Текст книги "Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть"

Автор книги: Ласло Бито

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Смысл метафоры о Всемирном потопе и формирование монотеизма

По этой библейской легенде, Бог остался недоволен венцом своего творения. Почему? Возможно, излишне рьяно выполняя наказ Создателя – «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Быт. 1:28), – то есть поддавшись закрепленному в ходе эволюции и не зависящему от времени года половому инстинкту, человек отстал в своем духовном развитии, и стало «велико развращение человеков на земле» (Быт. 6:5).

Или, возможно, смысл предания о Всемирном потопе гораздо шире? Быть может, и составители второй версии осознали, что без эволюции и сопутствующей ей селекции творение Бога несовершенно: созданные Им виды вырождаются?

Об этом и повествует предание, опровергая основной принцип креационизма, а заодно и указывая, что изначальный результат творения оказался несовершенным; понадобились корректировка, селекция и эволюционное развитие, дабы род человеческий, по замыслу Бога, совершенствовался. И обязательное условие для этого – ограниченность нашего жизненного срока. Однако древние сторонники «креационистской» версии не стали отрицать написанное, а внесли в нее поправки с помощью мифа о потопе и признали роль селекции в нашем становлении человеком – человеком, угодным Богу.

Признаться, этот смысл предания о Всемирном потопе до такой степени меня поразил, что пришлось несколько раз перечитать его. Приведу первые четырнадцать – менее часто цитируемых стихов:

«Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери; тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь (Бог): не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками (сими); потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди.

И увидел Господь (Бог), что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю: ибо Я раскаялся, что создал их. Ной же обрел благодать пред очами Господа (Бога).

Вот житие Ноя: Ной был человек праведный и непорочный в роде своем; Ной ходил пред Богом. Ной родил трех сынов: Сима, Хама и Иафета.

Но земля растлилась пред лицом Божиим, и наполнилась земля злодеяниями. И воззрел (Господь) Бог на землю; и вот, она растленна: ибо всякая плоть извратила путь свой на земле. И сказал (Господь) Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли. Сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи» (Быт. 6:1 – 14).

Остальное нам известно хотя бы благодаря множеству произведений искусства, изображающих Ноев ковчег. Но эти четырнадцать стихов пронизаны столь глубокой мудрой прозорливостью, что заслуживают отдельного исследования. Остановимся лишь на главных с точки зрения нашей темы моментах.

В первых двух стихах речь идет о размножении рода человеческого, сделавшем возможным сексуальную селекцию: «…и брали их себе в жены, какую кто избрал». Третий стих отображает понимание неизбежной ограниченности телесного бытия, коему Писание отводит чуть более ста лет, что соответствует представлениям современной биологии. Иными словами, тело наше максимум в течение этого срока достойно служить пристанищем «Божественной души», символизирующей индивидуальное развитие и совершенствование.

Четвертый стих и поныне с трудом поддается толкованию, тем более что неизвестно, кого Библия считала исполинами. В Вульгате они тоже названы «гигантами», в то время как под древнееврейским «нефилим» подразумеваются не обязательно физические размеры или гигантизм, которым страдал бедняга Голиаф; это могли быть люди нормального телосложения, но воинственные, идущие напролом.

Нет никакой определенности и в отношении того, кем могли быть «сыны Божии», которым «дочери человеческие» рождали детей. Не исключено, что с помощью потрясающих методик бурно развивающейся молекулярной генетики рано или поздно удастся выяснить, какие именно гены получили распространение до губительного потопа на Среднем Востоке, но из легенды со всей очевидностью следует, что человечество стало вырождаться: «…велико развращение человеков на земле».

Стало быть, без естественного отбора роду человеческому грозило бы полное вырождение. Но можно сказать и так: мудрые составители Библии осознали необходимость селекции для осуществления Божественного замысла и совершенствования человека.

Сохранившаяся в народной памяти катастрофа, небывалый потоп (по данным новейших исследований, затопление территории нынешнего Черного моря в течение нескольких недель вслед за образованием Босфора произошло примерно 12 000 лет назад), послужила метафорическим отображением Божественного происхождения селекции. В библейском предании о Всемирном потопе Бог, сконцентрировав весь предыдущий опыт селекции, избирает для продолжения рода человеческого единственного достойного человека, «праведного и непорочного в роде своем», то бишь Ноя и его сыновей, дабы сохранить его гены путем исключения иных генетических линий. Этакий метафорический прообраз дарвиновской теории отбора, только в несколько утрированных масштабах.

* * *

После Ноя Библия точно так же, практически в образе одного-единственного человека – Авраама, – воплощает ту стадию развития, когда люди постепенно обретают способность отринуть домашних идолов политеизма, отказаться от безопасного бытия, дарованного покровительством многих богов, и безоговорочно покориться воле единого Бога, хотя и не были уверены, что этот единственный Бог сможет защитить их от всех бед. И несмотря на то, что Авраам считается основателем современного монотеизма, из Библии однозначно явствует: отказ от языческих обычаев и обрядов был процессом долгим, длившимся многие столетия, а то и тысячелетия.

Не только Авраам приносил в жертву животных на горе Мориа. Даже после получения от Бога Завета отучить людей от кровавых жертвоприношений и других языческих обычаев, должно быть, казалось настолько безнадежным делом, что Моисей, вызволив народ Израиля из египетского плена, вновь ввел – более того, узаконил, детально регламентировав, – эти же языческие ритуалы.

Как же это могло произойти?

По библейской легенде, в то время, пока Моисей на Синайской горе предавался размышлениям, прислушиваясь к звучащему в его душе гласу Божию, его брат, Аарон, подчинившись воле своих соплеменников, отлил золотого тельца и воздвиг перед ним жертвенник.

Возможно ли представить, будто бы Моисея, воспитанного в Египте в духе поклонения божествам, имеющим облик животных, и столь терпеливо ведущего к спасению свой народ, вид собственных соплеменников, поклоняющихся златому тельцу, разгневал до такой степени, что он разбил каменные скрижали откровения, а затем повелел убить три тысячи своих ближних?

Вряд ли.

По всей вероятности, Моисей осознал, что народ его не готов воспринять те предназначенные для свободных людей наставления, которые он облек в слова за время своих раздумий. Нам никогда не узнать доподлинно, с какими напутствиями возвратился он тогда – в первый раз – к своим соплеменникам, но можно предположить, что речь шла о требованиях, каким должны отвечать люди, освобожденные от рабства и обретшие свободу: неприятие власти, слепого подчинения кому бы то ни было, включая поклонение идолам и своему прежнему божеству. Вряд ли Моисея столь сильно возмутило само поклонение златому тельцу, скорее это была бессильная ярость предводителя народа, понявшего, что соплеменники, сбросившие с себя путы земного властителя – фараона, – не способны отринуть рабский страх перед кем бы то ни было, даже перед божеством. Не способны взять на себя ответственность за собственные поступки, ответственность, без которой немыслима истинная свобода, и – что, пожалуй, еще важнее – не способны на взаимопопечительство.

Допустимо ли предположение о Боге как властителе смерти?

В периоды губительных эпидемий напрашивается драматический вопрос: почему Бог наказывает ужасной, безвременной смертью равно и безвинных, и грешников? Да и как не задаться таким вопросом матери, в бессильном отчаянии созерцающей страдания или гибель своего ребенка?

Когда дымились костры инквизиции, этот вопрос мог оказаться опасным. Но если у кого-то и хватало дерзости задать его вслух, универсальный ответ на все случаи жизни: «Пути Господни неисповедимы». Ибо следовало верить, что Всевышний решает, чью молитву услышать, чей обет принять, кому даровать исцеление.

Не дозволялось даже на миг задуматься, насколько последовательны эти решения, стоит ли за ними какая-либо прослеживаемая и доступная пониманию закономерность. Требовалось лишь безусловно верить, что жизнь и смерть целиком и полностью зависят от Бога, ведь нечто другое, кроме как страх Божий, не способствует щедрости верующих, в коей церковные иерархи всегда нуждались. Если же пути Господни неисповедимы, то отчего некоторые утверждают, будто бы проследили их и доподлинно знают: Бог назначает нам час смерти?

Пора бы нам перерасти угнездившееся даже в просвещенных людях давно устаревшее представление о смерти как наказании Божьем. Из этого буквального понимания библейской метафоры и возникла безосновательная идея о Боге как властителе смерти, о том, что дни наши Им сочтены и умрем мы, когда Он призовет. А между тем на это и намека нет в приписываемых Создателю словах о бренности человеческого бытия: «…доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься» (Быт. 3:19).

Если пути Господни неисповедимы, то есть ли у нас основания предполагать, будто мы распознали скрывающуюся за Его превеликой щедростью, дарующей нам жизнь, некую мелочность, с которой дар этот отнимается? Отчего бы нам не предположить, что Его Божественной сутью является вытекающая из непрерывности процесса творения воля, чтобы с течением времени мы все в большей степени брали в свои руки управление собственной судьбой?

Если пути Господни неисповедимы, то как теологи могли определить, что Бог неустанно покровительствует нам (даже во время губительных эпидемий, жесточайших войн и истребления людей) и впредь на веки вечные намерен так поступать? Но если это так, то для чего предусмотрена Им эволюция как неотъемлемая часть творения? Очевидно, ради того, чтобы мозг, разум человеческий в течение миллионов лет (что в масштабах космоса может рассматриваться лишь как ничтожное мгновенье), все более совершенствовался, все глубже постигал тайны Божественного творения. Чтобы человек проникал в тайны необъяснимо бесконечной Вселенной и атомного ядра с его мельчайшими частицами. Тем самым сокращается пугающий объем непознанного, всего того, что когда-то заполняло собой непонятное, недоступное разумению (или кажущееся таковым) – иными словами, трансцендентное. Тем самым познаются закономерности все больших сфер окружающего нас мира.

Некоторые отождествляют Бога с закономерностью существования Вселенной. Но если это так, то незачем ссылаться на неисповедимость Его путей, поскольку такое утверждение несовместимо с закономерностью.

Если же признать, что Бог – Всемогущий наш Попечитель, который привел нас ко всему, чего мы достигли со времен сотворения мира, тогда нам больше нет нужды целиком и полностью подчиняться произволу природы. Мы, по крайней мере, хоть как-то можем защитить себя от тех ударов стихийных сил, которые предки наши считали орудием Его гнева. Можем избавиться от болезней – прививками, антибиотиками, жаропонижающими средствами; можем продлить себе жизнь с помощью органов, пересаженных из тела погибшего человека; разрядами электрического тока возвратить к жизни тех, у кого остановилось сердце.

Значит, и многие достижения нашего времени есть проявления Его воли, в том числе возможность родить желанного ребенка не с помощью ритуалов во славу плодородия и не искупительными жертвами, но выращиванием эмбрионов в пробирке! Да и из тех выбирать наиболее жизнестойких, обрекая прочих на гибель.

И если признать, что Бог – наш Всемогущий Попечитель, тогда, значит, при Его попустительстве мы убиваем миллионы себе подобных, предварительно лишив их даже последних крох человеческого достоинства. В таком случае отчего бы Ему не дозволить нам – во имя защиты человеческого достоинства – помочь в достижении хорошего конца тем, кто молит об этой помощи?

Но речь идет не только о том, принять ли за основу принцип, согласно которому Господь не только создатель наш, но и попечитель, а стало быть, можно позволить себе не заботиться самим друг о друге. Гораздо большая опасность таится в неуступчивой убежденности, будто бы Бог стремился научить нас покорному послушанию, а потому изгнал прародителей наших из рая и повелел Аврааму убить собственного сына; хотел внушить нам способность к слепому, безоговорочному повиновению, которое привело к истреблению себе подобных. Но есть ли моральные основания возлагать на кровавый алтарь послушания, приносить в жертву свое человеческое право на свободное мышление и осуществление свободы воли?

А если даже таковые основания имеются, то кому надлежит повиноваться: любому, кто в своем стремлении к власти возвысился над нами и считает себя вправе повелевать? Или же только Господу Богу, Ему одному, всегда и во всем? Но откуда знать, чего Он ждет от нас: повиновения власть имущим и запугивающим нас карами небесными и огнем адовым? Или же следует прислушиваться к своему внутреннему голосу? И если да, то к которому из них? Как было разобраться Аврааму, откуда прозвучал голос, призывавший его к убийству родного сына? Существуют ли ситуации, когда слепая покорность приемлема с точки зрения морали? И можно ли надеяться на искупление, будучи склонным к такой безропотной покорности?

* * *

Меня воспитывали в послушании – дома, затем в школе и в организации бойскаутов. Лишенная сомнений покорность считалась добродетелью. Я и сам так считал, покуда во время Второй мировой войны не пришел к мысли: те, кто бомбил нас, был всего лишь послушен приказу. И сорок с лишним миллионов людей погибли тогда под знаком покорности. Подчинялись чужим приказам те, кто убивал, но еще в большей степени – те, кого убивали и вели на смерть. Поскольку именно так они были воспитаны. В том числе и я сам. «Неужели и я оказался бы способен выполнить любой приказ тех, кого обязан слушаться?» – в ужасе спрашивал я себя.

С тех пор я осознал, что Бог, наделивший нас свободой воли и пытливым умом, не мог внушить нам, чтобы мы слепо, не раздумывая, подчинялись чему бы и кому бы то ни было, неважно, голосам ли свыше, идолам или божествам, гитлерам и сталиным. Слепо, с готовностью подчинялись, даже если не знали, каковы цель приказа и последствия его выполнения. Слава Богу, что Ева Его не послушалась. Где бы мы были без жажды познания?

Конечно, думать, будто бы Ева ослушалась Создателя, означает всего лишь неверно толковать Библию. Ведь если верить библейской легенде о сотворении мира, то Евы еще и на свете не было, когда Бог объявил Адаму этот запрет.

Нам с детства внушали: Бог подверг испытанию прародителей наших, дабы научить нас послушанию. Но я лишь годы спустя сообразил: да, это было испытание, но Творец, наделивший Адама и Еву свободой выбора и способностью мыслить, со всей очевидностью ожидал, что оба они обратятся к нему с вопросом: «Господи, скажи, в чем смысл запрета твоего? Отчего Ты отказываешь нам в знании? Мы не можем подчиниться велению Твоему, покуда причины и цель его нам не ясны. Если же слова Твои – совет для нас, объясни Свои побуждения, а мы с готовностью обдумаем их».

Что бы ответил на это Бог?

Наверное, сказал бы: «Вижу, что разумом Я их не обидел, и сердце у обоих в положенном месте. Стало быть, незачем опасаться, что они слепо подчинятся любому голосу свыше и позволят кому бы то ни было обратить их друг против друга».

С тех пор Господь несметное число раз подвергал нас испытаниям, а мы, в свою очередь, не обращались с вопросами, в которых заключается наше искупление, к тем, кому – по вере нашей и воспитанию – нам положено повиноваться.

Однако тема книги подталкивает к тому, чтобы сосредоточить внимание на осознании бренности существования и значении этого факта. Легенда об изгнании из рая свидетельствует, что с осознанием этого факта и возникновением страха смерти, омрачающего саму нашу жизнь, для человека настал конец блаженному неведению. Это и есть подлинное изгнание.

Значит, для того, чтобы вернуться к состоянию райского блаженного неведения, необходимо либо отказаться от осознания собственной смертности, либо избавиться от страха смерти. Но если обладаешь знанием, его невозможно игнорировать. О чем и гласит Библия. Творец предостерег Адама: подумай хорошенько, прежде чем избрать знание, ибо «смертью умрешь». Обретая любое знание, одновременно и теряешь что-то: невинность, прежние убеждения. Всякий раз что-то умирает в нас, чтобы возродиться в иной форме. Умудренные существенно новым знанием, мы сами становимся иными, чем прежде. Однако важнее всех благоприобретенных познаний явилось то самое, повлекшее за собой изгнание из рая, осознание человеком собственной смертности. Следствием этого явились существующие в каждой культуре обычаи, обряды, системы верований, связанные со смертью. Они разнятся на первый взгляд, но у всех них есть одна общая черта – вера в то, что с земной кончиной существование человека не прекращается.

В западной цивилизации на протяжении почти двух тысячелетий страх смерти смягчался надеждой на загробную благодать. Но каким образом складывалась в разных культурах вера в посмертное бытие в столь различных и подчас взаимоисключающих формах? Если действительно нас ждет загробное существование, то могут ли формы его до такой степени разниться в зависимости от культурной или религиозной среды, в которой воспитан человек? Если ответ отрицательный, то возникает вопрос, какое именно из бытующих представлений о загробной жизни считать доподлинным: наше – то есть Царство Небесное, или же переселение душ, вере в которое отдает предпочтение большинство жителей Земли? А может быть, отдать предпочтение культу предков, древнейшему из верований? И отчего бы не вообразить – в духе уфологических представлений – единственно реальным посмертное существование на некой планете вечного бытия?

Если же загробного мира не существует, то есть нет потустороннего бытия, о котором нам хоть что-то было бы известно, или же существующий иной мир абсолютно трансцендентен и, стало быть, недоступен человеческому восприятию, то почему в таком случае в каждой культуре, религии возникла приемлемая для всех верующих концепция, миф, образ посмертного бытия или продолжения земной жизни в ином облике – человека или животного?

Ответ представляется очевидным. С тех пор как человек осознал бренность своего бытия, страх перед кончиной существовал и существует по сей день в любой человеческой общности. Людям необходимо было хоть как-то примириться с неизбежным – в любые времена и в любой культуре. Но если причина одна и к тому же одинаковая, почему возникли разные представления о загробном мире? Что определяло различный характер легенд и мифов о смерти, различия в обрядах и ритуалах?

Естественно, это зависело от общественного уклада – в семье или племени представления о загробном мире были иными, чем у народа, граждан империи, – от традиций, от множества факторов, включая географический. Вблизи активно действующих вулканов зарождались иные мифы, нежели в долинах рек. У людей, не знакомых с общностью многочисленнее семейной ячейки или племени, возникали иные представления о потустороннем мире, чем у жителей гигантских империй, существование коих считалось незыблемым. Загробный мир христиан – космический, включающий в себя и Царство Небесное, готовый принять всех христиан из всех народов, – на мой взгляд, несет на себе печать Римской империи, где пользовались привилегированным положением те, кто оказал особые услуги главе империи, ее царю и богу, или же попросту снискал его расположение.

Страх бесследно кануть в небытие зачастую причиняет не меньшие страдания, чем физические муки агонии. В какой степени удавалось религиям смягчить, нейтрализовать этот фактор? Которая из ныне существующих конфессий наиболее эффективно помогает верующим в достижении этой цели?

Те, кому дано верить в посмертное существование, да хранят эту веру как драгоценное сокровище, облегчающее последние дни!

Но каково смотреть в лицо смерти тем, кто не способен уверовать ни в одно из множества представлений о загробном бытии? (Возможно, именно потому, что теперь бытует множество взаимоисключающих, несовместимых представлений об этом предполагаемом существовании.)

В давние времена, в период формирования крупнейших религий мира, люди, как правило, знали только свою культуру и свою собственную религию. Поэтому даже человек пытливого ума без малейших сомнений и колебаний принимал свою религию как единственно возможную и правильную. Люди верили, что неведомый и незримый трансцендентный мир заселен божествами или же находится во власти единого Всемогущего Бога. Однако при современном уровне информации у них есть практически неограниченные возможности знакомиться с культурой других народов, их религиозными верованиями и представлениями о потустороннем мире, и благодаря своему «многознанию» они все меньше уповают на вечное блаженство.

Разумеется, многие и поныне считают свою веру единственно благой и правильной, а свои представления о загробном мире безусловно верными. Достойна ли зависти подобная стойкость взглядов? Возможно. Но не каждый способен отречься на всю жизнь от сладостной муки раздумий. Если отдаешь себе отчет в различии культур и уважаешь религиозные убеждения других, считая их равноценными своим собственным, в таком случае нельзя ставить себя выше этих людей, а свою веру, свои представления о загробном мире полагать единственно правильными. И конечно же, становится все меньше тех, кто верит, будто бы у врат потустороннего мира нас встретит святой Петр с толстым гроссбухом и, сверясь с записями, определит на вечное поселение в ад или рай.

Кстати, избавиться от страха смерти человеку издавна мешала фантазия, рисующая картины адских мучений, хотя пора бы признать, что преисподняя, царство Сатаны или Люцифера – плод воображения наших предков, потому что их чувство справедливости было уязвлено мыслью о загробной благодати, равно ожидающей как праведников, так и грешников. Да и Церковь подлила масла в адское пламя: например, согласно католическому учению, в ад могут угодить не только закоренелые грешники – достаточно праведнику совершить перед смертью одно-единственное прегрешение и не успеть покаяться, получить отпущение, и вечные муки ему обеспечены. Зато грешникам, успевшим покаяться или – в былые времена – купить индульгенцию, дозволено рассчитывать на вечное блаженство. «Да уж, разношерстная компания там подберется, – думалось мне в незрелую детскую пору, – с такими нелегко будет ужиться».

Хотя сам я давно не способен верить в благостный идеал Царства Небесного, я возражал бы против любого закона, препятствующего достижению легкой смерти для людей, верующих в загробный мир. Ну, скажем, я считаю несправедливым отказывать им в случае эвтаназии в последнем причастии или погребении в освященную землю. Зато и я, в свою очередь, хочу, чтобы те, для кого вера и ее институты облегчают смерть, не поддерживали законы, запрещающие различные способы эвтаназии, дающей другим людям возможность примирения с кончиной. Напротив, пусть и они признают наше – надеюсь, узаконенное в недалеком будущем – секулярное мировоззрение и соответствующие обряды. Впрочем, речь об этом пойдет ниже.

До сих пор ритуалы смерти и похорон формировались под знаком языческих, а затем монотеистических воззрений. Об этом свидетельствуют еда и сокровища, полагаемые в гробницу, монета под язык усопшего – дабы расплатиться с Хароном[1]  В древнегреческой мифологии перевозчик умерших через реки подземного царства до врат Аида.


[Закрыть], перевозчиком через реку Стикс, – последнее помазание и его бесчисленные варианты. В конечном счете все это свидетельствует о страстном желании благой и легкой смерти. И о роли веры в облегчении смерти, в эвтаназии и эвтелии.