Текст книги "Живым не верится, что живы..."

Автор книги: Лазарь Лазарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Узнали мы не только об этом секретном протоколе к советско-германскому пакту 1939 года. Узнали о жуткой кровавой катынской истории (польских офицеров расстреляли не немцы, как мы твердили, а перед войной по приказу руководства страны палачи из государственной безопасности). Официальная цифра 20 миллионов погибших превратилась за это время в 27 миллионов, в Ленинграде во время блокады погибла не 641 тысяча жителей (как сообщалось тогда в энциклопедии и во всех других официальных источниках), а только по первое июля 1942 года были похоронены 1 миллион 93 тысячи 625 человек (это докладывал начальник коммунального обслуживания города на бюро горкома) и т. д. и т. п.

Спешу тут же сделать оговорку: я вовсе не хочу сказать, что мы теперь узнали все, что давно должны были знать. Нет, работающие в архивах историки и литераторы жалуются, что в последнее время там снова разными способами стали вставлять палки в колеса – наверняка не без соответствующих указаний начальства. А ведь все мыслимые сроки давности (даже если к ним прибавить столь свойственный нам в таких случаях изрядный перестраховочный «остаток») миновали. И надо хотя бы к шестидесятилетию Победы общезначимым государственным повелением открыть все архивы, где хранятся материалы, связанные с войной. Да так, чтобы «на местах» – в архивах и хранилищах – не осталось лазеек под какими-то предлогами не выполнять это повеление…

В начале года я получил последний номер журнала «Источник», издание, в котором ряд лет публиковались очень важные документы (подписчикам, в том числе и мне, уже оплатившему подписку на 2004 год, сообщали, что у редакции нет денег на издание журнала). Если бы власти были заинтересованы в исторической правде, такому изданию непременно была бы оказана помощь. А я вспомнил об этом еще и потому, что в последнем полученном номере «Источника» сообщается, что в следующем номере (который не вышел) должна быть обнародована подписанная Жуковым справка о судьбе наших военнопленных. В выпущенный в 2001 году в серии «Россия. XX век. Документы» том, посвященный Жукову, она почему-то не вошла. Не знаю, так ли это, но мне говорили, что против публикации этого документа решительно возражало Министерство обороны. Будет ли теперь справка напечатана – кто знает?

Кстати, в связи с судьбой наших военнопленных у меня в свое время был неожиданный контакт с редакцией энциклопедии. И об этом, пожалуй, стоит рассказать. За год до ее выхода я участвовал в «круглом столе» в одном малотиражном издании (говорю об этом, потому что в другом мое выступление могла зарубить цензура). Незадолго до этого я прочитал уже упоминавшуюся мною работу немецкого военного историка К. Штрайта, посвященную нашим военнопленным. Почерпнутые в этой работе фактические данные я в своем выступлении привел. Так как в нашей печати тогда всех этих данных не было, мое выступление стали цитировать. И какая-то из этих публикаций, видимо, попала на глаза ответственному секретарю энциклопедии. Получаю от него письмо. Он пишет, что у них, в энциклопедии, таких данных нет. Это правда, откуда им было взяться, в энциклопедической статье «Военнопленные» рассказывалось главным образом о солдатах противника, попавших к нам в плен, об антифашистском воспитании и перевоспитании их, о наших же говорилось, что «в нач. войны в условиях тяжелых оборонит. боев, когда нек-рым соединениям Сов. армии приходилось сражаться в окружении, в плен к врагу попадали и сов. воины, гл. обр. тяжело раненные, в бессознательном состоянии». И в финале заметки: «В 1945 все сов. В. были освобождены и вернулись на Родину». Затем ответственный секретарь меня строго спрашивал, откуда у меня данные о советских военнопленных. Я вежливо назвал ему журнал, в котором печатался, и где был указан источник. Но не отказал себе в удовольствии в конце письма заметить, что если он по такому вопросу обращается ко мне, литературному критику, а не в Институт военной истории, это свидетельствует о том, чего стоит этот институт.

Еще одна история на близкую тему. Константин Симонов рассказывал мне, что, когда работал над романом «Живые и мертвые», встретясь с маршалом Жуковым, спросил у него, какой источник достоверных данных о первом годе войны маршал может рекомендовать. Жуков дал Симонову переведенную, но еще неизданную у нас рукопись военного дневника генерал-полковника Гальдера, который с 1938 года по сентябрь 1942 года был начальником генерального штаба сухопутных войск Германии. Жуков не случайно рекомендовал Симонову дневник Гальдера – в сущности это были рабочие деловые заметки для себя – вранья в них не было, себе не станешь врать – одного из очень толковых штабных генералов. Когда дневник наконец был издан у нас, я с большим вниманием и интересом прочитал его. Но сопровождающие текст Гальдера комментарии воениздатовских специалистов (наверное, из того же института военной истории) смехотворны, как и полученное мною письмо от ответственного секретаря энциклопедии. Каждый раз, когда после крупной операции Гальдер записывает число захваченных немцами пленных, читателей в комментариях предупреждают: цифра преувеличена. Однако ни разу называемым Гальдером цифрам не противостоят другие, наши собственные – похоже, что и своих цифр, если у нас они были, мы боялись не меньше, чем немецких.

У обращавшихся к энциклопедии наших читателей возникали, не могли не возникать вопросы, в сущности перечеркивающие это издание, нельзя им пользоваться – наполнено враньем. Почему старательно обходятся, замалчиваются все острые места, все ситуации, где мы себя проявляли, мягко говоря, не лучшим образом? Почему есть статьи об успешных операциях и нет отдельных заметок о киевском котле, о керченской катастрофе, о харьковском окружении, судьбе 2-й ударной армии и о многом другом – поражениях, после которых мы с великим трудом приходили в себя? Вопросы эти возникали один за другим – и не было им конца.

В недавнем выступлении министр обороны Иванов говорил о том, каким грандиозным будет парад, который состоится в 60-летие Победы. Если я его правильно понял, план парада уже есть, начинается к нему подготовка. Не сомневаюсь, парад удастся (надеюсь, на этот раз хватит ума не привлекать в качестве его участников ветеранов; большинству им это уже не по возрасту и не по силам, а самое главное, по идее этого торжества они должны не маршировать, а принимать парад). Но парад все же дело одномоментное, каким бы внушительным и ярким он ни был, как бы ни поражал, прошел и все тут…

А отмечаемая дата, кажется мне, требует некоторых более долговечных мероприятий, которые должны по-новому представить эту героическую и трагическую страницу нашей истории, вычеркнуть стойкие остатки сталинской мифологии. Прежде всего необходимо серьезное правдивое справочное издание, которое будет противостоять разрушительной исторической лжи все еще находящейся в употреблении энциклопедии. Конечно, она далеко не одинока в этой тлетворной деятельности, но я в данном случае ее рассматриваю как знаковое явление. Могут сказать, что мало времени для создания нового справочного издания. Но ведь выпустили же том «Россия», пренебрегая алфавитным порядком создаваемой новой Энциклопедии. В общем была бы только охота. В этом весь вопрос: есть ли она, охота? Или власть имущих устраивают те сказки и страшилки, которые рассказывались много лет, перекрывая пути к правде.

Можно ли не видеть, как от года к году нарастало недоверие к официозной мифологии. В сущности она потерпела крах. Но только на разрыхленной, бросавшейся в глаза неправдой, почве – одна ложь рождает и питает другую – могло возникнуть такое зловредное образование, как «суворовщина» (я имею в виду автора «Ледокола», раскрученного предприимчивыми издателями и телевизионщиками и пользующегося большим успехом у падких на сенсации читателей). В общем-то ничего нового в этой книге Суворова нет, в основе своей она повторяет то, что сказал своему народу фюрер, объясняя, почему начинает войну против Советского Союза, с которым был связан добросердечными отношениями известного пакта. Гитлер говорил, что Советский Союз изготовился к тому, чтобы напасть на Германию и необходимо нанести превентивный удар… Конкретные же доказательства, которые приводит Суворов, повторяя это, годятся разве что для самой низкопробной бульварной литературы. А книга его обратила на себя внимание только потому, что с вызывающей дерзостью противопоставляла себя официозному вранью, которому многие читатели давно уже не верили. Раковая опухоль «суворовщины» очень быстро дала метастазы – оказалось, что любые фантазии – лишь бы были скандальны – могут идти в дело. Чего только мне ни приходилось читать – к сожалению, нередко даже в толстых журналах с солидной репутацией. И то, что процессы против военачальников в тридцатые годы были мудрой заблаговременной сталинской акцией, таким образом была расчищена дорога для тех военных, которые затем выдвинулись в ходе войны. И то, что какие-то советские генералы, нарушая приказ Сталина, саботировали укрепление новой границы, так как рассчитывали в союзе с гитлеровской армией ликвидировать советский строй. И то, что генерал Власов хотел спасти евреев от Холокоста. И то, что Сталин и Гитлер перед войной тайно встречались в Беловежской пуще. И так далее и тому подобная чепуха…

В газетах и журналах экономии ради ликвидировали отделы проверки, авторы же сплошь да рядом не утруждают себя элементарной проверкой сообщаемых читателям фактов. Недавно один из моих коллег по литературному цеху удивил меня, в уважаемой газете он написал: «августовский приказ № 337», имея в виду, конечно, известный приказ № 227. Может быть, это была описка, но в редакции не нашлось ни одного человека, кто бы обратил внимание на столь грубую ошибку и исправил ее. И почему автор пишет «августовский», у этого приказа есть точная дата – 28 июля. Далее он же цитирует некоторые данные из справки о деятельности заградительных отрядов Сталинградского и Донского фронтов, но почему-то считает, что справка эта 1943 года, хотя она написана во второй половине октября 1942 года. И хочешь – не хочешь у читателя этой статьи возникает мысль, что автор пишет о событиях, которые знает понаслышке, в лучшем случае получены они из вторых рук. Такого рода безмятежно вольное обращение с фактами стало сущим бедствием сегодняшней журналистики, посвященной темам войны.

Некоторые издательства охотно перешли на положение печатных устройств – то ли принтеров, то ли ксероксов – отказываются от ответственности не только за точку зрения автора, что естественно, но и за сообщаемые им факты – так им жить проще и дешевле. В только что выпущенной книге, посвященной истории нашей армии, читаю уведомление: «За сведения и факты, изложенные в книге, издательство ответственности не несет». Глядишь, и возникнет содружество «Издательства без ответственности»…

В последнее время я (наверное, и некоторые другие ветераны фронтовики) в День Победы получаю поздравление от президента. Что говорить, такое государственное внимание нашему брату, конечно, приятно, радует сердце, с благодарным чувством читаешь добрые слова и пожелания. Но в житейской прозе эти слова и пожелания далеко не всегда реализуются. А многое делается и вразрез с ними.

В пылу недавней кампании по отмене льгот и привилегий законотворцам в голову не пришло, что некоторые льготы лишь приложение к наградам, самостоятельной ценности они не имеют, не могут иметь. Не знаю, сколько у нас сейчас в стране Героев Советского Союза и России, похоже, что не очень много. Но как оценить закон, в котором подвиг переводится в заурядный, пусть даже внушительный, чистоган? Это могли сделать только люди с атрофированным нравственным чувством. Таким образом в сущности было ликвидировано само понятие героя – оказывается, важна лишь сумма выписываемых и получаемых денег…

Недавно меня поразило выступление одного из депутатов нашей Думы. Желая в безудержном демократическом порыве слиться с массой населения, лишаемого права на бесплатный проезд в городском транспорте, он самоотверженно предложил лишить этого права и депутатов Государственной думы – других депутатских льгот он почему-то не касался. Таким образом неожиданно выяснилось, что у нас есть депутаты, которые добираются до Государственной думы на метро и троллейбусах. Мне это и в голову не приходило – наверное, интересное зрелище… Впрочем, представить себе такую картину нетрудно, ее когда-то замечательно описал Александр Бек в множество раз запрещенном властями и так и не увидевшим свет при жизни автора романе «Новое назначение». Правда, происходила описанная им история в советские времена: тогдашние «ответработники», государственные деятели по воле случая оказываются в метро, и выясняется, что они толком не знают, как пользоваться этим видом транспорта, не знают даже, сколько стоит билет. Отважных наших депутатов, рискнувших оказаться в подобном положении, хочу только предупредить, что с той поры в метро стало еще многолюднее…

И еще одна история. Я сомневался, стоит ли мне о ней писать, так как она касается и меня. Но все-таки решился, потому что в ней проявилась характерная черта нашей нынешней жизни. В газете, опубликовавшей в 1995 году распоряжение Президента России Б. Н. Ельцина, было сказано: «В связи с 50-летием Победы в Великой Отечественной войне, а также за особые заслуги перед Российской Федерацией Президент России Б. Н. Ельцин издал распоряжение установить деятелям культуры, литературы и искусства – участникам Великой Отечественной войны (по списку согласно приложению) дополнительное ежемесячное материальное обеспечение (каждому) в сумме 10-кратного минимального размера оплаты труда, предусмотренного законодательством РФ». В этом списке было восемьдесят с лишним человек. В 1997 году я вдруг получил письмо начальника управы социальной защиты, в котором говорилось: «Из-за дефицита федерального бюджета и несвоевременного поступления средств на эти цели из федеральных органов, выплата дополнительного пожизненного материального обеспечения будет проводиться отдельно от пенсии, по мере поступления денежных средств в органы социальной защиты населения Москвы. Мы надеемся, что эта мера носит временный характер, и прежний порядок выплаты доплаты (одновременно с пенсией) будет восстановлен при стабилизации экономической обстановки страны». Меня это письмо и огорчило (наверное, могу не объяснять, почему), но и обрадовало. Обрадовало – все-таки это был знак уважения к нам. Сообщали причину. Потом, видимо, стабилизация произошла, и нам продолжали платить президентскую пенсию. Но в один прекрасный день она неожиданно усохла – это уже был не десятикратный минимальный размер труда, а существенно меньшая сумма… И, главное, никто, пусть даже неведомый мне начальник управы, нам не написал, кто и по какой причине пересмотрел решение президента. Конечно, я понимаю, что с бюджетом у нас плохо, тем более что возникла (об этом в последнее время много писали и говорили по телевидению) острая необходимость повысить в целях борьбы с коррупционными поползновениями чиновников им зарплату. Вот кое-что, наверное, наскребли и за наш счет. Как не пойти навстречу столь насущным государственным нуждам! Но должен заметить, что за эти годы из восьмидесяти человек, названных в распоряжении президента, двадцать пять (если не больше) отправились в те края, где им уже не нужна не только президентская, но и обычная пенсия. А если подождать еще год-другой, глядишь, их количество может существенно вырасти, напомню снова, что все мы, участники войны, вышли на финишную прямую. Вот и чиновникам, склонным к коррупции, можно будет повысить зарплату еще больше. Это внезапное снижение президентской пенсии, решение о котором принято где-то в неведомой и не посчитавшей нужным хотя бы поставить нас в известность бюрократической выси, очень напоминало сталинское послевоенное прошлое, когда в один прекрасный день были ликвидированы наши «наградные» деньги. При всех громких заявлениях, что нужно уделять особое внимание ветеранам-фронтовикам, к нам по-прежнему относятся как к быдлу. Впрочем когда-то такого рода мероприятия объяснялись фарисейской формулой: «Идя навстречу пожеланиям трудящихся…» Она мне слышалась, когда разные деятели объясняли, как много выиграют участники и инвалиды войны после отмены льгот.

Подобного рода сюжеты в разных формах повторялись. Я пишу здесь и о том, что было со мной, но потому, что точно знаю, что все это испытали на себе многие люди моего поколения и моей судьбы. Поэтому и рискнул писать о себе.

Когда пришел час оформлять пенсию, мне сказали, что я должен получить в военкомате справку о том, сколько времени я прослужил в действующей армии – год на фронте засчитывался за три. (Потом, правда, выяснилось, что все это мне было ни к чему, моего и так называемого трудового стажа с большим избытком хватало для максимальной пенсии.) Отправился я в военкомат. Вежливая симпатичная девушка, выписывавшая мне, сверяясь с моими документами, справку, проводя подсчеты, предупредила меня: «А пребывание в госпитале в связи с ранением по инструкции в военный стаж не засчитывается».

Признаюсь, я долго считал про себя, чтобы успокоиться, чтобы не обрушить на ни в чем не повинную милую девушку то, что надо бы высказать тем высоким чинам, которые составляли и утверждали бездушную бесчеловечную инструкцию.

Вот что рассказывал о госпитале и «ранбольных» в пятидесятые годы девятнадцатого века один подпоручик горнострелкового взвода, участвовавший в обороне Севастополя (примерно в этих должностях и званиях воевали в нашу войну лейтенанты – артиллеристы Василь Быков и Григорий Бакланов и я, командовавший ротой, – всем нам пришлось провести в госпиталях немало времени, и мы прекрасно знаем, что эти невеселые дни – прямое следствие нашего пребывание на «передке», мы не по собственной воле и желанию попадали в госпиталь): «Только что вы отворили дверь, вид и запах сорока и пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненных больных: одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас. Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы, – это дурное чувство, идите вперед, не стыдитесь того, что вы как будто пришли смотреть на страдальцев…» Только здесь, заканчивает Лев Толстой свой рассказ о госпитале, вы «увидите войну в настоящем ее выражении – в крови, в страданиях, в смерти».

Те, кто сочинил инструкцию, о которой я узнал в военкомате, наверняка никогда не вступали на порог госпиталя, не видели настоящей войны и, конечно, не могут сочувствовать страдальцам – они для них нечто статистическое, что надо втиснуть в какие-то заранее установленные цифры и нормативы…

***

Мои заметки были посвящены памяти о Великой Отечественной войне. Заканчивая их, хочу сказать, что общей такой памяти нет. Есть память, основы которой заложили Сталин и сталинский режим. Она преподносилась как государственная. Она была как бы продолжением библии сталинизма известного «Краткого курса», который все должны были знать назубок, за отклонения карали. Сразу же возникли трубадуры и сладкоголосые певцы этой памяти. Их отмечали, награждали, им дано было право диктовать, что надо и что нельзя писать о войне. Я уже вспоминал о фильме «Падение Берлина». Сценарий этого дифирамба Сталину сочинил Петр Павленко. Он же написал в ту пору лизоблюдскую повесть «Счастье». Такого же рода изделием был и роман Михаила Бубеннова «Белая береза». Но этой памятью продолжали руководствоваться, на нее опирались – она была главным ориентиром – и в послесталинские времена – назову «Блокаду» и «Победу» Александра Чаковского, «Войну» Ивана Стаднюка (не стану расширять этот ряд, хотя для этого есть возможности).

Они – Бубенновы и Чаковские, поддержанные и уполномоченные властями – пуровскими и со Старой площади, преследовали, третировали литературу, которая опиралась на другую память о войне, память, которая жила в народе, на своих плечах вынесшем ее жертвы, кровь и беды. Но совсем вытравить эту память им не удавалось, все-таки это была память народа, так или иначе она прорывалась. Но они очень старались. Громили, шельмовали «окопную правду», опиравшуюся именно на эту память. Их, Бубенновых и Маковских, имел в виду Виктор Астафьев, когда писал: «Я был рядовым бойцом на войне, и наша солдатская правда была названа одним очень бойким писателем – „окопной“, высказывания наши – „кочкой зрения“. Теперь слова „окопная правда“ воспринимаются только в единственном, высоком их смысле». Уродливые шрамы от опустошительной деятельности мифотворцев долгое время бросались в глаза. Тяжело доставалось от них правдивой литературе, они ее преследовали, травили, сживали со света. Стоит об этом напомнить: ведь уродства плохо держатся в памяти. Но забывать о них нельзя, опасно.

В моих заметках речь шла о прошлом и о настоящем, которое, к сожалению, все еще часто оглядывается на то прошлое, которое не может, не должно служить ему примером. Шла речь о том, какой дорогой ценой было заплачено за победу в действительно великой народной войне. И о том, с каким трудом правда об этой цене пробивалась через официальные заградительные барьеры, преодолевая утвержденные государственными структурами и пропагандой мифы, все-таки пробивалась. И о том, как плохо хранится память о тех, кто лежит в братских могилах и занесенных землей траншеях и окопах на бескрайних полях сражений. И о том, как нелегко складывалась после войны жизнь у тех, кто вернулся с нее живыми, но очень часто искалеченными пулями и осколками, как нынче они доживают свой близящийся к концу век. И о чиновничьем бездушии и тупосердии. И о дефиците здравого смысла и человечности.

Все это очень горькая правда. Поэтому она обычно не бывает желанной гостьей во время юбилейных торжеств. Но иной, радующей глаз, припудренной и принаряженной для праздников, она не может быть. Тогда она перестает быть правдой. Поэтому я в преддверии знаменательной даты и написал эти «неюбилейные» заметки…

И закончить их, имея в виду, что и война, и наши дни, когда мы отмечаем приближающееся шестидесятилетие Победы, – это только часть истории, которая не знает конца, хочу словами из прекрасной статьи Дмитрия Сергеевича Лихачева «Служение памяти»: «Историческую память народа формирует нравственный климат, в котором живет народ.

Может быть, следует подумать – не основывать ли нравственность на чем-либо другом: игнорировать прошлое с его порой ошибками и тяжелыми воспоминаниями и быть устремленными целиком в будущее, строить это будущее на радующих основаниях самих по себе, забыть о прошлом с его темными и светлыми сторонами.

Это не только не нужно, но и невозможно».