Текст книги "Рок, туше и белая ворона (СИ)"

Автор книги: Леля Лепская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Я вижу.

– Хм, знаете, есть у меня одна идейка, ― ожил Колян, привлекая всеобщее внимание, ― Давайте сыграем в своего рода бутылочку. ― (все дружно раздражённо простонали), ― Так, спокойно! Это не такая бутылочка! ― успокоил Коля, ― Мы в неё в школе играли. Принцип несколько иной и достаточно прост. Ведущий крутит бутылку и параллельно задаёт вопрос. На вопрос отвечает тот, на кого бутылка укажет. Ответчик, если он конечно ответил, крутит бутылку и задаёт вопрос. Если он не отвечает, вопрос переадресовывается по часовой стрелке, до тех пор, пока не будет получен удовлетворительный ответ. Кто не знает, трусит или просто не помнит… всяко бывает… в общем, затрудняется с ответом, пьёт залпом, до дна. Кто попался на вранье или ответ оказался неверным, если таковые разумеется найдутся, выпивают штрафную до дна. Спрашивать можно всё что душе угодно, от банальных личных вопросов, до квантовой физики. Если конечно вы знаете квантовую физику, респект вам. Реально респект. Риторические вопросы разрешаются, но ответ на них может быть любой. Смысл разумеется в том, чтобы говорить правду. Но уверяю вас каждый будет подставлять друг друга, по полной программе! Так что следите друг за другом, похлеще чем в «Мафии». Инструкции ясна?

Все согласно кивнули, мы образовали круг на полу (Гордеев не выбираясь из своей крепости).

– Что ж, я предложил, мне и начинать. ― Колян крутанул бутылку, ― Внимание знатоки, вопрос: что получится если персик скрестить с мандарином?

Сам вопрос уже вызвал пьяное хихикание в народе. Бутылка совершила последнее медленное кружение и остановилась… на мне. Посмотрела на Колю.

– Ну тут два варианта: получится либо пердарин, либо мандасик.

– Принято. ― прищёлкнул пальцами Колян. Крутанула бутылку, хитро смотря на всех по очереди.

– В чём заключены все самые сокровенные мечты и желания человека? ― задала я вопрос. Бутылка указала в форд некоторых главнокомандующих. Гордеев задумчиво посмотрел на меня, на стопку, на меня. Расцвёл улыбкой чеширского кота.

– Мм-м… В уголовном кодексе?

– Зачёт, ― прищёлкнула я. Он перегнулся и привёл в движение механизм нашей рулетки.

– Почему шуршит кулёк? ― спросил Раф, окидывая всех потешающимся взглядом. ― Санёк молчит и не отсвечивает. ― предупредил он следом.

Чего?

Все офанаревше на него уставились. Бутылка завершила круг вокруг своей оси и показала на Солу. Она не мигая смотрела на парня. Опрокинула стопку. О-о-о… ну если даже она не знает. Гордеев, весело хмыкнул, глядя на Сашку, выпил предоставляя мне возможность ответить.

– Ну вот почему, а? ― улыбнулся парень. Чёрт, мне придётся ответить, мне нельзя пить. Знать бы ещё, что ответить. Я почувствовала, как меня сверлят взглядом несколько пар глаз. Причём Колян отчего-то самодовольно лыбился. Он думает, что я отвечу? А я отвечу? Я знаю ответ? И почему тогда я об этом не знаю?

– В смысле… полиэтиленовый, да? ― уточнила я. Как будто это что-то изменит!

– Да, ― подтвердил Раф. Да, значит… значит… пластик?

– Ээ… Потому что звук ― это колебание упругого предмета? ― предположила я осторожно. Раф нахмурился, косясь на Сашку. Тот поправил очки.

– И-и-и?… ― подтолкнул Саша. Клянусь, я не знаю, как работает мой мозг! Я провела ладонью по губам, подалась чуть вперёд.

– И так, как полиэтилен ― это та же пластмасса, только ее слои во много раз тоньше, то при деформации, или любом достаточно сильном внешнем воздействии он должен колеблется, так? Но так, как размеры у всех участков кулька разные, колеблется не один участок, а несколько, и все с разной частотой. Эти звуки смешиваются… и мы слышим то, что называем шуршанием?

Что я, чёрт побери, сейчас сказала? Посмотрела на Коляна, опрокидывающего стопку. Саша подумал, потерев подбородок.

– Верно, ― кивнул парень и почему-то выпил стопку. Раф аккуратно потыкал меня пальцем в плечо, будто проверяя настоящая я или нет.

– С этим мега-мозгом ясно всё, ― отмахнулся он, ― Существует рациональное объяснение, того, откуда ты это знаешь?

– No commends!

Я закрутила бутылку на полу и задала какой-то банальный вопрос кому-нибудь, кому угодно. Я думала о перфомансе моей памяти. Ведь кто-то же вложил мне это в голову, не так ли? И кто интересно? Ведь физикой я никогда не интересовалась, это не моё.

Круг замкнулся на мне. Я прослушала вопрос.

– Повтори? ― попросила я. Миша подозрительно сощурился на Рафа, проницательно посмотрел на меня.

– С кем у тебя был первый раз?

О, ну ясно, понятно. Спасибо Миша… Хотела бы я дать ему по шее, и чтобы мои щёки горели сейчас. На свой страх и риск, выпила стопку. Я уж надеюсь, от текилы ничего не будет. То же самое сделал Колян, заставляя всех удивиться.

– Ну, что? ― всплеснул он рукой, глухо смеясь, ― Не помню я! Я пьяный был.

Саша пропустил стопку. Миша напоролся на свою же мину. Не переглядываясь с Солой, ибо она с прищуром на него смотрела, выпил стопку. Сола отставила палец в сторону, Миши.

– Я думаю комментарии излишни, не так ли?

Почему я не удивлена?

– Зачёт, ― пробормотал Миша, как то уж слишком странно улыбаясь.

– Что нужно делать при атомном взрыве? ― спросила Раф, закрутив нашу рулетку. Честь ответить, досталась мне.

– Нужно завернуться в простынь и медленно ползти на кладбище. ― ответила я.

– Почему медленно? ― уголок губ у некоторых дрогнул, в намёке на улыбку, неотрывно смотря на меня с замиранием дыхания, словно в попытке что-то прочесть. Я скрестила руки на груди.

– Чтобы не создавать паники.

– Зачёт.

Он ещё пару мгновений удерживал мой взгляд. Я закрутила бутылку.

– Как определить, врет ли адвокат? ― задала я вопрос. Наш стеклянный перст судьбы призвал к ответу Солу.

– Когда врет, у него губы шевелятся, ― улыбнулась она ехидно, но стопку всё равно выпила.

– Зачёт. ― прищёлкнула я пальцами.

Сола задумалась. Закрутилась бутылку.

– Доводилось ли тебе когда-нибудь влюбляться и в кого?

Бумеранг вернулся Соле. Она прищурилась, смотря на меня.

Какого чёрта она задумала?

Сола просто взяла и выпила свою стопку. Прикусив лайм, с вызовом уставилась на Гордеева.

– Представляешь Скарибидис, в девушку. ― спокойно ответил Раф.

Ха! Выкрутился!

– В какую? ― не отставала Сола.

– В идеальную.

– А поконкретнее? ― авторитетно наседала подруга. В уголке его губ заиграла провокационная усмешка.

– Мм… в совершенно идеальную?

– Имя, Гордеев!

– Ну с утра вроде Рафаэлем звали.

– Имя, девушки!

– Любое? Ну пускай, будет Фрося.

– Имя девушки в которую ты влюбился, малакас! ― вскипела Сола.

– Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её хоть нет, ― флегматично изрек он Шекспира, но отведя взгляд, стопку всё же выпил.

– Информативно, ― хмыкнула Сола.

Я потерялась в прострации, пропуская вопрос за вопросом, не уверенная что и как вообще чувствую. И чувствую ли хоть что ни будь? Священное бесчувствие! Совершённый штиль… совершенно идеально. Прям как море замирает. Замирает перед бурей. А затем обрушивается разрушительными волнами кризиса. Кажется, мне стоило пить.

В какой-то момент, до меня дошло, что альтернативная бутылочка переросла в классическую. Прям в тот момент, когда рулетка указала на меня. Подняла глаза на Сашу, который собственно и должен был меня целовать. Сашка насмешливо смотрел мне за спину. Я напряглась, поддаваясь тревоге.

– Это против правил, Раф, ― возмутился Миша, ― Не справедливо!

– Не справедливо родится мужиком 8 марта! ― съязвил Гордеев, ― Всё остальное приемлемо!

Я была самым узурпаторским образом перехвачена, с визгом утащена в берлогу некоторых, и усажена на колени. Замахнувшись, пихнула Рафа ладонью в плечо.

– Ты что творишь, придурок?! ― рассмеялась я нервно.

Раф мягко перехватил мои руки за запястья.

– Я не придурок, я дракон, и мы в крепости, ― пробормотал он глупо улыбаясь, ― А в каждой крепости должно быть сокровище и дракон чтобы его охранять.

Я непроизвольно улыбнулась, но по моему улыбка так и не достигла моих губ. Мне до боли хотелось зарисовать этот момент и сохранить его навечно где-то глубоко, глубоко внутри, рядышком со своим сердцем, просто чтобы брать и смотреть на него, в тёмные времена, когда жизнь становится слишком суровой, дерьмовой драмой. Красивый пьяный парень в крепости из подушек, в моей гостиной говорит, что я сокровище. В моих глазах поселились искорки, мне необходимо сделать глубокий вдох. Этот момент не был весёлым или грустным. Он был… прекрасным.

Раф, аккуратно потянул за узелок платка, коим была замотана моя ладонь, и стянул его с руки.

– Ты поранилась? ― шепнул он, тихонько проводя подушечкой большого пальца, по еле заживающему незначительному порезу, на руке. Сапфировый тёмный взгляд, беспокойно блуждал по моему лицу, то фокусируясь, то рассеиваясь.

– Не совсем, ― качнула я головой, ― Это клятва на крови. У нас так принято. Костя дал её мне.

Секунду он наблюдал за мной, потом почти незаметно кивнул, так, словно он понял о чём речь. Рафаэль, медленно отпустил мои руки. Они словно по наитию, легли на его грудь. Его сердце тяжело грохотало под моей правой ладонью. С ума сойти… с таким ярым сердечным ритмом жить нереально, кажется. Синие как небо глаза, сияли даже из под опущенных ресниц, в приглушённому освещении ночной гостиной. В периферии всего вокруг меня, услышала, как пожелав всем спокойной, (а может и не очень спокойной!), рассмеялись Миша с Коляном и взвизгнула Сола.

– Поставь меня на ноги, варвар!

Многозначительно переглянувшись с Рафом, выглянули из крепости. Сола уже сверкала задом, свисая с плеча некоторый заразительно хохочущих. Колян только весело замотал головой выходя во двор.

– В натуре, бро! Чё ты вытворяешь? ― крикнул он брату.

Мишаня, забавляясь пихнул его в плечо. Сола разразилась тирадой на греческом.

– Что она сказала? ― спросил Миша оглянувшись на меня.

– Ну если вкратце… Грозится укусить тебя за зад.

Миша вскинул брови, и рассмеялся, что-то бормоча сквозь смех, удаляясь вслед за Колей. Куда делся Сашка, клянусь не знаю, но наверное с ребятами ушёл. Что-то ещё наигрывало в стереосистеме. Я не успела различить. Глухо посмеиваясь, меня по собственнически вернули на колени.

– Тебя, Сола греческому учила, да? ― спросил Раф с искренним любопытством.

Ох, ну ладно, диктатор. Спорить с тобой всё равно бесполезно, да и по правде говоря, не очень-то хочется…

– Нет, она не учила. И я, не то чтобы прям его знаю, нет конечно. Просто когда часто слышишь иностранную речь, запоминаешь.

– Хм. Английский нам в школе преподавали, навахо тоже понятно, это в семье. Французский откуда? ― любопытничал парень.

– Ты говоришь по-цыгански?

– Ну, да. ― ответил он сведя брови.

– Ну вот и я с детства на четырёх языках говорю. ― я хитро улыбнулась кое-что припомнив, ― Ты тоже знаешь французский.

Он лишь повторил мою хитрую полуулыбку, словно счёл вопрос риторическим. «Празднуй моё поражение…» А вообще-то зря я об этом вспомнила…

– А что тогда за четвёртый язык? ― спросил Раф.

– Ну как же, я неплохо владею русским, представляешь? ― потешалась я с серьёзным видом. Я прикусила губу изнутри, чтобы отогнать непрошеные воспоминания. Тщетно.

– Вот оно что. ― он опустил взгляд, заправляя мне выбившуюся прядку за ухо. Его рука замерла. Гордеев потерял улыбку и нахмурился, смотря в одну точку. По моему я знаю, что он там увидел. Бандана… Проклятье. Я где-то потеряла её!

Я втянула воздух.

– Рэйвен не только на-дене говорила. ― сказала я отвлекая его, от очередного плохого открытия, ― Она знала несколько диалектов атапаскских языков. Ну и мы с отцом и дедом соответственно тоже волей неволей их знали. Никто никого не заставлял их учить, просто как я уже говорила, это запоминаешь со временем.

Кончиками пальцев он проследил почти уже незаметный шрам на шее, и взметнул взгляд в мои глаза. Тысячи вопросов пронеслись в его голове, за одно мгновение, повисшей тишины, сквозь которую из колонок стерео, вилась приглушённая мелодия Centrefolds ―Placebo. Я вздохнула отводя взгляд в сторону, на белый рояль.

– Английский, французский, и немецкий, я учила с самого детства. Я практически училась говорить, сразу на нескольких языках, помимо русского.

Мне не нравилось это вспоминать, и уж тем более рассказывать об этом. В те времена, только музыка спасала меня. В музыке есть прекрасная вещь ― когда она попадает в тебя, ты не чувствуешь боли. Боб Марли. Рок всегда завораживал и очаровывал меня ― меня до дрожи восхищает эта тонкая почти безумная грань, между агрессией и технической сложностью. Совершенно удивительное сочетание дикого варварства и интеллекта.

Раф долго молчал. Когда я повернулась, то наткнулась на синий взгляд полный чистейшего недоумения и изумления.

– Зачем?

– Я не знаю, ― пожала я плечами, чувствуя, как они дрожат, ― Так от меня хотели.

– Мама? ― правильно догадался Раф.

Я поджала губы, чувствуя себя в ловушке.

– Почему ты так подумал?

– Просто, твой отец не похож на помешанного человека. ― ответил он более чем уверенно. Я горько усмехнулась.

– Думаешь моя мать помешанная?

Он провёл рукой по своим волосам, взъерошивая чёрные пряди.

– Ради Бога, Тори! ― его слегка рычащий голос граничил с чем-то отчаянным, ― Ну а как ещё это назвать? Тебе просто испортили детство всем этим.

Ого. С такими доводами при всём своём грёбанном желании не поспоришь. Да и не с чем спорить.

– У меня не было детства.

Это было слишком. Слишком личное. Даже сквозь алкоголь я чувствовала преграду между нами. Гордеев в некотором замешательстве повёл бровью.

Заметив, что ремешок на правом браслете слабо застегнут, я подалась немного вперёд, зависая в считанных сантиметрах от его лица. Раф отрывисто вздохнул, он не ожидал, он растерялся, когда я прикоснулась к кожаному браслету и мягко схватил меня за руку отстраняя от себя.

– Не стоит. Это не то, что ты думаешь, ― покачал он головой, неумело пряча то, что ломалось под всем этим жестоким величием. Восхитительно медленно. Я получала практически физическое удовольствие от этого. Я выбила его из равновесия, это очевидно, даже моему синему как смурфу, мозгу.

– Тогда что? ― не отставала я. Меня насторожило это, я цвела от этого, мёртвым кипарисом. От того, что могла загнать его в угол.

Раф отпустил мою руку. Он был напряжён и злился.

– Это совсем… другое. ― процедил он сквозь зубы. Было что-то чёрное и страшное в его виде. Вот именно в такие моменты, этот парень пугает меня до чёртиков. Вспышки. Такое впечатление что он не контролирует свой гнев. Это заставляет меня сжиматься в комок. И это мне очень кое-кого напоминает.

Он удерживал мой взгляд пару секунд и покачал головой кусая нижнюю губу изнутри.

Смотря на свои руки, он выглядел хмуро, сдержанно… сокрушённо. Я видело это в нём буквально сегодня утром. Вздохнув, он расстегнул браслет на правом запястье.

Первым, что я увидела, были письмена: витиеватым почерком они оплетали правое запястье. Было похоже на латынь, но я не уверенна. Я уже где-то видела эти слова, потому что почему-то знала, что он означают. Мудрость, справедливость, мужество и умеренность ― четыре звезды, что символизируют четыре естественные добродетели древнего мира, на руках закоренелого антагониста. На второй руке была роза. Она так же как и надпись являлась тонко вытатуированным браслетом на его коже, оплетая его запястье, стеблем с шипами. Сам, едва раскрытый белый бутон цветка был изображён на внутренней стороне запястья. И роза такая детальная, словно живая.

Прочистив горло посмотрела на него.

– Почему роза?

– Имя. ― только и сказал Раф. Так, словно был готов ответить в любую секунду, словно готовил себя к ответу. У него было такое выражение лица, что я почему-то не рискнула спрашивать, чьё это имя. Лишь потом, я сообразила. Посмотрела на помрачневшего Рафаэля, готовая поспорить на свою душу, что это напрямую связанно с его музыкой и стихами. Вот кого, он навещал. Роза ― вот как её звали. Она на его запястье запечатлена татуировкой. Она в его памяти навсегда. Отогнала прочь эту мысль. Ну по крайней мере предприняла все попытки. Я поддалась навязчивому порыву, прикасаясь к татуировкам. Его руки вздрогнули от контакта. Он дышал ровно и смотрел на меня, взглядом практически неживым, статичным… страшным. Было что-то очень странное с его руками. От порезов, так бывает? И тут из меня разом вышибло весь воздух…

– Ах…

Это не то, что я думала. Я теперь вообще не знаю о чём думать. Шрамы, пересекают линии вен. Но они гораздо шире, они неровные, словно рваные, и они опоясывают запястья полностью! Что-то очень плохое и тёмное заскреблось внутри меня. Я прижала свои руки к груди, как маленькая. Чёрт! Я испугалась. Я закрылась. Мгновенно.

Я просто не представляла, что сказать. Одно я знала точно: это сделал не он!

Раф отвёл от меня взгляд, застёгивая браслеты на руках.

– Что это такое?

– Повреждение сухожилий.

– Как ты играешь?

– Не так как хотелось бы. ― ответил парень, очень сосредоточенно на меня смотря.

Я отчаянно не могла понять, такое впечатление, что, ему больно когда он играет. И эти рубцы на запястьях, они… Как если бы, руки… сковывали или связывали. Сердце грохнулось где-то в районе горла. Как? Кто? Почему? Чёрт! Слишком много вопросов и подозрений пронеслось в моей голове. Слишком много. Просто слишком!

– Что произошло? ― прошептала я еле слышно. Он глубоко вздохнул.

– Хм, странно получается. Ты знаешь обо мне всё, я о тебе ― ничего. ― Раф поймал мой взгляд. В его, блуждающем по моему лицу, отражалась глубокая степень мысли. Всё? Я ничегошеньки о нём не знаю. Вот даже не на грамм. И чем больше узнаю, тем больше не знаю. Я застряла взглядом на этих браслетах, переживая совершенное крушение, не понимая, как такое могло случиться с ним. Что за чёрт случился с ним?

Запуская пальцы в мои волосы на затылке, он придвинулся ближе. Я хотела остановить его, но мой порыв приблизил его ещё ближе. Он лишь слегка коснулся моих губ своими и замер. У нас обоих дыхание перехватило от этого. Я чувствовала, на сколько он тёплый, от него прямо волнами исходит сильный жар, как от очага. Я бы могла подумать, что у парня температура.

– Только не бойся. – тихо прошептал Раф. Его голос сильно хрипел и был низким, словно низкий саунд у гитары. Скользящим движением он обхватил меня за подбородок и легко провёл большим пальцем по моим губам. В блёклом свете с улицы, что проникал из окна, черты его лица казались мягкими, призрачными, эфемерно красивыми. Чёрт возьми, он и в правду был прекрасным снаружи, совершенно красивым. Длинные густые ресницы, отбрасывали мягкие тени под глазами. Губы еле уловимо дрогнули. Очень напряжённые брови, выдавали тревожные мысли. Я осторожно протянула руку и легонько скользнула по шёлковым волнистым прядям, чёрного цвета, что слегка поблескивали синеватым серебром, от лунного света проникающего в гостиную. Парадокс заключался в том, что я хотела его ― в своём личном пространстве, в своём времени. В своём больном мире, своих мыслях, я боялась его, считала деспотом, а в сердце замирала перед ним. Я потеряла границы страха и удовольствия.

Кажется, у меня руки дрожат.

Кажется, он не может сделать вдох…

Кажется, я тону.

О, нет, мне не кажется.

Его прикосновения медлили и оставляли трепещущие прикосновения на коже. Моё эго орало ему: «Поцелуй меня!». Он лишь оставил невесомый поцелуй по моей щеке. Я ощущала это глубже чем физически.

– Спокойной ночи.

Раф отстранился, поднимаясь на ноги. Я не могла и слова вымолвить, видя, как он уходит. Пытаться разобраться в себе сейчас, походу бесполезное занятие. Ладно, утро вечера мудренее. Вот утром и разберемся, какого чёрта всё это было.

Глава 9. Двойник…

Мне снилось что – то неразборчивое запутанное. Меня тянуло ввысь. Ломало, на грани с болью. Я падала ― падала казалось целую бесконечность, казалось с самой вершины небес. Падала стремительно, чёрной птицей. Хотелось плакать, я рыдала. Я рыдала, и тысячи пронзительных вороньих кликов отвечали мне. Хотелось кричать, я разбивала пространство сна…

Я кричала, и стая вторила мне. Хотелось ничего не ощущать, но я задыхалась от знакомого чувства боли. Белоснежный снег принял меня в свои чертоги, вырываясь волнами пуха от силы моего падения, и кровь…

Чёрное море крови…

Холодное бесстрастное лицо, смотрело на меня льдинками голубых глаз. Я клокотала от ярости, я распахнула черные крылья, возвышаясь над ней…

«Когда ни будь я прокляну тебя гордо и твёрдо стоя, на индейском кладбище, и ты сляжешь рядом с ним…»

…Боль. Страсть. Страх. Всё смешалось словно в клубок.

«Тори…»

И стая замолчала. Мягкие прикосновения, унимают страдания. Я складываю свои крылья смерти. Я слышу свою лунную колыбельную. Я чувствую, как тепло накрывает мои губы, стирая боль, захлёстывая невообразимым спектром чувств. Нежные прикосновения, посылают трепетную дрожь по телу с ощущением полёта, срывая сладострастный стон с моих губ и в этот момент я понимаю, что это, не сон.

Открыв глаза застаю Рафа, нежно покрывающего мои губы поцелуем. Одна его рука вплетается в мои волосы, мягко касаясь шеи, другая скользит по талии, тёплой ладонью. Он тяжело дышал. Только тогда я поняла, что сама просто задыхаюсь и мои ногти, вонзаются в его спину. Я отвечаю на его поцелуй, сама о том даже не подозревая. Он обхватил ладонями моё лицо. Он чуть приоткрыл глаза, оставляя их под сенью ресниц. Раф застыл и пару раз моргнул и нахмурился.

– Проснись… ― шёпот надломлено, покрывал мои губы, его голос дрожал, ― Проснись, слышишь?

Он взметнул взгляд в мои глаза и медленно заблуждал взглядом, рассеянным и отрешённым. Его глаза мутные, потрясённые… чёрные. Чёрные, как уголь, чужие глаза…

Я подорвалась ка ошпаренная, жадно хватая воздух. Я была напряжена до судороги. Я замерла и тут же упала на спину. Меня прошибла тяжёлая дрожь. О, Господи.

– Только сон, это только сон…

Я старалась выровнять дыхание и обезумевшее сердце, затаив надежду, что это в самом деле только сон. Всего лишь слишком реалистичный сон… Сон во сне. Я сто лет снов не видела, с чего бы это вдруг?

Сработал будильник, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности. Хлопнув по звенящему гаду и отключив противный сигнал, спрятала голову под подушкой. Самое сложное это оторвать свою голову от подушки. С этого начинается моя ежедневная война. Особенно жестоко вставать, если вчера ты уснул чёрте во сколько и не в самом удачном состоянии. Швырнула подушку в стену. Иначе я никогда не встану. Открыла один глаз. На тумбочке стоял стакан воды и по всей видимости аспирин. Тяжёлой рукой, бросила таблетку в воду, наблюдая за тем как она с шипением опускается на дно стакана. Перевернулась и снова спряталась, под вторую подушку. Стоило сразу от обеих избавиться. Уловила лёгкий запах, мужского одеколона. Очень к слову сказать знакомый. Вскочила с кровати, сметая остатки сна и ленивые поползновения депрессии. Осмотрелась. Никого. Показалось видимо. Выпив аспирин, утопала в ванну.

А вот и нет. Не показалось. Волосы и одежда, впитали пряно-мускатный запах. Так. Я определённо что-то пропустила вчера.

Приведя себя в порядок, усиленно соображая, что я вчера натворила, спустилась вниз. Бросила инертный взгляд в гостиную, в глаза бросилась куча подушек, прямо по центру. Крепость! О, кажется припоминаю…

С кухни доносился голос.

– Всегда подозревал что дети ― кретины, ― рассмеялся Костя, на кухне, ― Хотя это удивительно. Она снова стала рисовать, меньше зачитываться, играть не только во сне.

Я остановилась в столовой.

О-оу.

– Ну, да, она давно уже не подходила к роялю. ― только тогда, я поняла, что Костя разговаривает с кем-то по телефону, ― Уж не знаю в чём дело, она не рассказывает. Альбина тоже не совсем понимает, что именно случилось, но говорит, что в детстве, у Тори был какой-то конфликт с материю. После этого, она перестала играть и показывать рисунки.

Прижавшись спиной к стене столовой, я замерла. Вот так, с добрым утром… С кем он говорит? Обо мне!

– Запомнил значит,― усмехнулся Костя, ― Хм, ну знаешь вроде как… есть во сне ходящие, а есть во сне играющие, рисующие… ну, делающие что-то в общем. И Аля, оказывается, не раз по ночам, заставала Тори, играющую во сне. Да: глаза закрыты, а руки движутся, но она спит крепким сном. Она спит, а мозг её ― нет. Я тоже раньше сталкивался с этим её состоянием, только в более страшных проявлениях. Парасомния, так вроде это называется, да? Кстати, мне кажется или она перестала путать языки? ― изумился отец.

Где-то завибрировал телефон. Об заклад бьюсь это был мой телефон, оставленный вчера на кухне. Мельком выглянула из-за угла. Сидя за островком Костя посмотрел на дисплей и отключив звук отложил мой смартфон в сторону. Вот за что люблю своего старика, так это за невмешательство в моё личное пространство, и уважение частной жизни.

– С татумом. ― поправил Костя, своего таинственного собеседника, ― Нагваль ― дух. Татум ― носитель. Умирает татум, нагваль ― бессмертен.

У меня сердце выпрыгнуло из груди. Я спряталась. Он же не собирается этого говорить. Он не скажет!

– И нет я не знаю почему она это сделала. И честно говоря, я не верю в это. Она не могла этого сделать. Поверь мне, существуют только три вещи которые она способна убить: себя, мозг и бутылку виски, ― мрачно отшутился Костя. Мне стало дурно от его слов. Он не верит в это. Никогда не верил. Он верит мне, даже не мне, а в меня. Верит, вопреки тому, что это правда.

Это я…

Это сделала я. Наверное. Я не помню этого.

Мне стало очень сложно дышать. Стало как-то невыносимо грустно. Хотела бы я возвратить своего нагваля. Вот только это невозможно. Пока я пью эти дурацкие препараты, мне не вернуть его. Пройдя потихоньку вдоль стены, уловила отражение в стекле стеллажей столовой.

– Хороший вопрос,― заинтересованно произнёс отец, потерев подбородок, ― Вероятно, если способности повышают продуктивность человека ― это позитивное качество которое надо развивать. ― он встал и подошёл к холодильнику, ― Если они делают жизнь менее качественной ― то наоборот. ― он достал бутылку минералки, и покачал головой, ― Так или иначе, здесь это не работает. Эзотерически этот вопрос не решаем. Эзотерика и психиатрия, вообще вещи плохо совместимые. Свойства многих препаратов, применяемых в психиатрии, не до конца известна, но они являются энергетическими блокаторами. ― Костя открыл бутылку и сел обратно за островок, ― Эта традиция, древняя, это мёртвая традиция ― тотемное животное. Практически никто уже так не делает, просто… Есть некоторые причины, по которым мой род всё ещё продолжает эту традицию. Привлечь дух назад, вернуть нагваль, и привязать к другому носителю ― возможно. Как по твоему, тот же волк, который живёт 20 лет, и это в лучшем случае, может сопровождать человека на протяжении всей его жизни? И всё было бы куда проще, если бы потеря тотема запустила механизм саморазрушения. Но это не так. Это именно разрушения привели к его потери. Проблемы, сам понимаешь, не эфемерны, они реальны. И уходят очень глубоко в детство. Они подавляют и разрушают, с силой в две сотни децибел. И не только её. Всех вокруг неё. Тори не несёт белиберду, и сдаётся мне, то что она тебе рассказала имеет больше смысла, чем всё что она когда либо говорила мне. ― Костя неопределённо хмыкнул и прикурил сигарету, ― Просто, чтобы хотя бы понять, что в действительности она имеет в виду, когда говорит, мало уметь читать между строк. Надо знать минимум четыре языка, иметь докторскую степень философа, лингвиста и не менее докторскую ― психолога, ― отшутился он мрачно, отпил воды и со стуком поставил бутылку на стол.

Снова завибрировал мой телефон, дребезжа по поверхности стола и Костя опять перевёл его на беззвучный режим.

– Тори! ― крикнул он, ― Тебе Сола звонит! Тори!

Я содрогнулась, но себя не выдала. Он наверное слышал, как звонил мой будильник, и знает, что я уже проснулась. Я взглянула на Алю заходящую в столовую. Прикушенная губа, притупила предчувствие что этот загадочный диалог приведёт к чему-то очень-очень страшному. Приложила палец к губам, призывая её молчать и поманила к себе. Её сонно-веселящийся взгляд, посеял во мне тревогу. Она тихо прокралась ко мне.

– Я могу только строить догадки, ― вздохнул Костя, ― Спроси у неё сам. ― Который именно? Знаешь сколько их уже было? Дочерта! А толку? Они даже периоды ремиссий отследить не могли. Сейчас-то ясно почему: нет их, этих ремиссий, нет и не было никогда. Они ставили ей всё что угодно, от гиперактивности, до подростковой депрессии, всё что угодно, кроме действительного диагноза. Так, как невозможно разбудить человека, который притворяется, что спит. Она же или молчит как партизан или говорит, что не помнит нихрена, и вообще под дурочку косит. А вообще-то… ― он смолк, заставляя меня напрячься всем телом. Аля нахмурилась, вслушиваясь.

– Как то раз, она заболела. Она была у меня в тот момент. Разумеется я отвёз её в больницу. Врачи не могли ничерта понять. Было очень похоже на лихорадку, но биохимические анализы крови это не подтверждали. Один врач, высказал подозрение, что это похоже на ломку, как при резком отказе от какого-то психотропного вещества. Повторный, более глубокий анализ выявил остаточные следы риталина в крови. Ко всему прочему эта су… ну Инна в общем, перевела стрелки на меня! Мол это я пичкал Тори препаратами, да ещё и религию приплела. Короче я начал с ней судится, за родительские права. Я проигрывал одно дело, выдвигал иск и снова проигрывал. А бедного ребёнка мотало из города в город.

Аля потеряла челюсть в ужасе смотря на меня. Ну что тут скажешь? Было. Я отрицательно покачала головой, ощущая, как слёзы текут по лицу. Женщина кажется никогда не оправится от услышанного. Хм, точнее от подслушанного. Она сомнамбулически приложила пальцы к губам.

– Благими намерениями вымощен путь в ад… ― еле-еле пробормотал Костя, цитируя Данте. ― То-то и оно, ― зло кинул он, всплеснув рукой, ― Тори едва девять исполнилось, когда ад разверзся. ― он уткнулся лбом в ладонь, ― Каждый раз, считая шаги внутри больничных стен, в промежутке от 9-ти до 18-ти, в ожидании долбанного чуда, я столько раз хоронил свою дочь, что не жил сам! Но я могу только строить догадки, что на самом деле произошло. Она же молчит, окружив себя стеной настолько непрошибаемой, что попытка прибегнуть к гипнозу, вообще кончилась сводами клиники. Она более справедлива в своей ненависти ко мне, чем подозревает. Чтобы она не говорила, как бы наплевательски не вела себя, она надеялась, что я смогу ей помочь. Но что я чёрт побери мог сделать там, где ни один доктор ничего не добился?

Аля осторожно провела ладонями по моему лицу, стирая непрошеные, немые слёзы. Она сама едва не плачет. Но и гнев явно просматривается в её чертах, особенно это читается в поджатых губах. Чёрт! Две взрослые, ну ладно одна не очень-то, взрослая. Короче! Две бабы, сидят у стеночки и подслушивают односторонний разговор. Ну не идиотизм ли, а? Дожились…