

Я поднял глаза, как будто не понял, что она имеет в виду. Она откинула волосы назад, но они вновь упали на лицо. Мэрджори вытащила заколку и заново заколола волосы. Это было нервное движение, предназначенное не столько для того, чтобы привести в порядок волосы, сколько для того, чтобы дать ей возможность обдумать ситуацию.

– Извини, любовь моя, – я наклонился вперед и нежно поцеловал ее. – Извини. Мы поговорим об этом.

– В четверг… – улыбнулась она, зная, что я пообещаю все что угодно, лишь бы избежать обсуждения, о котором она думала. – Твой плащ промок. Лучше повесь его, а то помнется и надо будет чистить.

– Сейчас, если хочешь. Мы поговорим сейчас, если тебе так хочется.

Она кивнула:

– Мы едем в разных направлениях. Вот что я имею в виду. Когда ты добираешься до цели своего путешествия, ты выходишь. Я знаю тебя. Я знаю тебя слишком хорошо.

– Но это ведь ты получаешь предложения… фантастическая зарплата в исследовательских институтах Лос-Анджелеса, лекции по малокровию… и это ты шлешь вежливые отказы, обеспечивающие возможность еще более выгодных предложений.

– Я знаю, – согласилась она и озабоченно меня поцеловала. – Но я люблю тебя, дорогой. Действительно люблю… – На ее лице появилась привлекательная улыбка. – С тобой я чувствую свою значимость. То, как ты это воспринимаешь, дает мне уверенность, что я смогу справиться с этой чертовой работой, если поеду в Америку… – Она пожала плечами. – Иногда мне хочется, чтобы от тебя не исходила такая уверенность. Мне даже хочется, чтобы ты был более жестким. Бывает, что я хочу, чтобы ты заставил меня остаться дома и заниматься хозяйством.

Вы никогда не сможете угодить женщине – это фундаментальный закон вселенной. Вы стараетесь и делаете их счастливыми, но они никогда не простят вам, если вы откроете им, что они не могут быть счастливы.

– Вот и занимайся хозяйством. – Я обнял ее. Шерстяное платье было очень тонким. Я чувствовал тепло ее тела. Может быть, у нее было что-то вроде лихорадки, а может быть, это было желание. Или, может быть, я просто холодный ублюдок, в чем она меня часто обвиняла.

– Ты уверен, что не хочешь сэндвич с ветчиной?

Я покачал головой.

– Мэрджори, – начал я, – ты помнишь консьержа из моего прежнего дома? – Я подошел и выключил телевизор.

– Нет. А почему я его должна помнить?

– Стань на минуту серьезной… Чарли Шорт… усы, лондонский диалект… всегда рассказывал анекдоты о хозяевах.

– Нет.

– Подумай.

– Не надо кричать.

– Ты что, не помнишь обед… он залез в окно, чтобы открыть дверь, когда ты потеряла ключи?

– Это, наверно, было с какой-нибудь другой твоей женщиной, – лукаво ответила Мэрджори.

Я улыбнулся, но ничего не сказал.

– Ты не очень хорошо выглядишь, – продолжала она. – Что-нибудь случилось в походе?

– Нет.

– Я волнуюсь за тебя. Ты выглядишь неважно.

– Это профессиональное заключение, доктор?

Лицо ее стало строгим, как у девочек, играющих в докторов и сиделок.

– Это действительно так, дорогой.

– А диагноз?

– Ну, это не малокровие, – засмеялась она.

Какая она красивая! Особенно когда смеется.

– И что вы обычно прописываете человеку в моем положении, док?

– Постель, – ответила она. – Обязательно постель. – Мэрджори засмеялась и развязала мне галстук. – Ты дрожишь, – встревожилась она.

Меня трясло. Поход, поездка на машине, погода, чертова квартира номер восемнадцать, где теперь обитает мой двойник, все это внезапно на меня обрушилось, но как ей объяснить? Я имею в виду, как все это объяснить доктору?