Текст книги "Рок, туше и белая ворона (СИ)"

Автор книги: Леля Лепская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Я встала на ноги, в возникшей вакуумной тишине разразилась Smells Like Teen Spirit группы Nirvana, перебивая звуки от моих движений. Отец чертыхнулся и ответил на очередной звонок своего телефона.

– Здравствуй. Нет, ― он встал из-за стола, ― в понедельник. Да я помню… ― мы встретились лицом к лицу в арке между столовой и гостиной. ― С добрым утром, ― просиял Костя, ― Я не тебе. ― бросил он в трубку, и нахмурился окидывая моё лицо беглым взглядом. Вопросительно вскинул подбородок. Я лишь головой покачала. Дар речи явно, не скоро ко мне вернётся. Он повёл бровью обходя меня, ― Ну это плохо, что сказать. Кстати…

Он мимолётно поцеловал Алю, и вышел во двор, говоря по телефону. Аля, как ни в чём не бывало тут же прошла на кухню.

– Всем доброго утра, ― пробурчала я, пряча глаза. Я приземлилась за островок.

– Доброго! ― улыбнулась Аля. Достаточно вымученно, чтобы это стало заметно. ― Что на завтрак будешь? ― спросила она сразу же, спасая положение.

– Яду мне, и побольше, ― усмехнулась я мрачно. Что? Дерьмовое чувство юмора, не дремлет, знаете ли.

– Виктория. ― одёрнула меня Аля, посылая мне строгий взгляд. Обратила внимание на свой телефон: шесть пропущенных от Солы. Сообщение, в котором она стращает меня своим приходом, если я не возьму трубку. Сообщение от Гордеева, с текстом: «Репетиция завтра в пять. Гитару не забудь». Поразившись этому, перечитала раза два, чтобы удостовериться, что меня не прёт.

На кухню зашёл Костя. Хм, тёмный и мрачный как грозовая туча, Костя.

– Что случилось? ― спросили мы в один голос с Алей.

– Ничего. ― мотнул он головой, беря себя в руки, и сел за островок. ― Не вникай, это по работе.

Попыталась отыскать его взгляд.

– Ага? ― спросила я наводящим, сомнительным тоном. Вздохнув, он посмотрел на Алю.

– Ну, кое-кто походу вернётся на день раньше.

Я призадумалась. Ясно всё. Инна приедет, он уедет и не исключено что на долго, если не на совсем. Знаю, он обещал. Он много чего обещал. Сможет ли он вообще сделать хоть что-то? Когнитивный диссонанс запутал меня. Боги, когда же всё стало так чертовски сложно? Мысли волчком закрутились в голове. В какой-то момент, осознание достигло своей точки, и вина стала давить на меня, пуще космического вакуума грозя перегрузкой. Это всё моя вина. Моё молчание, и не желание просить и принять помощь, сделали всё таким запутанным.

– Тори, ты куда? ― встрепенулся Костя, когда я соскочила с места. Аля недоверчиво на меня покосилась.

Промолчав, не зная, как это объяснить, я умчалась на второй этаж. Остановившись у комнаты Инны, зависла рукой над дверной ручкой.

– Тори?

Резко обернулась. Костя, вопросительно и довольно хмуро блуждал взглядом по моему лицу.

Я повернула ручку и зашла в комнату, в идеально холодных бело-голубых тонах. Здесь даже воздух холоднее, чем во всём доме. Встав посередине спальни, упёрла руки в бока, осматривая помещение. Где она хранит документы? Пересекла спальню и прошла в кабинет, к письменному столу. Проверила ящики.

– Что ты делаешь? ― спросил Костя, упираясь кулаками в стол.

Я не ответила, перерывая бумаги и квитанции. Не скажу же, что хочу найти свой загранпаспорт. А если найду, то сбегу отсюда. С моих рук улетела папка, рассыпаясь на полу.

– Чёрррт…

Скользнула вниз, наспех собирая и складывая листы обратно в папку. Присев на одно колено, Костя в пару движений собрал все документы. Не успела опомниться, как он положив папку на стол.

– Ты почему плакала?

Я удивлённо подняла на него взгляд, медленно выпрямляясь во весь рост. Как я могу ему это объяснить?

– Я не могу этого объяснить.

– Неправда. ― мотнул он головой, ― Можешь.

Я самым проницательным образом удержала его взгляд. Могу ли? С кем вот он разговаривал? Однажды, два года назад, подобный разговор, закончился для меня лечением в психиатрической клинике Лос-Анжелеса.

– Тори. ― прервал мой мысленный диалог, Костя, заискивающе за мной наблюдая. ― Что ты опять задумала? Слышишь? Что ты ищешь?

– С кем ты разговаривал? ― ответила я вопросом на вопрос. Костя молчал, никак не реагируя. Если он скажет, что с моим терапевтом, я сегодня же соберу вещи и уеду. Я чертовски серьёзно.

Костя заломил руки за шеей. Счета. Ну конечно же, он обратил внимание на расходы с моей кредитки.

– С Гетманом? С ним, да?

– А что мне остаётся? ― развёл он руками, ― Со мной ты не разговариваешь. Ты даже не сказала никому, что начала терапию. Нет, это замечательно конечно, но… Скажи мне честно, ты ведь всегда прекрасно знала свой диагноз? Ну по крайней мере очень давно его знаешь?

– Я что похожа на мозгоправа?

Костя раздражённо втянул воздух сквозь зубы, его лицо не было злым, оно было болезненным и тревожным.

– Ой, вот только не надо, ладно? Не надо дурочку включать, ты во всём этом шаришь получше некоторых дипломированных специалистов. Ты знала свой диагноз. Знаешь, что я делал? Я ведь всегда делал лишь то, что считал нужным, правильным. То, что делали мои родители, воспитывая меня. Откуда ж мне было знать, что Инна ограничивала твой выбор, лишая своего мнения? Ты же молчала. Я только давал тебе свободу, давая возможность делать собственный выбор. Я даже не давил на тебя никогда, даже на счёт ВУЗа. Откуда мне было знать, что свобода, возвышая тебя, в равной степени, разрушает подобно наркотику? Я не мог этого знать. Подумай сама: знай я, что ты страдаешь биполярным расстройством, если бы я знал об этом изначально, могло бы всё быть иначе? ― он выдержал более чем многозначительную паузу, ― Но я этого не знал.

И чёрта с два он сейчас не прав. Причём он сохранял завидное спокойствие. Чертовски завидное, для человека кардинально перегнувшего палку…

– Достаточно. ― отрезала я, как можно бесстрастнее ― Я давно уже выросла, и поняла это, ясно? Я не снимаю с себя ответственности, но и ты не ангел. Не стоит себя идеализировать. Ты ведь понятия не имеешь, что это такое. ― мой голос слышался мне мёртвым, механическим. Я еле сумела сдержать слёзы, от этих мыслей, но голос оставался острым льдом. Слишком сильный диссонанс, и я в чертовском шоке и ужасе, что так чертовски не в ладу с самой собой прямо сейчас. Плохой признак…

Я тоже не всегда знала. А потом, когда поняла, побоялась признаться в этом, даже самой себе… И что он пытается мне доказать? Что я виновата в этом? Не секрет. Все наши проблемы, сложности, ссоры, обиды, разочарования, всё! Это только моё больное дерьмо, не его! Я, все портила. Не он, а я! Я, сошла с ума, и прихватила отца с собой. Вот что я чёрт побери, сделала! Вот почему он запил! Он не оплакивал, свои мечты, потери и неудачи, он просто не видел выхода из ситуации. А я на столько сказочная дура, что в упор этого не замечала. Винила его под одну гребёнку со всеми. Всех кроме себя самой. А на самом деле? Что бы сделала я, окажись я на его месте? Я отчаянно пыталась взглянуть на ситуацию со стороны, оценить, осмыслить её, понять себя. И я как оказалось, сполна могла рассудить сама. Я презрительно усмехнулась внутри себя, высмеивая саму себя и свою долбанную беспомощность. Проклятье, да меня бы вообще уже здесь не было!

Мне кажется, пора что-то менять. Пора бы уже дать ему спокойно жить.

Он ничего не сказал на это и ушёл. Я почти стекла на пол, от накрывшей меня расслабленной волны. Я и не подозревала, на сколько была напряжена. Однако я скоро обратила внимание на невероятную по своей мощи фрустрацию, просто на грани с пустотой и аффективным шоком. Забив к чёрту на документы, я отправилась пить свои пилюли, пока какая-нибудь дребедень не поселилась в моей голове.

Глава 10. Спорим?

Я стряхнула катышки ластика, которым стирала линию карандаша, на листе. Александр Сергеевич, сложил пальцы в замок у своих губ, сосредоточенно обдумывая всё, что я сказала. А именно, то что произошло вчера. Конкретно: от моего срыва, до странной реакции на некоторых. Точнее её отсутствие. Ну или по крайней мере присутствие той реакции, которой я уж точно никак не ожидала.

– Вам нравится мокнуть под дождем? ― спросил он отстраненно, ― Конечно, это мало кому нравится. Но, я советую вам попробовать. Хотя бы раз в год, вы должны промокнуть! В летний день, после изнурительной жары, теплый дождь бывает очень желанным. Главное ― сделать первый шаг. Самое трудное вначале, потом пройдёт. Это как, когда вы хотите зайти в воду, но не можете решиться. Вам она кажется холодной, вы заходите по колени и останавливаетесь. Но чем медленнее вы продвигаетесь, тем мучительнее для вас процесс. Иногда, самым безболезненным способом сделать то, что вы сделать не решаетесь, это плюхнуться с разбега.

– Чак Паланик. ― прищёлкнула я пальцами, ― «Тёплый дождь». Всё равно не понимаю. Особенно учитывая тот факт, что… ну, он в принципе тот человек, который пугает меня до чёртиков. ― сказала я, на мгновение отрывая глаза от наброска.

Психолог подался вперёд, облокачиваясь на стол.

– Важнее, не то, что ты избежала разрушительных последствий, а то, как ты это сделала, что чувствовала в тот момент.

Попыталась сосредоточится. Что я чувствовала? То, что я чувствовала, не прилично даже обдумывать, а говорить об этом вообще не стоит.

Вернулась к на броску в карандаше.

– Не знаю. Это шокировало, ― свела я к минимуму.

– Всё не так сложно. Так, как ты прибывала в состоянии аффекта, естественно ты не могла анализировать свои действия и эмоции. Скажем так, тебе удалось выбить его из колеи ― это то, что ты порой делаешь, чтобы скрыть истинное положение вещей, и твоё к ним отношение. Я бы даже сказал, что в этом есть агрессия, поскольку ты нападала. А вот почему не последовало реакции, продиктованной фобией ― вопрос совершенно иного характера. Что ещё ты чувствовала?

Такое впечатление, что этот человек может читать мои мысли. Вообще-то напрягает. И открытость и доступ мыслей посторонним ― это вроде симптомы шизофрении, если не ошибаюсь.

– Ну, думаю это было… эм-мм… волнительно. ― сориентировалась я. Волнительно? Это было на столько больше чем волнительно, что я пожалуй бесстыдно солгала.

– Эта эмоция постоянна в отношении этого человека?

– Не знаю. ― пожала я плечами. В последнее время точно постоянна… ― Я всегда его побаивалась, он меня бесил и вообще я его ненавидела. Это тоже своего рода волнение, не так ли? ― хмыкнула я сухо и продолжила рисовать.

Мужчина согласно кивнул.

– Страх сильный кристаллизатор, Виктория. Он рождает, ненависть, что может быть и защитной реакцией.

– Ну есть немного. Он меня пугает.

– Или твои чувства к нему?

Грифель карандаша сломался от нажима. Я ошеломлённо посмотрела на Гетмана. Он немного загадочно улыбнулся.

– У каждого человека есть желания, которые он не сообщает другим, и желания, в которых он не сознаётся даже себе самому.

– Ага. Фрейд, ― закивала я, ― Вы намекаете на то, что он всегда меня привлекал, но в силу свей умственной несостоятельности, я об этом не знала? ― я повела бровью, ― Серьёзно?

– Вполне вероятно, ― кивнул док. Цокнув и покачав головой, убрала сломанный карандаш за ухо и взяла новый со стола.

– Быть может имеет место какой-то инцидент связанный с этим человеком, о котором я не знаю?

Карандаш замер над листом бумаги. Я уставилась на корни дерева, что я рисовала. Вообще-то в его словах есть некоторый смысл… Закусив кончик карандаша посмотрела на психолога.

– Он… прикасался ко мне, ещё до того, как я даже узнала его имя. ― (Гетман выжидающе смотрел а меня, внимательно слушая), ― Ну, не то чтобы прикасался, просто… просто, пару лет назад, когда я только переехала и пошла в новую школу, он можно сказать поймал меня, не дав упасть, ― рассказала я. Он вообще со странной регулярностью это делает. Когда я поняла это, мне стало не по себе. И речь не только о последнем времени, я в принципе неуклюжая и он не однократно спасал меня от действия земного притяжения в школе.

– На тот момент фобия проявлялась более интенсивно?

– Да, и едва ли я могла реагировать адекватно. Не то чтобы я сейчас адекватна в этом вопросе, но в сравнении с тем временем, сейчас я точно более сдержанна.

– Шок? ― спросил мужчина, ― Долгое время никто не дотрагивался до тебя, и тебя шокировала та ситуация?

– Да. Это шокировало, ― пробормотала я, немного насторожившись. Мне не очень то прельщает такое повышенное внимание к этому вопросу.

– И ты разозлилась, верно? ― предположил док. Я могла ощутить, как по мне прокрадывается напряжение и лёгкая тревога.

– Верно, ― подтвердила я.

– На кого конкретно была направленна твоя злость? Может ты разозлилась, из-за страха? ― спросил он наводящим ровным тоном. Эта интонация его голоса, заставляет нервничать, и бесит, поскольку наталкивает на мысль, что ему прекрасно известны ответы на все эти вопросы, априори.

– Может. ― предположила я прохладно. Он кивнул, как бы самому себе, что только подтвердило мою теорию о его осведомлённости, и посеяло раздражение во мне. Я нахмурилась.

– Ты испугалась и спрятала свой страх за агрессией от безысходности, да?

– Наверное, ― процедила я.

– Что происходит сейчас? ― спросил док, ― Тебя шокирует, то, что он может прикасаться к тебе, не вызывая привычной разрушающей реакции?

Пару мгновений, я решала, а не послать бы его куда подальше со своими дурацкими наводящими вопросами. Потом поймала себя, на нервной дроби пальцами по поверхности альбома. Так, это вёсла. Мои долбанные вёсла, не более. Мой терапевт всего лишь подталкивает меня к осознанию, того, в чём я не мастак. Только и всего. Я перевела дыхание, возвращая рациональность, ну или хотя бы адекватность мыслям, думая, как правильно ответить.

– Шокирует, эм, отсутствие реакции.

Он сцепил пальцы в замке у рта.

– Реакция не отрицательного характера, не так ли?

– Нет. То есть, да. ― так, я запуталась, ― Не всегда… чёрт, я не знаю, она… другая. ― ответила я пробуя, свои слова, как лёд на прочность ― с опаской и крайне деликатно.

– И она тебя пугает, именно поэтому ты колеблешься в оценке своей реакции? Потому что, не знаешь её природы или напротив знаешь, по крайне мере имеешь предположения, но боишься их?

Я затаила дыхание, а может просто не могла сделать вдох. В любом случае я молчала, напряжённо смотря на Сергеича, пытаясь не выдать своего потрясения.

– Как давно зародилась твоя гаптофобия? ― спросил он не дождавшись от меня ответа.

– Очень… ― шепнула я, сквозь ком в горле. Напряжение практически вибрировало во всём моём теле, до самых кончиков пальцев. ― Очень давно.

– До девяти лет?

Мне не хватало воздуха, пространства, может ещё чего-то, чувства безопасности например.

– До, ― подтвердила я едва слышно. Психолог медленно покачал головой.

– Не надо Виктория, не делай этого, не замыкайся.

– Я стараюсь, ― я заставила себя, сделать глубокий вдох, ― Клянусь, я правда стараюсь.

Понаблюдав за мной пару секунд, док кивнул.

– Основой твоей проблемы, является конфликт между «принципом удовольствия» и «принципом реальности», происходящий в сознании. Когда конфликт достигает невыносимой остроты, ты от него «сбегаешь в болезнь», ищешь в ней спасения от диктата реальности. Неопределенность и неспособность её переносить ― вот что является гвоздём. Когда мы делаем два шага вперёд, а затем ты закрываешься от меня, происходит следующее: мы делаем три шага назад. Попытайся понять, что моя задача, анализировать то, в чём тебе сложно разобраться самой, и делаю я это не для себя, а исключительно для тебя.

– Таким образом, вы спасаете меня от самой себя. ― отсалютовала я карандашом между двумя пальцами, ― Знаю. Я просто не знаю, как это… Я не… мне этого не объяснить. Просто со мной такого не было, и я наверное привыкла, к таким ксантиппичным отношениям между нами. Я понятия не имею как и почему всё изменилось. ― пробормотала я, и посмотрела на мужчину, ― Всё? Вы закончили рассматривать мою душу под лупой? Может мы опустим наконец эту тему? Это далеко не самое важное.

– Ошибаешься, ― покачал он головой, ― Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим, и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем любовь.

– Фрейд наверное в гробу из-за вас извертелся… ― я осеклась, ― Что простите?

– Сильные эмоции, могут нести серьёзную угрозу, для тебя.

– С чего вы взяли что они сильные? ― всплеснула я рукой, ― И вообще, как вы можете утверждать то, в чём даже я сама не уверенна? ― а ну, да. ― Ладно вы можете. ― пробормотала я сторону. Меня утомил, просто невыносимо вымотал этот разговор. Я посмотрела на часы. Слава Богам, приём почти заканчивается. Окинула взглядом свой рисунок. Жуть. Казалось бы, что страшного может быть в дереве? Просто коренастый, раскидистый дуб, но такой что мурашки по коже.

– Я это к тому Виктория, что любые твои эмоции и чувства, имеют риск доходить до крайностей. Мне бы очень не хотелось, чтобы ещё и этот пункт, приложился к остальным, в списке над которым тебе и так предстоит колоссальная работа. Каждый человек хочет любить и быть любимым ― это естественно. Как бы не развивались ваши отношения, помни, что хотеть чего-то, особенно любви ― это нормально. Но ты не должна нуждаться в этом. Просто постарайся не делать из желания, необходимость.

Я внимательно посмотрела на мужчину, укоризненным взглядом. Он хоть представляет, о чём он говорит?

– Я чёрт побери, в себе не уверенна, ещё больше чем в нём! Какие, нахрен, тут могут быть отношения? ― вспылила я, ― Извините.

– Не страшно. ― пожал он плечами, как ни в чём небывало, ― Первый человек, который бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации. Я не совсем понимаю, что конкретно тебя так пугает?

Я снова нетерпеливо посмотрела на часы. Блин, ещё десять минут.

– Если ты будешь говорить с совами или змеями, они будут говорить с тобой, и вы узнаете друг друга. Если ты не будешь говорить с ними, ты не узнаешь их, а того, чего ты не знаешь, ты будешь бояться. Человек разрушает то, чего боится. Так говорила моя бабушка. Мир её духу.

– Твой страх, ничто иное, как неведение. ― кивнул Сергеич, ― Ты не знаешь, как правильно строить отношения. У тебя возникают мысли, которые мешают тебе быть счастливой. Тебя преследует убежденность, что горе, беда, страдание ― это расплата за то, что ты была когда-то счастлива. Именно поэтому ты убеждена, что твоя проблема и любовь для тебя несовместимы. Но это заблуждение Виктория, реальность обстоит иначе. Тебе определённо нравится о нём думать, ты вкладываешь в это энергию и силы… но почему эти мысли кажутся тебе бессмысленными и вызывают одновременно грусть и панику? Ты думаешь, что скорее всего это не взаимно?

– Не знаю. Возможно. ― ответила я бесстрастно. Я серьёзно посмотрела на мужчину. ― Как по вашему я могу быть уверенна, что такой человек как я, может привлекать того, кто, привлекает меня?

– Такой, это какой, Виктория?

Этот разговор когда-нибудь закончится? Я вымучено вздохнула.

– Предугадать моё настроение, титанический труд даже для меня самой! Стоит ли говорить об окружающих?

– И тем не менее, мне кажется ты слишком критично относишься к себе. ― он нахмурился, ― Даже чересчур критично. То, что ты берёшь в расчёт, свои психологические проблемы, то что ты вообще хотя бы о них задумываешься ― это безусловно хорошо. Но, вот то, что ты выводишь их, вперёд себя ― плохо. Не они должны всецело предопределять твою личность. Ведь есть что-то кроме недуга? Что-то, что является положительной составляющей твоего внутреннего мира.

Я напряглась, хмуро застряв на нем взглядом. Это могло сеять смятение во мне. И вызывать панику. И боль. И панику.

– Нет там ничерта положительного, ― бросила я резко.

На долю секунды он сменился в лице, но быстро смёл шокированное выражение с лица, возвращая свой прагматизм.

– Ты отдаёшь себе отсчёт, что это не так? ― уточнил он удерживая мой взгляд.

– Мне и без того хватает инсинуаций и самообмана, ― скривилась я, болезненно, ― Хоть тут-то, давайте смотреть правде в глаза: во мне нет ничего хорошего.

– Вот это-то как раз таки и является самообманом, если не сказать большего. ― заявил он без промедлений, ― По какой причине выстроилась такая негативная позиция к самой себе?

Он что серьёзно, чёрт возьми?

– Большую часть моей жизни, меня мотает из огня в полымя, просто потому, что я не умею справляться со своей грёбанной жизнью, я даже с собой справляться не состоянии, со своими собственными мыслями и эмоциями! Я всё равно ломаюсь, сдаюсь бессильной злости или ещё какому-нибудь угнетающему больному дерьму, и перечёркиваю всё к чертям, деградируя из человека в эгоистичное и лицемерное ничтожество, безвольно прожигающее жизнь в себе, только ради того, чтобы забыться и выжечь дотла что-то внутри. Что это по вашему, хорошие качества? ― процедила я, по возможности сдержано, ― Не смешите меня. Я думала мы уже касались этой темы, не так ли? Зачем её снова поднимать, я не понимаю? ― всплеснула я рукой, откидываясь назад. Мужчина медленно покачал головой, проницательно смотря на меня, ― Не в этом дело. Первопричина затяжной депрессии в подростковом возрасте уже была, она-то и привела к конфликту. Я так понимаю, этот конфликт кроется именно за тем рубежом до девяти лет и первого кризиса, который ты так яростно охраняешь? ― предположил док. Иногда он бывает пугающим, до чёртиков пугающим. Мой разум швырнул в меня чёрный лист ― мою чёрную карту. То, что стёрлось из моей памяти.

Чёрт! Стоп! Нет!

Я резко выдохнула, осознавая, что стою у края. Я беспомощна перед этой пропастью, пока что это слишком страшная тропа, я точно хочу её исследовать. Я отвернулась, отвлекая себя, рисованием. Гетман молчал, и я невольно подняла глаза. Док внимательно смотрел в мои глаза, ещё пару мгновений, поняв, что давить на меня сейчас опасно, он вздохнул, капитулируя.

– Сказать тебе, что вижу я? Я вижу работу над собой. Она не фантомная ― вот что важно. Ты не просто стараешься, Виктория, ты ходишь по битому стеклу, но делаешь то, что считаешь нужным. Тот факт, что ты вообще видишь свои проблемы и не отрицаешь их, уже достоин уважения. Признание проблемы ― половина успеха в ее разрешении. Тебя заботит будущее? Строй сегодня. Ты можешь изменить все. На бесплодной равнине вырастить кедровый лес. Но важно, чтобы ты не конструировал кедры, а сажал семена.

– Антуан де Сент-Экзюпери? ― усмехнулась я. Он подумал пару секунду.

– Ты пытаешься оградить от себя всех, ведь так?

– Не знаю. Наверное. ― я вздохнула, стуча карандашом по подлокотнику кресла, ― «Я не хочу делать тебе больно, а чем больше я лезу к тебе, тем тебе больнее…»

– «…И не хочу, чтобы ты делал мне больно, а чем больше ты меня отталкиваешь, тем больнее мне.» Волхв. Ты много читаешь. Это способ уйти от реальности?

Задумалась. Домик на дереве ― мой священный храм. Гитара ― моя исповедь. Кисть ― моя правда. Книги ― моё убежище.

– Думаю, что художественная реальность ― это мой способ спрятаться.

– Хорошо.

Недоумённо на него посмотрела.

– Хорошо?

– Хорошо, что ты это осознаёшь. Сколько тебе было лет, когда ты поняла, что не в порядке?

– Ну если Фрейд прав, и в тот момент, когда человек начинает задумываться о смысле и ценности жизни, можно начинать считать его больным… Лет в 13 наверное.

Он посмотрел на альбом на моих коленях.

– Работая с психологами, раньше, ты показывала свои рисунки?

– А я работала с психологами раньше? ― усмехнулась я, прорабатывая детали рисунка, ― Да и что бы это дало?

– Многое. Говорить за нас должны наши полотна. Мы создали их, и они существуют, и это самое главное.

– Ван Гог.

– Это как отражение того, что скрыто. И это многое меняет и объясняет. Знаешь почему Ван Гог отрезал себе ухо?

– Он больше не мог выносить шум в голове, ― ответила я.

– Как часто у тебя возникают шумы?

– Часто.

Посмотрела на часы на стене. Минутная стрелка двигалась слишком медленно.

– Странно, думал, это был эффект от неправильных препаратов, ― пробормотал док, ― Какого цвета крыша у твоего дома?

– Вам виднее. ― проговорила я следя за секундной стрелкой, ― Простите?

Он спросил, то что спросил? Или мне послышалось? Он выжидающе на меня смотрел. Вот так прикол. Я не могу точно ответить. Вроде синяя, но не исключено, что всё-таки тёмно-зелёная.

– Ладно, вот как мы поступим. ― он склонил голову чуть в лево, просматривая свои записи, ― Начни вести дневник.

– Это ещё зачем? ― насторожилась я.

– Меня беспокоит, что в последнее время, ты серьёзно теряешь чувство реальности. У тебя есть прогресс и утратить его не хотелось бы. Сдвиги нужно фиксировать, иначе в этом нет никакого смысла. Всё просто.

– Ну я бы не была в этом так уверенна. ― пробормотала я, нахмурившись. Вот только этого не хватало… Я завошкалась на месте, чувствуя внезапную неуютную тревогу. Сергеич несколько изучающе на меня смотрел.

– Ничего сверх возможного, просто каждый вечер описывай свой день, отношение к нему, события.

– Это… обязательно? ― решила я уточнить. Он кивнул.

– Очень желательно.

– И вы будите это читать?

– Разумеется, ― подтвердил психолог, реально не въезжая, в суть сей проблемы. Я тоже не особо-то сильна в её объяснении, но ещё более я не сильна в изложении мыслей, и вообще в мыслях я не сильна. Я попыталась улыбнуться.

– Я не… Нет. ― отрезала я, неожиданно резким и острым тоном. Док повёл бровью, скорее задумчиво чем удивлённо, но более никак своей реакции не выдал.

– Виктория, ты должна научиться концентрироваться. ― заявил он решительно. Многозначительно ткнула пальцем в альбом.

– Я умею концентрироваться, ― возразила я.

– По средством искусства ты пропускаешь свои проблемы и тревоги, через себя. Я же говорю о том, что вокруг тебя. Ты должна уметь концентрироваться на окружении, на реальности. К тому же это даёт весомое преимущество в переоценке мыслей, что влияют на твоё состояние, ― гнул свою линию психолог. Да, блин…

– И это единственный способ? ― спросила я, скептически.

– Нет, но к более кардинальным мерам, я боюсь ты не готова.

– Например? ― поинтересовалась я наводящим тоном.

– Социальная занятость.

– Социофобия ― не моя проблема. ― отмахнулась я.

– Разве? ― усомнился док, ― В свете последних событий, это рискует стать твоей проблемой. Ты забросила работу. Ты ведь играла на гитаре, верно?

Если я вернусь на работу в бар, то вся терапия коту под хвост. Слишком уж много там, соблазнов для моей гипомпниакальной составляющей.

– Травма. ― нашла я отговорку и угрюмо усмехнулась: ― Но огромное спасибо что напомнили. Очень мило с вашей стороны, ― процедила я в сторону, ― Выстоять на сцене целый сет, минут в сорок длинной, не так-то просто, когда твоя кость собрана по кусочкам и посажена на спицы.

– Допустим, но ты не торопишься чем-то это заменить, и занять своё время. ― настаивал мужчина. Холодно посмотрела на него.

– Я так не думаю. Я начала рисовать, и со стабильной регулярностью посещать приёмы дорогостоящего шарлатана.

Шарлатан глухо усмехнулся, качая головой.

– При этом социально ты мало задействована. Даже меньше чем, до того как стала посещать приёмы дорогостоящего шарлатана. ― передразнил он мою реплику.

– Значит вы не справляется со своей работой. А вообще-то я не стала от этого более замкнутой, чем обычно, так в чём проблема, я не понимаю? ― всплеснула я руками.

– Вероятно, ты просто не замечаешь этого, ― спокойно предположил док. Я раздражённо закатила глаза к потолку.

– Вас послушать, так я прямо чёртова отшельница, что никоим образом не является правдой, ― возмутилась я. Он прищурился, размышляя. Если он сейчас скажет хоть слово про институт, в который я даже не пыталась поступать, я пошлю его.

– Твоя позиция сейчас, это чистое проявление замкнутости, нежелания взаимодействовать с людьми.

Я сжала переносицу пальцами.

– Это, не замкнутость, ― процедила я, ― У меня есть варианты, чем заняться, но из-за Ра – а-а-а… короче нет у меня социофобии! ― выкрутилась я нервно. Он не в курсе, что моя проблема, и его бывший клиент носят одно и то же имя. Гетман, работает в школе соцработником и психологом, помимо частной практики. Гордеев, само собой был частым гостем в кабинете соцработника. В душе не разумею почему, но не надо Гетману об этом знать. Хотя, нет, знаю: я сгорю к чёрту со стыда, если в один прекрасный день он сложит два плюс два. Нет, уж спасибо. Пять минут. Пять, и я свалю отсюда.

– В общем, я всё это к тому, что прежде чем бегать, надо научиться ходить. ― сказал Сергеич, ― Радикальные меры, тебе пока что не по плечу, к этому мы обратимся позже, а…

– Да, чёрта с два! ― усмехнулась я издевательски, ― Я лучше в группе буду играть, чем буду строчить долбанный дневник! ― отрапортовала я, запальчиво.

– Хочешь пойти по пути наибольшего сопротивления? ― он кивнул, ― Превосходно.

– В чём подвох? ― прищурилась я подозрительно. Он окинул меня веселящимся взглядом.

– Нет никакого подвоха. В конце концов, ты сама будешь в состоянии оценить планку своих возможностей, в преодолении порогов. ― пояснил он.

Так. В чём фишка, док?

– Нет, это понятно. А, вот почему у вас такая хитрая улыбочка ― не очень.

– Хитрая?

– Чертовски. ― подтвердила я.

– Хм. Паранойя ― это минус.

– Хороший аргумент. ― пробубнила я, озадачено за ним наблюдая, ― Такое ощущение, что… а, поняла. ― кивнула я с укоризной взирая, на некоторых шарлатанов, ― Решили на понт меня взять, да?

– Ну разве я смею,― возмутился он скучающе.

– Только не вы, безусловно! ― усмехнулась я. Док покачал головой, строя оскорбленную невинность.

– И в мыслях не было.

– То-то я думаю, что это у меня такое стойкое впечатление, что меня обыграли, как малое детя.

Его сарказм трансформировался в простую лёгкую улыбку.

– Ты и есть малое дитя, Виктория. ― почти вздохнул док. Я раздражённо простонала.

– Ради Бога, я даже и не помню, как это, быть ребенком!

– В этом-то и проблема. ― сказал он, и его голос звучал опечаленно, ― По каким-то причинам ты пропустила этот период жизни, поэтому в эмоциональном плане ты даже не подросток, а ребёнок. Причём довольно упрямый, капризный, и эгоистичный. Но каким бы ни был ребёнок, он более ранимый, восприимчивый и эмоционально многосложный. Он непоследовательный и хрупкий в своих чувствах, чем и отличается от взрослого человека. Особенно, если этот ребёнок живёт в человеке и без того сложной возрастной стадии как у тебя ― это создаёт гораздо более мощный эмоциональный диссонанс, чем может показаться на первый взгляд. ― сказал мужчина, вызывая у меня смех, вероятно нервный.

– Ваши бы слова да моей маман в уши, лет так восемнадцать назад.

– Готова это обсудить? ― тут же оживился психолог. Я ужаснулась, нервно улыбаясь.

– Ни в коем случае! Время, Александр Сергеевич, время. ― намекнула я на своё освобождение. Он взглянул на часы, на своей руке. Подумав немного, согласно кивнул.