Текст книги "Рассказ о шпионе"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Время запуска ракет прошло, Ферди. Ты можешь пыхтеть здесь хоть целую неделю, но чтобы выиграть, тебе необходима только жуткая удача.

– Я тебе сказал, пошел ты к… – бросил Ферди.

– Ладно, не горячись, – сказал я. – Это всего лишь игра.

– Этот Шлегель старается изо всех сил, чтобы насолить мне, – сказал Ферди и поднялся на ноги.

Его огромная фигура могла с трудом протискиваться между пультом и панелями.

– Это же только игра, Ферди, – повторил я. Он неохотно и слабо улыбнулся, как будто признавая извечный закон подлости, знакомый ему еще по Центру стратегических исследований. Если там и удосужатся дать нам медаль или погоны, то они как раз успеют на твою похоронную подушечку на надгробье.

Я наблюдал, как Ферди водил пальцами по карте Арктики.

– В следующем месяце у нас запланирован новый поход.

– Я тоже слышал, – ответил я.

– Со Шлегелем, – усмехнулся Ферди.

– Он никогда не был в Арктике. Поэтому он хочет все узнать.

– Мы будем в море не меньше месяца.

– Я думал, что ты любишь долгие походы.

– Только не с этим ублюдком Шлегелем. Нет уж.

– А что такое?

– Я ждал целую неделю, когда мне обновят пропуск в библиотеку.

– В прошлом году я ждал целый месяц. В этом виновата старая английская бюрократия. Это вовсе не Шлегель.

– Ты вечно его защищаешь.

– Ферди, ты иногда бываешь немного нудным.

Он сокрушенно покачал головой.

– Задержись на минутку, – сказал Ферди. Он был странным одиноким человеком, который привык чувствовать себя в своей тарелке только в узком кругу людей, кому были понятны его странные цитаты из латыни и из стихов полузабытых поэтов Китса и Шелли, и кто разделял его вкус к старым шуткам и кухне студенческих времен. Я не был одним из них, но я хотел бы войти в их круг.

– Задержись на пять минут.

Картинка на дисплее компьютера быстро сменилась, как только Ферди притронулся к клавиатуре.

Мы отработали пять усовершенствованных сценариев военных игр: русские противолодочные силы (Северный флот) имели 24 часа «военной опасности» для нейтрализации англо-американских подводных лодок на арктической базе. В этом случае сценарий начинался в сотне миль севернее Шпицбергена с действий подводной лодки, имеющей на борту ракеты с разделяющимися РГЧ. Если бы «синие» (или одна из их ракетных подлодок) находились ближе к Мурманску, то Ферди не смог бы атаковать их без риска, что взрывная волна не уничтожит и его собственный город. В этом и заключалась основная тактика 24-часовой военной игры: суметь разместить подводные лодки «синих» ближе к русским городам. Тогда Ферди, играя, по словам Шлегеля, в «шашки для сумасшедших», никогда бы не смог отыграться.

– Они, наверное, думают, что игра уже сделана? – спросил Ферди.

Я ничего не ответил.

– Ну что ж, посмотрим, – сказал Ферди.

Дважды мигнул телефон. Я поднял трубку.

– Шлегель у телефона. Ты не мог бы принести данные по Средиземноморскому флоту?

– Они еще не готовы. Мне сказали, что эти данные будут подобраны вместе с другими в библиотеке. Так что они могут быть сейчас в библиотеке. Я их принесу.

– Тебе не нужно таскать книжки из отдела обработки информации. У нас есть для этого посыльный.

– Прогулка пойдет мне только на пользу.

– Как хочешь.

– Мне нужно идти, – сказал я Ферди. – Мы поболтаем попозже.

– Если тебе твой шеф разрешит.

– Это точно, Ферди, – ответил я с плохо скрываемым раздражением, – если мой шеф разрешит.

Здание отдела обработки информации находилось в 300 ярдах от нас. До дневного оперативного скачка во времени вряд ли можно было ожидать важных тактических перемещений. Я оделся потеплее и вышел на свежий зимний воздух Гампстеда. Воздух был прекрасен. После сидения в Центре любой воздух был прекрасен. Я даже удивился тому, сколько времени я мог без передышки работать над программой, по которой военные корабли прихлопывали, как мух, а выигрыш измерялся в «ликвидированных» городах.

Глава 13

«Мнение, выраженное любым из членов команды посредников, контролирующих проведение военной игры, считается секретным, независимо от того, касается ли это мнение самой игры».

Из приказа-инструкции по строевой части. Центр стратегических исследований. Лондон.

Отдел обработки информации выглядел, как переоборудованное административное здание, но стоило только пройти вовнутрь его через центральный вход, как сразу бросались в глаза многие различия. Около входа в стеклянной будке стояли двое полицейских в униформе министерства обороны, в стене с большими часами были вделаны ячейки со множеством карточек-пропусков, которые всю свою смену эти полицейские скрупулезно рассматривали и компостировали, прежде чем засунуть их в соответствующую ячейку.

Полицейский около двери взял в руки мою карточку-пропуск.

– Армстронг, Патрик, – объявил он другому полицейскому и повторил мою фамилию медленно по буквам. Другой полицейский шарил глазами по карточкам в ячейках.

– Вы только что выходили? – спросил первый полицейский.

– Я? – спросил я.

– Да. Вы.

– Я? Выходил?

– Да.

– Нет, конечно. Я только что пришел.

– Наверное, опять старая смена все карточки перепутала. Присядьте, пожалуйста, на минутку.

– Я не хочу сидеть здесь ни минуты, – терпеливо ответил я. – Я не собираюсь сидеть здесь ни секунды. Я должен идти.

– Вашей карточки нет в ячейке, – ответил он.

– Это уже ваша проблема – разбираться с этими карточками, – сказал я. – Мне еще не хватало разбираться с ними.

– Он и так старается найти вашу карточку как можно быстрее, – сказал полицейский у входа. Другой продолжал шарить глазами по карточкам в ячейках. При этом он произносил «К, Л, М, Н, О, П, Р, С, Т» подряд, пытаясь сконцентрироваться на нужной алфавитной ячейке.

– Мне нужно только подняться в библиотеку, – сказал я.

– Ага, – сказал полицейский у входа и недоверчиво ухмыльнулся, как будто именно эту фразу он слышал от множества иностранных шпионов.

– Все равно вам нужно в это здание. Библиотека находится на третьем этаже.

– Тогда вы пойдете со мной, – ответил я.

Он покачал головой, как бы сочувствуя моим проблемам. Потом пригладил ладонью свои седые усы и полез в карман униформы за футляром с очками. Он надел очки и снова уставился на мою карточку-пропуск. Когда этих карточек не было, не было и всяких проволочек. Теперь я стал жертвой закона Паркинсона о мерах по безопасности. Полицейский записал кодовый номер моего учреждения и стал искать его в папке-скоросшивателе со списками абонентов. Оттуда он выписал номер телефона и вернулся в стеклянную будку позвонить. Набирая номер, он покосился на меня, потом плотно захлопнул стеклянную дверь, чтобы я не мог подслушать разговор.

По его губам я понял, что он сказал:

– Эта карточка уже была использована сегодня утром, на ней проставлено время входа посетителя, а времени убытия нет… Этот посетитель… В нем вообще-то нет ничего подозрительного… около сорока лет, в очках, гладко выбрит, темные волосы, ростом около шести футов…

Он запнулся, как только я услышал раздраженный голос Шлегеля даже через закрытую стеклянную дверь. Полицейский открыл дверь.

– Подойдите, пожалуйста, к телефону.

– Алло, – сказал я.

– Это ты, Патрик?

– Да, сэр.

– Что ты там комедию разыгрываешь, любезный?

Я не ответил, а только отдал трубку полицейскому. Я почувствовал, что Шлегель разошелся, потому что через открытую стеклянную дверь, которую полицейский даже не успел снова закрыть, были слышны раскаты голоса Шлегеля, который ругал полицейского последними словами. Лицо старого полицейского густо покраснело, в то время как сам он примирительно пытался оправдаться и остановить поток красноречия Шлегеля.

– Ваш шеф сказал вам пройти наверх, – сказал полицейский.

– Это сказал мой шеф. Ну а что теперь скажете вы?

– Мы проверим карточки. Видимо, кто-то вышел с карточкой в кармане и не отметил времени убытия. Это иногда бывает.

– Когда я буду отсюда уходить, опять возникнут недоразумения?

– Нет, сэр, – ответил полицейский. – В этом можете быть уверены. У вас никогда не будет недоразумений при выходе отсюда. – Он улыбнулся и пригладил усы. Я демонстративно отвернулся.

Здесь была не одна библиотека, а несколько, расположенных слоями, словно древняя Троя. В самом низу находились книги с кожаными корешками и обтрепанными обложками оригиналов, переданных в дар еще Трастом, потом ряды коробок с реестрами и подшивками публикаций военных лет, а затем – новым слоем – полное собрание Истории обеих мировых войн. Лишь на новых металлических стеллажах находились последние издания, причем многие из них хранились в виде микрофильмов, которые можно было просматривать только в тесных кабинках. Из этих кабинок постоянно доносились щелканье работающих диапроекторов и запах перегретых лампочек.

Я начал с документации по Северному флоту, но я бы все равно нашел его, если бы даже и пришлось перебрать всех контр-адмиралов, используя мой собственный метод поиска по алфавиту. Ничего нового в современных микрофильмах я не нашел, однако обнаружил несколько новых слайдов. Наконец я нашел то, что искал. Это был человек, который хотел быть мной.

Ремозива, Иван Михайлович (1924 —)

Контр-адмирал.

Командующий силами ПЛО, Северный флот, г. Мурманск.

Семья Ремозивы представляла собой яркий пример революционного рвения. Его отец был рабочим-металлистом из Орла, мать – крестьянкой из Харькова. Они переселились дальше на восток, когда германские войска оккупировали обширные территории большевистской России – после Брест-Литовского договора. Из их семьи, в которой было семеро детей, выжили только две дочери и трое сыновей. Зато кем они стали! Кроме одного контр-адмирала, Петр стал профессором зоологии, Евгений – социологом, Елизавета – политологом, а Екатерина – вторая дочь – стала помощницей у мадам Фурцевой – первой дамы, достигшей членства в Центральном Комитете. Фамилия Ремозивы была в Советах такой же известной, как у нас фамилия Ферди Фоксуэлла.

Составитель досье проделал большую работу – даже если большинство сведений содержалось и в центральной регистратуре, – он нашел информацию даже о том, что социолог имеет орден Александра Невского, что у зоолога ампутированы три пальца, и (что меня удивило) у контр-адмирала были больные почки, которые, по всей видимости, стоили ему карьеры в высшем эшелоне министерства обороны.

Я просмотрел лист, на котором перечислялся послужной список Ремозивы. Своей карьерой он во многом обязан адмиралу Риковеру из американских ВМС – за решение строить ядерные подводные лодки с ракетами «Поларис» на борту. Это и явилось трамплином для карьеры Ремозивы. Это была история о ядерной золушке, ставшей принцессой. Когда в 1954 году киль «Наутилуса» ушел под воду, Ремозива был старшим лейтенантом, тянувшим свою лямку в частях береговой обороны Северного флота без малейшей перспективы пробиться на повышение – хотя бы в штаб береговой артиллерии. Внезапно кто-то вспомнил его публикацию о противолодочной борьбе во время войны, сдул с нее пыль и вытянул на свет божий. Ремозива сразу же был повышен в должности. ПЛО Северного флота была важнее даже противолодочной обороны Балтийского флота, поскольку в это время американский флот забрался под лед Арктики. Ремозива становится старшим штабным офицером. Хрущев дал толчок развитию ядерного подводного флота, и в 1962 г. подводная лодка «Ленинский Комсомол» тоже уходит под лед на Северном Полюсе. Находясь поначалу на задворках военно-морских сил, ПЛО Северного флота постепенно становится элитой русских вооруженных сил. Поэтому нет ничего удивительного в том, что было трудно найти фотографию Ремозивы, где бы он не улыбался.

Я вернул материал и подобрал информационные данные, которые ждал от меня Шлегель. Я отметился на проходной у улыбающихся полицейских в стеклянной будке и понес документы в Центр. Оставив их у дежурного на вахте, я вышел на улицу Саддлерс Уок, чтобы спокойно выпить чашку кофе.

Фасад кафе был покрашен красными и черными полосами, и его название «Анархист» было написано посередине золотыми буквами. Это была еще одна разновидность заведений подобного рода: кофе и хилые побеги свежей рубленой капусты, которая умерла, не успев как следует отцвести. Или выжить. Из благих вегетарианских намерений получилась уродливая коммерческая пародия.

Стены кафе поделили между собой портреты Че Гевары и Элвиса Пресли. Кофейные чашки были в деревенском стиле, а картофельный салат с любовью порезан и уложен. Был ясный сухой день, по улице гуляла толпа австралийцев в шерстяных шляпах и интеллигентные господа с беспокойными собачками. Несколько посетителей сидели в зале и пили кофе. За стойкой стояла девушка-анархист. У нее были очки в массивной оправе, а волосы затянуты в конский хвост так туго, что глаза казались раскосыми.

– Мы работаем первую неделю, – объявила она. – У нас в ассортименте есть еще ореховые котлетки – для каждого посетителя.

– Мне достаточно чашки кофе.

– Ореховые котлетки мы предлагаем бесплатно. Мы хотим привлечь постоянных посетителей, чтобы они могли убедиться в прелести вегетарианской диеты.

Она поддела шайбу из какого-то бледно-серого вещества, орудуя щипцами, как акушерка.

– Я положу ее на тарелку. Уверена, она вам понравится. – Она налила кофе.

– С молоком – если у вас это можно.

– Сахар на столе, – сказала она. – Натуральный коричневый сахар – это полезнее для вашего здоровья.

Я отхлебнул кофе. Сидя за своим столом, я посмотрел в окно и увидел на стоянке две какие-то развалюхи – грузовик и «рено» с французскими номерами. Я устроился поудобнее, достал блокнот и записал в него биографические данные о контр-адмирале. После этого стал припоминать все изменения, произошедшие на моей старой квартире и что меня при этом озадачило. Я набросал примерный портрет контр-адмирала Ремозивы, после этого начертил планировку своей старой квартиры, включая потайную переднюю с медицинским оборудованием. В детстве я мечтал стать художником. Иногда мне казалось, что Ферди Фоксуэлл всего лишь терпел меня – из-за того, что я мог поговорить об искусстве и отличить стиль одного художника от другого. А может быть, он питал что-то вроде зависти к новоиспеченным художникам и волосатой богеме, что вдруг стало заметно здесь, в Гампстеде. Вполне возможно, что при других обстоятельствах я мог бы быть одним из них. Я машинально чертил в своем блокноте и ни о чем особенном не думал, в то время как где-то в уголке моего головного мозга начали снова прокручиваться события, произошедшие со мной утром, при входе в Отдел обработки информации.

Я положил ручку и отхлебнул кофе. Понюхал содержимое чашки. Видимо, кофе был из желудей. Под посудиной с соевым соусом была подложена брошюра под названием «Шесть лекций о современном марксизме». Я перевернул ее, на обратной стороне кто-то написал карандашом: «Не жалуйтесь на кофе. Когда-нибудь и Вы станете старым и немощным».

Предположим, что двое полицейских не ошиблись. Предположим, что я действительно уже был этим утром в Отделе обработки информации. Я решил разобраться в этом странном деле. Допустим, что я был загипнотизирован или находился под наркозом. Нет, эту возможность не стоит принимать в расчет. Предположим, что там был мой полнейший двойник. Эту идею я тоже отбросил, потому что оба полицейских сразу бы вспомнили внешность. А что они вспомнили? Карточку-пропуск. Эти полицейские редко вглядываются в лица. Они просто сверяют номер карточки с ячейкой и со стенными часами. Так что здесь речь идет не о моем двойнике, а моей карточке-пропуске.

Я хотел было встать, как вдруг меня остановила тревожная мысль. Я снова сел за стол и достал бумажник, вытащил из пластиковой оболочки свою карточку-пропуск и как следует рассмотрел ее. Она была правильной формы и размера. Она должна быть немного замусолена по краям от постоянного всовывания в прорезь автоматического дверного замка, что я делал сотни раз. Но эта карточка-пропуск ни разу не была использована для этой цели. Ее края были острыми, белыми и чистыми. Это была не та карточка-пропуск, которую мне выдали, моя карточка была у кого-то другого. У меня была подделка!

Придя к такому мрачному выводу, я растерялся и почувствовал себя совсем одиноким. Мой мир не был населен великолепными мудрецами и влиятельными старцами, как мир Ферди. У моих друзей хватало чисто житейских проблем: кто поможет в обслуживании нового «мерседеса» или цветного телевизора, где в июле теплее – в Греции или Югославии. И не более того.

Я посмотрел на часы. Сегодня был четверг, и я обещал встретиться с Мэрджори во время ленча и прослушать лекцию о моих обязанностях.

Я поднялся на ноги и подошел к стойке.

– Десять пенсов, – сказала девушка.

Я заплатил.

– Я же говорила, что ореховая котлетка вам понравится, – сказала она и поправила очки, чтобы лучше рассмотреть кассовый чек. Черт возьми, я съел эту жалкую лепешку, даже не заметив вкуса.

– Вам, видимо, кофе не понравился? – спросила она.

– Это кофе для анархистов? – спросил я.

– Оснований достаточно для ареста, – сказала она. Мне показалось, что я где-то уже слышал эту фразу. Или, видимо, кто-то вспомнил об этой шутке и воплотил ее в жизнь в этом кафе.

Она отсчитала мне сдачу. Около кассового аппарата стояло полдюжины банок для пожертвований для разных обществ и организаций. На одной банке была прикреплена фотография, на которой от руки было написано: «Сбор пожертвований на искусственную почку. Проявите великодушие к больным и пожилым Гампстеда». Я взял в руки банку и поближе рассмотрел фотографию искусственной почки.

– Это главная забота, – сказала девушка. – Наша цель – собрать до Рождества деньги на четыре искусственные почки. Каждую неделю мы передаем собранные деньги в госпиталь. С такой искусственной почкой можно жить даже дома.

– Да, я знаю, – сказал я и бросил сдачу в банку. Девушка улыбнулась.

– Люди с больными почками на что угодно пойдут, лишь бы достать такую искусственную почку, – сказала она.

– Видимо, так оно и есть, – ответил я.

Глава 14

«Наступающий. Для определения сторон, участвующих поэтапно в военной игре, сторона, вводящая свое подразделение в бой, называется наступающей. Сторона, против которой подразделение вводится в бой, называется обороняющейся».

Словарь терминов. «Примечания для участников военных игр». Центр стратегических исследований. Лондон.

Пожалуй, самым пустынным местом на земле является вестибюль большого госпиталя. Огромный и сложный викторианский дворец, в котором работала Мэрджори, представлял собой лабиринт из чугунных лестниц, каменных арок и коридоров с красивым орнаментом. От таких безжизненных предметов любой шорох отражался эхом, словно бесконечный прибой огромного моря. Однако персонал давно уже привык к этому. Медсестры в белых халатах, пахнущих эфиром, скользили мимо, толкая перед собой тележки с лекарствами, которые я не решился рассматривать. Когда наконец Мэрджори вышла, я порядком притомился, и мне очень хотелось выпить чего-нибудь взбадривающего.

– Ты можешь подождать меня на улице, в машине.

– Я сегодня без машины.

– В моей машине. – Мэрджори была одета в розовое шерстяное платье с короткой юбкой – вместо одного из своих темных костюмов, которые обычно надевала на дежурство. Она повязала черный шелковый шарф и одела плащ.

– У меня нет ключа от твоей машины, – сказал я.

– Тогда подожди около машины.

– Ты что, забыла? Ты же сегодня без машины.

– Я пошутила, – сказала Мэрджори. – Я подумала, что ты становишься ипохондриком.

Мы спустились по главной лестнице. Солнце стояло высоко в чистом голубом небе. Даже не верилось, что это была предрождественская погода. Мэрджори всегда была такой, когда дежурила: более элегантной, молодой и более независимой. В общем, больше похожей на доктора.

Трудно было поверить, что легкомысленная миниатюрная девушка, какой она казалась поначалу и становилась со мной, была на самом деле другим человеком. Тем не менее мы были счастливы вместе, и, ожидая ее, я предвкушал все прелести и трепет юношеской любви. Мы сели в одно из такси, стоящих на стоянке около госпиталя. Я дал шоферу адрес ресторана «Террин дю Шеф».

– Я купил тебе подарок.

– О, Пат! Ты не забыл!

Она быстро развернула его. Это были наручные часы.

– Они, наверное, стоят кучу денег.

– Я их обменял на настольный барометр.

Она взяла часы в кулачок и двумя руками прижала их к сердцу, словно испугавшись, что я заберу их у нее.

– Ты говорил, что к моему дню рождения ты переклеишь обои в приемной.

– Наверное, мы и это сможем себе позволить, – сказал я. – Я только подумал… если ты поедешь в Лос-Анджелес, тебе вряд ли понадобятся новые обои.

– И ты решил отделаться подешевле. – На глазах у нее навернулись слезы.

– Ну почему… Стальной корпус лучше золотого, он герметичнее от пыли и влаги. Впрочем, если тебе хочется в золотом корпусе…

В ней было много от маленькой девочки. Но, надо признаться, именно это меня и привлекало в ней. Я подался вперед, чтобы поцеловать ее в кончик носа.

– Лос-Анджелес… – сказала она, шмыгнула носом и улыбнулась. – Это значит работать в исследовательской лаборатории… большой, как фабрика. Мне нравится работать в госпитале. Вот это действительно здорово. – Такси свернуло в сторону и мягко придвинуло ее в мои объятия.

– Я люблю тебя, Патрик, – сказала она.

– Не надо плакать, – успокоил я Мэрджори. На ее голове расстегнулась заколка, и волосы рассыпались по плечам и лицу, когда я захотел ее снова поцеловать.

– Но мы пока что не можем быть вместе, – сказала она и обняла меня.

Затем отодвинулась от меня и посмотрела в лицо, словно видела в первый раз, потом подняла руку и кончиками пальцев провела по моей щеке.

– И прежде чем мы будем жить вместе, нужно поискать место для жилья. – Она прикрыла мои губы своей рукой.

– Я не против твоей квартиры, но это все же твоя квартира, Патрик. Я чувствую себя там как-то неуверенно, как обыкновенный жилец.

– У меня есть другой план. Пока я буду в отъезде, ты можешь поговорить с каким-нибудь порядочным комиссионером о сдаче внаем.

– Конечно! Мы так и сделаем. Только ни в коем случае не в пригороде. Я не буду соглашаться на жилье дальше улицы Хайгейт.

– Правильно.

– И я постараюсь подобрать что-нибудь неподалеку от госпиталя.

– Хорошо, – ответил я. До тех пор, пока она будет работать в том же госпитале, что и ее муж, между нами будет всегда некая дистанция, даже если (как она считает) мне это просто кажется. Я видел ее с мужем. Чувствуешь свою явную ущербность, когда слышишь их разговоры на медицинские темы: как будто они обладают своей особенной культурой, своим особенным языком, на котором только и можно выразить тончайшие нюансы.

Несколько минут никто из нас не нарушал молчания. Когда мы проезжали по улице Лордс-Крикет-Граунд, я увидел продавца газет с плакатом «ТАИНСТВЕННАЯ РУССКАЯ ЖЕНЩИНА – ПРЕДСЕДАТЕЛЬ НА ПЕРЕГОВОРАХ ПО ГЕРМАНСКОМУ ВОССОЕДИНЕНИЮ». Эти газетчики всегда все раздуют. Самая обыкновенная забастовка водителей у них превращается в «ОЗЛОБЛЕННЫЕ ПИКЕТЫ ШОФЕРОВ: НАСИЛИЕ РАСТЕТ», хотя дело дальше словесной перебранки на заводских задворках и не пошло.

– Ну как продвигается ваша игра? – Это была попытка Мэрджори подстроиться под мое настроение.

– Я ушел как раз в тот момент, когда Ферди решал, стоит ли уничтожать подлодку за Мурманском с риском радиоактивного заражения судоходных путей во фиорде. Или дожидаться, пока ракетная атака оставит его без ядерного оружия для ответного удара. Или же выбрать разбросанные цели, то есть оставшиеся шахтные пусковые установки.

– А ты мне еще говоришь, как я общаюсь в своей патологической лаборатории.

– В какой-то мере эти понятия схожи… болезнь и война. Наверное, все же лучше посадить их под микроскоп и наблюдать, из чего они состоят, чем сидеть и дожидаться самого наихудшего.

Такси остановилось.

– Я должна быть на дежурстве не позже половины третьего.

– Мы не будем здесь обедать, – сказал я, – мы можем здесь выпить пива, съесть бутерброды, и через десять минут я отвезу тебя обратно.

– Нет-нет, что ты! Я не имела это в виду, – сказала она, – мне здесь очень нравится.

Я заплатил и отпустил такси. Мэрджори сказала:

– Как ты нашел это местечко? Здесь очень мило.

Я подошел вплотную к окну и, сложив ладони козырьком, заглянул вовнутрь ресторана. В зале не было света, как и не было посетителей. Столы и стулья были аккуратно расставлены, рюмки помыты, салфетки разложены. Я толкнул дверь, потом позвонил. Мэрджори тоже толкнула дверь и рассмеялась:

– Это похоже на тебя, дорогой.

– Подожди одну минутку, – сказал я и пошел по узкой аллее вдоль ресторана, решив проверить служебный вход. В стене я увидел деревянные ворота. Ухватившись локтями за верхнюю часть ворот и уцепившись носками за выступ в стене, я смог дотянуться до задвижки и открыть ворота. Мэрджори последовала за мной через открытые ворота. Мы очутились в маленьком вымощенном дворе, с туалетом на улице и водостоком, засоренном картофельными очистками.

– Патрик, не надо…

– Я же тебе сказал: подожди. – Судя по всему, за нами никто не наблюдал сверху из окон или с железного балкона, обвитого плющом, но теперь такого голого и прозрачного на зимнем солнце. Я попробовал открыть заднюю дверь. Сетчатые занавески на двери были плотно завешены. Я подошел к окну, но желтые шторы, окантованные кружевами, были задернуты, и через них ничего не было видно.

Мэрджори сказала:

– И дорогой подарок – в тягость, если получен от недоброго человека.

Я попытался открыть засов, просунув в щель свою карточку-пропуск, но замок, видимо, был необычной конструкции.

– Таковы женщины, – сказал я. – Даришь им подарки, а они после этого жалуются на недостаток добра. – Я еще раз поцеловал ее в нос.

Замок не поддавался. Я прислонился спиной к стеклу двери, чтобы заглушить звук, затем надавил на стекло так, что оно треснуло.

– Ты что, с ума сошел?! – воскликнула Мэрджори. Я засунул палец в трещину, расширил ее, чтобы вытащить большой кусок разбитого стекла из оконной замазки.

– Все хорошо, Офелия, – сказал я. – Ты единственная, которую я люблю. Не волнуйся.

Я засунул руку через дыру в разбитом стекле и нащупал ключ, который торчал из старомодного врезного замка. Он со скрипом провернулся в заржавленной скважине. Осмотревшись по сторонам – не идет ли кто по аллее, – я открыл дверь и вошел внутрь.

– Это грабеж, – сказала Мэрджори, но последовала за мной.

– Ты имеешь в виду – кража со взломом. Запомни, что тут есть некоторая разница в понятиях.

Солнце просачивалось сквозь шторы, мягкий желтый свет, словно бледная патока, заполнял комнату. Я рывком раздвинул шторы, и они разлетелись в стороны с глухим шелестом.

«Если никто не услышал этот шум, – подумал я, – значит, действительно здесь никого нет».

– Тебя могут посадить в тюрьму, – сказала Мэрджори.

– Мы можем наконец побыть вдвоем, – ответил я, – и это самое главное.

Я наклонился к ней, чтобы поцеловать, но она отстранилась. Мы были в кладовой. Вытянувшись в одну шеренгу, стояли деревянные миски с порезанным салатом и дольками розовых помидоров. Здесь был и десерт: карамель – целыми взводами, ромовые бабы – батальонами, которые под кисеей развернулись в боевые порядки и только ждали команды идти в атаку. Я достал себе сосиску с подноса. Они еще были теплые.

– Мэрджори, возьми сосиску. – Она покачала головой. Я откусил сосиску. – Сплошной хлеб, а не сосиска. Из таких сосисок только гренки делать и есть с маслом и вареньем. – Я прошел в соседнюю комнату, Мэрджори последовала за мной.

– Для нас сейчас важнее всего – это взять долгосрочный заем, – сказала Мэрджори. – Нам дадут, мы ведь работаем…

Швейная машинка еще стояла здесь, но униформы уже не было, как и не было досье с мерками и фотографиями. Я спустился по обшарпанным каменным ступенькам в помещение, в котором был устроен морозильник. Он включился автоматически, от чего мы даже вздрогнули.

– Тем более я работаю врачом, – продолжала Мэрджори. – Мне это посоветовал директор банка.

В стену комнаты был встроен большой шкаф. Его дверь была заперта на массивный висячий замок. Заколкой для волос его открыть не удалось. Я стал выдвигать один за другим кухонные ящики, пока не нашел точильный брусок. Я просунул его под скобу замка и налег на брусок всем телом. Но поддался не замок, а ушки, на которых он висел. Под моей тяжестью шурупы вылезли из старого дерева и попадали на пол.

– Это противозаконно, что бы ты при этом ни говорил, – воскликнула Мэрджори.

– Почему же? Магазин это или ресторан? Это ведь не одно и то же. Право проникновения, вытекающее из складывающихся обстоятельств, – тоже хитрая статья закона. А в наших поступках скорей всего и правонарушения-то нет. – Я открыл шкаф.

– Это лучше, чем платить аренду, – продолжала Мэрджори, – ты за свою старую квартиру уже трижды переплатил. Я тебе всегда об этом говорила.

– Да, Мэрджори, говорила. – Внутри шкафа ничего не было, за исключением дохлых мух и старых платежных квитанций.

– Мы все можем получить в банке, даже не стоит обращаться в строительное общество, – сказала Мэрджори.

Дверь в холодильную камеру держалась на двух больших шарнирах. На стене возле камеры были выключатель и закрытый предохранитель с надписью «Опасно!» Я щелкнул выключателем – засветился маленький красный неоновый индикатор. Я навалился всем телом на огромную дверь, которая открылась без усилий.

– Вот здорово! – воскликнул я.

– Ты меня совсем не слушаешь, – сказала Мэрджори.

– Строительное общество, – повторил я. – Отличная идея.

– Нам как раз туда и не надо, – сказала Мэрджори.

– Ну хорошо. Как ты хочешь, так и будет.

Без сомнения, это была обыкновенная комната, недавно переоборудованная под холодильную камеру. Меня встретил морозный воздух. Я вошел вовнутрь. Это было обыкновенное холодильное помещение площадью около семи квадратных метров. Полки располагались от пола до потолка по всем стенкам, кроме одной, в которую был встроен холодильный агрегат. Изменение температуры воздуха было замечено термостатом. Мотор щелкнул и, легко вибрируя и урча, начал наводить температурный порядок. Было холодно, я застегнулся и поднял воротник куртки. Мэрджори тоже вошла внутрь помещения.

– Совсем как в морге, – произнесла она. Ее голос отразился эхом в маленьком помещении. Я подошел к ней поступью монстра, вскинув руки с растопыренными пальцами.

– Перестань, – сказала Мэрджори. Ее била дрожь.

С одной стороны были уложены пять половинок бараньих туш. Мороженое филе (пятьдесят штук – согласно этикетке на коробке) было разложено на верхней полке. Другая полка была забита тремя большими мешками с очищенным и замороженным картофелем и тремя картонными коробками с разными овощами. Цельные индивидуальные порции: курятина в винном соусе, мясное ассорти, охотничье рагу. В рубленом виде. Большая банка томатного соуса, потом полка, забитая упаковками с замороженными бараньими котлетами. На полочке в самой двери стояли три бутылки сильно охлажденного шампанского. Никаких ниш в стенах, никаких потайных отсеков, никаких люков.