Текст книги "Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть"

Автор книги: Ласло Бито

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Роль старых особей в животном мире

Однако встречаются в природе и прямо противоположные примеры, доказывающие важность миссии, выполняемой старейшинами в сообществах (чаще всего матриархатного типа). Самый убедительный пример – слоны, для которых наличие в стаде старейшей особи (как правило, самки, поскольку самцы умирают раньше) означает дополнительный шанс на выживание.

Подмечено, что во время наиболее страшных засух, какие случаются лишь два-три раза в столетие, старейшина – самка ведет стадо к скрытому источнику, к подпочвенным водам, до которых можно докопаться, куда десятилетия назад водила своих сородичей ее бабка. Разумеется, эти старые, многоопытные особи обладают множеством других ценных познаний, а посему шансы на выживание увеличиваются у того стада, где есть такие старейшины. А коль скоро они есть, это означает, что стариков там чтут и оберегают.

Одно памятное переживание помогло мне понять, что и среди высших млекопитающих самка-старейшина бывает окружена необычайным почтением, каковое она способна внушать до самой своей смерти.

* * *

Еще живя в Нью-Йорке, я всегда старался выкроить зимой недельку-другую и поработать где-нибудь на природе. В 70-е годы мы регулярно наведывались в Пуэрто-Рико для проведения биологических наблюдений на одном из Карибских островов, где обитало около тысячи макак резусов. Их предков переселили сюда из Индии с целью научных исследований. На острове обезьянам предоставили свободу, но подкармливали их, поскольку местная растительность не обеспечивала пищей такое количество животных. Раз в год резусов отлавливали, чтобы провести «перепись населения» и пометить новорожденных опознавательным знаком.

В ту пору я организовал – совместно с несколькими лабораториями – изучение процесса старения. Мы уже тщательно обследовали несколько сотен животных, когда наше внимание привлекла одна самка – старая, сгорбленная, облезлая, словом, дряхлей и уродливей некуда! Я сказал, что нам для исследований этот классический экземпляр нужен позарез. Наши помощники из местных только посмеялись: «Старая Леди слишком умна, чтобы попасться в ловушку. Ее не перехитрить!»

Я почувствовал себя задетым за живое: «Посмотрим, кто из нас хитрее!» Утром я вышел к загону с кормушкой (при отлове животных он служил западней) и стал наблюдать, удастся ли старушенции обхитрить людей и каким образом. Ведь если она не войдет в загон, то и корма ей не видать. С этой задачей Старая Леди справилась запросто. Она уселась перед входом в загон, дождалась, пока несколько молодых обезьян выбежали (на задних конечностях) из загона с сухариками за щеками и в кулачках, остановила одного из подростков и отняла у него еду. «Да-а, эта хитроумная бестия действительно нас провела!» – вынужден был признать я.

– Сейчас я войду в загон, но калитку захлопните только после того, как войдет Старая Леди! – проинструктировал я работника пуэрториканца, стоявшего наготове в маленькой хижине с проволокой в руках, конец которой был прикреплен к калитке. (Должен заметить, что в окошко хижины, а вернее сторожки, было вставлено одностороннее зеркальное стекло, чтобы обезьяны не могли заглянуть внутрь: стоило им только заметить дежурного у калитки, и ни одна из них не сунулась бы в загон, несмотря на голод.) Услышав мои слова, дежурный взволнованно запротестовал, естественно, по-испански, поэтому я ничего не понял и решил, что он беспокоится за старушку. Присев на корточки у кормушки, я сделал вид, будто с невероятным аппетитом поглощаю обезьянье лакомство. Старая Леди снаружи изумленно пялилась на меня во все глаза. Она подошла поближе к загону и вновь уселась.

Я словно читал ее мысли: «Не стали бы пришельцы заманивать в западню этого своего странного самца! Вряд ли они захлопнут калитку, пока он сидит внутри!»

Старая Леди вошла в загон, и калитка захлопнулась. Однако торжество мое длилось недолго. Обезьяна резко вскрикнула, и в мгновение ока словно бы из ниоткуда, а точнее говоря со свисающих над загоном ветвей деревьев, с громкими воплями появились мощные самцы с громадными оскаленными резцами. Некоторые даже спрыгнули в загон, готовые защищать старейшину. Странно: до сих пор мы сотнями отлавливали молодых обезьян, и это не вызывало у макак никаких возражений. И нате вам – столько шуму из-за какой-то горбатой, плешивой старухи!

К счастью, пуэрториканец не растерялся и тотчас распахнул калитку. Я облегченно вздохнул, когда Старая Леди с королевским достоинством удалилась в сопровождении своей верной свиты.

По рассказам местных жителей, через несколько месяцев, в течение которых о старейшине заботились ее дочери, она вдруг ушла из стаи, и с тех пор ее больше никто не видел. Пуэрториканцев, конечно, это ничуть не удивило, они сочли естественным, что самолюбивое, пользующееся всеобщим уважением животное само выбрало время и место своей смерти.

Позднее я много раз беседовал с учеными, длительное время изучавшими поведение обезьян, иерархию их общественных отношений, и был потрясен важностью той роли, какую играли в жизни наших пращуров долгожители. Ведь прежде чем люди обрели дар речи, не было способа передать накопленные познания и опыт следующему поколению, как это делаем сейчас мы – хотя бы на письме. Поэтому старейшие члены сообществ хранили в памяти все необходимые сведения, игравшие столь важную роль в жизни и высших млекопитающих, и стада слонов. Тогда-то и научился я уважать даруемую жизненным опытом мудрость, которая заметна даже у обезьян по отличающим стариков достоинству и невозмутимости.

Немало нового я узнал о старости не только от ученых, занимающихся исследованием обезьян, но и от тех, кто изучал человеческие сообщества, народности, среди которых многие люди достигают весьма преклонных лет.

Большинство ученых основывают продолжительность жизни на четырех главных факторах: 1) наследственной, генетической предрасположенности; 2) характере питания; 3) подвижном образе жизни, способствующем кровообращению (отсюда обилие долгожителей в горных селах) и 4) не в последнюю очередь на почете, которым окружены старейшины, и их важной роли в жизни общества. Именно это и подразумевается в библейской заповеди: «Почитай отца твоего и мать твою (чтобы тебе было хорошо и), чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх. 20:12). Ведь в соответствии с естественным порядком вещей почитание стариков должно передаваться от поколения к поколению. Возможно, именно этим и объясняется явно завышенный возраст основных персонажей первой книги Ветхого Завета Бытие. К примеру, вместо того чтобы описывать, сколь большим уважением пользовался Мафусаил, достаточно было всего лишь упомянуть, что жил он 969 лет, то есть ему была дарована очень долгая жизнь.

В отличие от большинства видов высших млекопитающих, которые живут сообществами в два-три десятка особей при главенствующей роли умудренных опытом старцев, у нас, людей западной цивилизации, семьи становятся все малочисленнее. При таких условиях был бы желателен пропорциональный рост числа пожилых людей, что и произошло за минувшее тысячелетие. Однако в наше время этот процесс старения общества является не следствием социальной необходимости, а в основном результатом достижений медицины в области поддержания и продления жизни. Таким образом, неуклонно возрастает число пожилых людей, лишенных достойной роли в обществе, а между тем для большинства из них это насущная потребность и необходимое условие для того, чтобы почувствовать удовлетворение прожитой жизнью.

Биологическая неотвратимость старения и его эволюционная значимость

Как мы уже видели, предпосылкой процесса эволюции является постоянное рождение, а затем гибель новых особей с тем, чтобы они могли уступить место все новым и новым «экземплярам», носителям других генных комбинаций, в силу этого обладающим несколько иными, своеобразными особенностями. Но ведь процесс этот мог бы происходить и так, чтобы живые создания умирали без всяких признаков старения – после того, как взрастят своих потомков.

Я попытался вообразить, каково было бы мне, оставаясь внешне двадцатилетним, прожить последние полстолетия среди нескольких миллиардов других людей, тоже двадцатилетних. Подобная перспектива не привела меня в восторг. Ну а если еще и оставшиеся годы пришлось бы доживать двадцатилетним, чтобы рано или поздно умереть в облике и теле того же двадцатилетнего юнца… Думается, не одному мне это показалось бы еще невыносимее старения.

Но ведь у нас нет выбора: жизни без старения не бывает. Впрочем, некоторые характерные процессы старения начинаются уже в детстве.

Примером тому может служить пресбиопия (др. – греч. «староглазие»), то есть утрата способности четкого зрения вблизи; в таких случаях требуются специальные очки для чтения. С развитием пресбиопии человек утрачивает способность переключаться с дальнего обзора на четкое видение близких предметов и наоборот. К примеру, младенец, сосущий свой большой палец, четко видит мизинец, находящийся в нескольких сантиметрах от глаз. Отчего это происходит? Расположенный между роговицей и сетчаткой хрусталик – вследствие своей упругости и сокращения крепящихся к нему гладких мышц – способен принимать настолько округлую форму, что сила фокусировки его возрастает на пятнадцать – двадцать диоптрий и в пять – десять раз превышает мощность обычных очков для чтения.

Если же ребенок переводит взгляд на отдаленный предмет – скажем, на башенные часы, которые как раз отбивают время, – то упругие, эластичные волокна гладких мышц в считаные доли секунды втягивают хрусталик, вновь придавая ему более плоскую форму. Тем самым хрусталик проецирует на светочувствительную сетчатку образ часов с такой же четкостью, как перед этим мизинец, находившийся стократ ближе. Все это похоже на систему автоматической фокусировки самых современных фотоаппаратов, только переключение происходит гораздо быстрее.

Эта способность человека четко различать близко находящиеся предметы постепенно слабеет, начиная с ранних детских пор. Точно так же с самого детства постепенно уменьшается и упругость других наших тканей, что наиболее наглядно проявляется на кожном покрове. Правда, морщинистая кожа задевает разве что наше самолюбие, а вот снижение эластичности фокусирующего механизма глаза с течением времени весьма ограничивает нашу способность видеть вблизи.

Младенцу совершенно необходимо четкое видение вблизи, ведь все жизненно важное для него – лицо матери во время кормления, ее грудь – находится совсем близко. Конечно, для того, чтобы насытиться, ребенку не обязательно разглядывать материнское лицо в деталях, но зато теперь нам известно: развитие в мозгу зрительного механизма требует, чтобы чуть ли не с самого момента рождения на сетчатку проецировалось четкое изображение, поддающееся расшифровке мозгом.

Настоятельную потребность в отчетливом различении близких предметов наглядно демонстрирует пример приматов, в особенности мелких видов обезьян: уже в возрасте нескольких недель они начинают самостоятельно отыскивать корм, при этом взгляд их буквально уперт в землю. Так малыши учатся распознавать съедобное и несъедобное, отличать камешек от ягоды, вкусную букашку от ядовито-горькой.

Когда обезьяны на некоторое время располагаются в каком-то месте, они размещаются по двое, по трое вокруг вожаков стаи таким образом, чтобы стая в целом имела постоянный обзор в 360 градусов. Стоит хоть одной из обезьян заметить что-то подозрительное, как она тотчас же поднимает по тревоге всю стаю. Именно в таких ситуациях и выявляется преимущество дальнозоркости: внимание старых особей, утративших способность видеть находящееся «под носом», не приковано к мелочам и несущественным подробностям; они пристально смотрят вдаль, откуда стае может угрожать опасность.

Это способно послужить серьезным уроком и для нас, людей: даже если всю жизнь быть книгочеем или бухгалтером, не отрывающим глаз от книг и бумаг, на склоне лет пора окинуть взором дальние горизонты. И сосредоточиться мыслями на отдаленных целях.

Ведь перестраивается не только зрительный аппарат человека, отдавая предпочтение более дальним перспективам: меняются свойства памяти, способность воспроизводить прошлое – и здесь «близорукость» уступает место «дальнозоркости», потому что события вчерашнего дня мы забываем, зато в деталях помним давно минувшие.

Как мы уже видели на примере слонов, эта уходящая в глубь прошлого память играет огромную роль в жизни коллективных существ. Столь же очевидно, что до обретения дара речи и возникновения письменности лишь кладовая памяти старейших членов рода или племени являлась источником сведений о событиях, свидетелями которых редко случается быть особям с обычной продолжительностью жизни. Теперь, когда развиты и речь, и письменность, и другие способы фиксации событий прошлого, изустный способ передачи опыта утрачивает свое значение. Во всяком случае, по сравнению с не столь уж давними временами, когда для большинства людей в сохранении культурных основ главную роль играли не библиотеки или фильмотеки, а деревенские старики, носители устных традиций, фольклорного богатства и множества сведений, важных с точки зрения выживания людского сообщества.

В наше время, в эпоху всеохватывающей и вседоступной информации эти достоинства пожилых людей оказываются все менее востребованными. Значит, последнему этапу жизни человека надо придать смысл каким-то иным способом, быть может как раз используя широкие возможности новейших технологий. Потому движение эвтелии и ее институты помимо прочего должны заниматься и духовным обогащением старости. Нужно, чтобы общество обеспечило пожилым и старым людям не только материальное благополучие и медицинское обслуживание в формах, щадящих их человеческое достоинство, но и придало последнему этапу их жизни тот смысл, который они сами в молодые годы вкладывали в свое существование. При убыстряющемся темпе нашей жизни все больше будет ощущаться потребность в стариках, которые могли бы играть важную роль в жизни общества, воспитывая в нем человечность, напоминая людям о необходимости, отложив суету повседневного быта, остановиться и задуматься о вечном. Избавленные от тягостных насущных забот, старые люди обрели бы способность взирать с более широких и дальних перспектив на события в жизни всего мира или собственной семьи. Тогда они могли бы с большим пониманием и мудростью помогать в разрешении проблем окружающих, внесли бы более значительный вклад в сохранение нашей культуры и воспитание молодых поколений.

Порой напрашивается вывод: эволюция не сочла нужным пойти нам навстречу и устроить так, чтобы смерть застигла нас врасплох или когда мы только начинаем стареть. Но это не совсем так, ибо – как увидим в дальнейшем – страх смерти налагает отпечаток на наше отношение к жизни и стремление к продолжению рода. Значит, адаптационные свойства, смягчавшие страх смерти, оказывали позитивное воздействие на сохранение вида, а потому и закрепились в ходе естественного отбора.

С точки зрения эволюционной перспективы можно бы поставить вопрос так: отчего за миллионы лет не отсеялись те генные варианты и физические характеристики, которые приводят к ранним признакам старения, к слабости, ущербности. В первом приближении ответ таков: потому, что эти признаки в основном появляются лишь в пострепродуктивный период и постепенно ограничивают деятельность человека.

Но прежде чем от понятия биологической смерти перейти к более важной с точки зрения человеческой сути теме духовной смерти – к происхождению понятия посмертного бытия и его возможным нынешним толкованиям, – необходимо остановиться на физиологических (мозговых) аспектах свободы воли, поскольку она служит основой нашего права распоряжаться собственной судьбой. Не менее важно затронуть и вопрос о роли сознательных и подсознательных функций в формировании духовной жизни человека, его мировоззрения и религиозных убеждений.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МОЗГ И ВОЛЯ – РАЗУМ И МЫСЛЬ

Как можно было убедиться, основная предпосылка процесса творения, или эволюции заключается в том, что каждая особь, каждый индивид – носитель новой комбинации генов – способствует сохранению вида лишь до определенного срока. Стало быть, в каждом живом существе генетически заложена конечность его бытия – иными словами, запрограммированный износ, соотнесенный со временем, необходимым для произведения на свет и взращения потомства. Можно сформулировать это положение и так: дабы обеспечить непрерывность процесса творения (легко прослеживаемую в живом мире), Создатель сделал смерть неотъемлемой частью жизни.

Вместе с тем принято считать, что Творец наделил нас свободой воли. Но если это так, входило ли в Его намерения лишить нас способности (а мы действительно лишены ее) в конце жизни умереть по своей воле?

Почему мы не властны над собственной смертью?

Можно поставить вопрос иначе: обусловлена ли духовно-психической или биофизиологической природой человека его неспособность умереть усилием собственной воли? Даже в том случае, если он не желает продлевать то искусственно поддерживаемое растительное существование, которое нельзя назвать нормальной человеческой жизнью. Неужели люди всегда были не властны над смертью и никогда впредь не смогут осуществить свою свободу воли без помощи ближних?

Разумеется, прежде существовали способы, которые позволяли представителям разных культур избрать смерть по своей воле (от гипотермии – при погружении в снег; забвение вечным сном – при добровольном уходе в пещеру с ядовитыми испарениями и т. п.). Однако теперь эти способы неприемлемы и, с точки зрения современного человека, вряд ли могут считаться верным путем к легкой смерти. Нынешним общественным устройством не предусмотрен ритуальный способ ухода из жизни, снимающий моральную ответственность с родных и друзей и не оскорбляющий память об умершем.

Если для нас закрыт путь к естественной смерти, например, от некогда считавшегося неизлечимым воспаления легких, которое теперь вполне подвластно медицине и биотехнологиям, почему мы вынуждены прибегать к помощи ближних, пожелав достойно умереть? Почему приходится бороться за устранение запрета подобной помощи, за создание институтов, помогающих людям осуществить свою свободную волю?

И почему вообще нам необходима какая-то помощь, изобретение способов ухода из жизни? Почему люди от природы не обладают способностью остановить дыхание или биение сердца лишь силою своей воли? Быть может, Господь тем самым дает понять, что в вопросе жизни и смерти Он запрещает человеку осуществлять свободу воли?

С точки зрения биолога, простейший ответ на этот вопрос звучал бы так: подобный механизм не выработан в ходе эволюции, поскольку он никогда и никоим образом не способствовал бы размножению и выживанию видов. Но это не совсем верно: при определенных обстоятельствах – например, нехватке пищи – предпочтительней было бы сокращение числа особей, возраст которых превышает репродуктивный период. Кстати, применительно к большинству видов нет существенной разницы между репродуктивным периодом и общим сроком жизни. Стало быть, этот вопрос характерен прежде всего для человека – уже хотя бы потому, что неизвестно, в какой степени другие виды живых существ способны определять, настал ли срок их ухода из жизни, и принимать соответствующее решение.

Если в наших далеких животных предках не развились подобные механизмы, то почему человек, во многом превзошедший животных и способный осмыслить наступление последнего этапа жизни, не способен умереть усилием воли? Для биологического обоснования ответа на этот вопрос необходимо осознать двойственность функций тела, поддерживающих жизнь, и мозга, главенствующего над этими функциями и в то же время самим своим существованием зависящего от них.

Господство мозга над телом

Давным-давно, в первые годы моей медико-исследовательской деятельности, я с энтузиазмом выступал на научных конференциях, превознося до небес величайшую в мировой истории революцию, захват власти, повлиявший на жизнь человечества в гораздо большей степени, чем какой бы то ни было политический переворот, – то есть ту эпоху, когда сформировалась абсолютная власть нашего мозга над телом.

Ведь у простейших, способных к самостоятельному движению существ не было центральной нервной системы, не было мозга. Их двигательные способности стимулировались соприкосновением тела с каким-либо веществом или пищей, находящимися в непосредственной близости. Без участия какой бы то ни было нервной системы. Затем определенные клетки организмов в течение миллионов лет локально «специализировались» на передаче чувственных и двигательных импульсов. Эти «нервные клетки» вступали во все более тесную связь, сформировав затем в разных частях тела нервные узлы, улучшившие координацию движений, делавшие более эффективной «охоту» и защиту (или спасение бегством) для животных, у которых постепенно формировалась центральная нервная система.

Состязание между охотником и зверем, объектом охоты, благоприятствовало эволюционному отбору особей с более интегрированными нервными узлами. В результате этот процесс привел к слиянию большинства нервных узлов, то есть к образованию мозга.

Однако крупнейшей революцией я считаю не само по себе слияние нервных узлов. Параллельно захвату власти мозгом произошло куда более важное событие. Мозг обособился от тела – и не только в своей локализации; он расположен в голове, которая у большинства высокоразвитых животных характерным образом отделена от остальных частей тела. Захват власти сопровождался не только тем, что мозг укрылся в черепной коробке, как тиран в неприступной крепости: прочные кости со всех сторон охватывают его, и лишь сквозь крохотные отверстия кровеносные сосуды соединяют мозг с телом. Благодаря им мозг получает питание из системы кровообращения и через них же нервные импульсы передаются во все части тела.

Посредством нервов мозг осуществляет контроль над различными органами тела и передает им свои приказы. Вся существенная коммуникация внутри организма осуществляется только через мозг, во всяком случае через его отросток – спинной мозг. Пожалуй, даже неправомерно называть коммуникацией те примитивнейшие реакции, которые происходят на уровне спинного мозга, когда необходимые для мгновенного действия нервные импульсы вообще не проходят через мозг, тем самым сокращая время реакции. Болевой импульс, к примеру, поступает в мозг и осознается им лишь после того, как, обжегшись, отдернешь руку от раскаленной печки. Этот защитный рефлекс – не отличительная черта человека, а знак нашей принадлежности к животному миру. Крыса с такой же стремительностью отдергивает лапку от горячего предмета, как человек – руку.

Инстинкты наши тоже сходны с инстинктами животных. В пубертатный период в человеке точно так же просыпается инстинкт продолжения рода, как и у животных. А некоторые признаки проявления этого инстинкта почти не зависят от нашей воли; они – следствие общих у человека и животных биологических механизмов. Таково, к примеру, состояние готовности к спариванию: повинуясь половому инстинкту, вблизи особи противоположного пола или от прикосновения к ней в кровообращении половых органов происходят изменения, делающие возможным совокупление. Эта реакция (эрекция) обычно нагляднее у самцов, но ни у того ни у другого пола не является результатом сознательной функции мозга. Ею управляет не зависящая от нашей воли, хотя – по данным новейших исследований – и поддающаяся в некоторой степени воздействию, автономная нервная система.

Точно так же замедляется или ускоряется сердцебиение, ритм которого поддерживается самостоятельно, без всякого вмешательства нервной системы, благодаря своеобразной способности сердечных мышц побуждать импульсы. Стало быть, при нормальных физиологических условиях наша нервная система не способна остановить сердце хотя бы на одну-две минуты, поскольку такая способность составила бы угрозу для жизни. Механизм сердечной деятельности и не мог развиваться по-другому, ведь если когда-либо и встречался способный на это мутант, он вскоре погибал, поскольку после остановки сердца терял сознание и не мог снова запустить механизм кровообращения.

А вот дыханием управляет та же самая нервная система, которая задействована и при движении рук или ног; она целиком и полностью подвластна мозгу. Поэтому дыхание можно регулировать по собственному желанию, чем и пользуются, например, спортсмены или оперные певцы, уделяющие большое внимание совершенствованию этой важной для них способности. Другие – скажем, ловцы жемчуга – напротив, отличаются как раз умением задерживать дыхание.

Впрочем, задержать дыхание на короткое время может каждый. Это умеют и животные. Более того, у некоторых видов – применительно к обстановке, к перемене условий – выработались особые способности. Охотящиеся под водой утки или же лишенные крыльев пингвины могут продержаться без воздуха несколько минут, а киты – и вовсе один-два часа. У Карибского побережья мне доводилось видеть макак резусов, ныряющих под воду без необходимости, вроде как из «спортивного интереса». Возможно, прыжкам в воду они научились у людей, но были среди них и такие, кто «переплюнул» нас: с верхушек высоченных, клонящихся над водою пальм они прыгали в воду и, похоже, соревновались между собой (в особенности молодняк), кто дольше пробудет под водой. Мне очень хотелось знать, набирают ли они перед прыжком полную грудь воздуха, но проверить это так и не удалось: попробуй вскарабкаться, как обезьяна, по голому стволу!

Люди, конечно, не забывают набрать побольше воздуха и задержать под водой дыхание, но даже при специальной тренировке речь может идти лишь о считаных минутах.

Ведь у любого существа, дышащего при помощи легких, определенный нервный центр в глубине мозга регулирует дыхание в зависимости от уровня кислорода и углекислоты в крови. Так что в обычной жизни мы даже не обращаем внимания на то, как дышим, полагаясь на действующий независимо от нашего сознания дыхательный центр. Но прежде чем ласточкой нырнуть в бассейн, сознательно набираем в грудь побольше воздуха, а под водой также сознательно задерживаем дыхание. Хотя не дышать удается лишь до тех пор, покуда, ощутив острую нехватку кислорода, дыхательный центр не возобладает над нашей волей и (быть может, в целях «самозащиты»?) не восстановит дыхание. Таким образом, если вовремя не вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха, можно погибнуть из-за воды, хлынувшей в легкие под воздействием бездумной, самодовлеющей потребности организма. А происходит это потому, что мозг наш не в состоянии прожить без кислорода дольше нескольких минут. И его верные слуги – нервные узлы, сохранившиеся в самых глубинных участках мозга (и точно такие же, как у животных), способны заставить дыхательные мышцы действовать, подавляя боязнь захлебнуться.