сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Он ничего не говорит, его глаза прикованы к моим, и от этого я нервничаю. Я ничего не могу с собой поделать, и опускаю взгляд в пол. В его глазах так много всего — слишком много того, чего я не могу прочесть, не могу понять. Но, спустя мгновение, я чувствую, как мой взгляд возвращается к нему. Это похоже на сумасшествие: его глаза сейчас как будто плетут паутину от него ко мне. Я не могу отвести взгляда. Он не должен понять, что на самом деле я и не хочу отводить от него взгляд — никогда.
Но потом что-то меняется. Внезапно пространство вокруг нас заполняется монотонным жутким гудением. Это цикады. Они плачут.
Звук заполняет мои уши. Я хочу отгородиться от него, но не могу. А потом неожиданно я вижу это. Это словно бегущей строкой промелькнуло в его глазах.
Наша судьба предрешена.
Мое сердце падает на самое дно, пока я с волнением подыскиваю слова.
— Я, наверное, пойду, — говорю я, мой голос начинает дрожать.
Глядя неуверенно, он кивает. Напряжение висит в воздухе, и я ненавижу это, но не знаю, как избавиться от него. Встаю и пытаюсь улыбнуться, но не думаю, что он купится на это.
— Было приятно снова увидеть тебя, Рэм.
Он тоже встает, но все-таки просто кивает.
— Все в порядке, — шепчу я себе.
А затем поворачиваюсь, чтобы уйти.
Глава 36
Настоящее
Рэм
— О, — говорит она, останавливаясь и поворачиваясь ко мне, — чуть не забыла.
Она запускает руку в карман джинсов и что-то достает.
— Я знаю, ты действительно доверил мне это, хотя никогда не запирал двери, — она пытается улыбнуться, но это только видимость. — Но это для меня действительно много значило — твое доверие,— она смотрит на ключ, а потом на меня. — В мире есть совсем немного вещей, которые не должны восприниматься как должное. Это — одна из них.
В одно мгновение мое дыхание перехватывает.
— Что ты сказала? — спрашиваю я.
Я вижу, как тоненькие морщинки образуются на ее лбу.
— Твой ключ, — говорит она, снова указывая на него глазами. — Прости. Я понятия не имела, что он все еще у меня.
— Нет, — говорю я, качая головой, — не это.
Понимаю, что это прозвучит безумнее, чем сейчас, в январе, звук грозы. Но все, о чем я могу думать, это о том дне — одном дне почти вечность назад, когда Оуэн сказал мне то же самое. Даже не понимаю, как вспомнил об этом. Он сказал: «В мире есть немного вещей, которые просто не должны восприниматься как должное. И это — одна из них».
Знаю, что это звучит безумно, но во мне вдруг стало разливаться какое-то умиротворение.
Это твой знак, Оуэн?
Я пытаюсь очнуться от своих мыслей, а Эшли смотрит на меня, словно не понимая, должна ли она остаться и помочь мне или просто спастись бегством.
— С тобой все в порядке? — спрашивает она.
— Да, — говорю я, пытаясь как можно скорее прийти в себя. — Я в порядке.
Я дарю ей широкую улыбку, и, могу сказать, что она не знает, как это понимать.
— Ну, хорошо, — говорит она, — я, хм, пойду тогда … наверное.
Она снова поворачивается, чтобы уйти.
— Эшли, подожди, — я протягиваю руку и хватаю ее за локоть, вынуждая повернуться ко мне. Возможно, все немного поздно, но я не могу бороться с этим. Я смотрю в ее светло-зеленые глаза. До меня не доходит, что я делаю, но потом я совершенно ясно это осознаю.
Минуты тикают, а мы все еще смотрим в глаза друг другу. В сгустившемся воздухе витает сомнение, ее лицо ничего не выражает, и я понятия не имею, о чем она думает. И понятия не имею, что она чувствует. Но это ее глаза. И в них есть нечто, дающее мне надежду. Наконец, я открываю рот.
— Итак, каковы же тогда причины? — спрашиваю я.
— Причины? — переспрашивает она, и на ее лбу снова появляются морщинки.
— Да, — говорю я, делая шаг к ней, и мы оба опускаем головы.
Сейчас мы настолько близко, что я чувствую знакомый сладковатый запах ее духов. Это пробуждает воспоминания о ее мягких губах, о вкусе ее кожи. Это возвращает меня к тем прохладным ленивым утренним часам и долгим жарким летним дням. Я вдыхаю все это и пытаюсь удержать в своих легких.
— Причины, по которым мы не можем быть вместе, — говорю я.
И точно так же, как и я, она изучает меня взглядом.
— Прошел год, — продолжаю я, — и я не смог придумать ни одной.
Сначала я наблюдаю за ее дыханием. Слушаю его. Я почти чувствую, как ее грудь двигается вверх-вниз при каждом вдохе, но почему-то не могу определить, нормальное оно или ускоренное.
— Ты замужем? — спрашиваю я.
Целую секунду она молчит, а потом, по-прежнему глядя мне в глаза, тихо отвечает:
— Нет.
— В отношениях? — спрашиваю я.
Она медленно качает головой и шепчет:
— Нет.
— Ты разлюбила меня?
Она резко вдыхает и переводит взгляд с меня на какую-то точку вдалеке.
— Эшли, — говорю я, возвращая себе ее внимание, — ты разлюбила меня?
Проходит долгий миг. Ее грудь приподнимается, а потом она медленно выдыхает.
— Нет, — шепчет она. — Нет, — повторяет она снова, быстро взглянув вниз, а затем снова смотрит мне в глаза. — Я все еще люблю тебя, Рэм.
И со следующим ударом сердца мои руки уже вокруг нее. Я осторожно прижимаю ее голову к своей груди и просто удерживаю так. Держу ее очень крепко. Хочу, чтобы она поняла, что ее место — в моих руках. И оно останется таким до конца наших дней. И я не могу не заметить, что это не ощущается ни странным, ни неправильным. Это ощущается просто справедливым. И вот уже мои губы на ее лбу. Я чувствую боль, горящую в моем горле и говорящую о том, что Оуэн подал мне свой знак. Все это похоже на сон. А я молюсь, чтобы это было наяву.
Чувствую свой голос глубоко внутри еще до того, как слышу собственные слова.
— Ты никогда не теряла меня, мисс Уэскотт. Я всегда был здесь. Я всегда был здесь, просто… ждал.
Ждал знака.
Я сжимаю крепче свои объятия и касаюсь губами ее волос.
— Я твой, Эшли. Всегда был твоим.
Глава 37
Пять месяцев спустя
Рэм
— Расскажи что-нибудь о моем брате.
Сейчас середина мая. Голова Эшли покоится на моих коленях. Солнце опускается к линии горизонта, оставляя после себя поток ярких красок. И кажется, будто мир медленно погружается в сон.
— Ты помнишь легенду о том, почему плачут цикады? — спрашивает она.
— Да.
— Он рассказал мне ее однажды. Мы тогда учились в колледже.
Я улыбаюсь и позволяю себе на минуту погрузиться в ее слова.
— Я помню, как сказал тебе, что забыл, от кого слышал эту легенду, — каюсь я. — Но я помнил.
И помню.
Она смотрит мне в глаза.
— Он рассказывал ее, когда мне было семь, — продолжаю я и смахиваю волосы с ее лица. — Мама говорила, что это была любимая легенда его отца. И, думаю, поэтому стала его любимой, — я перестаю улыбаться. — А потом и моей, потому что нравилась ему.
На мгновение мы оба замолкаем, и я глажу кончиками пальцев нежную кожу ее живота — ту часть, которая не прикрыта футболкой.
— Он говорил, цикады желают того, что есть у нас, — говорит она, словно цитирует его слова. — Они хотят чувствовать радость в душах, боль в сердцах, слова на губах — даже если эти слова исчезнут, в конце концов, навсегда.
Ее взгляд перемещается на подсвеченное вечерними красками небо, и я следую за ним.
— Они хотят быть смертными, потому что видят в этом больше жизни. Видишь ли, в бессмертии мгновения перестают быть ценными. Но каждый миг имеет значение — счастливый и тягостный. Каждый. Последний. Единственный. Только через них мы понимаем, что все это сто́ит.
Я проглатываю смех.
— Черт, он всегда был более красноречив, чем я.
Вижу, что она тоже старается не смеяться, и глажу ее красивые длинные волосы.
— Могу я сказать тебе то, что ты и так, наверняка, уже знаешь? — спрашиваю я.
— Валяй, — говорит она, глядя на меня.
— Я никогда не был хорош в том, чтобы говорить с тобой о своих чувствах.
Она приподнимает брови, словно соглашаясь с моим утверждением.
— Но можно я скажу тебе что-то, чего ты, скорее всего, не знаешь? — спрашиваю я.
— Хорошо, — шепчет она.
— Я люблю тебя всем сердцем. Даже когда сказал, что нет — даже когда произносил эти слова — я любил тебя.
Она делает глубокий вдох, а затем медленно выдыхает. Я наблюдаю за тем, как приподнимается и медленно опадает ее грудь.
— Эшли Уэскотт, не было дня, чтобы мое сердце не возвращалось бы к тебе.
Она улыбается, а я продолжаю:
— Не было дня, чтобы я не чувствовал запах твоих духов в воздухе. Не было дня, чтобы, увидев маленький белый «Шевроле», я не думал бы о тебе и не хотел бы догнать. Но, думаю, я просто боялся. Мне было страшно от мысли, что я предаю Оуэна. Я боялся, что ты все еще любишь его. Боялся, что ты никогда не полюбишь меня так, как любила его.
Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Но дни тянулись, и все это действительно перестало иметь значение. Потому что в окружении всех страхов, преследовавших меня, я забыл об одном маленьком факте — я люблю тебя.
Я улыбаюсь, глядя на нее сверху вниз.
— Я. Люблю. Тебя. И пусть я опоздал стать твоим первым, — продолжаю я, — но прямо сейчас я готов стать твоим последним.
Кончиками пальцев я нежно провожу по ее руке от плеча до запястья.
— Я считаю, ты должна знать об этом.
Она дарит мне понимающий взгляд, находит мою руку и крепко прижимает ее к своему сердцу.
— Я знаю это, — говорит она и прижимается щекой к моим джинсам. — Кажется, какая-то часть меня всегда знала об этом.
Я смеюсь.
— Тогда зачем мы потратили столько времени?
Она смотрит на меня и улыбается.
— Потому что мы всего лишь простые смертные, любимый.
Я заправляю еще одну прядь волос ей за ухо. А потом наступает тишина, которую нарушает только плач цикад в окружающих нас деревьях.
— Рэм? — ее голос тихий.
— Да?
— Думаю, я знаю кое-что еще о твоем брате.
Ее слова звучат почти как исповедь.
— Что? — спрашиваю я.
— Я думаю, он был влюблен в Кристен Сойер.
Я тут же перевожу взгляд на Эшли.
— Что? Откуда ты знаешь?
Она слегка пожимает плечами.
— Женская интуиция.
Я смотрю на ее розовые губы с чуть приподнятыми уголками.
— Когда я приехала сюда, — продолжает она, — то сложила все части вместе. Он упоминал ее однажды. И, помимо того, что он вообще ее упомянул, у него еще был такой взгляд, когда он произносил ее имя.
Я смотрю вдаль, прокручивая в голове ее слова. Понимаю, мы все немного подозревали это, но не думаю, что когда-то по-настоящему в это верил.
— Это просто еще одна причина того, — говорит она, — почему в глубине души я была уверена, что твой брат и я, никогда не станем чем-то большим, чем просто двумя людьми, которые некоторое время разделяли часть этой жизни.
Я нахожу ее прекрасные глаза и нежно кладу свою ладонь на ее руку.
— Наверное, я чего-то не понимаю. Он ведь мог быть с ней, если бы захотел.
Она качает головой на моих коленях.
— Нет, не мог.
— Что ты имеешь в виду?
— Кристен влюблена в Джека, — говорит она и добавляет: — Всегда была.
— Да, — говорю я в каком-то раздумье, с глубокомысленным видом закидывая голову назад. Я знал, что Джек ей нравится. Даже подозревал, что у Кристен что-то есть к нему, но, думаю, просто не понимал, насколько глубоко это зашло. Я снова опускаю голову. — И Оуэн знал об этом?
Она просто кивает.
— Вау, — говорю я, все еще изучая ее взглядом. — Так плохо, что Джек этого не знает.
Ее голос сразу переходит в мягкий смех.
— Я уверена, рано или поздно они поймут это.
— Да, — тоже смеясь, соглашаюсь я. — Уверен, что поймут.
Я медленно провожу пальцем вдоль ее руки. Просто не могу удержаться от прикосновений к ее мягкой и нежной коже, и уверен, что никогда не смогу.
— Рэм?
— Ммм?
— Грибная охота? — спрашивает она, вдруг посерьезнев. — Ты ведь ходил за грибами не только со своим отцом?
Сейчас я чувствую напряжение в груди.
— Нет, — признаюсь я, качая головой.
— Он был с тобой, не так ли?
Я киваю.
— Да.
— И это стало твоим любимым воспоминанием, потому что там вы втроем, да?
— Да, — подтверждаю я.
— Почему ты не упоминал о нем? — спрашивает она.
Я смотрю на небо — туда, где оно из синего становится розовым, — и обдумываю ее вопрос.
— Не знаю, — шепчу я. — Может быть, по той же причине, по которой он никогда не упоминал обо мне. Я скучал по нему … Я скучаю по нему.
Я смотрю на нее и замечаю взгляд, который говорит, что она понимает меня и, возможно, чувствует себя так же. В конце концов, ее взгляд тоже обращается к горизонту. Я следую за ним и вижу, как большое оранжевое солнце словно погружается в землю. И тут я кое о чем вспоминаю.
— Зачем ты оставляла открытки?
Она отворачивается так, что я больше не могу видеть ее лица. Но я слышу ее улыбку.
— Мы говорили о кругосветном путешествии, когда можно увидеть все самые красивые места. Говорили о том, что сделаем это когда-нибудь. Но пока это когда-нибудь не наступило, мы будем просто смотреть в это большое небо и притворяться, как два больших ребенка, что мы на пляже Фиджи или на какой-нибудь из Альпийских вершин.
Я позволяю ее словам затихнуть, прежде чем сам открываю рот:
— Мы по-прежнему говорим о моем брате, верно?
Она смеется.
— Он бывал романтичным … временами.
Я откидываюсь назад на спинку скамейки и опускаю руку на изгиб ее талии. На ней одна из моих старых футболок. Эшли буквально тонет в ней, но вряд ли смогла бы выглядеть прекраснее. Мы сидим в состоянии абсолютного покоя, загипнотизированные сонным гулом цикад, льющимся сквозь деревья и заполняющим наш слух.
— Рэм, почему они плачут?
Я смотрю на тени под кронами больших дубов перед нами и улыбаюсь.
— Потому что они хотят иметь то, что есть у нас, — говорю я.
Небольшая пауза. А потом раздается ее голос, звучащий игриво, но, в то же время, с намеком на серьезность.
— Я по-прежнему предпочла бы бессмертие.
Я смеюсь и сжимаю ее плечо, после чего она переворачивается и смотрит на меня. В ее глазах я почти вижу океан вокруг Фиджи с той самой открытки.
— Они хотят то, что есть у нас, — говорю я, пытаясь убедить ее в том, что ей и так известно. — Поэтому они плачут, — шепчу я.
Она поднимает руку и начинает вырисовывать кончиком пальца маленькие круги на моем предплечье. Она делает это так сладко и успокаивающе, что мне хочется удержать этот момент навсегда. Но потом ее пальцы неожиданно останавливаются.
— Рэм? — ее глаза смотрят прямо на меня. — Ты прав, — тихо говорит она, — на их месте я бы тоже завидовала нам.
Я улыбаюсь и притягиваю ее ближе к себе. Она смеется и морщит нос.
— Знаешь, детка, — говорю я, — уверен, что эта наша любовь досталась нам нелегко, — я целую ее сладкие мягкие губы. — И совсем не безболезненно, — шепчу я ей в ухо.
Она глубже зарывается в мои колени, а потом переворачивается и смотрит в закатное небо.
— Но оно того сто́ит, — говорит она в вечерний ветер. Я слышу улыбку в ее голосе. — Очень сто́ит, — шепчет она.
Глава 38
Рэм
Я держу в руках открытку.
Сегодня суббота 22 июня. Эшли стоит рядом со мной. Мы держимся за руки, и она гладит мою ладонь большим пальцем руки.
— Дружище, это Эшли.
Я смотрю на Эшли, а потом снова на его могилу.
— Думаю, вы уже знакомы, — говорю я с улыбкой. Затем снова смотрю на открытку. На ней фото Большого Каньона. Это не Фиджи… однако, я знаю, что его он тоже захотел бы увидеть.
Эшли сжимает мою руку. Я переворачиваю открытку. На обратной стороне надпись — почерком Эшли.
Гранд-Каньон был прекрасен. Уверены, что тебе понравился бы. Мы скучаем по тебе. И мы уповаем на то, что там, на небесах, гораздо бо́льшая красота — такая, что невозможно оценить взглядом.
Со всей нашей любовью.
Ниже витиеватая подпись Эшли. Следом за ней — моя.
Я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе, после чего она берет открытку и наклоняется к могиле. Я наблюдаю, как она ставит ее около надгробного камня, а потом возвращается в мои объятия.
— Иногда я задаюсь вопросом, — говорит она почти шепотом, — если бы я могла вернуть все обратно — если бы могла и если такое вообще возможно — и если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, вдруг я бы проспала в тот день, когда должна была встретить его?
Она смотрит на меня. Ее глаза яркие, но задумчивые.
— Но это навевает грустные мысли, ведь я могла бы никогда не узнать его, — добавляет она. — И еще один вопрос меня мучает: а если бы я никогда не встретила тебя?
Что-то в том, как она произносит последние слова, переполняет мое сердце чувствами. Она сжимает мою руку, и я киваю, потому что согласен с ней. Я хочу сказать ей это, но слова не идут с языка. Вместо этого мне удается вымолвить:
— Я знаю, детка. Знаю.
И я действительно знаю. Знаю, что она имеет в виду. Я находился бы в постоянной тоске, если бы никогда его не знал. И я не могу себе даже представить, что никогда не узнал бы эту девушку, находящуюся сейчас в моих объятиях.
Несколько минут спустя Эшли отстраняется и легко целует меня в щеку.
— Я дам вам время, ребята.
Я киваю и сжимаю ее руку. А потом наблюдаю, как она идет в сторону железных ворот, и ее голубой сарафан развевается на ветру. И когда она исчезает на парковке, я поворачиваюсь обратно к могиле Оуэна. Я просто стою в тишине, пока небольшая улыбка пробивает себе путь к моему лицу.
