Текст книги "Рок, туше и белая ворона (СИ)"

Автор книги: Леля Лепская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Он отстранился и надолго замолчал. Я услышала шорох падающей на пол ткани и шумный ошеломлённый вдох. У меня даже не было сил его останавливать, я лишь тяжело сглотнула. Он этого не поймёт.

Встывший в пространство парень, медленно склонил голову чуть влево. Он пробежался изучающим взглядом вдоль полотен. У меня дыхания сбилось, от вида собственных полотен. Он не поймёт такого творчества, оно слишком страшное, мрачное, безобразное. Тёмные, авангардные полотна, изображали души горящие на кострах и изломанные тела в окружении монстров. К остальным вдоль стены была приставлена моя последняя картина маслом, фрагмент которой я фотографировала с утра, для Тёмы. Белая эфемерная фигура ангела, с опущенным мечом, стоящая на раскалённых углях, в плену терновника и огня. Оружие, руки и ноги оплетены терновником, впивающимся до крови, и языками пламени ― оковы удерживающие, не позволяющие взмыть ввысь. Голова упущена, крылья, распахнуты, устремляясь кончиками белых перьев к высшей точке. Ангел, в окружении тёмных фигур, как между двумя войсками, затемнен к низу как и вся композиция. А кверху стремящаяся к высшему свету переливов звёзд.

Раф неспешно подошёл ко мне, останавливаясь очень близко от моего лица. Мое дурацкое сердце глухо и болезненно застучало в груди. Я уставилась на его браслеты.

– Что с твоими руками? ― спросила я резко и посмотрела ему в глаза.

Его лицо приобрело крайне растерянное выражение.

– Могу задать тебе тот же вопрос. ― смотря на мои руки, он вплёл свои пальцы в чёрные волосы. Кожа загорелась под его взглядом, и я не знала, как на это реагировать. Я могла только держать всё это внутри. Плохо. Это кончится плохо. Этот разговор, он, я, всё. Нереально синие глаза смотрели на меня вечность, прежде чем он мягко обхватил меня за подбородок и спросил:

– Что ты собираешься делать дальше?

Меня пробрало дрожью, до самых мизинчиков на ногах.

– Если ещё хоть кто-нибудь задаст мне этот вопрос и, клянусь, я закричу. ― пробормотала я без энтузиазма.

Усмехнувшись, он заправил прядку мне за ухо, посылая дрожь и огонь в точке соприкосновения с моей кожей. Было в нём что-то ещё, что я никак не могла расшифровать. Что-то тщательно скрытое от постороннего взора. От чего кровь одновременно кипела и стыла, что-то очень страшное и очень манящее. Моих ушей коснулся слишком громкий топот, и дверь распахнулась, являя Солу. О, чёрт.

Раф опустил взгляд, в уголке его губ играла усмешка. Он отстранился и пересёк чердак, чтобы выйти за дверь. Сола проводила его тяжёлым взглядом… За взгляд, который она метнула в меня, в средневековье сжигали на костре.

– У тебя пять минут, ровно пять минут на то, чтоб объяснить мне, что происходит. И только попробуй мне сказать о чём я!

Деваться некуда, рассказала по порядку, начиная с вечеринки, поцелуя и заканчивая сегодняшним днём. Я говорила и не слышала саму себя. До Солы так и не дошло, что в большинстве своём, я ― это не я. Это терапия, таблетки, что угодно ещё. Вся моя жизнь не больше чем долбанная мимикрия ― дилогия бесконечной казни египетской.

Я отталкиваю от себя людей, убеждаю сама себя, чёрте в чём вообще, и терплю разочарования, потому что не умею по другому. Бабушка говорила: «Прежде чем любить, научись ходить по снегу, не оставляя следов.» А Рейвэн была далеко не глупой женщиной. Я не умею любить. Для меня любовь и боль ― форма, совокупность, и следствие, одного и того же чувства. И существует только одна единственная проблема, связанная со мной ― влюбиться в меня. Если меня не понимают ― это, не проблема. Если я вывожу из себя, бросаясь громкими нелестными словами ― тоже не беда. Самое дерьмовое ― это влюбиться. Вот она ― проблема. Для меня выражение от любви до ненависти, один шаг ― имеет буквальное значение. Я ― это человек, который по щелчку пальцев, может соорудить у себя в голове логическую цепочку из иллюзий, заблуждений и прочих мнимых инсинуаций, и захотеть из-за неё немножечко сдохнуть. Так о чём тут чёрт побери можно говорить? У меня непростое прошлое и у меня нет будущего, потому что я даже не помню событий дней минувших. А то что помню, сводит меня с ума и я начинаю стремительно деградировать внутри своей дерьмовой плюралистической системы, под тяжестью долбанной драмы. И в конечном итоге какой ни будь док, тратит своё драгоценное время, воскрешая меня. Снова.

– Какая-то у вас странная модель отношений сложилась не находишь? ― забавляясь подытожила Сола, ― Два года вы убивали друг друга, стоило раз напиться, и на тебе!

– Ага. Долбанный стокгольмский синдром, называется, ― пробормотала я и скривилась, вымученно простонав. ― Боже, Сол, я не разбираюсь во всей этой фигне. Знаешь, что обычно случалось, когда парень пытался меня поцеловать? Он получал по морде, Сол. Это впервые, я никогда не позволяла, даже прикоснуться к себе, ничего не чувствовала кроме кружения дерьмовых спутанных эмоций внутри, даже и не думала ни о ком. Моя больная голова, всегда всё переворачивала неправильно. Так, чёрт возьми, где я ошиблась, сейчас?

Я со стоном вскинула голову в потолок.

– По моему, ты утрируешь, ― вздохнула подруга, ― Просто объясни ему всё.

Я задохнулась от возмущения.

– Утрирую? Да сними ты наконец эти долбанные розовые очки! Ты хоть представляешь, что будет если он узнает всё? Что я больна! ― выпалила я на эмоциях, ― Дерьмо! Во многом я даже самой себе признаться не могу, чтобы не погрязнуть в грёбаной атаке!

– Вот именно! ― вспылила Сола, ― Ты не от делать нечего, счёты сводила! Это психологическое!

– То-то и оно, ― усмехнулась я горько, качая опущенной головой.

– Не знаю, ― её брови рисовали взволованные линии, ― Я не знаю, что тебе сказать. Мне кажется, что всё не так, что он… Клянусь, я думала такое только в сказках бывает!

– Ты просто слишком много читаешь романов! Вот только жизнь не долбанная сказка, Сол. Она не соткана из ванильных статусов в сети, маленьких розочек и грёбанной сахарной ваты. В ней принцы только на чёрных конях, а короны сплошь бумажные. Так что это только из под пера авторов всё так удивительно, прекрасно и бабочки пляшут в животе. На самом же деле ожидания чертовски преувеличивают действительность. Нет никаких чудес. Жизнь ― она не такая, в ней нет красоты, в ней нет надежды и чудесного спасения….

– Врёшь, ― хмыкнула Сола.

– Ладно, на счёт бабочек вру. Они существуют. ― я выставила палец, ― Но только на счёт бабочек!

Сола вскинула брови.

– Вот блин, да ты влюбилась в него! ― рассмеялась она. Я стукнула себя ладонью в лоб. Уверенна, скоро набью себе синяк.

– Ох, ну это вообще уже сиди я сам открою…― пробормотала я. Сола низко склонилась к моему уху.

– Знаешь, что я думаю… с одной стороны ты просто психопатка, раз влюбилась в него, но с другой будешь просто сказочной идиоткой, если упустишь это. ― она поймала мой взгляд, ― Не дай этому взять и так тупо уйти…

Когда мы спустились с ней во двор, отец что-то наигрывал, на пару с Коляном и Мишей. Взглянув на меня, Колян посмотрел в сторону. Аккорды в его руках приобрели какой-то испанский оттенок, что Костя тут же обыграл с интересом наблюдая за Коляном. Я инстинктивно обернулась, наблюдая как нагоняя меня, Гордеев остерегающе косился на Мишу только-попробуй-взглядом, но Миша, подыгрывая отцу с Колей, преобразовал аккорды в своих руках в откровенно цыганские мотивы. Судя по веселящемуся взгляду обоих Раевских, и по пронзительному взору Рафа ― Раф, прекрасно с ними знаком, и скорее всего эта парочка родственников решила немного постебать над Гордеевым, который с многообещающей ничерта хорошего ухмылкой, явно не торопился принимать вызов. Так я думала, пока меня перехватили за талию и играючи развернули к себе, руки, тепло которых по неким причудливым причинам не чинили мне вреда. Руки которые могли меня касаться, прокружили меня, оттесняя назад. Крутанув меня вокруг свей оси, он захватил край моей юбки и накрутив ткань на кулак, и второй рукой резко прижав меня к себе за талию, вышибая воздух из меня, и вынуждая ухватиться за его плечи, чтобы не потерять равновесие. Раф покачал головой глухо посмеиваясь, явно обещая некоторым неприятности, а все сконцентрировали своё внимание на нём или точнее сказать на нас, что мне ни разу не нравится.

Миша одарил Солу таким взглядом, что та покраснела, заметно даже на её смуглой коже, чего от неё можно было бы ожидать в самую последнюю очередь. Усмехнувшись, наткнулась на жгучий синий взор из под ресниц, который мог откровенно напугать или поджечь воду, и мою усмешку как ветром сдуло, захватывая с собой весь воздух. Незаметно от самой себя, меня повело и закружило в незамысловатом танце. Очередное кружение привело меня к Рафу, прибывающему в каком-то чертовски загадочном и странном настроении. Слишком близко, настолько, что я могла таким образом пересчитать все кубики его пресса. В мои глаза взирал взгляд кристальных глаз из под ресниц, на столько интенсивно и завораживающе, что я на самом деле ощущала себя мышкой. Перед тигром.

Выпутавшись из паутины цепких рук, я отшатнулась, оправляя длинную юбку сарафана, и скрывая краску вспыхнувшую на моём лице, слыша Костин густой хохот позади себя.

Проскользнув в дом, чуть не запнулась в пороге, когда неожиданно в уши ворвался громкий запальчивый голос и музыка.

–… он не будет предлагать дважды!

Я встряла в гостиной как вкопанная, наблюдая за гневной тирадой Миши.

– А пока этот придурок образумится пройдёт миллиард долбанных лет! А дальше то что? Все стремления в пень дырявый!

Саша внимательно и расслабленно… не слушал его. Он наигрывал какую-то знакомую мелодию сидя за нашим роялем и делал он это просто… восхитительно. Хотя бы от того, что по какой-то чудаковатой причине, это вызывало умиротворение внутри. Немного тягучее, печальное, но тем не менее…

– Может ты не будешь так орать? ― предложил парень, не отрывая рук от клавиш. Я как во сне осторожно подошла.

– Кто учил тебя играть? ― спросила я неясным шокированным тоном.

Миша встрепенулся и обернулся ко мне. Саша даже ухом не повёл, вот даже не вздрогнул.

– Я в детстве в музыкалке учился. ― ответил он ловко скользя пальцами по клавишам. ― Хм, но так и не окончил. ― он оторвал руки от инструмента и поправив коррекционные очки, посмотрел на меня, ― А что?

Я нахмурилась фокусируя зрение. Нет, я слышала, как он играет, но на общем фоне клавишные слегка теряются. Сейчас чистый звук, говорил о том, что Сашка играет как-то чересчур профессионально для своего возраста.

– А почему не окончил?

– Надоело. Просто скучно было.

Конечно чёрт побери скучно! Человек который в свои восемнадцать может так виртуозно играть, просто сгинет от тоски на уроке какого-нибудь пресловутого сольфеджио.

– Что это было? ― спросила я, ― Ну, то что ты сейчас играл?

– А, это? ― понял Саша, маякнув взором на клавиши, ― Лист ― Рапсодия.

Он вернул руки на клавиши. Потребовалась пара мгновений чтобы сообразить, что он начал играть. Совершенно обескураженная, я пару раз моргнула и не в силах оторвать взгляд от пальцев пляшущих по клавишам, с отточенной изощренностью. Просто, я не каждый день вижу людей которые способны играть 3-й концерт Рахманинова. Это одно из самых технически сложных в мире произведений!

– Это ведь ты на нём играешь? ― спросил Саша, не прерывая игры.

– Нет. Мать моя. ― выплюнула я угрюмо.

Вообще-то я лет сто не слышала, чтоб она играла. Или пела. Я облокотилась на рояль. Всё такой же белый и сияющий. Брр…

– А ты не умеешь? ― спросил Саша. Я оторвала взгляд от инструмента и посмотрела на парня.

– Так как ты, точно, не умею.

Я почти не слышала, как он играет. Лишь урывки музыки проникали в моё сознания, пробиваясь сквозь шум в голове. Я даже не поняла когда именно он появился. Инструмент отдавался вибрацией в моём теле. От чего-то вспомнился Бетховен. А ведь лучшие свои произведения, он создал уже будучи глухим. И этот гениальный композитор, страдал биполярным расстройством. Так же как и Ван Гог, Эдгар Алан По, и Эрнест Хемингуэй…

Порой я не могу оторвать свою голову от подушки, или могу спать по три часа в сутки, но не ощущать усталости. Не могу сформулировать ни единой мысли, или не могу остановиться. Иногда мне жизненно необходимо движение, во мне словно тысячи килогерц чистейшей энергии. Иногда мне тяжело просто дышать. Моя жизнь сплошные взлёты и падения. Меня поразило это, застало задуматься.

Как они добились всего этого, живя между адом и раем?

Что такое искусство? Это способность рушить стены, стирая границы между тем что ты чувствуешь, и тем, что ты умеешь. Вот она ― истина. В чистом её проявлении. «Жизнь течёт изнутри вовне. Следуя этой мысли, ты сам станешь истиной.» ― вот что говорил мне однажды Костя.

Миша с Сашкой ушли во двор, я осталась один на один с роялем. Что я играла в своём воспоминании? Мне была знакома эта мелодия, я слышала её. «Fly», композитора Ludovico Einaudi. Некоторое противоречие, заставило меня замереть. Эта композиция написана в 2011 году. Я перестала играть в семь, значит в 2005 году. Значит не память, но в галлюцинации мне верить не особо хотелось. Я осторожно положила руки на клавиши. Откуда я вообще знаю, эту мелодию, если не играла её? В смысле, руки легли на клавиши как по наитию, точно по нотам. Я поймала себя на том, что моё дыхание поверхностно, но осмелилась проиграть два такта. За ними ещё четыре, и ещё… Я не понимала, как такое возможно. Я не могла играть эту музыку. Это просто чертовски невозможно! Я не прикасались к роялю почти 11 лет! Эта аксиома, погладила меня непонятными неровными стенаниями внутри.

– Ты что продала свою душу дьяволу? ― раздалась усмешка за моей спиной, ― Это уже раз пятый за неделю, не меньше, когда тебе удаётся меня удивить.

Я подпрыгнула на месте и отняла руки от инструмента. Обернувшись, заприметила странное запутанное выражение на лице Рафа.

– Если мы удивляемся часто ― дар знания придёт. ― припомнила я бабушкины слова. Я не узнала свой голос, он казался ужасно искажённым. Парень подошёл ко мне, рассматривая клавиши рояля и облокотился на него.

– Что ещё ты можешь? Выдавать соло риффы одинаково круто с любой руки? ― усмехнулся Раф, ― Тогда я пойму Сашку, я сам влюблюсь в тебя.

Я внутренне содрогнулась. Он был бы расторопнее со словами, если бы знал, что я амбидекстр[36]36
  Амбидекстри́я – врождённое или выработанное в тренировке равное развитие функций обеих рук, без выделения ведущей руки, и способность человека выполнять двигательные действия правой и левой рукой с одинаковой скоростью и эффективностью.


[Закрыть].

– Ты не говорил, что ваш Сашка, музыкальный гений, ― ушла я от ответа, ― Вы вообще, что ли не замечаете этого?

Раф задумчиво смотрел на под ноги.

– Ну, так ты тоже не говорила.

– Я-то, причём? ― хмыкнула я, скрестив руки не груди.

– Да, ты такая же как он. Попробуй, скажи ему, что он играет музыку написанную мной, так, как будто это не я, а он сам создал эту музыку. Он же только плечами пожмёт. Для вас это словно само собой разумеющиеся. Это вы этого не замечаете ― не мы.

– Я в курсе что я чёртов гений.

Прозвучало грубее портового ругательства, в моих ушах.

– Очень скромно, ― глухо рассмеялся парень, качая головой.

Ему просто невдомёк, что это естественно. Лично я не встречала ещё ни одного психа, без некоторой степени гениальности. Это как бонус, чтобы уравновесить, или может прикрыть изъян. Не зря ж испокон веков блаженные по каким-то несуразным причинам приравниваются к счастливчикам. Вроде как… не можешь ужиться в реальном мире, создай свой собственный и будет тебе счастье. Ага. Конечно! Эдакая Вселенская Империя Обмана. Прямо в твоей голове. Причём самообмана. Шикарно, не правда ли?

– Достаточно, просто быть немножко не от мира сего. Скажи ещё что Сашка не один из тех, кто несколько выбивается из общей массы. Безумец и гений ― это две крайности одной и той же сущности, ― усмехнулась я. Раф повёл бровью, загадочно ухмыляясь.

– Джек Воробей?

– Капитан Джек Воробей! ― поправила я возмущенно.

Раф покачал головой, пряча взгляд под тенью опущенных ресниц.

– Ты даже в совершенно нормальных людях ищешь странности.

– Нет совершенно нормальных людей. У всех есть странности. Это и есть то, что называют индивидуальностью.

Слева от меня проскользнула тень и уселась на люстру. Вздрогнув посмотрела на чёрную птицу.

– Ох, ну здравствуй. ― усмехнулась я немного нервно. Гордеев с подозрением посмотрел на ворона.

– Хм, минус частного дома. ― усмехнулся он. Я покачала головой.

– Это не простой ворон. Это Хэн-йэту, она Костин нагваль.

– Что это значит? ― нахмурился Раф, метая взгляд между татумом и мной.

– После Осеннего равноденствия ночи становятся длиннее, а дни короче. Это Время Падающих Листьев. Костя родился под покровительством ворона. Хэн-йэту ― значит ночь. Ворон, проводник в мир мёртвых, поэтому Второе имя ― Чэнкууоштей-хорошая дорога.

– Это вроде… хранителя? ― догадался парень.

– Да, татум ― это тотемное животное, в нём заключен дух-хранитель, тероморфный двойник ― нагваль.

– У тебя тоже такой есть?

Я поймала его взгляд. Я боролась с внезапно сжавшей меня немотой.

– Нет. ― бросила я через силу. От Рафаэля, моё замешательство не ускользнуло. Он выжидающе удерживал мой взгляд. Я не сдержала глубокого вздоха, когда ворон вспорхнул и перелет но на моё левое плечо. Я до сих пор могу помнить это чувство полёта во сне. Но я, увы, больше не вижу снов. По крайней мере никогда не помню их.

Я чуть-чуть почесала чёрное оперение на грудке, смотря в вороньи колдовские глаза.

– Считается, что смерть одного, приводит к смерти другого. Это конечно же трансценденция, но в этом есть своя истина. Ведь если кто-то умер, это не означает, что ты в тот же момент перестаёшь его любить. ― я посмотрела на Рафа, ― Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?

– Даже больше чем хотелось бы. ― проговорил он ниже и тише своего привычного голоса. Он прочистил горло, ― Что с ним случилось?

Меня до краёв наполняла скорбь и неистовая тоска, на грани с обжигающей болью. Я посмотрела в расплывчатое отражение себя на глянцевой поверхности рояля. Оно напоминало мне о том времени, где на моём детском плече сидел молодой ворон. О времени, что скрыто на чёрной карте памяти.

– Демоны существуют, Рафаэль. ― сказала я, скрипнула зубами и поймала сапфировый взор, ― «Мы создаем зло среди нас. Мы создаем его; и потом пытаемся называть его дьявол, Сатана, зло. Но его создает человек. Дьявола нет. Человек создает дьявола.»

–Уоллес Черный Олень, ― уточнил цитату, низкий глубокий голос, ― Я потерял тебя, мышка.

С перепугу резко обернулась. Хэн-йэту, тут же переметнулась к Косте.

– Я тоже, ― шепнула я себе под нос, отвернувшись. Я тоже себя потеряла…

Глава 8. Клятва

Костя с вороной на плече, подошёл и склонился к моему уху.

– С тобой, что? ― шепнул он с подозрением. Посмотрела на отца. На Гордеева. Снова на отца и выставила большой палец в направлении Рафа.

– Я думала вы знакомы. ― вскинула я брови. Получила щелчок по носу.

– Атэ'ей! ― возмутилась я, потирая кончик носа, ― Чё за детский сад, тебе 41 год между прочим!

Тишина. Такая резкая, словно телефонные провода перерубили. Раф как-то вопросительно смотрел мне за спину. Обернулась. Костя застрял на мне откровенно афигевшим взглядом. Еле сдержала желание пощёлкать пальцами перед лицом некоторых зависших. Хен-йету потеребила его за мочку уха, клювом, запуская перезагрузку программы в голове Кости. Он тряхнул головой.

– Мне не послышалось? ― спросил он не верящим тоном.

– Прикинь тебе уже 41. Смирись Сэни (старик). ― подшутила я. Взъерошив волосы, спугивая птицу, он кинул на меня задумчивый взгляд и вышел во двор. Проводив его растерянным взглядом, посмотрела Рафа.

– Что такое Атэ'ей? ― спросил он.

– Па… ― меня замкнуло, ― Подожди-ка.

Я сорвалась и умчалась следом за отцом. Осмотревшись во дворе, нигде его не нашла. А мне срочно нужно его найти, и объяснить, уже наконец, что я не нарочно это делаю. В том, что я зову его исключительно по имени, отчасти есть его вина. Но только отчасти. Всё гораздо запутаннее. Я заприметила тёмно-медную шевелюру. Что-то говоря Коляну, отец, отходил в сторону. Направилась к нему. Я свернула в сторону сада. Меня дёрнулись за рукав. С визгом отшатнулась.

– Хэн! Ты напугал меня!

Костя лишь усмехнулся, облокачиваясь на сливовое дерево и отпил пиво.

– Слушай, не обижайся, я….

– Да, знаю я, ― перебил отец. Он вздохнул смотря в сторону, ― Просто… тебе было лет шесть, когда ты перестала называть меня отцом. Но это же не значит, что ты перестала считать меня таковым. И я не обижаюсь. Было бы на что.

Он отвел взгляд, рассматривая траву под ногами. Лет шесть. Как всё непросто в это моей темноте.

– Я уезжаю после завтра. ― сообщил мне Костя. Я угрюмо усмехнулась, скрестив руки на груди.

– Нашёл чем удивить.

– Я не на совсем уезжаю, ― добавил Костя, ― Мне надо решить кое-какие дела.

– Ага. Через два дня Инна возвращается, так и скажи, ― пристыдила я некоторых плохо выкручивающихся. Костя вонзил в меня поражённый взор.

– Так, прежде чем нападать выслушай меня? Не могу ж я всё бросить и переехать ― это во первых, а во вторых: тебе надо продержаться месяц, Тори. Один месяц. Дальше, я надеюсь у меня получится обнулить этот грёбанный документ, о твоей недееспособности, и всё. Ты совершеннолетняя, следовательно права собственности переходят в твоё полное распоряжение, предписание о моём так сказать неприсутствии в твоей жизни прекращает действие, а Инна, вообще здесь никто. Там уже решай сама, нужен я в твоей жизни или нет.

Он не сможет этого сделать. У Инны слишком серьёзные связи, слишком много власти в её руках. Я даже черту города не смогу пересечь незаметно. Да что там, я переступаю порог дома, а она уже знает. Он и не представляет… Мою скептическую ухмылку как ветром сдуло.

– Ой-вэй…

– Что? ― взволновался Костя. Я вплела пальцы в кудряшки, беспорядочно заметав взгляд. Отец подступил ближе.

– Тори, ты меня пугаешь в чём дело?

– Предписание. Как, я могла забыть… ― простонала я как от боли, ― Камеры! Система охраны оснащена наблюдением… они же всё зафиксировали! То, что ты здесь был!

– Тьфу ты чёрт! ― выругался Костя, ― Напугала. Я то думал, что-то серьёзное. Прежде чем я преступил порог этого дома, Колян, отключил все камеры, ― просиял он самодовольно. С подозрением на него взглянула.

– Так, а если она решит проверить?

– Пускай для начала докажет, что сбой в системе, был преднамеренным. ― он окинул меня внимательным взглядом, ― Ты опять не пьёшь таблетки, не так ли?

– Хм, чем докажешь? ― скривила я губы лукавой манере, принимая вызов.

– Мышка, ― покачал он досадно, головой, ― мы ведь уже говорили об этом. Сначала лечение, потом татум. Чем дольше ты упрямишься…

– Ладно, ладно! ― закатила я глаза, ― Хватит, достаточно! Я пью свои волшебные пилюли, не нервничай.

Он явно мне не верил. Отлично.

– Тори, это не шутки, ― отрезал отец. Я пронзила его издевательским взглядом.

– Правда сложно, когда тебе не верят, да? ― уколола я, Костю. Я тут же втянула воздух. Ух ты ж чёрт! Зачем я это сказала? Я сильно заволновалась. Отец видимо задавался тем же вопросом.

– Когда это я тебе не верил? ― повёл он бровью, ― И дело то, не только в доверии. Ты прекрасно знаешь, что у меня есть все основания для беспокойства.

– Начни с себя, чёрт возьми! ― разозлилась я, скорее от безысходности, ― Я даже не уверенна, что проснусь завтра утром и ты будешь тут! Как я могу тебе верить? Как?!

Он пару мгновений смотрел мне в глаза. Затем сунул руку в задний карман джинсов. Достал оттуда нож-бабочку. Прежде чем я успела понять, раскрыл нож и полоснул себя по ладони. Я сильно втянула воздух.

– Что ты?…

– Вэкэн Танка, свидетель мне, и Тэтитоб ― слияние четырех величественных, святейших божеств солнца, скал, земли и неба. ― чётко и властно произнёс Костя, намертво поймав мой ошарашенный взгляд, ― Здесь и сейчас, пред продолжением моей крови ― Аяши Ви Хенви, я ― Воглака-на Вэкинуэн Хэнви, клянусь на крови собственной, в нерушимости и верностью своих слов. Никогда не откажусь от них. Никогда не сверну с намеченного пути. Приложу все силы и энергию этой жизни. Никогда не оставлю свою кровь, и не отступлюсь от неё, покуда бьётся моё сердце. Иначе быть мне проклятым в этой жизни и десяти следующих. ― он выжидающе застрял взглядом в моих глазах. Как заколдованная, забрав у него нож, слегка надрезала свою ладонь, даже боли не чувствующая, не до конца верящая в происходящее. Костя схватил и крепко сжал мою руку, своей, смешивая нашу кровь, так что я вздрогнула от неожиданности. Пара капель упала, теряясь в траве, скрепляя клятву, между нами, в свидетельстве пред Богами, всеми божественными стихиями и Высшими силами.

– Нунвэ! (Да бедует так!) ― произнесли мы в один голос.

– Ко-о-ость?…― протянула я, подозрительно, не выпуская его руки, ― А зачем тебе бабочка в кармане, мм?

– Я прибавил тебе уверенности?

– О, безусловно, ― кивнула я косясь на нож, в своей руке. Посмотрела на Костю, ― Так, зачем?

– На всякий случай, ― пожал он плечами.

– А, ну ясно, понятно, ― промямлила я. Он осторожно отнял свою руку. Отобрал у меня свой складкой нож. Прибрав его обратно а карман, достал платок и не спрашивая замотал мне руку.

– Ладно. Пойду гостей оставшихся провожать. ― Костя поднял на всё ещё обескураженную ― меня, глаза цвета затмения, ― Ты? ― коротко поинтересовался он. Я ― что? Ах, ну да. Я тряхнула головой и привалилась к сливе.

– А, я тут под деревцем пожалуй посижу пока, ладно?

– Не заставляй меня нервничать. ― напомнил Костя, обходя меня

– Тебе что, стресс противопоказан? ― спросила я, и улыбнулась, ― Мои поздравления. Ты беременный.

– Тори.

– Я пью пилюли. Честное индейское! ― отсалютовала я пальцами, ― Расслабься сэни (старик). Не надо так нервничать, беременным это вредно.

Он покачал головой, и скрылся за углом дома. Я сползла по деревцу, на траву. На моей памяти это впервые. Впервые, чтобы он давал клятву на крови. Он не тот человек, кто выполняет свои обещания, но и не тот, кто будет разбрасываться такого рода словами. От того никогда и не клялся. Коли дал клятву, держи. Иначе никак. Хм, неужели он и в самом деле уверен? Видимо больше чем я подозревала.

Постепенно, опустились сумерки, делая сад вдвое тенистее и прохладнее. Сад, объятый вечерним мягким мраком, казался сказочным, эфемерным, таким загадочным и очень близкий к сердцу. Вдыхая свежий, влажный воздух, чувствуя запахи спелых яблок, и желтеющей травы, я растворилась в этой приятной темноте. Люблю темноту, мне это дарит чувство безопасности и покоя. И да, я разумеется в курсе, что я странная до чёртиков. Но у меня имеются на это более чем веские причины и основания. Я вслушивалась в мирную тишину, этого места. Я могла слышать, как затихло всё вокруг, и только вечерние птицы и трель насекомых, играли музыку в этом месте. Я различила еле уловимые голоса и хлопки, пришедшие издалека, и звук работы мотора. Один, второй, третий. Гости покидают наш дом. Были ли когда-нибудь времена, когда я любила этот дом? По идее я должна его любить. Этому дому, как всему поместью, более двухсот лет. Конечно же дом был разрушен до основания, во времена революции, как и основное строение, и реконструировался уже моим дедом, дважды. Но всегда сохранял те частицы архитектуры, в стиле которой был построен изначально. Второй раз реконструкцию проектировал уже Костя, вплетая в фасад современные веяния, он создал просто сказочный замок.

Дед никогда не препятствовал его начинаниям. Хочешь сделать реконструкцию? Делай. Не хочешь быть музыкантом? Ради Бога. Хочешь быть художником? Пожалуйста. Не хочешь быть христианином? Хочешь принять веру матери? Кто я такой, чтобы указывать тебе во что верить? Твоя жизнь ― твои правила!

Отец безгранично любил своих родителей, и любит до сих пор. Совершенно справедливо. Бабушка и дедушка были невероятными людьми. Такими разными, и потому абсолютно особенными. Костя говорил, что даже он никогда не вспомнил бы, как они по-настоящему ругаются. Точнее, как ругается дед. Он никогда не ссорился с Рейвен. Говорил, что это бесполезное занятие, пытаться её переспорить. Поэтому, он тупо затыкал её. Самым нечестным способом, посредством поцелуя. И всё.

Я как-то непроизвольно улыбнулась, пытаясь вспомнить их. И я помнила. Они вели себя друг с другом, как беззаботные влюбленные дети, в то время, когда обоим было за семьдесят. Бородатый, с рыжими как яркая медь волосами по плечи, довольно бесцеремонный и дерзкий рокер, и черноволосая с необычным для индейцев голубым цветом глаз, дочь высокопочитаемого племенного шамана. Дед дразнил бабушку ведьмой, она его Красной Бородой или Барбаросса, как пирата, из старой испанской легенды. Вместе эти люди были критически несуразным сочетанием несочетаемого. Вместе они были совершенством…

Вспоминая их, я ненароком погрузилась в детство. Резко встав, я отбросила эти мысли как можно дальше. Не знаю, сколько я тут просидела, но темнота ощутимо сгустилась. Я стала пробираться на свет, сквозь кустарники ягод и плодовые деревья.

Когда я зашла в дом, стерео наигрывало «Мессалина» группы Jane Air. Сола, Мишаня, Колян и Саша, играли в игру «Я никогда не…» Это такая игра с алкоголем, когда титул ведущего передается по кругу. Ведущий говорит например «я никогда не был на море» если остальные были, то пьют, если нет, то не пьют, и так далее.

Прямо на полу, посреди гостиной, был построен форд из подушек с нашего дивана. С кухни скользнула тётя Наташа, ― мать всех Раевских, то есть. Она улыбаясь и вытянула оттуда заливающегося смехом, маленького двухлетнего Кирилла.

– Всё Кирь, мама уже пошла домой и тебе пора, ― пролепетала она, мягким голосом своему супер-младшему сыну. Из форда кто-то что то сказал, но я не расслышала.

Потом из подушек высунул голову Гордеев и подмигнул мелкому, на руках тёти Наташи.

У меня челюсть отвалилась. Ущипните меня…

Перегнувшись, не руша конструкции, он сначала коснулся ручки Кирилла, словно пожимая, а затем потянулся к Мишиной руке, точнее к бутылке в ней. Отобрав пиво, получил от Миши выговор на русском могучем. Миша же получил подзатыльник от проходящей мимо тёти Наташи.

– Следи за языком, ― острожилась она.

– Так точно, мам! ― отсалютовал Миша, щуря один глаз. Она со вздохом покачала головой и посмотрела Коляна.

– Домой когда?

– Ма-а-а-а… ― протянул мой крёстный, не без укоризны, ― Завязывай, тут расстояние через забор. Мы вместе.

– Ладно, ладно, поняла. ― закатила она глаза, с весёлой улыбкой. Сразу видать, что тётя Наташа, и мой фазер, в своей молодости вращались в одной и той же тусовке. Попрощавшись со всеми тётя Наташа с Киром ушли. Гордеев поймав встывшую в пространство ― меня, взглядом, и улыбнулся как идиот.

– А я тут крепость построил, ― сообщил он.

Пару раз моргнув подбирая свой растерянный дар речи, я неловко усмехнулась проходя мимо.