Текст книги "Младший советник юстиции (Повесть)"

Автор книги: Лазарь Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

21

До самого вечера ездил Трофимов вместе с Находиным по Ключевому. Прокурора и его помощника видели всюду – на вокзале, на колхозном рынке, в горисполкоме.

Только вечером, обсудив с сотрудниками прокуратуры план работы на ближайшие дни и выслушав доклады помощников о вновь поступивших делах, Трофимов пошел домой.

Вечерние улицы теперь уже не казались ему незнакомыми. В сгущающейся темноте Трофимов ясно ощущал жизнь города, и жизнь эта, трудовая, многообразная, была совсем не похожа на жизнь заштатного городка бывшего уезда, как пренебрежительно отозвался о Ключевом Глушаев. Это радовало.

Но многое было непонятно Трофимову: центр богатейшего района, на территории которого разрабатывались величайшие в мире калийные месторождения, где рубили и сплавляли лес, изготовляли тончайшие сорта бумаги, строили асбестовый завод и нашли нефть, центр района, славившегося на весь Урал богатством своих колхозов, – Ключевой мог и должен был расти быстрее.

«Что же мешает росту города?» – спрашивал себя Трофимов. Временами ему казалось, что он уже близок к ответу, но опыт подсказывал, что не следует спешить с выводами, что, тщательно подобрав факты, надо еще и еще раз взвесить все доводы «за» и «против».

Сегодня, как и в первый вечер, когда Трофимов пришел к Беловым, ярко светились большие окна их дома. Но теперь это были уже и его окна.

Невольно для себя, он ускорил шаги, быстро поднялся по крутым ступенькам крыльца и постучал громко, нетерпеливо, как стучал когда-то там – в Полтаве: один долгий и два коротких, торопливых удара. Но вот постучал так вот – по-старому и вдруг с горечью вспомнил, как радостно отзывались на этот стук каблучки бегущей отворять жены, как распахивала она дверь, не спрашивая, уверенная, что стучит муж.

А в прихожей уже слышались легкие шаги, и Трофимов безошибочно узнал по ним Марину.

Девушка открыла дверь, не спросив, кто это, словно по стуку догадалась, что пришел Трофимов.

– Что с вами? – вглядываясь в побледневшее его лицо, тревожно спросила она.

Трофимов отозвался не сразу. Да и что мог он сказать ей? Как мог объяснить это случайное совпадение, такое неуловимое и горькое?

– Заработался, – сказал он и, не глядя на Марину, быстро прошел в дом.

В столовой за обеденным столом сидела Евгения Степановна, а рядом с ней, перед большим глобусом, стоял белобрысый мальчуган лет двенадцати.

– Так как же ты поплыл бы из Ленинграда в Австралию? – спрашивала у него Евгения Степановна. – А, Сергей Прохорович! – радушно сказала она. – Сегодня хоть к ужину поспели. Сейчас буду вас кормить. – Евгения Степановна поднялась и вышла из комнаты.

– Ну, так как же ты поплывешь в Австралию? – подсел к мальчику Трофимов.

– Это мамин лучший ученик, – сказала Марина. – Он только одним и занят – как проплыть из Москвы во Владивосток или из Петропавловска в Батуми. Моряк!

– Дяденька, мне Евгения Степановна говорила, что вы недавно из Москвы приехали, – с любопытством разглядывая Трофимова, сказал мальчик. – Вы как добирались: водой или на поезде?

– На поезде. Разве водой сюда доберешься?

– Конечно! – с чувством превосходства сказал мальчик. – Очень даже просто. От Москвы по каналу до Волги, потом по Волге и по Каме, а от Камы до нас по Ключевке всего пять километров.

– Совсем близко, – рассмеялся Трофимов. – В другой раз так и сделаю.

– Скажите, вы в Москве на стадионе «Динамо» часто бывали? – спросил мальчик.

– Не очень часто, но бывал.

– А вы за кого болеете?

– Я? Пожалуй, за команду ЦДКА.

– А почему?

Марина, накрывавшая в это время на стол, с улыбкой прислушивалась к их разговору.

– Наверное, потому, что я еще недавно был военным, – ответил Трофимов.

– Ну-у, это узкий подход, – разочарованно протянул мальчик.

– А ты за кого болеешь?

– Я за московскую команду «Торпедо».

– Почему?

– А потому, что они настоящие, – убежденно сказал мальчик. – Сильных бьют, а слабым поддаются.

– Согласен: твой подход куда шире моего, – ласково обнял мальчика Трофимов. – Как тебя зовут?

– Коля.

– Моего звали Андреем… А ведь и у меня, Марина Николаевна, сейчас был бы такой вот… – сказал Трофимов. – Война.

Марина с сочувствием посмотрела на Трофимова.

«Не об этом ли вспомнил он и там, на крыльце? – подумала она. – Да, наверно, об этом…»

Нет, видно, не так-то просто, как это казалось Марине до сих пор, шел он по жизни. Такой большой и сильный, такой, пожалуй, уж слишком внутренне подтянутый, Трофимов внезапно представился девушке в ином и неожиданном для нее свете.

Спокойный, уверенный, даже слишком уверенный в себе, как думала Марина, человек этот сидел сейчас перед ней печальным, подавленным, и рука его мимолетно касалась головы притихшего мальчугана.

«Вот всегда я так! – подосадовала девушка. – Составлю себе мнение о человеке по первому впечатлению, по первому разговору и думаю, что мне уже все в нем ясно, что весь он передо мной, как на ладони. А на самом-то деле…» – И Марине вдруг очень захотелось сказать Трофимову сейчас что-нибудь хорошее, простые ласковые слова, которые давно звучали в ней, хотя она и сама не знала, кому они предназначены.

Вошла мать.

– Евгения Степановна, – встрепенулся Трофимов и, точно радуясь новому направлению своих мыслей, поспешно встал и подошел к Беловой, – сегодня я узнал, что Николай Николаевич одно время работал над проектом будущего Ключевого. Скажите, у вас сохранились его бумаги?

Мать и дочь переглянулись. По их напряженным лицам Трофимов понял, что его вопрос удивил и взволновал их. Может быть, заговорив о проекте Белова, он совершил бестактность, проявил неуместное любопытство?

– Простите меня, – огорченно сказал он. – Видимо, я некстати затеял этот разговор… Но меня очень интересует проект Николая Николаевича.

– Вы что же, хотите с ним всерьез ознакомиться или просто посмотреть, что это такое? – спросила Евгения Степановна.

– Я надеюсь найти в этом проекте ответ на чрезвычайно важный для меня вопрос.

Евгения Степановна взглянула на дочь:

– Как ты думаешь, Марина?

Марина ничего не ответила и лишь кивнула головой.

– Пойдемте! – Евгения Степановна решительно обернулась к Трофимову: – Все бумаги мужа в вашей комнате. Я вам их достану.

22

Было далеко за полночь. Трофимов закурил и, вслушиваясь в доносящиеся с Камы далекие гудки пароходов, подошел к распахнутому окну. Вспомнилось, как вместе с Рощиным и Чуклиновым стоял он у окна после их ночного разговора в райкоме. Вспомнился и весь этот разговор, вернее, то, что услышал тогда Трофимов от Рощина.

С того вечера прошло не так уж много времени, но для Трофимова каждый час его жизни в Ключевом был заполнен столькими делами, что день вырастал в неделю, а неделя казалась месяцем. И вот сейчас, размышляя над тем, что он узнал за эти дни, размышляя о своей работе, Трофимов понял, что он подошел наконец к ответу на волновавший его вопрос: «Что же затрудняет дальнейшее развитие района?» В поисках ответа ему сначала помог Рощин. Ответ на этот вопрос заключался в сотнях писем, адресованных жителями района в прокуратуру. Ответ на этот вопрос давала повседневная работа прокурора и его помощников по общему и судебному надзору за соблюдением советских законов. Ответ на этот вопрос заключался в груде чертежей и стопке исписанных листов бумаги, которые лежали сейчас на письменном столе.

Трофимов вернулся к столу и, точно желая еще раз проверить себя, перечел мелко исписанный, со следами многих пометок и уже пожелтевший от времени листок бумаги. Это не был рассказ ревнителя старины о достопримечательностях города, о его воздвигнутых еще в XVI веке церквах и о соляных промыслах времен Ивана Грозного.

Пожелтевший от времени листок повествовал о будущем. Горячие и светлые мысли влюбленного в свой край человека, его думы, его мечты – вот что узнал Трофимов, вчитываясь в неразборчиво написанные слова.

«Древний Ключевский посад, – читал Трофимов, – в котором еще сохранились церковные здания шестнадцатого столетия, крепостные башни, монастырские подземные ходы и купеческие амбары-крепости – этот наш древний город в годы советской власти оказался в центре необычайно богатого в промышленном отношении района. Достаточно упомянуть о залежах калийных солей, превышающих такие, как Страссфурт (Германия), Соляная долина (Абиссиния), Калиш (Польша) и Мертвое море (Палестина). Это к югу от Ключевого. К северу же и в других направлениях найдены богатые залежи меди, горючих сланцев, возможна нефть. Город заключен как бы в огромное кольцо, усыпанное драгоценными камнями. Все это, безусловно, определяет и его будущее. Город, который неузнаваемо вырос за годы сталинских пятилеток, теперь, после войны, начнет расти еще быстрей. Обратимся же к плану будущего, вернее, завтрашнего Ключевого. Посмотрим на его новые окраины, шоссейные дороги, административный центр…»

И Трофимов, следуя воле автора, развернул один из лежащих перед ним чертежей.

«Этот план далеко еще не завершен, – продолжал читать он. – Это всего лишь наметки и предположения человека, полагающего, что он хорошо знает свой родной город и край, и решившего помечтать на бумаге, со счетной линейкой и карандашом в руках. Итак, перед нами город Ключевой, равно необходимый и Ключевскому комбинату, что стоит к югу от него, и бумажному, что стоит к северу. К нему сходятся дороги со всех сторон. Здесь железнодорожный узел. Здесь аэродром. Здесь, наконец, и это не менее важно, большой и хороший театр. Библиотеки. Институты…»

Читая, Трофимов отыскивал на плане все, о чем упоминалось в объяснительной записке.

«Да, институты, ибо я не мыслю, что Ключевой – столица такого огромного промышленного и сельскохозяйственного района – сможет уже через несколько лет обойтись без своих собственных специалистов в самых различных областях его обширного хозяйства…»

Трофимов кончил читать и бережно положил на стол мелко исписанный стремительным почерком листок бумаги.

«А мне говорят, что у города нет будущего, – думал он. – Болтают о каком-то соотношении сил, не понимая или не желая понять, что нет в районе отдельно, обособленно живущего комбината, сплавного рейда или завода, а есть единый, связанный общими интересами район с центром в городе Ключевом…»

Кто-то тихонько постучал в дверь.

– Войдите! – громко сказал Трофимов и оглянулся.

В дверях стояла Марина.

– Не спится что-то… – Она подошла к столу и склонилась над чертежом. – Я уже давно хотела к вам зайти, да боялась помешать…

Марина говорила спокойно, чуть-чуть приглушенным голосом, как обычно говорят ночью, когда в доме легли спать, но Трофимов все же уловил в ее голосе тревожные нотки. Он понимал, что заставило девушку прийти к нему в этот поздний час, и был рад ее приходу и тому, что мог теперь же, не дожидаясь утра, поделиться с ней своими мыслями.

– Это заинтересовало вас? – спросила Марина и осторожным любовным движением провела ладонью по поверхности чертежа.

– А как вы думаете, Марина Николаевна?

– Это работа моего отца… А мне всегда казалось замечательным все, что он делал. – И Марина посмотрела на Трофимова.

– Здесь многое не завершено, многое только намечено, – ответил он на ее взгляд. – Но есть главное: умение заглядывать в будущее, умение предвидеть, планировать и строить с учетом будущего! Вот вы, Марина Николаевна, воюете в городе за чистоту. Вы хотите, чтобы возле детского сада озеленили пустырь, чтобы благоустроили общежитие молодых рабочих. Вы требуете, доказываете, уговариваете. И так каждый день. И каждый день, устраняя неполадки в одном месте, вы обнаруживаете их в другом. Верно?

– К сожалению, это так.

– Ну, а вам никогда не казалось, что все эти неполадки имеют одну и ту же причину?

– Нет. Я, признаться, и не думала об этом.

– А еще врач! – улыбнулся Трофимов. – С чего же начинать лечение, как не с поисков главной причины болезни? Впрочем, болезни надо не только лечить, но и предупреждать. В профессиях прокурора и врача, поверьте, есть много общего… Плох тот прокурор, который только наказывает за нарушение законов. Главная наша задача – предупреждать эти нарушения.

Трофимов нагнулся над стулом и стал сворачивать чертежи. Делал он это не спеша, так, как стал бы делать конструктор, который только что закончил большую, трудную работу и теперь, сворачивая чертежи, еще и еще раз обдумывал путь, по которому он шел. Да, Трофимов и был сейчас именно таким конструктором, но только не чертежная доска, а повседневная жизнь района была полем его деятельности.

Марина, помогая Трофимову складывать чертежи, с нетерпением поглядывала на него, ожидая, когда же он снова заговорит. Но он молчал. Тогда, не выдержав, она заговорила сама:

– Сергей Прохорович, где же причина неполадок, с которыми я сталкиваюсь в своей работе? Кто в этом повинен?

– Кто повинен? – неожиданно резко переспросил Трофимов. – Те, кто искусственно противопоставляют комбинат городу и не только не помогают вам в работе, а, наоборот, мешают. И вам ли одной…

Трофимов взял со стола свернутые в рулон чертежи и протянул их Марине. – А проект этот, Марина Николаевна, советую вам отдать Швецову или Рощину. Напрасно вы не сделали этого раньше.

– Нет, нет, я говорила! – воскликнула Марина. – Я говорила с Леонидом Петровичем, и он очень заинтересовался работой отца.

– Так почему же она не у него?

– Это моя вина, Сергей Прохорович, – смутилась Марина. – Мы с мамой долго не решались показывать Швецову работу отца – ведь она не закончена… И мне не хотелось… Я боялась, что он посоветует показать проект Глушаеву.

– Вот-вот, это было бы хуже всего, – думая о своем, согласился Трофимов. – Ну, а почему бы, не теряя времени, не показать проект Рощину? Сейчас как раз разрабатывается единый план жилищного строительства города и поселка – именно то, над чем работал ваш отец.

– Хорошо, Сергей Прохорович, я так и сделаю.

Марина с благодарностью посмотрела на Трофимова, взяла чертежи и пошла было к двери, но остановилась.

– Скажите, Сергей Прохорович, – решительно спросила она: – Что вы думаете о Леониде Петровиче Швецове? – Девушка быстро протянула вперед руку. В этом предостерегающем движении чувствовалось ее опасение быть неверно понятой. – Я спрашиваю вас о нем как о директоре комбината, пришедшем на смену моему отцу… Ведь отец был первым строителем этого комбината… И, знаете, очень хочется, чтобы и Швецов тоже оказался настоящим…

– Я понимаю вас, Марина Николаевна, – как можно спокойнее, точно дело и впрямь шло о справке, которую он – прокурор – должен был дать о директоре комбината, сказал Трофимов. – Настоящий ли он работник? Да, думаю, что настоящий. Я смог это заключить даже по тому немногому, что увидел на комбинате. Это не означает, конечно, что нет в работе Швецова недочетов, что все у него безупречно, но…

Трофимов умолк. Что еще мог он сказать Марине о Швецове? Ему неприятна была сама мысль о том, что своими словами он может вторгнуться, как ему казалось, в личную жизнь девушки.

Марина долго ждала, не скажет ли ей Трофимов еще что-нибудь, и, не дождавшись, вышла из комнаты.

23

С первых же дней своей работы в прокуратуре Трофимов ввел еженедельные недолгие совещания, на которых совместно обсуждались поступившие в прокуратуру дела, решались вопросы прокурорского надзора. Это были коротенькие летучки, подводившие итог работы каждой недели. Трофимов требовал от своих помощников и следователей четкости, ясности выводов по существу любого порученного им дела.

Даже такие мелочи, как порядок в форменной одежде или взаимные приветствия, – ничто не ускользало от внимания Трофимова. В этом он был снова кадровым офицером, дисциплинированным, подтянутым, равно требовательным к себе и к другим.

Сотрудники ключевской прокуратуры относились к требованиям Трофимова по-разному: Власова с полным одобрением, Громов – не рассуждая, с готовностью старого служаки, Бражников – с юношеским пылом, Находин – с некоторым недоверием: «Что-то уж очень круто заворачиваешь!»

Но как бы по-разному ни относились они к требованиям Трофимова, ясно было, что с его приходом сразу наметились новые пути в работе, а главное, новое в отношении к, казалось бы, незначительным делам, к таким, как, например, дело Лукина, называемое на языке юристов всего лишь «делом частного обвинения».

С особенным вниманием относился Трофимов к работе прокуратуры по общему надзору за соблюдением законов. Прокурорский надзор, входивший в круг обязанностей его помощников, мог быть эффективен лишь при строжайшей проверке результатов этого надзора.

И Трофимов настойчиво добивался от своих сотрудников четкости в работе, требуя от них повседневной проверки результатов их труда. Так или почти так работали здесь и раньше. Но все же то, что внес в работу ключевской прокуратуры Трофимов, вряд ли можно было подвести под какой-нибудь параграф приказа, вменить кому-либо в обязанность. Это новое заключалось в самом отношении Трофимова к своему долгу, в его стремлении заглянуть в глубь каждого разбираемого им дела, каким бы большим или маленьким оно ни казалось.

Взять хотя бы тот же надзор за соблюдением законности. Ведь в обязанности прокурора, осуществляющего этот надзор, входит не только установление того или иного нарушения закона и не только проверка, как дальше закон этот будет выполняться. Нет, прокурор обязан предупреждать всякое нарушение закона, не дожидаясь этого нарушения. Как коммунист, как гражданин, вникает он в жизнь своего района, своего города и, живя этой жизнью, живя общими для всех интересами, очень часто действует не по букве закона, а по велению совести и гражданского долга.

Часто лишь едва уловимые недобрые приметы служат прокурору поводом для вмешательства. И ни в своде законов, ни в инструкциях и наставлениях не отыскать ему указаний, как поступать в том или ином случае. Жизненный опыт, знание людей, безукоризненно честное отношение к своим обязанностям и высокое чувство долга – вот что помогает советскому прокурору в его повседневной деятельности.

Понять это – значит понять основное в работе прокурора, найти ключ к верному решению и больших и малых дел.

Сегодня на летучке у прокурора первым докладывал приехавший из района Громов.

– По делу о нарушении Устава сельскохозяйственной артели в колхозе «Огородный» села Искра, – встав и вытянувшись перед Трофимовым, сказал он.

– Докладывайте.

– Факты, которые сообщил нам товарищ Антонов, подтвердились. – Громов не спеша развернул свою папку, надел очки и ровно, не повышая и не понижая голоса, начал читать: – «Предварительным следствием установлено, что при объединении трех колхозов села Искра, Ключевского района, в один колхоз, что имело место на основании решения общего собрания колхозников сельхозартелей имени Сталина, „Уралец“ и „Огородный“…»

– Товарищ Громов, – прервал его Трофимов, – отложите в сторону вашу папку и расскажите нам все своими словами.

– Слушаюсь. – Громов положил папку, не спеша снял очки и вдруг заговорил горячо, возмущенно, словно это не он, а кто-то другой заунывно читал только что протокол: – Мною установлены факты хищения колхозного имущества! Два негодяя – иначе их не назовешь, – забыв честь и совесть, подняли руки на колхозное добро! Такого безобразия в нашем районе я и не припомню! – Громов обернулся к товарищам, словно приглашая их в свидетели. – Колхоз «Огородный». Председатель колхоза Стрыгин, бухгалтер Кочкин. Вот эти два гражданина, когда начали объединять искровские колхозы, не смогли отчитаться в своих делах. Да и немудрено! Теперь объединенным хозяйством в Искре руководит Герой Социалистического Труда бывший председатель колхоза имени Сталина Анна Петровна Осокина. Ее на мякине не проведешь!

– А пытался кто-нибудь? – спросил Трофимов.

– Пробовали. Впрочем, сами колхозники из «Огородного» вывели своих горе-руководителей на чистую воду.

– В чем же их обвиняют?

– А они, видите ли, колхозное хозяйство за свое личное посчитали. Колхоз «Огородный» у нас в районе «деликатесным» называется – парники… Так вот они эти деликатесы, вместо того чтобы везти на колхозный рынок, стали сбывать незаконными путями.

– Кому?

– Да кому хотите. Плати – и твое. На дворе еще зима, снег, а в «Огородном» свежие огурчики, редис, лучок. Заманчиво! Всякий купит!

– Кто же все-таки покупал?

– Кто? – недоуменно переспросил Громов. – Да любая хозяйка в нашем городе могла купить. Признаюсь, при следствии я этим вопросом не занимался.

– Скажите лучше так: упустили этот вопрос.

– Следствие проводилось по всем правилам, – обиженно пожал плечами Громов. – Хищения обнаружены, виновные установлены.

– Все ли?

– Все.

– Вот в этом-то я и не уверен. Скажите, товарищ Громов, колхоз «Огородный» считался до объединения отстающим?

Задавая следователю этот вопрос, Трофимов руководствовался тем, что слышал, присутствуя при разговоре Рощина и Чуклинова с Антоновым.

– Нет. Успехами не блистал, но хозяйствовал с доходом.

– Так. А сколько получили в прошлом году колхозники «Огородного» на трудодень?

– Что-то около двадцати рублей. Точно не скажу.

– Напрасно. Трудодень колхозника мог бы дать вам очень важные свидетельские показания.

– Я же говорю: около двадцати рублей и, конечно, продукты.

– А выводы из этого какие?

– Трудодень не плохой.

– Верно. Значит, те самые люди, которые разбазаривали колхозное добро, не такие уж плохие руководители?

– Выходит, так, – замялся Громов.

– Ну, а воровство и хорошее руководство могут быть у нас совместимыми?

– Нет.

– Правильно, не могут. Выходит, мы здесь столкнулись не с простым воровством, не с торговлей огурчиками и лучком по ключевским квартирам, а с чем-то другим. С чем же?

– Не знаю, товарищ младший советник юстиции.

– Обязаны знать. В этом и заключалась ваша работа следователя.

– Прикажете следствие продолжить?

– Начать снова. Вы пошли по ложному пути. Вам казалось, что все виновники налицо, мне же думается, что нет. Когда мы сталкиваемся с таким серьезным преступлением, как нарушение Устава сельскохозяйственной артели, мы не можем смотреть на это дело, как на обыкновенное воровство. Завтра же, товарищ Громов, возвращайтесь обратно в село Искра.

– Слушаюсь.

– Попробуйте проследить каналы, по которым сбывались овощи в город. Вот пока все, что я могу вам подсказать.

– Учту, товарищ младший советник юстиции. – Громов виновато переступил с ноги на ногу. – Разрешите доложить дело о порче овощей в сельпо?

– Тоже в селе Искра и тоже овощи.

– Тоже. Но тут просто халатность.

– Просто халатность? Возможно, возможно… Правда, колхозники в своем письме в прокуратуру характеризовали это дело несколько иначе… Да и опыт нас учит другому… А что, товарищ Громов, нет ли тут связи между делом о расхищении колхозного имущества в «Огородном» и делом о халатности в искровском сельпо? Попробуйте-ка подумать над этим…

– Подумаю, товарищ младший советник юстиции.

– Вот тогда сразу обо всем и доложите.

– Слушаюсь.

Громов сел.

– Что, хороши ли огурчики в «Огородном»? – смеясь, наклонился к нему Находин.

– Горчат! – утирая платком вспотевшую шею, пробурчал Громов. – Ужо отведаешь и ты!

– По делу Лукина, – поднялась со своего места Власова.

– Слушаю вас, – кивнул ей Трофимов.

– Товарищи! Серьезно задумавшись над этим делом, я и младший юрист Бражников пришли к выводу, что все здесь действительно не так просто, как казалось нам раньше.

– Даже очень сложно! – привстал со своего места Бражников.

– Итак, почему Лукин ударил свою жену? – Власова в раздумье посмотрела на Трофимова. – Это ведь не хищение овощей, не подделка отчетов. Тут факты неуловимы, тут только можно строить предположения…

– Но опять же на фактах! – снова приподнялся со своего места Бражников.

– Каких? – спросил Трофимов.

– А таких, что Лукин в последнее время часто бывал в гостях у своего начальника! – вскочил Бражников. – Таня рассказывала, что он много раз ездил с Глушаевым на охоту! Не ночевал дома!

– Погодите, товарищ Бражников, – улыбаясь горячности молодого человека, остановил его Трофимов. – Ольга Петровна, продолжайте.

– Бражников изложил почти все, что мы знаем, – сказала Власова. – Нет ничего предосудительного в том, что Лукин в выходные дни ездил с Глушаевым на охоту. Лукин – хороший охотник.

– Конечно, ничего плохого в этом нет, – согласился Трофимов.

– Но именно эти-то поездки, как думает Татьяна Лукина, и изменили характер ее мужа.

– А она понимает, почему это произошло? – спросил Трофимов.

– Нет, не понимает.

– Каково ваше мнение о Глушаеве?

– Глушаев – человек у нас известный… – Власова говорила медленно, как бы взвешивая каждое слово. – Опытный хозяйственник… Если же говорить о моих личных впечатлениях, то он представляется мне человеком занятным, неглупым, но… – Власова помолчала. – Но неясный он какой-то, Сергей Прохорович… Правда, для следователя это не вывод… – Власова смущенно улыбнулась. – Татьяна Лукина сообщила нам и кое-что более определенное. Например, дни, когда Лукин не ночевал дома. Бражникову же удалось установить, что в эти именно дни или, вернее, ночи Глушаев уезжал вместе с Лукиным в лес на охоту. Товарищи Лукина рассказывают, что он возвращался из этих поездок пьяным. Нет, о выводах говорить рано, но разобраться, что он за человек, этот Глушаев, следует…

– Да, о выводах говорить рано, – сказал Трофимов. – А вот задуматься над некоторой странностью этой дружбы начальника и подчиненного, человека пожилого с молоденьким пареньком, – задуматься над этим следует. Добро бы, если бы они только вместе охотились, но ведь они и пили вместе. Зачем? Зачем понадобилось Глушаеву спаивать Лукина? Неспроста это… Вот что, товарищ Находин, – обращаясь к своему помощнику по уголовным делам, продолжал Трофимов: – Глушаев, по его словам, местный житель, коренной уралец. Допускаю. Но уж очень он любит об этом и к месту и не к месту разглагольствовать. Да и влюбленность его в родные края какая-то странная, с затхлым душком… Прошу вас подобрать для меня биографические данные о Глушаеве.

– Будет сделано, товарищ младший советник юстиции, – понимающе кивнул Находин.

– И сделайте это до суда над Лукиным, – сказал Трофимов.