Текст книги "Альбион и тайна времени"
Автор книги: Лариса Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– Отнимут. Но не себе в карман, а впрямь народу, как достояние. Если у вас есть загородная вилла на берегу моря, там устроят детский сад какого-нибудь завода, лежащего вблизи, в квартиру поселят семью рабочего или простого служащего. Миллионы переведут на счет государства, и это будет справедливо, потому что они нажиты нечестным путем.
Я сказала невежливо. Очень. Миллионер вспыхнул и почему-то шепотом быстро заговорил:
– Ваше суждение нечестно. Мне не принесли мои миллионы в наследство, ввернутыми в цветную рождественскую бумагу с розовой ленточкой. Я трудился, не жалея сил.
– Что же вы делали?
– Я начинал с маленького магазинчика. Мы с партнером были совсем молодые, почти мальчишки, ездили с ним в одно захолустье, там две старухи вязали шарфики и шили салфетки. Мы придумали им узор, который разрекламировали в местной газете того городка, где жили. Шарфики и салфетки мы красили особым составом (это было изобретение партнера, он учился на химика), чтобы они дольше сохраняли «новый вид», и продавали, естественно, по хорошей цене. Дело шло отменно, товар – нарасхват. Это и положило начало моему капиталу, это…
Это звучало странно. Да, видимо, я разбираюсь в моральной структуре его общества и в его подоплеках не более, чем он в структуре моего.
– В чем же тогда состоит ваше миллионерство?
– В миллионах, – улыбнулся он, – в миллионах, которые очень хорошо, правильно и надежно вложены.
Улыбка его была гордой.
– А вы не боитесь, что сейчас, в период кризиса, ваши миллионы могут разлететься?
– Нет, они в хорошем деле. Конечно – чего в нашей жизни не случается, но я обезопасил себя максимально. Однако как гражданину своей страны мне больно видеть, в какой переплет попала Британия. Вы знаете, я поймал себя на том, что мне стыдно ездить в «роллс-ройсе», я его продал и купил «мерседес». Кстати, он обходится много дешевле.
Миллионер не чувствовал в своих словах ни фальши, ни перегиба.
– Разве я похож на чудовище? (Видимо, сравнение с чудовищем случалось в его жизни и мучило его.) Эти профсоюзные упреки нам, владеющим капиталами, порой просто оскорбительны. Я покровительствую молодому музыканту, пока он учится, он получает от меня стипендию. И это не оскорбительная подачка, а сделка: когда он начнет выступать с сольными концертами, часть его заработков будет поступать на мой счет. Видите ли, я сам хотел в юности стать скрипачом, но пришлось выбрать бизнес; в этом молодом человеке я как бы удовлетворяю свои неудовлетворенные желания. Согласитесь, я не похож на чудовище?
«По-моему, очень похож!» – жгло мне язык. Но я удержалась. Зачем же ссориться через стеклянную стену.
– Это, – подхватила я, – у нас называется спекуляцией, и в своде законов есть на этот счет соответствующие статьи и указания.
– Да, да, я слышал, что в вашей стране ни в чем не повинных людей за склонность к удачному бизнесу хватают и сажают в тюрьму. Ужас! А чего стоят ваши представления о нас, миллионерах: райские кущи, роскошные особняки, гидры капитализма, ползающие среди роз и глициний! А все не так! Мы не купаемся в шампанском, не жжем деньги на свечке, как любили некогда ваши русские купцы, мы потому и миллионеры, что умеем делать деньги, а еще более – их ценить. Я знаю одного дурака, просадившего папочкины миллионы и смеющего презирать меня за мою умеренность и аккуратность. Так вот, я, в свою очередь, презираю его, ибо легко тратить то, чего не нажил своим горбом. Всем, что я имею, я обязан только себе…
– И своей системе! – вставила я.
– …и системе. Она дала мне возможность сделать деньги, я их вкладываю и намерен дальше вкладывать в ее укрепление. Я – такой же труженик, как тот, что стоит у станка! Ну, хорошо, хорошо, пусть не совсем такой, – заспешил поправиться он, перехватив мое желание – кинуться с ним в новый спор, – пусть нет, мы несравнимы, но я порой ночей не сплю в заботах. Да, я могу позволить себе вместе с семьей отправиться на экзотическое побережье, но именно позволить, а не прожигать там жизнь, по полгода в бездействии и наркомании, как тот, о котором я только что упоминал, папенькин сынок! Более того, скажу вам, что в прошлом году мы с женой поехали не на Ямайку, а в Италию именно из соображения экономии!
У нас есть знакомые, наши деньги вложены в общее предприятие, они, простите, тоже миллионеры. Так вот, когда они приезжают из Ливерпуля, где живут, в Лондон, то никогда не останавливаются в гостинице, а живут в пустующей квартире своего дальнего родственника, довольно запущенной и неудобной. Почему? Да потому, что не могут позволить себе гостиницу из-за дороговизны. Платить-то приходится из собственного кармана, своими собственными деньгами! А у миллионеров, как и у бедняков, каждый пенс на счету.
Он так горячо защищал свою могущественную касту, что мне и впрямь стало жаль его. Бедный миллионер! Всего, чего угодно, могла я ожидать от «гидры капитализма», только не жалоб на тяжелую жизнь.
Он словно угадал мои мысли:
– А сегодня, когда страна задыхается в кризисе, когда эти проклятые забастовки могут довести бог знает до чего, – можем ли мы, люди капитала, быть спокойными. И нас еще клеймят, от нас требуют уступок!
Миллионер волновался. Я, обычный, скромный человек, видимо, начинала мерещиться ему неким обобщенным образом той силы в мире, которая противостоит его классу. И мне казалось, что он боится этой силы.
Поезд подходил к Лондону.
– К сожалению, ничем не могу вам помочь, – сказала я миллионеру, прощаясь с ним на перроне ливерпульского вокзала, – и даже посочувствовать не могу – это было бы неоткровенно с моей стороны: с детства я приучена к мысли, что быть миллионером в наше время очень стыдно. К сожалению, вы не убедили меня в обратном.
Но миллионер уже не вникал в мои слова. Он выговорился и словно опустел. Его взгляд немного растерянно блуждал по перрону, пока к нам не подскочил человек в фуражке – шофер миллионерского «мерседеса».
– Какие, однако, несчастные люди, ваши британские миллионеры, – сказала я архитектору, подошедшему попрощаться.
Он засмеялся:
– А что вы думаете! Им теперь куда труднее, чем тем, у кого ничего нет. Впрочем, так было во все времена.
«Мерседес» медленно разворачивался. Человек без друзей, улыбаясь, махнул нам на прощание. Лицо его снова было миловидно и приятно. Ой удалялся таял в тумане, бедный британский миллионер.
Три двери в царство моды
Посвящаю Марине Соболевой, которая открывала эти двери вместе со мной и не даст соврать…
– Да, – продолжала гордо красавица, – будьте вы все свидетельницы: если кузнец Вакула принесет те самые черевики, которые носит царица, то вот мое слово, что выйду тот же час за него замуж.
– Погляди, какие я тебе принес черевики! – сказал Вакула, – те самые, которые носит царица.
– Нет, нет, мне не нужно черевиков! – говорила она, махая руками и не сводя с него очей, – я и без Черевиков… – Далее она не договорила и покраснела.
Н. В. Гоголь. «Ночь перед рождеством»
Представилось мне однажды человечество, лишенное страсти к моде во всех областях своей жизни. Все в этом обществе было устроено и предопределено: быт людей подчинялся лишь законам максимального удобства и стандартной эстетики: просто, без раздражения глазам. Никому в голову не приходило отличиться перед другими формой туфель особенного покроя. Ничья зависть не бывала возбуждена убранством соседского дома. Радостно вошла я в этот воображенный мною мир и почувствовала себя в нем легко с первой минуты. Как много времени освободилось у всех для благородных дел, возвышенных устремлений, долгожданных, необходимых человечеству открытий. Люди духовно опередили самих себя на несколько веков.
В мире царила гармония. Но почему так быстро стало нудно внутри этой гармонии? Зачем, громко захлопнув пухлый том своих видений, вернулась я к реалиям жизни, где всего было через край?
Да, оскучнела бы жизнь человечества в нивелировке и однообразии. Скольких приятных и тяжких забот оно бы лишилось! Столько таинственного флеру было бы потеряно! Эпохи размыли бы границы своих очертаний и, одинаковые, превратились в сплошной серый муравьиный поток. Нет, явись тщеславие, приходи зависть, торжествуй мода!
– Что носят в Лондоне? – жадно спрашивали меня московские модницы. – Платформа отошла? Вечернее платье-мешок еще в моде? Будут ли носить этим летом юбки и блузы типа марли? Какой формы каблук идет? Пелерина на пальто в моде? Какова точно, только, пожалуйста, точно, длина юбки?
Я не могла ответить ни на один из этих вопросов. Скажу более – они казались мне очень далекими от английской жизни.
– Что это? – удивленно вопрошает меня москвич, сошедший с самолета в аэропорту Хитроу. Я встретила его, и мы направляемся с чемоданами к автомобилю. – Что это?
– О чем вы? – озираюсь я вокруг и ничего удивительного не вижу.
– Да вот девушка. В пончо. Действительно, неподалеку сидит девушка.
– У нас в Москве пончо уже давно не носят! Хотела бы я посмотреть на лицо этого человека, окажись он однажды, как попала я, в кругу знаменитых лондонских антикваров, богатых актрис с изысканным вкусом, экстравагантных преуспевающих художниц.
На одной было черненькое платье с лямочками, причем левая лямочка порвана и завязана узлом на плече. При близком взгляде на это платье я не могла не заметить, что оно очень старое, ветхое, и темно-серый чехол, на котором обвисал гофрированный прозрачный старый шифон, был заметно порван в нескольких местах.
Хозяйка платья весело улыбнулась мне:
– Я купила его в аукционе «Кристи». Платью шестьдесят лет. Оно принадлежало одной из знаменитых в свое время актрис немого кино. В нем она даже снималась в фильме. Не правда ли, смешно и мило. И модно.
Я вежливо, но не очень искренно согласилась с нею.
Другая гостья поразила мое воображение тоже старым и рваным одеянием – балахоном из ярко-красного плюша, сплошь вышитого золотистым шелком.
– Это афганская одежда, – объяснила мне его хозяйка, – муж мой – вы ведь знаете, он антиквар, – был в Афганистане и там совершенно случайно набрел на этот восхитительный, не правда ли, наряд начала девятнадцатого века. И представьте – совсем недорого.
Она назвала сумму, за которую в Англии можно купить маленький автомобиль.
Я видела на этом вечере старинный китайский халат, используемый как вечернее платье и перехваченный над талией, наряд модниц времен наполеоновских войн; обволакивающий шелк стиля «а-ля Мери Пикфорд» и кружевное облако времен королевы Виктории.
И все это красовалось на изящных длинных телах современных женщин, спокойно и любезно говорящих об английской погоде, магазинных ценах и профсоюзных требованиях.
– Чему вы удивлялись? – резюмировала моя подруга Пегги Грант. – Вы попали в круг экстравагантно-артистический, изысканный и изломанный. Скажите еще спасибо, что голые не пришли. Это у них такая мода. Я их не выношу. Куда приятнее ходить в музей одежды. Там манекены одеты точно так же, но не претендуют прослыть особенными. И вообще молчат.
Дамы, бывающие в гостях у миссис Кентон, всегда одеты достойно и прилично: если они приходят вечером, то как по команде наряжены в длинные юбки и яркие кофточки с непременным каким-нибудь украшением у ворота и на шее. Украшения служат неисчерпаемой темой для разговора, который вдруг начинает угасать. И все они, с точки зрения их мелкобуржуазного круга, одеты модно.
– Пегги, я хочу купить себе пару туфель на платформе.
Она долго смотрит на меня:
– Вам не восемнадцать лет.
– А что, разве только в восемнадцать?..
Я гляжу вокруг. Да, Пегги права. В туфлях на платформе волокут свои ноженьки девушки-школьницы и студентки.
– Еще и девицы из Сохо, – дополняет Пегги, – чтобы привлекать к себе внимание клиентов.
Лучше всех, по-моему, одеваются друзья и подруги самой Пегги. Все – и женщины и мужчины – в линялых джинсах и свитерках, никто не говорит об одежде, никто не интересуется одеянием другого. Глядя на их одинаковость, я снова подумала, что есть истина в мысли об отсутствии моды. Эти люди – молодые художники, врачи, учителя, актеры, как правило только вступающие в жизнь и пробующие в ней свои силы, не хотят выделиться друг перед другом с помощью блузки или галстука, ибо они совершенно уверены, что это не те предметы, которые выделяют личность из окружения.
– Пегги, вам не кажется, что с годами и с ростом благосостояния вы и ваши друзья обретете типично благообразно-буржуазный английский вид? Как люди круга миссис Кентон? Или повыше.
– Не знаю. Ведь вот я ушла из своей буржуазной семьи. Все это мне претит. Мне кажется – весь мир идет к простоте.
– Но как можете вы так рассуждать, – вы, художница по костюмам. Ваше воображение создает модную линию – она должна стать предметом любования. И вам не хочется примерить это на себя?
– Во-первых, я не по костюмам, а книжный график. На графику не проживешь, слишком большая конкуренция и невелик круг применения. А костюмы – по необходимости. Я это не очень люблю. И с удовольствием заброшу, как только станет возможно.
– Но пока не забросили, помогите мне, пожалуйста, понять, что есть мода в Англии, кто ее определяет, каковы ее тенденции и перспективы? И еще – какой урок я могу извлечь для себя из всего, что узнают.
Она немного подумала:
– Лицо нашей моды и всех ее перипетий составили в последние годы три имени, три художницы. Это же и три отношения к жизни, три мироощущения. Это же и три человеческих судьбы.
Три двери готовы были открыться навстречу моему любопытству. Я подошла к первой:
Мери Куант
У нее мягкие, крупные черты лица, которое не очень запоминается. Молодящая челка по самые глаза. Одни считают ее ловкой, другие предприимчивой, третьи – человеком с сильным характером. Все правы.
Дочь школьных учителей из Уэльса Мери Куант, рано проявив склонности к прикладным и изобразительным искусствам, окончила колледж искусств в Лондоне. В колледже она познакомилась с молодым человеком – Александром Планкет-Грином. Они поженились. В 1955 году, после двух лет работы, похожей на работу, которую делает моя Пегги: они создавали модели по частным заказам модных фирм, Мери и Александр открыли свой небольшой магазин женской одежды в Челси, районе, где живут актеры, художники, богема. Магазин назывался «Базар» и с первого же дня стал широко популярен в городе.
Спустя два года они открывают второй «Базар» в районе «Найтсбридж». Успех растет. В 1963 году Мери Куант делает свое самое знаменитое профессиональное «открытие». Невероятно простое. Однако никому до нее не пришедшее в голову. Решительным взмахом ножниц она обрезает подол у женской половины человечества. Так возникает мода «мини-юбок», – которая мгновенно прививается среди молодежи Англии и победно идет по миру, не очень быстро, но весьма прочно, завоевывая и средний женский возраст.
«Открытие» Мери Куант принесло ей всемирную славу и огромные деньги, которые она не замедлила пустить в дело. Сегодня имя Мери – символ огромной фирмы, целой промышленной корпорации, которая занимается не только моделированием и шитьем одежды по заказам модных магазинов разных стран, но и продает косметику, бижутерию, постельное белье, материю для платьев. Все более расширяя горизонты торговых операций, фирма «Мери Куант» даже стала продавать вина под своей маркой.
Сама Мери не только знаменита, но и осыпана государственными почестями. В 1966 году она стала обладательницей ордена Британской империи. Он был получен ею из рук самой королевы. Этим орденом награждаются в Англии люди, совершившие героический поступок, отличавшейся знаменательным поведением. Именно таким поступком сочли награждающие явление «мини-юбок».
В 1963 году Мери была единодушно избрана Женщиной Года. В 1969 году ее провозгласили Королевским дизайнером для Индустрии Академии искусств.
Венцом славы Куант стала выставка «Лондон Мери Куант», состоявшаяся в 1973 году в Лондонском музее дворца Кенсингтон. Мэри – первый дизайнер Англии при жизни удостоившийся персональной выставки.
Однако все, что я до сих пор говорила, – лишь факты. Они достаточно красноречивы, но вряд ли люди] знакомясь с ними, могут уловить, в чем, собственно, помимо обрезанных подолов, состоит стиль «Мери Куант», Попробуем разобраться.
Я ходила по залам выставки «Лондон Мери Куант», с первой же минуты ощущая, что нахожусь в мире ограниченного колорита, приглушенных красок, неуловимой с первой минуты индивидуальности рисунков на тканях – сочетание крупных Горохов с мелким горошком. Смелое соединение полосы с клеткой, игра разношироких полос. Что касается линий и форм одежды Куант, то они подчеркнуто просты, удобно применимы в повседневной служебной жизни и чрезвычайно разнообразны. Если вдруг встречается вычурный наряд, его воспринимаешь скорей как шутку художницы, как автопародию. Стиль «Мери Куант» может нравиться и быть совершенно неприемлемым. Я легко представляю себе миссис Кентон, которая морщится при виде платья «от Мери»: «Как убого, ненарядно, нет ощущения, что хорошая вещь!»
Я также легко представляю себе молодую женщину, служащую офиса, для которой марка «Куант» звучит как пароль: «А ну-ка, посмотрим, «Куант» – это всегда интересно!»
Я ходила по залам выставки «Лондон Мери Куант», думая о том, что успех этой художницы, заметно сегодня идущий на убыль, закономерен и справедлив. Она с самого начала своей деятельности задалась целью, заведомо обреченной на победу: дать каждой девушке со скромными средствами ощущение, что она одета элегантно, современно, удобно, эффектно. И при этом – недорого.
Но я обмолвилась, что успех Мери идет на убыль. И это так. Объективно прошло ее время. Имя Мери вписано в историю мировой моды. Во многих странах мира и сегодня ее модели мгновенно раскупаются. Англия же испытывает охлаждение. Пустовато у стендов с тканями фирмы «Мери Куант». Все чаще появляются они в грудах материалов, предназначенных для распродажи по сниженным ценам. Мини-юбка после долгой и упорной борьбы уступила место широким ниспадающим складкам платьев длины «миди». Мери использует и «миди» в своей работе, однако это уже не ее «открытие».
Наиболее горячие ее поклонники утверждают:
– Погодите, Мери еще скажет свое слово. Она – удивительно изобретательна.
Пылятся на полках магазинов бутылки и баночки с косметикой «Мери Куант». Постельное белье в трогательных мелких цветочках, как правило бежево-палевого цвета, лежит высокими стопками: оно несколько дороже сегодня, чем белье других фирм, и не очень популярно.
«Мери уходит! Уходит!» Вот уже закрылся салон «Мери Куант», где в течение нескольких лет происходили триумфальные показы новых моделей и закупки их фирмами. Салон перекупила хозяйка магазина модных вязаных одежд.
И все же Мери пока никуда не уходит. Почти во всех крупных универмагах Лондона есть стенды с ее платьями.
Как бы то ни было – Мери не зачеркнешь. Она стала первой английской модельершей, завоевавшей мир. Самодовольные пышные французские модные дома, сначала с презрением глядевшие на эту «выскочку», вынуждены были потесниться, дабы имя Мери оказалось рядом с их именами, и на какое-то время, не без явного участия Мери Куант, Англия стала законодательницей мировой моды. Это признавали даже французы.
Я ходила по залам выставки «Лондон Мери Куант» вместе со своей любимой Пегги. Та, разумеется, зевала, потягивалась, всем своим видом давая мне понять, что находится здесь исключительно из любви ко мне, иначе ни за что бы!
– Пегги, почему вам не нравится стиль «Куант». Нет ли здесь некоторого оттенка зависти?
– Вообще есть. Завидно, что у нее так легко и быстро все пошло. Она ухватила «дух времени». Другие были куда талантливее ее, а «духа» не ухватили и провалились к чертям.
– Но что не нравится вам в стиле «Куант»?
– Затхлость.
– Пегги, объясните, пожалуйста, как это – затхлость?
– Не могу объяснить. Затхлость, и все. Именно в этом и есть «дух времени». Затхлость у нас сейчас всюду – в жизни, во вкусах, в политике – ни одного интересного политического деятеля, затхлость в нашем положении на мировой арене. Затхлость – наше будущее, и в этом отношении – Мери – модельер будущего.
– Ох, и злая же вы!
– Совсем не злая, правду говорю. Я вообще-то могу позавидовать Мери только на мгновенье. Могу ее пожалеть – очень ей хлопотно жить со своей славой и необходимостью ее разжигать. А потом… я ведь художник-модельер по необходимости, а не по призванию. Мне бы книжечки перышком расцарапывать, графику делать. Пойдемте отсюда, мы уже насмотрелись.
Мы вышли на улицу в солнце, ветер, зелень. После неярких одежд Мери Куант мир ослепил своей пестро той и многообразием.
