Текст книги "Моя темная сторона (СИ)"

Автор книги: Лайза Дженова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Чарли! – кричу я.

Боб выпускает мою руку и бежит к Чарли. Каждый мускул в моем теле хочет тоже бежать к Чарли, но поврежденный мозг не позволяет. Мой ребенок в опасности, или беде, или в том и другом, и в пределах видимости, а я не могу ни спасти, ни отругать его. Боб теперь – на земле вместе с Чарли, а учитель оттаскивает второго мальчишку за руку. Я переставляю ходунки, шагаю, подтягиваю ногу и делаю вдох, расстроенная каждым шагом и нетерпеливым подтягиванием, злясь на себя, что я еще не там.

– Что случилось? – спрашиваю я, когда наконец дохожу до них.

Чарли пинает грязный снег и ничего не говорит. Из носа у него течет, он тяжело хватает ртом воздух. Его лицо и ногти грязные, но крови не видно.

– Давай, ответь матери, – говорит Боб.

– Он сказал плохое слово, – говорит Чарли.

Я смотрю на Боба. Наверное, это один из мальчишек, дразнивших его. Я пытаюсь посмотреть влево, чтобы увидеть, кого держит учитель, но не могу их найти.

– Этот мальчишка обзывал тебя? – спрашиваю я.

Чарли перестает пинать снег и поднимает на меня глаза.

– Нет, – отвечает он. – Он тебя обозвал. Он назвал тебя тупой калекой.

Я молчу, пораженная, и не могу начать подготовленную стандартную речь, которую каждая мать носит в кармане фартука, – про палки и камни и их отличие от слов и про то, что нужно «быть выше этого». Снова пытаюсь посмотреть налево, гадая, не тот ли это мальчик, что ковыряет в носу или заикается, но по-прежнему не могу его найти. Я поворачиваюсь к Чарли и говорю с любовью:

– Спасибо, что заступился за меня. Но драться ты не должен.

– Но… – начинает Чарли.

– Никаких «но». Никаких драк. Кроме того, эта мелочь даже не знает, о чем говорит, – объясняю я. – Я самая умная калека, какую он когда-либо видел.

Глава 29

Из нашего закутка в столовой на лыжной базе мы с матерью уже час смотрим, как Боб и Люси катаются вместе на «Кроличьей тропке». После долгих приставаний, нытья, просьб и торговли – и потому, что он и вправду освоил базовый уровень на прошлой неделе во время февральских каникул, – Чарли наконец выцарапал разрешение покинуть учебный склон. Мы то и дело видим его проносящимся по «Лисьему бегу». Мне никак не удается разглядеть его лицо, но представляю, как он ухмыляется от уха до уха.

– Пожалуй, я поеду обратно в дом, – говорит мать, сдвинув брови, словно борется с какой-то болью.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– Да нет, ничего особенного. Кажется, от солнца у меня немного заболела голова. И я плохо спала. Наверное, я вздремну вместе с Линусом. Ты хочешь поехать?

– Нет, я останусь.

– Ты уверена?

– Ага. А ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Мне просто нужно полежать. Позвони, если я тебе понадоблюсь.

Она собирает банки с пластилином, картонные книжки и грузовички, с которыми играл Линус, и засовывает все это в его сумку с подгузниками. Потом выходит из комнаты, втискивает Линуса в коляску и уезжает.

Сейчас раннее утро, и в столовой тихо. Я выглядываю в окно, но не вижу ни Боба с Люси, ни Чарли. Мать оставила мне блокнот и карандаши, книжку с головоломками и свежий журнал «Пипл». Но я уже прочитала этот номер, и мне не хочется рисовать. Надо бы поискать слова. Мой терапевт полагает, что поиск слов может помочь мне быстрее находить самые левые буквы на клавиатуре компьютера, а мне нужно ускорить печать, если я хочу вернуться на работу, и я совершенно точно хочу вернуться на работу, так что мне стоит найти в этой книжке все слова. Но сейчас не хочется.

Решаю прогуляться без особой цели. Идти пешком здесь некуда, кроме разве что парковки, а она, пожалуй, не самое безопасное место для прогулок человека, который не сразу замечает информацию, приходящую с левой стороны, и не может быстро убраться с дороги. Но я устала сидеть в своем закутке и полагаю, что свежий воздух пойдет мне на пользу.

Мы с ходунками шагаем наружу, и меня мгновенно бодрят и освежают холодный воздух и жаркое солнце. Подхожу к соседнему зданию; я туда не собиралась, но продолжала идти, даже когда поняла, куда именно направляюсь. Я останавливаюсь на секунду, только чтобы прочитать вывеску над дверью: «Спортивная ассоциация инвалидов Новой Англии». Затем поднимаюсь по пандусу для инвалидов и вхожу.

Я с удивлением вижу, что помещение выглядит как типичная лыжная база: сосновые полы, деревянные скамейки, прозрачные стеклянные миски на стойке, наполненные грелками для рук, бальзамами для губ и козырьками от солнца, проволочная стойка, увешанная поляризационными солнечными очками. Наверное, я ожидала увидеть что-то вроде реабилитационного центра. В комнате, кроме меня, еще только один человек – молодой парень в инвалидной коляске, я бы сказала, слегка за двадцать. По его прическе ежиком и возрасту я предполагаю, что он ветеран войны в Ираке. Парень кажется уверенным и расслабленным, как будто бывал здесь уже десятки раз: пристегивает ремни к ногам и как будто меня не замечает.

– Могу я вам помочь? – с энергичной ободряющей улыбкой спрашивает мужчина, облаченный в красно-черную форменную куртку.

– Просто осматриваюсь, – отвечаю я, стараясь не встречаться с ним глазами.

– Вы лыжница? – спрашивает он.

– Была.

Мы оба награждаем мои ходунки мрачным торжественным кивком.

– Я Майк Грин, – говорит мужчина.

Он вновь улыбается, щедро рассыпая жизнерадостность, ожидая услышать в ответ мое имя, но мне что-то не особенно хочется раскрывать свою анонимность. Мужчина не отстает; его большие белые зубы выглядят еще белее по контрасту с загаром лыжника – золотисто-бронзовому по всему лицу, кроме бледной маски в форме солнцезащитных очков вокруг глаз, своего рода енот наоборот.

– Я Сара Никерсон, – говорю я, сдаваясь.

– Сара! Мы вас ждали! Рад, что вы наконец пришли.

Теперь он улыбается мне как старый друг, отчего я чувствую неловкость и настоятельное желание срочно извиниться и попытать счастья на автостоянке.

– Ждали?

– Ну да. Мы познакомились с вашей замечательной матушкой пару недель назад. Она уже заполнила за вас большинство бумаг.

А, теперь понимаю. Конечно же, она так все не оставила.

– Мне очень жаль, ей не стоило этого делать.

– Не жалейте. Мы готовы забросить вас на гору, когда захотите. Но вы правы. Вы уже не лыжница – по крайней мере сейчас.

Ну вот, начинается. Теперь будет вдохновляющая и убедительная презентация чудесных, восхитительных лыжных санок. Я начинаю с бешеной скоростью изобретать эффективные способы перебить Майка и вежливо сообщить: «Никогда в жизни, мистер», не обидев его, прежде чем он потратит слишком много своего энтузиазма и моего времени.

– Вы сноубордистка, – заявляет он предельно серьезно.

Совсем не то, что я ожидала услышать. Никогда в жизни.

– Я – кто?

– Вы сноубордистка. Мы можем поставить вас на сноуборд сегодня, если вы хотите в это поиграть.

– Но я не умею кататься на сноуборде.

– Мы вас научим.

– Это нормальный сноуборд? – спрашиваю я, видя возможность улизнуть.

– На нем есть парочка дополнительных свистков и бубенчиков, но в целом да, это обычный сноуборд, – отвечает он.

Я бросаю на него такой же взгляд, каким Чарли и Люси одаривают меня, когда я утверждаю, что брокколи очень вкусная.

– И в конце концов, что такое «нормальный»? Всем нужно какое-то снаряжение, чтобы спуститься с горы. Нормальность переоценивают, если вы меня спросите.

«Нормальность переоценивают». Именно это сказала мисс Гэвин в разговоре о Чарли. И я с ней согласилась. Я чуть смягчаюсь, как будто раздумываю, насколько вкусной может быть брокколи, посыпанная пармезаном, и Майк видит брешь в моей броне.

– Пойдемте, я вам его покажу.

Интуиция советует доверять ему: этот человек, считает она, гораздо больше знает обо мне, чем мое имя и то, о чем ему рассказала моя мать.

– Ладно.

Он хлопает в ладоши:

– Отлично. Идите за мной.

Майк проходит мимо ветерана на коляске к дверям соседней комнаты – слишком быстро, чтобы я за ним поспевала. Он ждет на пороге, наблюдая, как я иду. Оценивает меня и мои возможности. Ходунки, шаг, подтягиваем. Возможно, пересматривает идею со сноубордом. Ходунки, шаг, подтягиваем. Наверное, думает, что лыжи-санки мне подошли бы больше. Ходунки, шаг, подтягиваем. Я чувствую, что ветеран тоже смотрит на меня и, должно быть, соглашается. Я смотрю вверх, на стену перед собой, и замечаю плакат с человеком, сидящим на лыжах-санках, и его погонщиком, стоящим за спиной. Во мне начинает биться паника, умоляя любую часть меня, которая прислушается к ее доводам, сказать Майку, что я не могу идти за ним, что мне пора уходить, что я должна встретиться с мужем на базе, что мне нужно вернуться к головоломкам, что мне прямо сейчас надо быть в другом месте, но я ничего не говорю и следую за Майком в соседнюю комнату.

Комната выглядит как склад, загроможденный модифицированным лыжным и сноубордистским снаряжением. Я вижу множество лыжных палок разной длины, прикрепленных к миниатюрным лыжам внизу, деревянных стержней с теннисными мячиками на концах, всевозможных ботинок и металлических креплений. Когда я оказываюсь лицом к лицу с длинным рядом лыж-санок, выстроившихся у стены передо мной, моя паника больше не может этого вынести и переходит во взрыв ярости.

– Вот тот, с которого я бы с вами начал.

Перевожу взгляд влево, пытаясь найти Майка, его белые зубы и лыжи-санки, с которых он предлагает мне начать, и чувствую нарастающее головокружение. Мне следовало остаться на базе с журналом «Пипл» и искать слова. Мне следовало поехать домой с матерью и вздремнуть. Но когда я нахожу Майка, он оказывается не у лыж-санок, а перед сноубордами. Моя паника усаживается и примолкает, но остается скептически настроенной и готовой ко всему и ни на грош не смущается и не извиняется за ложную тревогу.

– Что вы об этом думаете? – спрашивает Майк.

– Это не ужасно. Но я не понимаю, почему вы считаете, что я сноубордистка.

– Вы не можете уследить за левой ногой, верно? Так давайте совсем избавимся от нее. Мы ее пристегнем рядом с правой на доске, и можно ехать, вам не нужно будет ее подтягивать, поднимать или направлять.

Звучит вдохновляюще.

– Но как я буду поворачивать?

– Ага, вот поэтому-то вы и сноубордистка. В лыжах важно удерживать баланс между правой и левой ногой, но на сноуборде вес переносится вперед-назад.

Он демонстрирует, толкая бедра вперед, потом оттопыривая зад – колени в обоих положениях согнуты.

– Вот, дайте руки, попробуем.

Майк встает передо мной, берет меня за руки и поднимает их, вытягивая перед грудью. Я пытаюсь повторить то, что он показал, но даже без зеркала понимаю: что бы я ни делала, получается больше похоже на то, как актер Мартин Шорт изображает что-то сексуальное, чем на сноубордиста.

– Что-то вроде, – говорит Майк, стараясь не смеяться. – Представьте, будто приседаете над унитазом в общественном туалете, на который не хотите садиться, – это будет «назад». Теперь представьте, что вы парень, писающий в лесу на дальность, – это «вперед». Попробуйте еще разок.

По-прежнему держась за его руки, я собираюсь податься вперед, но застываю, развеселившись оттого, что мне нужно притвориться, будто писаю на Майка.

– Извините, мое описание несколько колоритно, но оно работает. Вперед и на носки, назад и присесть на пятки.

Я пробую еще раз. Я посылаю свое правое бедро вперед и назад, вперед и назад. И, в отличие от движений правой стопой или правой кистью, когда я двигаю правое бедро, то левое идет вместе с ним. Всегда. Если так и управляют сноубордом, то я, похоже, смогу это сделать.

– Но как тормозить? Как я должна контролировать скорость?

– Эта ручка здесь для вашего равновесия, вот как сейчас вы держитесь за мои руки. Поначалу за нее также держится инструктор. Если мы сегодня попробуем, то я поеду к вам лицом и буду контролировать, как быстро вы едете. Когда освоитесь с балансом, переведем вас на один из этих.

Майк показывает мне другой сноуборд. На этом нет ручки, и с первого взгляда я не замечаю в нем ничего особенного. Потом Майк продевает черный трос в металлическую петлю на одном конце доски.

– Вместо того чтобы толкать против движения спереди, я буду держаться за этот страховочный трос сзади и помогать вам регулировать скорость.

Я воображаю собачку на поводке.

– А потом дальше вы будете кататься сами.

Он выдергивает трос из петли, как будто говоря: «Та-дам! Нормальный сноуборд!»

– Но как мне не врезаться в других людей на трассе? Если я на чем-то сосредоточиваюсь, то не вижу ничего слева от себя.

Майк улыбается, понимая, что заставил меня вообразить себя на горе.

– Это моя работа, пока вы не сможете делать это сами. А когда будете пробовать без ручки, можно использовать дополнительную опору, если захотите, – говорит он, показывая лыжную палку с маленькой лыжей на конце. – Это даст вам еще одну точку контакта с землей, как ходунки, и придаст дополнительную устойчивость.

– Не знаю, – говорю я.

Я ищу еще какое-нибудь «но», но не могу придумать.

– Пойдемте, давайте попробуем. Сегодня прекрасный день, и я бы с удовольствием выбрался на улицу.

– Вы сказали, что моя мать заполнила большую часть моих бумаг? – спрашиваю я, переворачивая свой последний камень возможного сопротивления.

– Ах да. Есть пара стандартных вопросов, которые мы всегда задаем, и ответить на них можете только вы.

– Ладно, давайте.

– Каковы ваши краткосрочные спортивные цели на этот сезон?

Я задумываюсь. Всего несколько минут назад моей целью на сегодня было прогуляться.

– Хм, скатиться с горы на сноуборде, не убив ни себя, ни кого-нибудь другого.

– Отлично. Это мы сделать сможем. А как насчет долгосрочных целей?

– Наверное, кататься на сноуборде без посторонней помощи. И в результате я хочу снова кататься на лыжах.

– Великолепно. А как насчет жизненных целей? Каковы ваши ближайшие цели в жизни?

Я не совсем понимаю, как эта информация может повлиять на мою способность кататься на сноуборде, но у меня есть готовый ответ, и я его выдаю Майку.

– Вернуться на работу.

– А чем вы занимаетесь?

– Я была заместителем директора по кадрам в фирме стратегического консультирования в Бостоне.

– Ого. Солидно. А какие у вас долгосрочные цели?

До аварии я надеялась, что меня повысят до директора по кадрам в течение двух лет. Мы с Бобом копили на дом в Велмонте побольше, минимум с пятью спальнями. Мы планировали нанять няню с проживанием. Но теперь, после аварии, эти цели кажутся несколько неактуальными, если не нелепыми.

– Вернуть себе свою жизнь.

– Ладно, Сара. Я очень рад, что вы пришли. Готовы покататься со мной?

Устав от лишнего стресса, моя паника теперь мирно спит, завернувшись в мягкое одеяло. Доаварийная «я» не прыгает до потолка от этой идеи, но и не спорит с ней. А Боба, чтобы поспорить, здесь нет. Все в моих руках.

– Ладно, давайте прокатимся.

Майк втаскивает меня за ручку сноуборда на подъемник «Ковер-самолет», и мы едем вверх, оба стоя на своих досках, вдоль небольшого, но постоянного уклона «Кроличьей тропки». «Ковер-самолет» похож на ленточный конвейер, а люди на нем – в основном маленькие дети, несколько родителей, пара инструкторов и мы с Майком, – напоминают мне багаж в аэропорту или продукты в супермаркете, катящиеся по черной резиновой ленте к кассе.

Я оглядываюсь, ища Боба и Люси, и желая, чтобы они меня заметили, и молясь, чтобы этого не случилось. Что подумает Боб, когда увидит меня на сноуборде для инвалидов? Решит ли он, что я поддалась своему синдрому игнорирования и опустила руки? Опустила ли я руки? Я приспосабливаюсь или не справляюсь? Надо ли мне было ждать, пока я не восстановлюсь достаточно, чтобы кататься на лыжах, как обычно? Что, если этого не будет никогда? Неужели у меня только два доступных выбора: сидеть в загончике на базе или кататься как до аварии, и ничего между ними? Что, если кто-то с работы приехал сюда на выходные и меня заметит? Что, если здесь Ричард и он увидит, как я хватаюсь за ручку под руководством инструктора из Спортивной ассоциации инвалидов? Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел меня такой.

Что я делаю? Это может оказаться действительно безрассудным решением, по-настоящему плохим. По мере того как мы приближаемся к вершине – не главной вершине, а произвольно выбранному концу «Ковра-самолета», видимому из закутка, где я так безопасно и спокойно сидела на базе, прежде чем пошла разведать, что вокруг, – тревожная болтовня в моей голове становится все громче и напористей, превращаясь в полномасштабную панику.

Я передумала. Я не хочу, не хочу кататься на сноуборде. Я хочу вернуться в свой закуток и поработать над головоломками. Я хочу очутиться у подножия склона. Но мы теперь на самом верху подъемника, а вниз ковер-самолет не летит. И, в отличие от детей, которые застывают и нервничают по собственным оправданным или иррациональным причинам, я не могу бросить свой сноуборд и пройти не такое уж большое расстояние до подножия. Мои ходунки остались там, в здании САИНА, и я не могу вообразить, что Майк согласится помочь мне спуститься с горы пешком, без единой попытки честно прокатиться на сноуборде.

Майк оттаскивает меня в сторону, так что я не устраиваю кучу малу на вершине подъемника. Затем он разворачивается ко мне лицом и кладет руки по бокам от моих на рукоять моего сноуборда.

– Готова? – спрашивает он, восторженно сверкая зубами.

– Нет, – отвечаю я, стискивая свои, чтобы не разреветься.

– Да готова, конечно. Давайте начнем с небольшого скольжения вперед.

Он отклоняется назад, и мы скользим. Нравится мне это или нет (решительно нет), я собираюсь кататься на сноуборде.

– Отлично, Сара! Как ощущения?

Как ощущения? Как будто восторг и ужас кувыркаются в моей грудной клетке, словно одежда в сушилке. Каждую секунду меня переполняет то одно, то другое.

– Не знаю.

– Давайте попробуем повороты. Помните: писать в лесу – налево, приседать над унитазом – направо. Вперед и на носки, назад и на пятки. Давайте сначала попробуем вперед.

Я толкаю бедра вперед, и мы начинаем поворачивать налево. И это кажется ужасно неправильным. Я выпрямляю колени, поднимаю бедра над голенями и встаю прямо, совершенно теряя контроль над весом. Но потом я чувствую, что Майк исправляет ситуацию за меня и не даст мне упасть.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Мне не нравится поворачивать налево. Я не вижу, куда еду, пока туда не приеду, и меня это пугает.

– Не волнуйтесь, я присматриваю за тем, куда мы едем. Обещаю, что мы ни в кого и ни во что не врежемся, хорошо?

– Я не хочу поворачивать влево.

– Ладно. Давайте немного проедем, и когда будете готовы, надавите на пятки и повернем направо.

Он откидывается, держась за рукоять, и мы начинаем вместе скользить по склону. Через несколько секунд я давлю на пятки, приседая над воображаемым унитазом, и мы поворачиваем направо. Я возвращаю бедра в среднее положение, и мы скользим вперед. Я решаю повторить все еще раз. «Присесть, пятки, середина, вперед. Присесть, пятки, середина, вперед».

– Отлично, Сара, вы едете на сноуборде!

Правда, что ли? Я чуть уменьшаю концентрацию, ослабляю мертвую хватку и начинаю осознавать целиком, что со мной происходит. «Скользим, поворот, скользим. Скользим, поворот, скользим».

– Я еду!

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает Майк.

Как я себя чувствую? Хотя Майк следит за моим балансом и регулирует скорость, я сама решаю, когда мы поворачиваем, а когда едем вниз. Я чувствую себя свободной и независимой. И хотя я держусь за рукоять для инвалидов, а на нормальных сноубордах такой нет, я не чувствую себя ненормальной или инвалидкой. Ходьба при синдроме игнорирования левой стороны мучительна, сложна и неустойчива, требует огромных усилий, чтобы продвинуть меня на жалкие несколько футов. А когда мы скользим по склону на сноубордах, я ощущаю себя подвижной, ловкой и естественной – нормальной. Я чувствую на лице солнце и ветер – я чувствую радость.

Мы наконец останавливаемся внизу, по-прежнему лицом друг к другу. Я смотрю на улыбающееся лицо Майка и вижу свое отражение в его солнцезащитных очках. Мои зубы выглядят такими же большими и восторженными, как у него. Как я себя чувствую? Я чувствую себя так, будто Майк швырнул здоровенный камень в стеклянную стену моих предубеждений, расколотив мой страх на миллион сверкающих на снегу осколков. Я чувствую себя сбросившей камень с плеч и запредельно благодарной.

– Я чувствую, что хочу еще раз.

– Здорово! Поехали!

Теперь, на плоской поверхности, Майк высвобождает одну ногу из крепления и тащит меня за рукоять к «Ковру-самолету». Поскольку он с нашивкой САИНА, мы направляемся прямо к подъемнику, в самое начало очереди.

– Мама! Мама!

Это Люси, она стоит рядом с Бобом в очереди перед нами. И Чарли с ними. Майк подтаскивает меня к ним, и я знакомлю его со своей семьей.

– Ну ты даешь! – говорит Боб, удивленный, что видит меня, но сияющий – ни следа разочарования или осуждения нет в его словах или глазах, где я всегда могу увидеть правду.

– Ну я даю! – отвечаю я, лопаясь от детской гордости. – Я сноубордистка, совсем как Чарли!

Чарли оглядывает меня снизу вверх, проверяя мое утверждение, задерживается на руке Майка, затянутой в перчатку, которая лежит на рукояти моего сноуборда, решая, заслуживает ли мое заявление доверия и не требуется ли моему энтузиазму проверка реальностью.

– Классно! – констатирует он.

– Она только что скатилась в первый раз, и у нее здорово получилось. Она прирожденная сноубордистка, – сообщает Майк.

– Мы как раз собирались еще разок скатиться перед обедом, – говорит Боб. – Можете к нам присоединиться?

– Мы можем встать здесь? – спрашиваю я Майка.

– Конечно, – отвечает он и втаскивает меня в очередь следом за Люси.

Мы поднимаемся на «Ковре-самолете» и собираемся все вместе наверху.

– Готовы? – спрашивает Майк.

Я киваю. Он отклоняется, и мы начинаем скользить. «Скользим, поворот, скользим». Я улыбаюсь, пока мы катимся; знаю, что Боб и дети едут следом и смотрят на меня; и знаю, что Боб наверняка тоже улыбается. Я на вершине «Кроличьей тропки», а не на самой вершине горы, и я на сноуборде для инвалидов, а не на лыжах, но никакое из моих ощущений не меньше безупречного. Я на горе вместе с моей семьей. Я здесь.

«Скользим, поворот, скользим».