Текст книги "Рассказ о шпионе"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Мы вышли из холодильной камеры, и я закрыл ее дверь. Вернувшись в комнату, стал обследовать кастрюли, стоящие на плите. Все кастрюли были пусты. Я отрезал кусок хлеба.

– Хлеба хочешь?

Мэрджори покачала головой.

– Куда они все делись? – произнесла она. – Для закрытия еще рановато.

– Наконец-то ты поняла. Осталось еще спуститься в винный погреб. Наверняка все прячутся именно там.

– Уже прошло полчаса.

– Ты лучше съешь сосиску. Пока мы занимались кражей со взломом, у нас не осталось времени для ленча. – Я достал себе еще одну сосиску и засунул ее в свернутый ломтик хлеба.

Она схватила меня за руку.

– Ты и раньше занимался такими делами?

– Только без напарников. Хочешь бутерброд с сосиской?

Я увидел, что она готова снова заплакать.

– О, Патрик! – Она топнула ногой, но в этих туфлях у нее не получилось. В других туфлях у нее бы это получилось выразительнее.

– Я просто пошутил, – сказал я. – Неужели ты думаешь, что я говорю серьезно?

– А я и не поверила, что о доме ты говоришь серьезно, – ответила она.

В погребе никого не было. Никого не было и в туалете. Никого в кладовой наверху. Буквально час тому назад жизнь в ресторане била ключом, сейчас же в нем никого не осталось.

Что-то витало в воздухе, возможно, звук наших голосов и шагов, раздававшихся в помещениях с закрытыми окнами и дверями. Или, может быть, действительно есть что-то особенное в атмосфере покинутых домов. Все здесь проходило в спешке, но тем не менее планомерно и дисциплинированно. Не было даже намерения унести с собой наиболее ценные вещи. Здесь был дорогой магнитофон фирмы «Сони», погреб, полный вина и крепких напитков, две или три коробки сигар и сигарет в шкафу над окном для подачи блюд. Зато я не нашел ни одного клочка бумаги: ни счетов, ни накладных, ни меню. Даже листок заказов бакалейных товаров, который я видел раньше около полки для ножей, был аккуратно отколот и унесен из ресторана.

– Хочешь ломтик ветчины? Ты ведь ее любишь.

– Да перестань же!

Я вошел в зал ресторана. Свет проникал сквозь сетчатые занавески и отражался от мраморных крышек столов и гнутых деревянных стульев, стоящих вокруг этих столов. Здесь было мрачно и темно, как в старинном замке. Стилизованные зеркала, на которых золотыми буквами была написана реклама сигарет и аперитивов, висели на каждой стене. Все эти зеркала бесконечное количество раз отражали и отдельные кабинеты, где, наверное, подвыпившие девицы протягивали голые руки таинственным мужчинам подозрительного вида.

В зеркалах отразилась и ярко-красная тележка молочника, и я услышал, как она заскрипела, остановившись на улице напротив ресторана. Я открыл задвижку на передней двери и пропустил Мэрджори вперед. Молочник переносил на крыльцо перед дверью два ящика с молочными бутылками. Это был молодой человек в типичной для профсоюза молочников, замусоленной кепочке и коричневом халате кладовщика. Он улыбнулся и на секунду остановился перевести дыхание.

– Вы его упустили, – сказал он.

– Давно?

– С полчаса будет, может, немного побольше.

– Это транспорт подвел, – сказал я.

– Не повезло, – произнес молочник, – как так получилось?

– А как обычно такие вещи получаются? – бросил я.

– Да, что правда, то правда, – закивал он, снял свою кепочку и почесал голову.

– Здорово ему досталось? – спросил я.

– Все было вперемешку: где руки, где ноги…

– Он был в сознании?

– Я-то сам был в конце улицы. Я только видел, как его вносили в машину. Им пришлось открыть обе дверцы, чтобы погрузить его вовнутрь.

– Что за машина? «Скорая помощь»?

– Нет, кремового цвета, с красным крестом и с какой-то надписью.

– Если бы я только знал, куда его увезли, – сказал я. – Кстати, эта леди – доктор.

Он улыбнулся Мэрджори, с удовольствием растягивая свою передышку, поставил ботинок на ящик – штанина задралась и обнажила желтый носок и волосатую ногу. Он достал портсигар, выбрал сигарету и щелкнул золотой зажигалкой. Покачивая головой, задумался о машине.

– Она уехала сразу за мной. Наверняка в клинику.

– А остальные куда делись? Поехали с ним?

– Нет, они сели в шикарный «бентли».

– Неужели!

– Да, в «бентли» модели Т. Похожа на «роллс-ройс», только радиатор другой. Шикарная тачка. Зеленого цвета.

– Вы хорошо разбираетесь в моделях.

– Да я сам одну собрал. Одних только деталей из пластика двести штук. А сколько месяцев работы мне это стоило. Да ее по телевизору показывали. Вы, наверное, видели. Теперь моя жена с нее пылинки сдувает.

– Значит, зеленого цвета?

– Переднее крыло погнуто. Видимо, недавно, потому что ржавчины еще не было.

– А машина была из клиники?

– Да я не обратил внимания. Так что извините, госпожа доктор, – сказал он Мэрджори и притронулся к кепке. – Что-то в последние дни у меня память ни к черту. А вы, наверное, из Ассоциации национального здравоохранения?

– Да, – ответил я. – Ну, я думаю, там ему предоставят все условия.

– Да-да! – ответил молочник. – Уж там-то он получит все, что душа пожелает.

– Мне нужно бежать, – сказала мне Мэрджори.

– Здесь сегодня никого нет, – сказал я.

– Да, ресторан на ленч не открывают, – ответил молочник.

Он подобрал два ящика с пустыми молочными бутылками и потащил их дальше.

– Откуда ты знаешь о машине «скорой помощи»? – спросила меня Мэрджори.

– Да так… – ответил я, почувствовав себя мудрецом.

– А кто это был? – не успокаивалась Мэрджори. – А что произошло?

– Это был один русский адмирал с больными почками, – ответил я.

Мэрджори обиделась. Она вышла на дорогу и махнула рукой проезжавшему такси. Машина остановилась, скрипнув тормозами. Мэрджори открыла дверь и села.

– Ты готов расстроить меня чем угодно, лишь бы избежать серьезного разговора! Это глупо, Патрик! Ты что, этого не замечаешь?

Такси рванулось с места, прежде чем я успел ответить.

Я стоял на тротуаре, наблюдая, как молочник уходил, пошатываясь под тяжестью нескольких ящиков с молоком. Иногда он их ставил на землю и переводил дыхание. Он был находчивым и энергичным парнем, которого любой молочник нанял бы с удовольствием. Но молочники, которые могут позволить себе купить туфли ручной работы из крокодиловой кожи, вряд ли оденут их для повседневного обихода, тем более если туфли совершенно новые. Это понятно, что обувь всегда трудно поменять при спешном переодевании, но вот золотая зажигалка – это уже грубейшая небрежность. Было очевидно, что ресторан находится под наблюдением, но, всматриваясь в уходящего фальшивого молочника, я удивился, почему он мне так много всего рассказал, хотя вся операция была явно рассчитана на меня.

Я пересек улицу и подошел к перевернутой корзине, у которой стоял старик и продавал газеты. Я посмотрел на корзину с прикрепленным на ней плакатом и маленьким подносом со сдачей. Я бы не удивился, если, перевернув корзину, я бы повредил спрятанную там рацию, стоящую несколько сотен фунтов. Да, ресторан был под пристальным наблюдением, причем они даже не особенно заботились о тонкостях.

– Мне какую-нибудь поновее, – автоматически сказал я.

Опять начался дождь, и продавец газет натянул целлофановую пленку на свой товар.

– Вам спортивную?

– Мне вообще-то все равно, – ответил я, взял газету и некоторое время стоял, просматривая ее.

Женщина, возглавившая русскую делегацию на переговорах о воссоединении Германии, быстро стала притчей во языцех на Западе. Организация освобождения женщин поддерживала ее избрание на пост председателя на переговорах, несмотря на претензии со стороны делегатов-мужчин из Великобритании, Франции и США. Ее короткие появления на экранах телевизоров помогали средствам массовой информации более доступным языком рассказывать о переговорах публике, которой было наплевать на вопрос о германских восточных границах. Зато теперь фотопортрет Екатерины Ремозивы, размером в три колонки, красовался на первой странице газеты. Она была худой старой девой с располагающей улыбкой, волосы собраны в пучок, рука поднята в приветствии, похожем одновременно на жест рабочей солидарности и благословение папы. Надпись под фотографией гласила:

«Для мадам Екатерины Ремозивы переговоры в Копенгагене явились результатом шестилетней неофициальной деятельности и сотен полуофициальных встреч. В следующий понедельник мы начинаем репортаж об этой удивительной женщине и ее надеждах на нерушимый мир и процветание на Европейском континенте».

Отлично сработано, товарищи. Триумф пропаганды в действии. Дождь пошел сильнее, и я накрыл газетой голову.

Глава 15

«Общий ввод в бой в неблагоприятных условиях: во время военной игры вводятся в бой только силы и средства, находящиеся на борту.

Общий ввод в бой в благоприятных условиях: во время игры каждая из сторон усиливается подразделениями морского десанта или ВВС, привлеченных с других театров военных действий. Например, во время военной игры на Северном флоте советские морские силы могут быть усилены подразделениями Балтийского флота или польских ВМС.

Примечание: вышеперечисленных подразделений может быть больше, чем количества сил и средств, представленных на начало военной игры».

Словарь терминов. «Примечания для участников военных игр». Центр стратегических исследований. Лондон.

Если вы измеряете свою власть и успех продолжительностью комфортабельной поездки в центр города и обратно – а многие пользуются именно этим критерием оценки, – то в таком случае следующая пара часов была бы мерилом успеха для многих лондонских воротил и политиков.

Полицейская машина остановилась около ресторана в 1.45.

– Мистер Армстронг? – Это был человек около сорока лет, пальто расстегнуто, из-под него выглядывала полицейская униформа. Рубашка была белоснежной, а ее воротник скреплен золотой булавкой. Кем бы он ни был, он вряд ли стоял навытяжку на утреннем построении или проверялся участковым сержантом. Шофер тоже был одет в гражданское пальто, однако по его голубой рубашке и темному галстуку можно было предположить, что он был констеблем полиции.

– Возможно, – ответил я, все еще держа газету над головой, укрываясь от дождя.

– Вам привет от полковника Шлегеля. Мы приехали, чтобы отвезти вас в Баттерси. Там вас ждет вертолет, чтобы доставить в аэропорт. – Он сидел, не собираясь выходить из машины.

– Вы приехали сюда с инструкциями?

– Извините, сэр?

– С чего вы взяли, что мне нужно в Лондонский аэропорт? Кому это нужно?

– Тут что-то связано с этим рестораном, сэр, – ответил он. – Это дело спецслужб. А я просто исполнитель, который первым попался на глаза.

– А если я не захочу поехать с вами?

– Вертолет стоит уже целый час. Видимо, дело срочное. – Он посмотрел на небо. Дождь продолжал моросить.

– Например, потому, что я боюсь высоты?

Он начал понимать.

– Мне поручено только передать эту информацию и подвезти вас, если вы этого захотите. А что уж вы сами решите, меня это нисколько не касается. – Он поднял руку и показал неуклюжим жестом, что хватать меня ему не поручали.

– Хорошо, – сказал я, – поехали.

Он улыбнулся и открыл заднюю дверцу машины.

Вертолет был музейным экспонатом: на сине-сером борту летающего конька-горбунка королевских ВМС красовалось название устаревшей модели – «Уэстленд Дрэгонфлай». На нем не было никаких поручней, никаких опознавательных знаков, за исключением гражданского регистрационного номера и надписи «Не стой под винтом!» на хвосте.

Пилот появился как из-под земли. Он был одет в униформу военного летчика, с белесыми пятнами, оставшимися от отпоротых нашивок и знаков различия. Он сел на левое сиденье, как только машина остановилась около вертолета; а когда я забрался в кабину, мотор начал набирать обороты. Шум вращающихся лопастей и старого двигателя мешал разговору. Так что мне пришлось довольствоваться обзором больших труб электростанции Фулхэма, выпускающих облака белого дыма, заволакивающих реку под нами. Мы пролетели мимо моста Уондзуорт-Бридж, держа курс вдоль реки, вопреки инструкциям по безопасности полетов, которых для королевских служб не существует.

Приземлившись в аэропорту Хитроу на полосу для частных самолетов, мы с тем же пилотом пересели в легкий самолет «Бигл Поп». Буквально через час после расставания с Мэрджори у ресторана я находился над городом Рагби на высоте двух тысяч метров и поднимался все выше и выше. Мы держали курс на северо-запад и, судя по показаниям приборов, горючего нам хватило бы долететь даже до самых дальних Гебридских островов. На карте, лежавшей на колене пилота, были старые карандашные пометки маршрута, которые уходили как раз в том направлении и заканчивались на самом обрезе карты. Время от времени пилот ухмылялся, показывал пальцем на карту, а затем в окно, как бы объясняя, что мы пролетаем автомагистраль М1, или темно-серое пятно на горизонте, в котором можно было угадать город Ковентри. Он предложил мне сигарету, но я отказался. Я спросил его, куда мы летим. Он сдвинул на затылок свои наушники и приставил ладонь к уху, чтобы лучше слышать. Я спросил у него снова, но он пожал плечами и улыбнулся, словно я добивался от него прогноза результатов следующих всеобщих выборов.

Зимнее солнце беззаботно дарило свои золотые лучи тяжелым кучевым облакам, сгустившимся над Ирландией. Ливерпуль и река Мерси, забитая судами, проплыли под крылом правого борта самолета, а впереди заблестело, как дешевый медный поднос, Ирландское море. Полет через океан на одномоторном легком самолете никогда не был для меня большим удовольствием, но пилот улыбался, довольный тем, что быстро получил разрешение контрольной зоны и воздушный коридор без пересечений с перегруженными линиями гражданских авиакомпаний. Он набрал высоту, потому что теперь ему не мешали другие самолеты, и это меня вполне устраивало.

Я изучал карту. Электронное оборудование самолета было примитивным. По правилам визуальных полетов, мы должны прилететь к месту назначения до наступления темноты. Огромные очертания острова Мэн были едва видны на фоне хмурого океана. Но мы летели все дальше и не собирались приземляться в аэропорту Блэкпула, над которым как раз пролетали. Стрелки приборов показывали, что горючее уже на исходе, а мы все летели тем же курсом, которому следовали еще от Касл Донингтона. Мы пролетели над береговой линией Шотландии, над местом, похожим на подбородок человека, потом – над его носом, уткнувшимся в Гебридские острова. После полуострова Кинтайр наш путь должен пролегать над континентальной Шотландией. Потом начинаются острова и Атлантический океан, а затем – на последних каплях горючего и оборотах винта – мы достигнем Исландии. Мы, видимо, летели на какой-то остров или оконечность полуострова. Я надеялся, что он скоро выплывет из-за горизонта.

– Это единственное место, где можно уединиться, дружище, – сказал Толивер. Он взял графин с виски и снова наполнил мой бокал. – Грунтовая взлетно-посадочная полоса и посадочная площадка были построены здесь в 1941 году. Этот полуостров и соседние острова используются военными. На нескольких островах проводились испытания биологического оружия. Сибирская язва была самой стойкой… Нам сказали, еще лет сто будет держаться. А наше место используется для обучения секретных агентов: большое поместье, высокие скалы, заброшенные деревни – очень хорошие образцы местности.

Толивер ухмыльнулся. Однажды, много лет тому назад, в своей предвыборной обличительной речи (за что мы так любим политиков) один оппонент Толивера назвал его «говорящей картофелиной». Это была очень злая насмешка для него – человека с маленькими черными глазками, редеющими волосами и овальным лицом – неотъемлемой частью его живой натуры.

Он снова ухмыльнулся.

– То, что я собираюсь вам сказать, входит в контракт. Вы меня понимаете?

Я его отлично понял. Каждый раз, когда я давал эту чертову подписку о неразглашении государственной тайны, скрупулезно читал этот закон. Я кивнул головой и отвернулся к окну. Было уже темно, но на западе небо было еще розовым, на его фоне выделялись силуэты деревьев. За ними, как я знал, стоял самолет, надежно привязанный от порывов ветра, который с бешеной силой внезапно налетал из Атлантики. Но я видел не столько через окно, сколько отражение от его стекол. Пламя трепетало в камине позади меня, вокруг камина сидели несколько человек, которые пили и тихо разговаривали между собой, в полуха слушая разговор между Толивером и мной.

– Расставаться нам уже слишком поздно, – сказал я. – С вашей стороны было бы чертовски негостеприимно, если бы вы захотели сейчас же отправить меня обратно. А если еще и по морю – то этого даже врагу не пожелаешь.

– Отлично, – ответил Толивер. – Это единственное, что мы хотим. Посмотрите, чем мы тут занимаемся, – и не более того. Если не захотите в этом участвовать – удерживать не будем.

Я отвернулся от окна. Трезвый Толивер был совсем другим человеком, не похожим на того, которого я видел однажды вечером у Ферди. Между нами возникла негласная договоренность, что о том вечере никаких намеков не будет, как и не будет намеков о происшествии, которое было (или не было) после этого.

– Ну что же, сменим обстановку и развеемся, – сказал я.

– Это точно. Очень приятно, что полковник Шлегель позволил нам выкрасть одного из его лучших сотрудников… Даже если всего на пару дней. – Толивер взял меня за локоть и повернул лицом к другим людям, сидевшим в комнате. Среди них я узнал Мэйсона. Я заметил также и здорового полицейского, которого я видел тем вечером. Другие его называли командиром Вилером. Они тихо разговаривали между собой, по их отдельным словам и обрывкам фраз можно было понять, что они ведут вежливую дискуссию.

– …Все же хуже – или по крайней мере коварней – поп-музыка и эти музыканты-гомики.

– …А большинство международных концернов все-таки находятся в Америке.

– Без сомнения.

– И отделить одно от другого невозможно. – Это уже говорил здоровяк. – Экология – как они ее называют. Черт их разберет – и профсоюзы, и большой бизнес: даже если и не преднамеренно, но все объединились между собой.

– Все в развитии, – сказал Мэйсон, и все закивали головами, видимо, зная, что он имеет в виду.

– Профсоюзы хотят больше денег для рабочих, это требует от правительства политики развития, а потом промышленность отравляет почву. Это замкнутый порочный круг, и все они слишком глупы, чтобы разорвать его.

– Потом все возвращается к выборщикам перед всеобщими выборами.

– Да, совершенно верно, – ответил Мэйсон.

Это были крепкие мужчины, с тихими голосами, в которых угадывался то ли йоркширский, то ли шотландский акцент. Я попытался выяснить, кто является заметным лидером в этой группе, но его, видимо, здесь не было. Они были одеты в хорошо сшитые твидовые пиджаки, брюки с кожаными заплатками и потрепанными манжетами, которые так предпочитают преуспевающие англичане. Компания смахивала на провинциальный вечерний клуб, где честолюбивые молодые люди пили слишком много вина и дискутировали над тем, что рабочие будут жить лучше без профсоюзов.

– Этим Гансам только дай объединиться, потом увидите, что из этого получится, – сказал Вилер.

– Кто увидит? – не понял Мэйсон.

– Да все увидят, – ответил Толивер. Он не смог утерпеть и вмешался в разговор, хотя собирался представить меня всей компании. – Восточная Германия – в основном аграрная страна. Своей сельскохозяйственной продукцией они собьют цены, а их кораблестроение еще припрет нас к стенке, попомните мои слова.

– Это перевернет всю Европу вверх тормашками, – сказал другой человек.

– За этим всем стоят янки. Бог их знает, какую кашу они заваривают за спиной у русских.

– Это Патрик, – представил меня Толивер. – Патрик Армстронг – сотрудник Исследовательского центра и… – Толивер смерил меня быстрым взглядом с ног до головы, – и, насколько я могу судить, всегда знает, что делает. – Он посмотрел на меня.

– Я предпочитаю рискованные партии на бильярде, – ответил я.

Их было полдюжины, от двадцати пяти лет и старше – до возраста Толивера. Их интересы могли быть очень разносторонними: от шахмат до парусного спорта. Я не был уверен, стоит ли за ними Уайтхолл, или же они орудуют под носом у английского правительства.

– Командир Вилер, – сказал Толивер, положив руку Вилеру на плечо. – Наш гость, видимо, желает войти в курс дела.

– А он давал подписку о неразглашении секретных сведений? – спросил Вилер. Это был высокий мужчина с красным лицом моряка, которое становится таким от двух привилегий: чистого воздуха и выпивок за чужой счет. У него был громкий и низкий голос корабельного начальника, не стесняющегося крепких морских выражений.

– Вы, наверное, знаете о контр-адмирале Ремозиве не меньше, чем мы, – сказал он.

Толивер улыбнулся и дотронулся до моего плеча.

– Я думаю, Армстронг будет согласен с тем, что опыт контр-адмирала может стать для нас ценным стратегическим подспорьем, – сказал он.

– А он сам еще не здесь? – спросил я.

– Еще нет, – ответил Толивер, – но очень скоро будет.

– Тут дело вот в чем, – стал объяснять Вилер, – если адмиралу не трансплантируют почку в течение восемнадцати месяцев, то еще через год он умрет.

– А что, ему не могут сделать операцию в Советском Союзе? – спросил я.

– Адмирал разбирается в статистике, – ответил Толивер. – Почечное отделение открылось в Ленинграде только в прошлом году, в июле. Да, там могут сделать операцию. Но в Лондоне уже сделаны тысячи таких операций. Что бы вы сами предпочли на его месте?

– И он стал дезертиром?

– Чтобы выжить, – ответил Вилер. – Каждый хочет прожить как можно дольше, мистер Армстронг.

Я, вероятно, фыркнул или шмыгнул носом, или издал другой неприятный звук, который охладил энтузиазм Толивера.

– А почему нет, скажите на милость? – спросил командир Вилер.

– Ну что ж, возможно, – согласился я. – Но когда крестьянская семья одним махом, всего за одно поколение, достигает советских верхов… Они этой власти по уши обязаны. Один брат проектирует новый город под Киевом, старшая сестра возглавляет переговоры в Копенгагене и завоевывает популярность – больше, чем кинозвезда Ванесса Рэдгрейв…

– Адмиралу еще нет пятидесяти лет, – возразил Вилер, – и если он будет благоразумным, у него еще полжизни впереди.

– Мы тоже поначалу отнеслись к этому скептически, – добавил Толивер. – Если бы не близкая смерть была этому причиной, а что-то другое… – Он запнулся и примирительно взглянул на Вилера. – Но я уверен в нашем успехе.

– Мы разделили проблему на три отдельные задачи, – продолжал Вилер. – Самое безопасное место для его перехода было очевидным с самого начала. Есть только одно место, где мы можем гарантировать полную безопасность. Он может прилететь на вертолете. Мы встречаемся с ним в условленном месте на паковом льду Баренцева моря и доставляем его обратно на подводной лодке.

– На британской подводной лодке, – вставил Мэйсон.

– На атомной подводной лодке королевских ВМС, – уточнил Толивер. – Если янки пронюхают об этом, они его выкрадут и вывезут в Америку, и мы его больше не увидим, как своих ушей.

– Следующая задача, – продолжал Вилер, – проблема его размещения для допросов.

– И вы подумали о Центре стратегических исследований, – сказал я.

– Да! Чертовски заманчивая идея, не правда ли? – воскликнул Вилер. – Допросить его о тактике в военной игре против вооруженных сил НАТО.

– А потом его предложения внести в программу компьютера, – добавил Толивер.

– Это опасно, – сказал я.

– Но не как план развертывания боевых действий, а хотя бы как информацию в банк данных, – возразил Толивер.

– А как же Шлегель? – спросил я.

– Из-за него мы можем потерять один или даже два месяца, – нахмурился Вилер. – Мы ему все равно потом представим полную информацию. Это мы решили сегодня.

– А контр-адмирал станет Патриком Армстронгом? – спросил я.

– Жаль, что так вышло, – сказал Толивер. – Но вы же собирались переехать и тем более уже оставили свою квартиру. У нас и в мыслях не было, что вы можете туда вернуться.

– Ну хорошо, – согласился я.

– Всего на несколько недель, – сказал Мэйсон. – Бумаги на аренду квартиры и все необходимые документы оформлены на ваше имя. Нигде не будет и намека, что в Исследовательском центре появится новый человек. Мы столкнулись со многими проблемами. Заполучив эту чертову искусственную почку, бежать наверх – в квартиру по соседству с вашей… Я чуть было грыжу не заработал. А потом, когда нам сказали, что вы приходили на старую квартиру и у вас есть от нее старый ключ… Мы получили такую взбучку!

– А что будет со мной? – спросил я. – Мне что, поехать вместо него и взять на себя командование Северным флотом?

– Представляю себе, – сказал Вилер, стараясь перевести мои слова в шутку. – Тогда получится настоящий путч. – Все рассмеялись.

– Нам нужно было рассказать вам с самого начала, – признался Толивер, – но в наших правилах – проверить безопасность, прежде чем поделиться информацией. Фоксуэлл был готов хоть сто раз поклясться на библии, что с вами можно иметь дело. Но правила есть правила. Вы согласны со мной?

– А ресторан, а эта девушка – мисс Шоу? Как это все вяжется? Я думал, что контр-адмирал был уже у вас в руках.

– Мы знали, что вы догадаетесь. У вас нюх, как у настоящей ищейки, – сказал Вилер.

– Мисс Шоу – дочь одного моего старого друга, – ответил Толивер. – У нее все получилось первоклассно. Конечно, это было ужасно…

– Нам нужно было найти подходящее тело – мертвое тело, чтобы оставить его на месте встречи и чтобы крушение вертолета выглядело правдоподобным, – сказал Мэйсон.

– Причем это тело должно быть с больной почкой. Если бы вы знали, сколько хлопот нам это доставило, – добавил Толивер.

– Теперь мне все ясно насчет холодильной комнаты в ресторане «Террин дю Шеф», – ответил я Толиверу, однако не сказал ему, что Мэрджори опознала его в морге.

– Кроме того, тело должно быть в сидячем положении, когда его найдут в развалинах вертолета, – вставил Мэйсон.

– А сколько возни было с переодеванием трупа, – добавил один из присутствующих.

– Вы только попробуйте одеть брюки на сидящее тело, – откликнулся Вилер, – и вы согласитесь, что это так же трудно, как устоять на парусиновом сиденье складного стула. – Они ухмыльнулись.

– Сэйра отлично подогнала униформу на замороженное тело. Она классная портниха, – сказал Толивер.

– А где теперь это тело? – спросил я. Мой вопрос был, видимо, неожиданным для Толивера, что привело его в замешательство. Но в следующий момент он ответил:

– Оно здесь, в замороженном виде. Мы были осторожны и в отношении трупного воска, как там его называют эти ребята из морга. Я имею в виду изменения, которые происходят с трупом, погруженным в воду. Он должен выглядеть совершенно правдоподобно, когда его найдут русские.

– А как же швы на униформе, сделанные от руки? – спросил я.

– Здесь риск маловероятен, – ответил Толивер.

– Униформа будет прожжена, как будто при взрыве, – добавил Мэйсон.

Я окинул взглядом всю компанию – от Вилера до Мэйсона. Видимо, они говорили вполне серьезно. Но ведь совсем необязательно жить с красивой девушкой-врачом, чтобы знать, что, исследуя у трупа изменение цвета тканей, русские неизбежно придут к заключению, что человек умер на больничной койке, лежа в полный рост. Однако я не стал говорить об этом.

Толивер открыл бутылку джина. Он наполнил бокалы «плимутом» и в каждый плеснул немного горькой настойки. Розовый коктейль из «плимута». Он был их общей традицией или общей чертой, присущей им всем: они все были бывшими офицерами королевских ВМС, с присущими им манерами, со сдержанными развлечениями и удовольствиями офицерской кают-компании.

Сообщение пришло поздно вечером. Мне сказали, что Шлегель не настаивает на моем возвращении в Лондон. Мне следует оставаться в гостях у Толивера на Блэкстоуне, пока я не получу распоряжения прибыть на подводную лодку для арктического похода. Этому сообщению я не поверил. Шлегель не был человеком, который мог передавать неопределенные устные распоряжения, да еще через людей, мало знакомых нам обоим. Но я постарался показать всем своим видом, что поверил им. Я лишь сказал, что и сам не прочь остаться здесь и отвлечься от повседневных дел. Чтобы выбраться отсюда вопреки желанию этой компании, мне были необходимы несколько часов для подготовки к побегу. Такую возможность я мог получить только во время продолжительных прогулок по местности.

Итак, я начал прогуливаться по вересковой пустоши, шагая по пружинистой торфяной почве. Распугивая зайцев и шотландских куропаток, я взбирался по крутым склонам. Мой путь проходил через лесок из сосен и берез, через густой орешник – все выше вверх, на утес. Пара часов надрывного пыхтения для такого горе-альпиниста, как я, увенчались успехом: передо мной открылся ландшафт с высоты птичьего полета. Я увидел черные террасы и расщелины в скалах, а за ними – лощину, ведущую к узкому морскому заливу, блестевшему, как закаленная голубая сталь. Вдали равнина казалась амфитеатром, драпированным желтой мягкой травой и клочками белого морского тумана. Я взял с собой сыр и бутерброды. На горном ледяном кряже увидел выступ, поросший мхом. Здесь я смог укрыться от ветра, согреть дыханием руки и представить себя бывалым альпинистом, покорившим, на зависть многим, три высшие вершины мира.

Я стер соленую пыль с очков и осмотрелся вокруг. Место, куда я попал, было, пожалуй, одним из самых диких и заброшенных уголков, которые только можно найти в Великобритании. Резкие порывы ветра осаждали заснеженную вершину, и снежные кристаллы летели с нее, словно белый дым из печной трубы.

В одной миле от берега в открытом море медленно разрезало хмурые волны небольшое судно. Толивер предупреждал, что, если сегодня не придет лодка, у нас не будет ни горючего для генератора, ни мяса. Внизу на многие километры простиралась суша, потом полуостров суживался, и сухой вереск уступал место скалам. Они непрерывно подтачивались белыми острыми зубами бурунов. В этом месте природный разлом Центрального плоскогорья раскрошился в противоборстве с Атлантическим океаном, и теперь водяной ров отделял Блэкстоун от материка. Здесь два огромных водяных потока безудержно неслись навстречу друг другу, покрывая пеной скалистую арену борьбы.

Дальняя отмель казалась столь же негостеприимной. Из воды выступали горные пласты, на которых буковая рощица трепетала от порывов ветра. Откос был изрезан черными ручьями горных потоков, а скалистая стена разбросала свои каменистые внутренности по крутому склону к побережью, на который высоким приливом были выброшены останки овцы, ржавые банки и пустые яркие пластиковые упаковки.

Для людей, привыкших к северному ветру, от которого коченели руки и лицо, и к морозной изморози, накатывающейся с моря, подобно приливу и отливу, Западные острова, видимо, представлялись волшебным королевством, в котором все становилось явью. Насмотревшись на этот дикий ландшафт, сидя около камина, с бокалом виски в руке, я начал верить, что даже любые бредовые идеи моих гостеприимных хозяев имели свою логику и могли воплотиться в жизнь.