Текст книги "Рассказ о шпионе"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Этим вечером, сидя за низким обеденным столом и наблюдая, как Толивер режет отварную свинину тончайшими слоями и раскладывает их на подносе, мы ожидали особого гостя. Им оказался человек крепкого телосложения, лет около сорока пяти: суровое лицо, коротко подстриженные русые седеющие волосы. Он носил очки в металлической оправе, а его резкий акцент был последним штрихом к карикатуре на какого-нибудь немецкого генерала времен II мировой войны. Английским языком он владел только на уровне разговорника. Нам его представили за рюмкой розового джина перед ужином как мистера Эриксона. Но, насколько я мог судить, его родина находилась гораздо восточнее той, где живут люди с такими фамилиями. На нем был синий габардиновый костюм, причем его фасон полностью подтвердил мои подозрения.

Появление Эриксона не обсуждалось: ведь в офицерской компании не было принято лезть с вопросами, если этого не хотел Толивер. Разговоров за столом было мало; незнакомец в основном молчал, если не считать нескольких слов благодарности за приглашение Толивера выйти завтра в море на рыбалку.

– Вы хорошо прогулялись? – спросил Вилер.

– До самых рифов.

– Оттуда все видно как на ладони, – сказал Толивер.

– Только руки мерзнут, – ответил я.

– Иногда там погибают наши овцы, – сказал Вилер и одарил меня мерзкой улыбкой.

Эриксон взял у Мэйсона графин с портвейном, вытащил пробку и понюхал ее. Все сидящие за столом выжидательно смотрели на него. Эриксон неодобрительно скривился и, вместо того чтобы налить себе, налил вина в мою рюмку. Я кивнул в знак благодарности и тоже понюхал содержимое, прежде чем сделать глоток. Но то, что я почувствовал, был не аромат портвейна. Это был навязчивый, ни с чем не сравнимый запах, который исходит от атомного реактора или от газопромывателя, который на атомной подводной лодке очищает воздух от углекислого газа перед его последующим использованием. Это был запах, который увязывается за вами домой, который сидит у вас в коже и в печенках еще несколько дней, но остается навсегда в вашей одежде, постоянно вызывая воспоминания об этой огромной плавающей бутылке с джинном.

Но на мне не было той униформы, в которой я ходил в походы на атомных подводных лодках. Я взглянул на Эриксона. Маленькое суденышко, которое я видел сегодня, плыло с запада – из Атлантического океана, а не со стороны Шотландии. Значит, судно привезло сюда этого неразговорчивого восточноевропейца, пахнущего атомной подводной лодкой.

Толивер рассказывал анекдот о приятеле телевизионного продюсера, снимавшего документальный фильм о сельской нищете. Я услышал только конец анекдота:

– …Что вы, сэр! Какой там голод! Мы всегда можем найти несколько перепелиных яиц!

– Ха-ха-ха! – Мэйсон захохотал громче всех, посматривая на меня и как бы приглашая присоединиться к его веселью.

– Есть похожая история про одних лопухов, которые сказали, что им не нравится джем, потому что пахнет рыбой, – сказал Вилер.

– Знаете этот анекдот?

– Знаем-знаем, – ответил Толивер.

– Это они про икру, – добавил Вилер, пытаясь передать по крайней мере соль анекдота.

– Отличный анекдот! – воскликнул Мэйсон. – Икра! Джем, который пахнет рыбой. Здорово, командир.

– Мясо сегодня привезли, а горючее – нет, – сказал Толивер.

– Чья очередь принести новый газовый баллон? – спросил один из присутствующих, и все сразу рассмеялись. Казалось, что все действуют по какому-то сценарию, которого у меня самого не было.

Я пригубил свой портвейн и стал вглядываться в мистера Эриксона. Что-то необычное было в его манерах; я не мог сразу понять, что именно было необычного в том, как он смеялся над шутками, принимал сигару с вежливым кивком головы, переглядывался с другими присутствующими или пристально и уверенно смотрел на них за ужином. Я достал спички, чиркнул одной и дал ему прикурить сигару. Он пробормотал слова благодарности и, усиленно раскуривая сигару, повернулся в своем кресле. Я подозревал, что он сел в кресло не напротив, а около меня из-за опасения, что я узнаю его в лицо. Теперь я был почти уверен, что он высадился с подлодки – русской подводной лодки.

– Пока лодка не доставит нам горючее, придется экономить на генераторе, – сказал Толивер. Он поднялся со своего места и наполнил маслом одну из ламп. – Масла тоже много уходит. – Он зажег лампу и осторожно отрегулировал фитиль.

– Так что, ребята, бриться придется с холодной водой, – сказал Вилер, – если, конечно, не найдется доброволец вскипятить несколько чайников воды перед подъемом.

– Можете на меня положиться, сэр. – Конечно, это был Мэйсон, готовый наводить свой лоск до одурения.

– Давай-давай, Мэйсон, – ответил командир Вилер, – это тебе вместо зарядки.

Мало того, что они создали узкую, исключительно мужскую компанию; они старались возродить порядки, которые давно существовали в их понимании. Атмосфера «стариков и новичков», которую я здесь почувствовал, видимо, без изменения перекочевала сюда из старых английских фильмов про войну.

– Давай-давай, Мэйсон, – сказал я, и все уставились на меня. Наверное, им не понравился тон, каким я это сказал.

Тишина в доме, загадочность появления еды и напитков, которые возникали здесь как будто без человеческой помощи, были частицами главной тайны, которую эти люди называли «клубом». Несмотря на грандиозность самого дома и на изящность сильно потертых персидских ковров и обитых дверей, все равно можно было найти подтверждение того, что дом знал и менее спартанские времена. Кожаные диваны, ковры на лестнице и в коридорах были подшиты серой парусиновой ниткой, однообразными стежками, которые у моряков называются «собачьими зубами». Забавные округлые ямки, протертые в плитах пятой неисчислимых лет, были небрежно замазаны бетоном. В спальных комнатах было холодно и сыро, несмотря на дешевые электрокамины, которые вспыхивали в полный накал, только когда заводился генератор, и потухали снова. В доме не чувствовалось женской руки: не было ни цветов, ни подушечек, ни домашних животных, ни душистого мыла и фактически ни одной картины или орнамента.

Я не был пленником в этом доме. Мне об этом говорили уже несколько раз. Мне просто следовало дожидаться возвращения самолета. Я уже убедился, что каждый раз мое желание взять единственный велосипед или прогуляться в восточном направлении всегда встречалось вежливой улыбкой и разными отговорками, исключающими эту возможность. Поэтому я перестал приставать с подобными вопросами. Я разыгрывал из себя довольного, здорового и покладистого человека, которому нравится играть в секретных агентов в холодном шотландском замке, но который по случайности оказался любителем приятных долгих прогулок. Они все отлично поняли: они ведь тоже оказались любителями долгих прогулок.

Глава 16

«Отступление перед вероятными боевыми действиями возможно для сухопутных сил только с целыми фланговыми подразделениями. Отступление перед вероятными боевыми действиями возможно для всех морских подразделений в любое время и в любой ситуации».

Правила ведения военных игр. Центр стратегических исследований. Лондон.

Мне предоставили тесные комнатушки – почти круглые по площади, на самом верху северной башни. Надо мной была только конусообразная крыша, где бесконечно журчала и переливалась вода в водосборном резервуаре. На рассвете я услышал настойчивый стук Мэйсона в дверь ванной комнаты.

– Горячая вода! – крикнул он.

– Оставь ее там.

– Мне нужен чайник для других.

За окном светало, но были видны звезды. Я вздохнул и спустился по железной лестнице в ванную комнату. Несколько раз щелкнув выключателем, я убедился, что электричества не было. Мэйсон снова постучал в дверь.

– Входи, – сказал я. Во дворе залаяла собака.

Света, проникающего сквозь узкое застекленное окно, оказалось достаточно, чтобы заметить белый прямоугольник на полу перед дверью. Я поднял его. Мэйсон постучал снова, и я, открывая дверь, бросил сложенный лист бумаги в умывальник.

– Зачем закрывать двери? – проворчал Мэйсон. Его манера выражала всю снисходительность человека, который вкалывал, пока другие спали. – Чего ты боишься?

– Привидений, – ответил я.

– Где их тут найдешь? – спросил Мэйсон и, прежде чем я успел ответить, вылил горячую воду в умывальный таз.

– Спасибо.

– Если понадобится еще, то придется спуститься в кухню. А холодная вода и здесь есть. – Он открыл кран, чтобы продемонстрировать мне, что из себя представляет холодная вода, и закрыл кран снова. На Мэйсона это было похоже. Он повертел головой по сторонам, недовольный беспорядком в ванной. Толивер сложил свой бритвенный прибор, пижаму, рубашки и нижнее белье в шкаф, однако теперь его вещи лежали по всей комнате. Мэйсон фыркнул. На секунду его взгляд задержался на сложенном листе бумаги. Однако он ничего не сказал.

Когда Мэйсон ушел, я снова закрыл дверь и развернул лист бумаги. На первый взгляд, это был листок, вырванный из школьного учебника. Письмо было отпечатано на машинке, на которой давно требовалось заменить ленту. В некоторых местах слова были едва пропечатаны:

«Вы доставляете беспокойство нашему новому другу. Мне не нужно Вам объяснять, что это посланник Ремозивы, но он настаивает, чтобы никем об этом не упоминалось. Поэтому в последний вечер было много загадок. Вы его встречали раньше? Похоже, что Вы некоторое время работали на нас (может быть, в конце пятидесятых годов?) Он предполагает – на конференции.

Возможно, кто-то рассказал старику об этом. Вряд ли ему это понравилось. Я не могу уйти отсюда, а звонить по нашему телефону очень рискованно. Но если Вы, как всегда, уйдете на свою долгую прогулку и сможете оторваться, Вы можете добраться до телефонной будки в деревне Крома. Вам только нужно сообщить им об Эриксоне, и что это подтверждает САРАКЕН. Если они передадут для меня какие-нибудь инструкции, дождитесь, когда мы все соберемся вместе, и спросите у Толивера или у Мэйсона, где Вы можете купить французских сигарет. Я предложу Вам пачку с тремя сигаретами. Таким образом Вы узнаете, кто я. Может быть, Вы посчитаете эти предосторожности излишними, но я знаю, что эти ребята и я следим друг за другом – и даже за Вами.

Мы все стали раздражительными, особенно когда прибыл Эриксон. Уходить Вам следует через огород за кухней, вдоль сарая и идти к югу от больших скал. Вам придется пропустить завтрак, я оставил для Вас бутерброды в старом парнике. Вы потом всегда сможете оправдаться тем, что вечером сделали себе бутерброды вместо завтрака. Держите путь на юг полуострова, там есть пешеходный мостик через ущелье Энджел Гэп. На вид мостик шаткий, но Вас он выдержит. Направляйтесь к коттеджу с проломленной крышей. От него Вы увидите мостик. Идти придется около четырех километров (с севера на юг). На этой дороге находится почта – первый дом с правой стороны дороги. Позади почты есть телефонная будка. Возьмите с собой несколько монет. Не останавливайтесь ни на минуту. Я не могу гарантировать, что за Вами не будут следить. Если Вы надеетесь, что их можно остановить, встав на их пути, то Вы очень ошибаетесь. Ради своего плана они готовы пойти на убийство. Они очень опасны. Сожгите мое письмо. Я постараюсь Вам помочь, если сегодня утром возникнут проблемы с Вашим уходом».

Я никак не мог вспомнить, где я мог видеть этого бритоголового русского. Но если он был из штаба русских ВМФ (из управления безопасности), то он наверняка мог присутствовать на любой из целой серии конференций по международной безопасности, в которых я сам принимал участие в пятидесятых годах. Если он был сотрудником Главного разведуправления – ГРУ, то шансов на наши случайные встречи было значительно больше. Но однажды я почувствовал, что сильно запахло жареным, и отошел от этого вида деятельности, несмотря на солидные гонорары.

Если советский Генеральный штаб заодно с конторой Толивера, то его сыщики получили оттуда дополнительную информацию и разнюхали про девушек. Если это так, то мое дело – труба.

Я прочитал письмо снова и разорвал его на мелкие кусочки. В таком уединенном сельском доме, как наш, спустить эти кусочки в унитаз было бы верхом неосторожности. Достаточно было открыть люк смотрового колодца между туалетом и очистным резервуаром, чтобы обнаружить их.

Я сжег письмо в раковине, пока умывался и брился. Однако на раковине остались пятна от сажи, которые не стирались мылом. Я начал бриться, когда вода уже остыла. Сказать, что это все мне не понравилось, было бы явным преуменьшением. Если бы они захотели свести со мной счеты, то это письмо, которое я должен уничтожить и которое предлагает мне пройтись по шаткому пешеходному мостику во время снежной вьюги, было бы отличной уловкой, чтобы обтяпать это дело.

Но врачи не могут пройти мимо жертв аварии, так же как и карманники мимо открытой сумочки. Полицейские не могут не заметить дверь со взломанным замком, а иезуиты – прегрешений. То есть каждый делает то, к чему призван. Так и меня продолжала терзать мысль об этом Эриксоне, высадившемся с подводной лодки. И она будет висеть на мне тяжким бременем, пока я не свяжусь со службой Доулиша по телефону через местный коммутатор. И я знал, что, даже размышляя об этом целое утро, я все равно решусь пойти к этому чертовому телефону на почте. Однако я пришел к мысли, что если Толивер еще не догадался взять под свой контроль и наблюдение и эту линию связи, то он бы оказался гораздо глупее, чем из себя строил.

Наверное, мне следовало выбросить из головы эту почту и эти бутерброды, или разработать совершенно другой план действий, но сколько я ни думал, лучшего плана придумать не мог.

Я спустился в холл. Это был мрачный зал, где на стенах висели охотничьи трофеи и чучела животных: головы львов, тигров, леопардов и гепардов смотрели со стен, оскалив зубы. Слоновья нога была искусно изогнута в виде подставки для тростей и зонтов. Здесь были и рыболовные снасти, и пистолетные ящики. Сначала я хотел вооружиться, но потом понял, что оружие мне будет мешать идти. Я удовлетворился тем, что позаимствовал одну рабочую куртку и шарф, и пошел по служебному коридору в чулан. Здесь пахло сырой шерстью и был слышен лай собак. Я прислушался к разговору людей за завтраком и, узнав голоса Толивера, Вилера и Мэйсона, дождался голоса Эриксона, прежде чем выйти из дома.

Началась вьюга, и это было очень кстати. Ветер гудел на задворках поместья и залеплял окна белыми хлопьями снега. Мне понадобятся часа два, чтобы добраться до ущелья Энджел Гэп. Может быть, даже побольше. Я застегнулся на все пуговицы. Южная часть полуострова была самой скалистой. Прогулочка намечалась что надо, если еще учесть возможность свалиться с обрыва во время вьюги. Другая береговая линия представляла собой множество глубоких оврагов, фиордов и болот – местность, в которой легко заблудиться такому туристу, как я. Зато для преследователей, отлично знающих эту местность, она не создаст никаких проблем.

Я не стал выходить в огород через кухню, потому что кто-нибудь мог следить за мной, спрятавшись за печку. Я пошел по коридору в бельевую комнату и оттуда вышел во двор. Используя сарай как укрытие, я прошел по тропинке между малиновыми кустами к высокой стене вокруг огорода. На углу сарая я остановился и огляделся вокруг. Ветер дул с бешеной силой, и сквозь летящие хлопья снега поместье уже казалось серым расплывчатым пятном.

Парник оказался вовсе не таким сооружением из алюминия и стекла, которое мы привыкли видеть на витринах магазинов для садоводов. Им оказалось древнее деревянное страшилище около двадцати метров длиной. Стекла парника были темно-серыми от грязи и пыли, через них ничего не было видно. Я толкнул дверь. Она со скрипом отворилась, и я сразу же увидел мои бутерброды на полке для горшков.

Здесь, видимо, произошла настоящая бойня: старые разбитые горшки для цветов, погибшие растения, и над всем этим – джунгли из паутины, в которой висели тысячи дохлых мух. Снаружи завывал ветер, налетая на оконные стекла и забивая снегом щели в рамах.

Я хотел было взять бутерброды, как вдруг внутри меня все похолодело: я почувствовал, что я здесь не один. Кто-то еще был в парнике. Кто-то старался стоять неестественно тихо.

– Мистер Армстронг! – услышал я насмешливый голос.

Фигура в грязно-белой накидке появилась из-за штабеля старых деревянных ящиков. Я повернулся, и мой взгляд наткнулся на дробовик, прижатый локтем, и только после этого встретился с глазами Сейры Шоу.

– Мисс Шоу.

– Жизнь полна неожиданностей, дорогой. Ты пришел за бутербродами? – Плечи ее накидки были совершенно сухими; значит, она ждала меня довольно давно.

– Да, – ответил я.

– Вчерашняя свинина и ломтик сыра.

– Я даже не предполагал, что ты здесь.

– Знаешь, в этой рабочей робе ты просто неотразим.

Усмешка вдруг застыла на ее лице; я повернулся и увидел, что кто-то выскочил во двор через кухонную дверь.

– Мэйсон, паршивец, наверное, видел меня, – бросила она.

Это был Мэйсон. Увертываясь от снежных вихрей, он бежал сюда во все свои короткие ножки. Сейра взялась левой рукой за цевье дробовика и подняла двустволку.

Мэйсон влетел в парник, словно хотел выбить дверь. В его руке была одна из моделей небольших пистолетов фирмы «Астра». Это была модель как нельзя кстати подходившая для Мэйсона: общим весом около четырехсот граммов и довольно малого размера, чтобы засунуть во внутренний верхний карман.

– А ты откуда взялся? – спросила Сейра. – Ты что, обнаружил здесь рождественское печенье? – рассмеялась она. Но вряд ли человек, видевший эту пушку в действии, захочет посмеяться в ее наставленный ствол. Если только какой-нибудь супермен из фильма. Но я – боже упаси, Мэйсон – тоже. Он направил пистолет на Сейру и схватил рукой за двустволку.

– Отдай ему ружье, – сказал я, – нечего из себя ковбоя строить.

Мэйсон забрал ружье и свободной рукой открыл затвор. Прижав к себе локтем двустволку, он вытащил из нее патроны, а ружье бросил на пол. Затем отфутболил дробовик под лавку с такой силой, будто намеревался переколотить цветочные горшки. Патроны он положил себе в карман. Разоружив Сейру, повернулся ко мне. Мэйсон быстро провел рукой по моим карманам, хотя знал, что я не вооружен: меня обыскали сразу же после приземления самолета.

– Отлично, – сказал он. – Теперь пошли обратно в дом. – Он ткнул своим пистолетом мне в плечо, и я поплелся вдоль лавки к двери, озираясь на цветочные полки в надежде найти подходящее оружие.

Мэйсон шел за мной вплотную. Как только мы выйдем из парника, он будет держать меня на гораздо большей дистанции, и мой шанс одолеть его будет упущен. Прием номер 1 рукопашного боя заключается в том, что человек, которого толкают дулом пистолета, может отбить в сторону ствол, прежде чем вооруженный противник нажмет на курок. Я замедлил шаги и дождался нового толчка дулом в спину. Я резко развернулся влево, рубанув по пистолету левой рукой, а правой – нанес не глядя удар в то место, где, по моим расчетам, должна находиться его голова. Но мой удар прошел вскользь, потому что Мэйсон успел отшатнуться назад, налетев своим локтем на стеклянную панель. Звон разбитого стекла, казалось, разнесся по всему двору. Я ударил его еще раз – он отлетел назад. Разбилась еще одна стеклянная панель. Я боялся даже оглянуться вокруг, не услышали ли нас остальные, сидящие за завтраком. Собаки во дворе начали неистово лаять.

Девушка отпрянула от нас, пока Мэйсон пытался снова завладеть оружием. Левой рукой я вцепился в его пистолет, а правой – в его руку. Но Мэйсон все еще держал палец на спусковом крючке. Выстрел оглушил нас. Я почувствовал горячую струю воздуха от пули, просвистевшей около моего уха и пробившей стеклянную крышу. Я изо всей силы ударил Мэйсона локтем в лицо. У него наверняка посыпались искры из глаз. Он не удержался и кубарем покатился по полу в кучу заржавленного садового инвентаря, пропахав своим носом.

Сейра тем временем уже подобрала дробовик.

«Умница», – отметил я про себя. Засунув пистолет в карман, я выскочил во двор навстречу вьюге. Тропинка была скользкой, и меня сразу занесло на грядки с капустой. В дальнем углу огорода около самой стены была собрана куча мусора. Она должна мне помочь перелезть через стену.

Я был уже на полпути к стене, как вдруг услышал глухой выстрел из ружья двенадцатого калибра и звон разбитого стекла, который, казалось, разнесся по всей округе.

Но не успели еще осыпаться последние осколки стекла, как прозвучал второй выстрел, который выбил еще одну порцию осколков из парника. Сейра попала в меня со второго выстрела. Я растянулся во весь свой рост на грядке с брюссельской капустой и почувствовал жгучую боль в предплечье и боку.

Видимо, еще большая часть заряда попала мне в зад. Несмотря на ранение в предплечье, я запросто мог бы установить новый мировой рекорд по бегу через огород с препятствиями и с бешеной скоростью вскарабкался на стену. Когда я упал вниз с другой стороны стены, третий выстрел скосил ветки над самым краем стены, которые дождем посыпались на меня. За поместьем земля была изрезана канавами и оврагами, но мои ноги не касались земли первые полкилометра. Я надеялся, что она не станет преодолевать стену, но, имея дело с такими женщинами, нельзя быть уверенным, что они на это не способны.

Пока достиг ручья, я пришел к выводу, что именно Мэйсон – а вовсе не девушка – был связником Доулиша и автором письма. Он специально прижал пистолет к моей спине, догадавшись, что я буду вырываться. Для него такой исход был бы лучшим вариантом, даже если ему самому придется потом оправдываться и выпутываться из создавшейся ситуации. Мне стало жаль его, но я был доволен, что ударил его по-настоящему. Теперь ему не нужно искать подтверждающих фактов для Толивера, они были у Мэйсона на лице. Должно быть, Сейра Шоу выследила его, когда он понес для меня бутерброды в парник. Потом она решила подождать и узнать, кто придет за ними и почему. Хорошо еще, если она не все раскрыла. Я осознал, что Мэйсон был прав, говоря, что они все очень опасны.

Из моего предплечья сочилась кровь, которая оставляла за мной следы. Я несколько раз менял направление движения, чтобы запутать преследователей. Я стянул с себя рабочую куртку, намотал шелковый шарф на окровавленную часть рукава и снова одел робу, просунув руки в рукава и таким образом сдавив повязку. Это было чертовски больно, но у меня не было времени сделать более надежную перевязку. Я надеялся, что давящая повязка остановит кровотечение. Чем больше расстояние от места выстрела, тем больше рассеивается заряд дробовика. Я уже был довольно далеко от Сейры и, видимо, получил только небольшую часть заряда. Моя одежда была прострелена, но кровотечение было легким. Эту мысль я внушал себе, спеша вперед.

Я показывал рекордное время, избегая торчащих валунов, на которых отвердевший снег превратился в скользкий лед. Но, прижимая болевшую руку, мне было трудно балансировать на ходу, поэтому дважды я падал, взвывая от боли и оставляя на снегу кровавые пятна. Несмотря на плохую видимость из-за снежной вьюги, я был уверен, что найду дорогу к большому утесу. Самое важное было прижаться к скале на тропинке и не соскользнуть вниз. Но во время вьюги это было гораздо сложнее. Я едва не прошел мимо группы елок – моего ориентира к камням, по которым можно перебраться через ручей. Когда я перешел через ручей, меня угораздило еще запутаться в терновнике и кустах, откуда я еле выбрался.

Такая вьюга меня вполне устраивала. Как только погода прояснится, меня сможет увидеть любой, кому захочется подняться на первую террасу утеса. А таких желающих, видимо, будет много. И даже очень много.

Тропинка наверх была опасной. Я по ней не ходил раньше, хотя видел ее сверху, с высоты птичьего полета, – места моего пикника на утесе. Тропинку было еле видно. До обе стороны тропинки торчали металлические метки. Это были обыкновенные жестяные прямоугольники, привинченные к заржавевшим колышкам. Краска с меток давно облезла и весь металл заржавел, но я не сомневался, что эти метки были сделаны военными. Есть что-то специфически однообразное в экипировке всех вооруженных сил – от танков до фонарей. Я спешил изо всех сил к заржавленным меткам, опасаясь, что снегопад скоро пройдет. Хмурые облака висели так низко, что можно было дотронуться до них рукой. Они клубились вокруг меня, обсыпая хлопьями снега, иногда вдруг открывая мне обзор на скалистое побережье, находящееся в тридцати метрах подо мной.

Не только метки, но и сама тропинка была разъедена водой. Я остановился на минутку, чтобы убедиться, что моя рука уже не кровоточит и не оставляет кровавых пятен на тропинке. Кровавого следа уже не было, но рукав набух, и в нем что-то переливалось. Значит, кровь не остановилась. Я ждал наступления такого состояния нечувствительности, которое, как утверждают врачи, наступает после ранения. Но судя по всему, это была лишь дурацкая отговорка эскулапов. Мой бок и плечо пульсировали и чертовски болели.

Я рассматривал тропинку, обозначенную метками. Она представляла собой всего-навсего самодельный выступ вдоль подветренной стороны крутого обрыва. В таком местечке я не бывал даже в кошмарных снах. Но впереди меня темнел спасительный подлесок, и я решился пойти по тропинке, стараясь прижиматься к стене обрыва и не смотреть в бездну, куда скатывались камни из-под ног.

Через триста метров эта адская тропинка неожиданно сузилась. Я старался быть предельно осторожным, проверяя ногой надежность каменистой тропинки, которая норовила осыпаться от малейшего прикосновения. Тропинка плавно огибала выступ скалы. Вскоре я достиг места, откуда был виден узкий залив подо мной. Сквозь мокрый снег я пытался разглядеть тропинку впереди себя. Я надеялся, что дальше она расширится, но меня ждала такая же узкая полоска. Участок стены над заливом был особенно опасным. Острый выступ скалы был похож на нос гигантского корабля, далеко выступающий над свирепым зеленым морем. Наклонная стена скалы нависла над тропинкой. Человеку нужно было бы согнуться в три погибели, чтобы пролезть под этим выступом. Стоя на тропинке прижавшись к стене и вглядываясь вперед сквозь снежные вихри, я пытался побороть свой страх и сомнения. Нет, нужно возвращаться. Надо вернуться к верховой тропе и попытаться пройти по верхней части скалы. Но, разглядывая рельеф этого выступа, я заметил большую связку шипов, болтающихся над обрывом. Люди, которые прокладывали эту тропинку, были, видимо, опытными скалолазами и работали со страховкой. Если они решили проложить тропинку в этом месте, а не по верхней части скалы, значит, здесь пройти все-таки легче.

Это место оказалось не таким уж страшным для прохода, как я себе представлял. Конечно, мне пришлось обеими руками ухватиться за выбоины и крепко обнять адский выступ, оставляя на нем пятна крови. Двигаясь, как краб, я перебрался по тропинке вперед.

Как говорится, когда небо с овчинку покажется, и черту будешь молиться. Но молиться мне захотелось и на следующем участке узкой тропинки, огибающей мыс. Распластавшись по леденящей каменной стене, я пытался выдержать бешеные порывы ветра, которые, казалось, старались расшатать и разрушить скалу. Этот же ветер поднимал огромные пенистые волны в океане, далеко выкатывающиеся на каменистый берег. Вновь и вновь ветер пытался оторвать меня от скалы и бросить в пучину, а я все стоял без движения в надежде, что ветер утихнет. Головокружение, насколько известно его жертвам, – это не столько страх перед падением, сколько атавистическое стремление летать, поэтому среди жертв головокружения так много авиаторов.

Я обогнул мыс и перевел дыхание, прежде чем разглядеть следующий залив и следующий мыс. Проклятье! Этот участок тропинки был завален. На первый взгляд казалось, что осыпался щебень. Но подозрительным было то, что камни как будто были подобраны по величине и цвету. Нависшие странными кучками на самом краю тропинки, они качались под натиском ветра, который вихрем взмывал вверх, поднимая облака снежинок и мелкой каменной пыли.

Застряв на этом смертельном краешке полуострова, я старался приободрить себя мыслью, что теперь меня никто не сможет увидеть на Блэкстоуне. Я оторвал руку от скалы и медленно поднес ее к глазам, чтобы посмотреть на часы. А что, если они собрали все свои силы и прочесывают вдоль и поперек эту часть полуострова? Меня начало трясти от холода, ужаса и нерешительности, хотя решать тут было нечего. Нужно было идти вперед, и чем скорей, тем лучше.

Тропинка расширилась. По ней уже можно было идти обычным шагом, если прижиматься плечом к скале. Если бы я знал, что за пятна покрывают скалу, словно сифилис бледное лицо. Даже находясь в трех метрах от того места, я бы все равно не догадался, что подстерегает меня за поворотом. Это могла бы быть какая-то страшная опасность, или взрыв, или, может быть, от моего приближения к этому месту скала вдруг разлетится на мелкие куски. Надо мной и вокруг меня висели серые капли: огромная колония морских птиц укрывалась от шторма. Они как молнии набросились на меня, хлопая своими огромными крыльями. Быстрые серые тени носились каруселью вокруг меня. Они обороняли свою скалу, которую давно заселили и куда каждый год прилетали гнездиться. Они атаковали меня, каркая, крича, царапая когтями и толкая меня своими гигантскими крыльями в надежде, что я свалюсь вниз или улечу.

Пробираясь через колонию птиц, я разодрал в кровь руки и собрал на своей одежде всю тину, слизь и грязь старых гнезд. Я давил их своими ногами, поскальзываясь в грязи и птичьем помете, накопившемся здесь за несколько веков.

Я закрыл глаза. Я боялся повернуть голову, чувствуя, как птицы крыльями бьют по моим плечам и разрывают одежду клювами и когтями. Я спешил как только мог, не рискуя даже повернуться и посмотреть на круговорот морских птиц, суетившихся в расщелине и насмехавшихся надо мной. Ветер продолжал свою разрушительную работу. И вот уже его новые вихри разнесли во все стороны раздавленные мной гнезда, разбили их остатки о скалу и превратили в пыль, осыпая ею птичью колонию.

Впереди меня замаячил прибитый кусочек заржавленной жести, и я попытался себе внушить, что с этого места дорога будет гораздо легче. Мне предстояло одолеть еще один мыс, но это уже был пустяк по сравнению с тем, что я уже прошел. Тропинка постепенно поднималась вверх до самого края скалы. Я сел на тропинку, уже не замечая ни грязи, ни колючек. Только здесь я впервые услышал, как я лихорадочно дышал от волнения и как билось мое сердце – так громко, что заглушало рев волн, накатывающихся на каменистое побережье в тридцати метрах подо мной.