Текст книги "Рассказ о шпионе"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Отсюда я мог рассмотреть всю северо-западную часть полуострова. Но то, что я увидел, мне вовсе не понравилось. Шторм, который бушевал внизу, накатывая волны на скалу, немного утих наверху. Видимость улучшилась, и между порывами ветра можно было разглядеть все на расстоянии более километра. Если они были у меня на хвосте, теперь они могли меня заметить и подстрелить, как куропатку. Я встал и пошел дальше. Я заставлял себя ускорить шаг, хотя кошмарное путешествие по скале оставило меня совсем без сил на новые рекорды.

От вершины скалы мой путь пошел под гору. С этой стороны скалы мир был белым, со множеством оттенков коричневого цвета: папоротник, вереск, черника, а еще ниже по тропинке – торфяные болота. Все это было безжизненным, все это было занесено сугробами снега, который засыпал и глубокие овраги, подчиняясь порывам ветра. Своим появлением я встревожил шотландских куропаток. Они поднялись в воздух, крича «Уйди-уйди!» Эти звуки я помнил с детства.

Я уже представлял себе, что тропинка ведет между сосен к какой-нибудь маленькой ферме. Я пообещал себе уже целую гору шоколада, который я никогда не ел. Я маршировал, как солдат, механически двигая ногами и уже на задумываясь, сколько и где мне еще идти. «Все, что мои солдаты видели в России, – это ранец впереди идущего солдата», – сказал Наполеон, словно невежественная чернь помешала его попытке дойти до Санкт-Петербурга и курортов Черного моря. Я повернул к торфянику.

Лучи солнца пробили брешь в облаках и осветили золотым светом близлежащие холмы. Тропинка проходила по холмам. То поднимаясь, то опускаясь, она достигала самого побережья моря, где вскоре бесследно исчезла. Тучи сгустились, и ветер снова начал праздновать свою победу. Заметить пешеходный мостик оказалось совсем непросто. Он представлял собой наглядный образец мастерства ковки стали викторианских времен. Две цепи через ущелье держали стальные перекрытия с орнаментом. Сверху на перекрытия были привинчены деревянные половые доски. Небольшие чугунные подпорки в виде стилизованных дельфинов поддерживали два стальных каната, которые были закреплены в скалах по обе стороны ущелья и служили поручнями. По крайней мере так мостик мог выглядеть в рекламном проспекте. Теперь поручни провисли над ущельем, а одна опорная цепь ослабла, от чего весь каркас моста стал неустойчивым. Он стонал и качался под порывами ветра, проходившего сквозь дыры в полу и свистевшего, как гигантская флейта.

Дорога здесь была значительно легче, и она, конечно, не шла ни в какое сравнение с оставшейся позади меня негостеприимной тропинкой вдоль скалы над бушующей водной пучиной.

Теперь обратного пути у меня не было. Я вспомнил об этой метко стреляющей девице – портнихе для трупов и девочке по вызову для гостей, – и меня передернуло. Если бы ей больше повезло, и ее выстрелы из парника уложили меня наповал, обо мне бы в лучшем случае осталось только упоминание в каком-нибудь путеводителе по Шотландии – в главе «Меры безопасности для охотников-любителей».

Каким бы этот мост ни был, это все равно лучше, чем возвращаться назад.

Ветер с моря сдувал снег со скал и льда на них не было. Но переход через мост все равно казался довольно рискованным. Поручни остались только с одной стороны, а трос был ржавым. Мост опасно прогнулся под моей тяжестью и заплясал на оставшихся перекрытиях так, что я чуть было не свалился с него в бушующий океан. Однако мостик выдержал мой вес. Пока я медленно пробирался по мосту, хватаясь руками за стойки поручней, заржавленный канат встречал мои шаги душераздирающим визгом и ржанием. Без поручней пройти по мосту было бы крайне рискованно, особенно когда доски пола заходили ходуном и мост сильно накренился. Мне пришлось хвататься обеими руками, и когда я наконец перебрался через мостик, раненое предплечье снова начало кровоточить.

Я поспешил подняться на холм, пока меня кто-нибудь не увидел. Только спрятавшись в подлеске, решил остановиться. Я оглянулся на океан, бушующий в ущелье, и на близлежащую местность Блэкстоуна, насколько ее было видно сквозь вьюгу. Преследователей я не заметил, чему был очень доволен, поскольку в худшем случае мне бы пришлось разрушить мост, а это не так уж и легко.

Я снял рабочую робу, а затем кое-как стянул с себя и куртку. Я потерял много крови.

Мне понадобилось больше часа, чтобы пройти четыре километра. Солнце изредка прорывалось сквозь тучи и дарило свои лучи верхушкам деревьев. Наконец я вышел на дорогу, освещенную лучами солнца. Для меня она казалась чуть ли не автомагистралью с зонами отдыха, сувенирными магазинами и развязками дорог. Хотя на самом деле это была обыкновенная грунтовая дорога, или, как она называется в Шотландии, «дорога № 1»: через каждые двести метров кювет засыпан, чтобы разъехаться встречному транспорту.

Еще издали я увидел двух солдат, сидящих на обочине дороги. Они укрылись камуфляжными накидками, с которых быстро скатывался снег. Сначала я подумал, что они дожидаются попутной машины, но потом заметил, что у них полное боевое снаряжение. В руках они держали автоматические винтовки JIIAI, а у одного из них была рация.

Они выключили рацию и спокойно сидели, дожидаясь, когда я к ним подойду. Я догадался, что обо мне уже сообщили по радио: в пятидесяти метрах от дороги я заметил другого солдата, держащего меня на прицеле своей снайперской винтовки. На обыкновенные учения это было явно не похоже.

– Подождите одну минутку, сэр. – Это был капрал десантных войск.

– А в чем дело?

– Сейчас сюда подъедут.

Мы стали ждать. Из-за соседнего холма показалась большая машина с буксируемым фургоном, названным в рекламных проспектах «удобной дачей на колесах». Это шикарное комфортабельное сооружение было округлой формы, кремового цвета, с пластиковой дверью и затемненными окнами. Как только я заметил огромные сверкающие фары, сразу догадался, кто это был. Но я не ожидал, что в кабине окажется еще и Шлегель. Доулиш нажал на тормоза и остановил машину около меня и солдат. Я услышал, как он сказал Шлегелю:

– …Я вам точно говорю: это настоящие гидравлические тормоза, приводятся в движение водой. Хотя должен признаться, что перед нашей поездкой пришлось залить метиловый спирт, чтобы вода не замерзла.

Шлегель кивнул, но не выразил никакого удивления. Было видно, что он и так уже успел убедиться, что тормоза у Доулиша были гидравлическими.

– Патрик, неужели это ты? – В этом был весь Доулиш. Его хлебом не корми, но дай повыпендриваться и попозировать, как генералу Монтгомери. – Ну как, ребята, дело движется?

– Они послали грузовик, сэр. Сказали, что в 11.30.

– Ну что же, тогда можно выпить чаю. Горячий сладкий чай! Что может быть лучше для парня в шоковом состоянии.

Я понял, что он подтрунивает надо мной, и разозлился:

– Я потерял много крови.

– Почему же потерял, – хмыкнул Доулиш, уставившись на мою руку, словно видел ее впервые. – Она ведь в твоем рукаве.

– Да? Ну, значит, я ошибся, – процедил я.

– Капрал, – сказал Доулиш, – не могли бы вы позвать сюда санитара? Скажите ему, чтобы принес пластырь и всякие там лекарства. – Он повернулся ко мне: – Пойдем в фургон. Это очень нужно для дела.

Он вылез из машины и проводил Шлегеля и меня в тесный салон фургона. Все в нем было белоснежным: и маленькие пластиковые светильники, и ситцевые покрывала на кушетках, и коктейльный бар под старину.

Я знал, что Доулиш имел склонность к самой отвратительной меблировке, какую только можно найти. Причем зачем-то пытался всех убедить, что каждую вещь отбирал лично сам. Он был своего рода садистом, а Шлегель, видимо, был нисколько не лучше.

– Нужно для какого дела? – спросил я.

Шлегель улыбнулся вместо приветствия и промолчал. Он сел на край кушетки и закурил одну из своих любимых коротких сигар. Доулиш подошел к плите и зажег газ. Он взял маленький походный чайник и продемонстрировал выдвижную ручку.

– Выдвижная ручка! Кто-то ведь додумался до этого!

– Обычная вещь, только и всего, – бросил Шлегель. Доулиш назидательно поднял палец.

– В Америке – да! – сказал он. Поставив чайник на огонь, повернулся ко мне: – Этого дела. Нужно для этого дела. Мы следили за тобой с помощью локатора. Мы не были уверены, что это был ты, но мы надеялись.

– Там на юге есть подводная лодка, – сказал я и с завистью втянул в себя дым от сигары Шлегеля, хотя не курил уже несколько месяцев.

Доулиш тут же уцепился за фразу.

– Так-так. Значит, заваруха уже начинается. Мы как раз недавно засекли ее на локаторе ПЛО корабля «Викинг». Сейчас она движется в южном направлении. Что, подлодка кого-нибудь подобрала?

Я не ответил.

Доулиш продолжал:

– Мы решили войти в игру. Но очень осторожно. В случае чего – мы потеряли здесь баллистическую ракету с ядерной боеголовкой. Ну как, звучит правдоподобно?

– Вполне, – ответил я.

Доулиш повернулся к Шлегелю:

– Ну, если он считает это правдоподобным, значит, легенда пойдет. Я лично тоже так думаю.

– Но вам придется пробираться через разбитый мост, – предупредил я. – Вы на нем можете потерять несколько солдат.

– Ни одного, – бросил Доулиш.

– Каким образом? – поинтересовался я.

– Мостоукладчик «центурион» перекроет ущелье за одну минуту, как мне сказал офицер инженерных войск. По мосту запросто пройдут «лэндроверы».

– И чайный фургон, – добавил Шлегель не без сарказма.

– Да, и обоз торгово-хозяйственной службы тоже, – сказал Доулиш.

– Без помпезности, естественно, ракетную боеголовку искать никак нельзя, – добавил я.

– Мне не нравятся русские, которые высаживаются с подлодок, – бросил Доулиш. – Поэтому не намерен сидеть сложа руки.

Я знал, что все касающееся подводных лодок зажигало Доулиша, и он кидался в бой. Главные усилия русских и большая часть их успехов в шпионаже за последнее десятилетие зависели от подводного вооружения.

– Вы совершенно правы, – сказал Шлегель. Я понял (хотя начал догадываться гораздо раньше), что Шлегель работает на какой-то трансатлантический филиал службы безопасности.

– Что это за люди вместе с Толивером? – спросил я. – Они работают здесь официально?

Шлегель и Доулиш хмыкнули с досады, и я догадался, что наступил на больное место.

Доулиш сказал:

– Член парламента может сначала пожурить министра внутренних дел или министра иностранных дел, пошлепать их по задницам, а потом пойти с ними и выпить на брудершафт. А я все буду ждать назначения, которое должен получить еще на прошлой неделе. Толивер отвлек старика этим делом с Ремозивой, и никто моих предостережений даже слушать не захотел.

Чайник вскипел, и Доулиш заварил чай. Когда я работал на него, Доулиш держал в кулаке всех членов парламента. А если кто из них пытался выразить свои амбиции по отношению к спецслужбам, то он после этого не мог продержаться и до следующей ежемесячной конференции. Но, видимо, времена парламентского могущества Доулиша уже прошли.

– Они сказали, что человек, высадившийся на берег, – посланник Ремозивы, – продолжал я.

– А поконкретней?

– Он, возможно, один из лучших друзей Либерэйса, насколько я могу судить. Но я не знаю заместителей и помощников Ремовизы.

– А что из себя представляет этот русский? – спросил Шлегель. Лучи солнца проникли сквозь окно и осветили его спину. В солнечных бликах дым от сигары превратился в огромное серебряное облако, в котором его улыбающаяся физиономия была похожа на неизвестную доселе планету.

– Крепкого телосложения, блондин, коротко подстрижен, очки в металлической оправе. Обменялся несколькими фразами на польском языке с типом, называющим себя Вилером. Но если предположить, с кем мы будем иметь дело, то я бы сказал – с одним из балтийских государств.

– Мне это ничего не говорит, – ответил Доулиш.

– Мне тоже, – добавил Шлегель.

– Вроде бы он меня знает, если верить вашему Мэйсону или Саракену. Кстати, я ему там крепко вмазал. Мне очень жаль, но у меня не было другого выхода.

– Бедняга Мэйсон, – бросил Доулиш, не выразив никаких эмоций. Он посмотрел мне прямо в глаза, но даже не удосужился извиниться за то, что он мне наврал про Мэйсона, будто бы его обвинили в торговле секретными сведениями. Он налил в пять чашек заварку и добавил кипятка, потом протянул по чашке нам со Шлегелем, открыл окно и, подозвав солдат, отдал им оставшиеся чашки.

– Короче говоря, этот человек – посланник Ремовизы, – подвел итог Доулиш. – Ну и что дальше? Они тебе сказали?

– Вы что, думаете, это всерьез? – удивился я.

– Бывают и более странные вещи.

– В такой жалкой компании авантюристов типа той?

– С посторонней помощью – вполне, – ответил Доулиш. Шлегель смотрел на него с нескрываемым интересом.

– Да уж помощник найдется, – раздраженно сказал я. – Они говорили об изменении курса одной ядерной подводной лодки, чтобы она могла забрать его в Баренцевом море. Так что эту постороннюю помощь трудно не заметить.

Доулиш отхлебнул чай, посмотрел на меня и спросил:

– Значит, ты считаешь, что мы должны насесть на Толивера? Судя по всему, тебе не нравится идея послать подлодку к месту встречи?

– Ядерная подлодка стоит кучу денег, – ответил я.

– И ты думаешь, что они ее могут потопить? Ну что же, все может быть. Но они и без этого шанса могут засечь подлодки и потопить их, если уж им так приспичит.

– Арктика – место спокойное, – сказал я.

– Они могут засечь подлодки и в других спокойных местах, – возразил Доулиш.

– А мы можем засечь их подлодки, – запальчиво буркнул Шлегель. – И не стоит об этом забывать.

– Совершенно верно, – примирительно согласился Доулиш. – И в итоге получится то, что называется войной, не правда ли? Нет, они, конечно, не рискнут пойти на такой конфликт, который приведет к войне.

– Вы наладили тесный контакт с адмиралом? – поинтересовался я.

– Толивер. Толивер установил контакт. В составе делегации в Ленинград. Естественно, только после полного согласования операции наверху.

Я кивнул. В это можно поверить. Если все пойдет неудачно, Толивер станет козлом отпущения: они сделают из него отбивную и скормят русским мелкими кусочками.

– Так что ты об этом думаешь? – это был вопрос Шлегеля.

Я вперил в него долгий взгляд, но ничего не ответил. Но потом все же сказал:

– Они говорили так, будто у них уже есть договоренность. С британской подводной лодкой, как они сообщили. Толивер говорил о королевском флоте, будто о чартерной конторе, словно он сам фрахтует корабли, какие захочет.

Доулиш сказал:

– Если мы вмешиваемся в игру, то это будет американская подводная лодка. – Он посмотрел на Шлегеля. – Пока мы не будем совершенно точно знать, кто стоит за Толивером, будет безопаснее использовать американскую подводную лодку.

– Угу, – ответил я. Черт возьми, с чего бы это две большие шишки решили советоваться со мной в принятии решения, да еще такого уровня? Но тут заговорил Шлегель, который словно прочитал мои мысли.

– Совета нам спрашивать не у кого, – сказал он. – Об этом деле и нашей поездке сюда знаю я, ты и еще этот Фоксуэлл, понятно?

– Вот в чем дело! Ну, теперь до меня дошло, – ответил я.

– Мы решим все полюбовно, – бросил Доулиш. – Без приказов, а полюбовно, по-хорошему – по дружбе. Не правда ли, полковник?

– Да, сэр, – ответил Шлегель.

– Отлично, – сказал я. Видимо, их нисколько не волновало, что я могу умереть от потери крови. Им было важнее наговориться о своем деле. Мое предплечье продолжало кровоточить, и я все сильнее прижимал к себе руку, чтобы утихомирить боль. Единственное, что я хотел, – это поскорее увидеть санитара. Я не собирался выходить из игры как раненый герой.

– Да, пожалуй, пора вплотную заняться этим делом, – закончил разговор Доулиш. Он забрал у меня пустую чашку. – О господи, Патрик! Своей кровью ты закапал мне весь ковер.

– Не беспокойтесь, – ответил я, – видите? На этом великолепном узоре из колибри совсем ничего не заметно.

Глава 17

«Нейтральная окружающая обстановка. Она подразумевает нейтральные погодные условия, условия для радиообмена и гидролокации, температуру воды, которые остаются неизменными на протяжении всей военной игры. Такая обстановка не влияет на изменение процента чрезвычайных, происшествий (для ВВС, ВМС и торговых кораблей), на задержки в обеспечении материалами и в радиосвязи, а также на проведение глубинной разведки».

Словарь терминов. «Примечания для участников военных игр». Центр стратегических исследований. Лондон.

Неожиданный перезвон будильника был прерван в самом начале. На минуту воцарилась полная тишина. В темноте выделялись только четыре серых четырехугольника, немного различающихся по форме. По ним тихо шелестел дождь, от ветра дребезжала оконная рама.

Я услышал, как старик Макгрегор натянул свои старые башмаки и закашлялся, спускаясь по скрипящей лестнице. Я оделся. Одежда была влажной и пахла торфяным углем. Даже если плотно закрывать окно и дверь, все равно воздух был таким холодным, что изо рта шел пар, и я кутался во все, что у меня было.

В углу гостиной старый Макгрегор сидел на корточках перед маленькой дверцей печки и колдовал над огнем.

– Растопку, – бросил он через плечо, словно хирург, не отрывая взгляда от своей работы, срочно потребовавший скальпель. – Дай же сухую растопку, она в коробке под раковиной.

Хворост был сухим, или настолько сухим, насколько это возможно на Боннете. Макгрегор взял книгу Агаты Кристи в мягкой обложке, которую я оставил в кресле, и, оторвав от нее несколько страниц, бросил их в огонь. Я еще раньше заметил, что и другие страницы из этой книжки уже были пожертвованы на тот же алтарь. Теперь я, наверное, никогда не узнаю, припрет ли к стенке этого архиепископа мисс Марпл.

Макгрегор увлеченно дул на слабое пламя. Скорей всего алкогольный перегар воодушевил огонек, от чего он загорелся ярче и перекинулся на хворост. На печку Макгрегор поставил чайник.

– Дай-ка посмотреть руку, – сказал он. Это стало своеобразным ритуалом. Он с осторожностью разбинтовал повязку и резко оторвал тампон от раны так, что я даже вскрикнул от боли. – Ну, вот уже и все, – сказал Макгрегор. Он всегда так говорил. – Послушай, все отлично заживет. – Он прочистил рану спиртом и сказал: – Теперь достаточно пластыря. Повязка тебе больше ни к чему.

Чайник начал гудеть.

Он прилепил пластырь и с такой же осторожностью занялся моей небольшой раной в боку. Затем прилепил пластырь и на эту рану, отступил назад и стал любоваться своей работой, пока я ёжился от холода.

– Сейчас чаем согреешься, – сказал он.

Хмурый рассвет просачивался сквозь окно, во дворе птицы начали каркать и спорить между собой – петь им было не о чем.

– Посиди сегодня дома, – сказал Макгрегор, – если не хочешь, чтобы раны опять открылись. – Он налил две чашки крепкого чаю и надел на чайник стеганый чехол, изъеденный молью. Пробив ножом дырки в банке с молоком, двинул ее ко мне через весь стол. Я пощупал рану на предплечье.

– Что, чешется? – спросил Макгрегор. – Это хорошо. Тебе нужно побыть сегодня дома. И почитать. Ты мне сегодня не понадобишься. – Он улыбнулся, отхлебнул чаю и достал все оставшиеся книжные ресурсы: «Садоводу-любителю о кустарниках», «Под флагом Претории», том третий, и еще три книжки Агаты Кристи в мягких обложках, отчасти использованных для растопки печки.

Он разложил передо мной книги, добавил чаю в мою чашку и подбросил в огонь торфяные брикеты.

– Твои друзья приедут сегодня или завтра, – сказал он.

– Они тебе говорили, когда мы уедем отсюда?

– Вот у них и спроси, – бросил он. Макгрегор был явно не из болтливых.

Почти все утро он провел в сарае, где разобрал свою бензопилу на части и разложил их на бетонном полу. Несколько раз он собирал все части вместе. Много раз пытался завести пилу, но мотор только проворачивался и не заводился. Несколько раз он ругался, но все же не бросал свое дело до полудня. Потом он ввалился в гостиную и упал в замызганное кожаное кресло, в которое я никогда не садился, осознав, что это его любимое место.

– Бр-р! – буркнул Макгрегор. Я уже догадался, что так он всегда выражает свое недовольство холодом. Я начал ворошить угли в печке.

– Твоя овсянка готова, – сказал он. Макгрегор называл овсянкой любую пищу. Таким образом он выражал презрение к англичанам и к их национальному блюду.

– Вкусно пахнет.

– Что, ехидничаешь? А мне наплевать на твою лондонскую иронию, – ответил Макгрегор. – А если тебе не нравится суп, можешь катиться в сарай и повозиться с этой чертовой пилой. – Он потер руки и начал растирать красные окоченевшие пальцы, чтобы в них прилила кровь. – Бр-р! – снова буркнул он. Позади него было окошко, глубоко сидящее в толстой каменной стене. Оно было наполовину закрыто двумя засыхающими в горшках бегониями. Через это оконце можно было разглядеть только далекие заснеженные вершины, освещаемые солнцем. Если, конечно, дым из трубы не заволакивал весь двор или, что еще хуже, не проникал в гостиную. Макгрегор закашлялся.

– Нужно поставить на крышу новый козырек, – прокряхтел он. – Восточный ветер задувает под карниз и поднимает шифер.

Он проследил за моим взглядом в окно.

– Это, должно быть, машина из Лондона, – заключил он.

– Откуда ты знаешь?

– Здешние люди ездят на грузовиках или фургонах. Мы не очень-то любим легковые машины. Но если дело доходит до легковушки, то мы берем что-нибудь с повышенной проходимостью, чтобы можно было ездить зимой по горным дорогам. А такие пижонские машины, как в Лондоне, мы не покупаем.

Сначала я думал, что машина свернет с дороги, поедет через селение и вдоль побережья. Но машина прошла дальше по шоссе. Дорога извивалась по холмам на другой стороне равнины, поэтому можно было наблюдать, как машина кружит по дороге еще три-четыре километра.

– Они поехали обедать, – сказал Макгрегор.

– Или по крайней мере выпить, – добавил я.

Я знал, что последние километры пути будут самыми изнурительными. Дорога была плохой в любое время года. Но сейчас, когда ямы на дороге занесены снегом, водителю придется ехать очень осторожно. После такой поездки всегда хочется выпить и посидеть около камина.

– Смотри-ка, в столовой тоже огонь разгорелся, – сказал Макгрегор. Нужно было постоянно следить, горит ли огонь в обеих комнатах, иначе можно было быстро выстудить дом. Пока Макгрегор в столовой грел свои ноги около масляного калорифера, воздух в спальне остывал так, что дух захватывало. Я запрятал книжку Агаты Кристи за настольные часы.

Машина свернула на песчаную дорожку. Это была дорогая спортивная модель «астон» фирмы «Дэйвид Браун», синего цвета и такого же цвета обивкой. Но «астон» был покрыт густой пылью и забрызган грязным снегом. Лобовое стекло было запыленным, за исключением двух широких темных глаз, отчищенных дворниками. Как только дверь машины открылась, я узнал водителя. Это был Ферди Фоксуэлл, одетый в свое знаменитое пальто «импрессарио». Каракулевый воротник пальто был поднят до ушей и застегнут, а на голове Ферди криво сидела дурацкая меховая шапка.

Я вышел ему навстречу.

– Ферди! Мы что, уезжаем?

– Нет. Завтра. Шлегель тоже приедет. Но я подумал, что на этой машине я его опережу. Так что у нас есть еще время поболтать.

– Отличная машина, Ферди, – сказал я.

– Купил себе в подарок на Рождество, – ответил он. – Ты не одобряешь?

Машина стоила гораздо больше, чем мой отец мог заработать за десять лет самоотверженной службы на железной дороге. Впрочем, если бы Ферди купил даже маленький «форд», это тоже было бы не по карману моему отцу.

– Транжирь деньги, Ферди. Чего уж там. Будешь первым парнем на деревне, да еще с дорогой тачкой.

Он застенчиво улыбнулся, а я его понял. Я уже достаточно насмотрелся на своем веку, чтобы понять его гордость. Владельцы дорогих ресторанов, преуспевающие модные ювелиры или директора заводов, выпускающих спортивные машины ручной сборки, вряд ли могли гордиться такой покупкой, сидя на пляже где-нибудь на Бермудах. Это была мечта людей среднего достатка, предпочитающих питаться консервированным горошком, свежемороженной рыбой, пить газировку и желающих казаться богаче, чем на самом деле.

Ферди понюхал стряпню Макгрегора.

– Что это, черт возьми, за варево вы тут готовите? Макгрегор, старый шотландский черт, ну-ка признавайся!

– Тебе, толстяк, сегодня посчастливится отведать шотландский ливер в рубце, – ответил Макгрегор.

– Когда-нибудь и тебе удастся попробовать настоящий ливер в рубце, – парировал Ферди, – если тебя кто-нибудь побалует на старости лет.

– Тот рецепт, который ты имеешь в виду, – дерьмо и больше ничего. Чтобы и духу не было всей этой гадости в моем доме! – распалился Макгрегор.

– Тебе не мешало бы в две мерки солода добавлять стакан домашнего имбирного вина, – сказал Ферди.

– А лучше даже два, – уточнил я.

– Самое лучшее имбирное вино из тех, которые я пробовал, – сказал Ферди и улыбнулся мне.

Макгрегор пропустил мимо ушей идею добавлять что-либо в его драгоценный солод, но он почувствовал беспокойство после такого комплимента его имбирному вину. Он неохотно наполнил бокалы еще раз, словно ожидая, что вино нам уже успеет разонравиться и наливать больше не придется.

– А полковник-то приедет?

– Приедет новый полковник. Вот так, дружище Макгрегор.

Это уже было официальное объявление, что мы работаем на одного и того же начальника. А Макгрегор даже и не подозревал об этом, хотя ему могли сообщить, когда меня привезли сюда.

Ветер стал дуть в другую сторону. Он уже не задувал дым во двор, но в радиоприемнике начались слабые помехи. Они возникали на тех волнах, на которых прослушивалось радио Би-би-си.

– Мне нужно приготовить бензопилу наутро, – дипломатично заявил Макгрегор, догадавшись, что содержание документов в «дипломате» Ферди касалось только меня.

Ферди всегда был энергичным и прилежным, как школьный отличник, что меня постоянно удивляло. Он привез с собой все инструкции, коды, таблицы радиообмена с датами вхождения в радиосвязь. Как бы он сам ни жаловался, как бы к нему ни относились другие, Ферди считал себя олицетворением надежности и старался сохранить о себе собственное мнение.

Он быстро листал бумаги.

– Я подозреваю, что Шлегель специально запрятал тебя сюда: он не хочет, чтобы мы переговорили. – Он сказал это словно между делом, уделяя излишнее внимание написанному в бумагах.

Это было что-то вроде девичьей обиды, если можно так сказать о Ферди, не портя о нем вашего представления.

– Нет, – ответил я.

– Он меня ненавидит, – возразил Ферди.

– Ты постоянно говоришь об этом.

– Я постоянно говорю об этом, потому что так оно и есть.

– Хорошее доказательство, – усмехнулся я.

– Я имел в виду, ты сам видишь, что это так. Ведь правда?

Он, видимо, сказал это из желания поспорить.

– Черт возьми, Ферди! Да откуда я знаю?

– И тебе наплевать.

– И мне наплевать, Ферди. Совершенно верно.

– Я с самого начала был против американцев, которые хотят подчинить себе Центр. – Он помолчал. Я не ответил. Тогда он продолжал: – А ты – нет, насколько я понимаю.

– Я просто не уверен, будет ли Центр и дальше работать, если американцы не вдохнут в него жизнь.

– А что, разве ты не видишь, что происходит? Когда мы в последний раз готовили исторический анализ?

– Ты сам знаешь, Ферди. Мы с тобой участвовали в конвое РК-17. Это было в сентябре. До этого мы разрабатывали военные игры по обеспечению горючим в ходе этой «битвы за Англию». Ты еще их описывал в журнале. Я думал, тебе нравилось, чем мы занимались.

– Этим – да, – ответил Ферди, не в силах скрыть раздражение. – Да, мне нравились те исторические игры, которые проводят из месяца в месяц, задействуя весь персонал, компьютерное время и все остальное. А не та дребедень, которую на нас навалили. И мне совершенно не нравится то, что мы строчим примечания и записки к такому старью, которое словно из гробниц выкопали.

– Ну, ты же знаешь: кто платит…

– Тот заказывает музыку. Но у меня эта музыка уже в печенках сидит. Именно поэтому я первый решил Толиверу открыть на все глаза.

– На что именно?

– Ну, когда они начали разрабатывать подводные лодки наблюдения…

– Так ты имеешь в виду… – я запнулся, обдумывая сказанное Ферди. – Ты имеешь в виду, что передавал Толиверу обратно все секретные материалы?

– Он ведь крупная фигура в разведке.

– Боже мой, Ферди! Даже если бы он был самой крупной шишкой, он-то какое отношение имеет к этому?

Ферди прикусил нижнюю губу.

– Я просто хотел быть в полной уверенности, что наши люди об этом тоже знают.

– Они знают, Ферди. У нас персонал собран изо всех служб и родов войск. Так что они-то знают. Но какая польза от того, что ты все передавал Толиверу?

– Ты считаешь, что я поступил неправильно?

– Неужели ты настолько глуп, Ферди?

– Чтобы подвести Шлегеля? – зло спросил Ферди. Он зачесал назад упавшие на лоб волосы. – Ты это имеешь в виду?

– А как они… – я запнулся.

– Что? Ну? – спросил Ферди.

– Хорошо. Почему ты так уверен, что Толивер не работает на русских? Или на американцев? Откуда ты знаешь? Ну-ка, подумай хорошенько.

Ферди мертвенно побледнел. Он несколько раз механически пригладил рукой волосы.

– Ты в это сам не веришь, – сказал он.

– Я спрашиваю тебя, – настаивал я.

– Тебе никогда не нравился Толивер. Я знаю – никогда.

– И поэтому он удостоился получения от тебя ежемесячного анализа?

Ферди вскипел от ярости. Он нервно раздернул занавески, чтобы в комнате было больше света, схватил мою книжку Агаты Кристи и прочитал пару строк.

– Ты что, это читаешь? – спросил он. Я кивнул. Он поставил книжку обратно на каминную полку, за разбитым кувшином, в котором Макгрегор хранил неоплаченные счета.

– Жаль, что я с тобой не говорил об этом раньше, Патрик, – сказал Ферди. – Я хотел. Сколько раз я собирался поговорить с тобой. – Голубой кувшин благополучно стоял на каминной полке, но Ферди отодвинул его вплотную к зеркалу, словно кувшин сам мог спрыгнуть в огонь и разбиться на тысячи кусочков, только чтобы досадить и напугать Ферди. Он улыбнулся мне: – Ты же знаешь, Патрик. Мне всегда очень трудно и неудобно, когда приходится оправдываться и объясняться перед публикой.

– Ну что же, спасибо, Ферди, – ответил я, не особенно стараясь скрыть свое раздражение.

– Не обижайся.

– Да я и не обижаюсь. Но если ты считаешь, что это всего лишь объяснения перед публикой…

– Да я не имел в виду именно публичные объяснения.

– Ну хорошо.

– Как ты думаешь, старый Макгрегор даст нам чаю?

– Не надо уходить от темы. Сейчас сюда приедет Шлегель.

– Да уж он-то гонит сюда, как только может. Он в лепешку расшибется, лишь бы мы вместе не стали работать против него.

– Да, или каждый из нас по отдельности.

– Не будь одиозным, Патрик! Я не могу тебе помочь. Я думаю, эти люди постараются добраться и до нас, ты же знаешь.

– На что ты намекаешь?

– Ну, например, это правда, что ты этого человека видел раньше? – Он достал из своего «дипломата» с документами большой конверт, оттуда вытащил фотографию. Затем он передал ее мне.