Текст книги "Война Поппи (ЛП)"
Автор книги: Л. п. Ловелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Нахмурившись, она берет меня за руку и проводит пальцем по моим сбитым костяшкам, и я замечаю изношенную фенечку, все еще обернутую вокруг ее запястья.
– Нет, я все еще здесь.
– Ну, а я нет, – слегка улыбаюсь ей и убираю руку. Она должна знать, что я не могу быть ее искуплением. Это не та часть, где мы помогаем друг другу. Мне никто не сможет помочь.
Я закидываю сумку на плечо и выхожу в дверь, не оглядываясь.
Убегаю. Всегда убегаю.
***
Какого черта она здесь появилась? Ну, и что теперь? Теперь она знает, что я жив, и знает, какой я долбаный сукин сын. Чем это может кому-нибудь помочь, и тем более ей? Если честно, я тысячу раз думал о том, чтобы связаться с ней, но просто не мог. Я не мог видеть отражение своей боли в ней. Я знал, что не смогу смотреть на нее и не видеть все то, что мы потеряли. И я знаю, что этим поступком подвел Коннора самым худшим образом, потому что он любил эту девушку больше самой жизни. Улыбаясь, я вспоминаю, как мы впервые увидели ее. Даже в десять лет Поппи уже была Поппи. Эту девушку просто невозможно было игнорировать, как бы вы ни старались.
Мы с Коннором на детской площадке играли в фишки, и я надирал ему задницу. Выбив его стопку, я поднял взгляд вверх с самодовольной усмешкой на лице, но он даже не смотрел на меня. Он пялился через площадку на металлическую лесенку. Я проследил за его взглядом и увидел девушку с каштановыми волосами, сидящую в одиночестве.
– Она выглядит грустной, – произносит Коннор.
– И что? – я пожимаю плечами. – Я выиграл.
Снова поворачиваюсь к нему. У него то самое хмурое выражение лица, и я вздыхаю, потому что знаю, что он пойдет и поговорит с этой девчонкой.
– Коннор, у нас осталось всего десять минут, чтобы поиграть, – стону я, глядя на свои часы с Бэтменом.
Он закатывает глаза, встает и проходит мимо меня. Я наблюдаю за тем, как он подходит к девчонке и садится рядом. Мерзость. Не хочу играть с девчонками.
Со вздохом я встаю и иду за ним, шаркая по асфальту. Ее волосы выбиваются из собранного хвоста, когда она смотрит на меня.
– Я Поппи, – представляется она со странным акцентом, надувая пузырь из жвачки.
– Нельзя жевать жвачку в школе, – делаю замечание. Я тоже хочу жвачку.
Коннор бьет меня по руке.
– Отстань от нее, Брэн.
Она улыбается ему, и на его щеках появляется румянец.
– Можешь взять мою жвачку, – робко говорит она, вынимая ее изо рта. – Можешь приклеить за ухо на потом.
Она лепит ее за ухо Коннору, и тот краснеет еще сильнее, улыбаясь, когда она спрыгивает и убегает.
– На тебе девчачьи микробы. Гадость, – я притворяюсь, будто меня тошнит, но он игнорирует меня.
Я смеюсь при мысли о том, как этот кусочек жвачки застрял в его волосах. Ему удалось скрывать его от мамы в течение двух дней, пока Поппи, наконец, не убедила его позволить ей вырезать ее. Та лысина, которую она оставила ему, создавала впечатление, будто он проиграл драку с газонокосилкой. Его мама сбрила все его волосы под ноль и посадила его под домашний арест. Я был зол, что потерял друга по играм, но он, конечно, был от нее без ума. И вот так Коннор полностью и безоговорочно влюбился в Поппи Тернер и любил ее до самой своей смерти.
Я поднимаюсь наверх в паб и усаживаюсь за старую барную стойку из красного дерева. Все (вокруг) пропахло дымом, потому что, хоть курить и запрещено, всем на это плевать. Выпивка дешевая, а женщины – тем более, но мне все равно. Единственное, в чем я нуждаюсь в этой жизни, – это возможность заглушить боль и засунуть свой член в горло какой-нибудь девчонке. Виски и киска – старые друзья, на которых я могу положиться.
Лу, жена Ларри, хлопает ладонью по барной стойке прямо передо мной. Ей за сорок, у нее светлые волосы, а сиськи такие огромные, что ей приходится укладывать их на бар. В ней всего метр шестьдесят, но она меня пугает.
– Ты снова победил? – спрашивает она, уже ставя передо мной стакан с виски.
Я ухмыляюсь.
– Я всегда побеждаю.
Она криво усмехается в ответ.
– Малыш, подожди, пока мой Зак вернется домой. Он уложит тебя на задницу.
Я выпиваю дешевый виски, втягивая воздух сквозь зубы, пока напиток прожигает себе путь по моему горлу.
– Пусть попробует.
Лу запрокидывает голову и смеется, хлопая меня своей грязной тряпкой, прежде чем наполнить мой стакан и обратить внимание на другого клиента.
А затем рука сжимает мое плечо.
– Эта проклятая женщина подобна прекрасному вину, – ворчит Ларри. – С возрастом становится только лучше. Тебе кажется, что молодые женщины знают, что делают. Но, парень, просто подожди, пока тебе не исполнится сорок или около того. Женщины становятся стремными, словно стая гиен на каком-нибудь мексиканском опиуме, – он качает головой. – Ни за что не пробуй это дерьмо. Вставит так, что ты окажешься на осле посреди пустыни…
Ларри – самый сумасшедший ублюдок, какого я когда-либо встречал. Я провожу рукой по лицу, пытаясь стереть воображаемую картину из своих мыслей. Что я вообще могу на такое ответить?
– Она э-э-э… Тебе с ней повезло.
– Так и есть, черт побери. Этого было достаточно, чтобы заставить мою задницу переехать из Миссисипи в Лондон. Верни меня на родину.
Он хихикает, когда я допиваю свой бокал и жестом показываю Лу, что нужно еще.
– Черт, – говорит Ларри, глядя на пустой стакан в моей руке. – Зачем ты пьешь, как проклятая золотая рыбка с одной ластой?
– Ты сам сказал мне пойти и выпить, – поднимаю свой бокал. – И вот я здесь.
– Неа, – он трет свой стеклянный глаз, тыкая в него и поворачивая в глазнице. – У меня какое-то дерьмо в глазу, – Ларри качает головой. – Что-то гложет тебя, как заноза в заднице. Что случилось, парень? Думаю, это как-то связано с той красоткой, которая последовала за тобой после твоей драки. Ты же не обрюхатил ее и не свалил, так ведь?
– Нет, – хмуро пялюсь в свой опустевший стакан.
Лу ставит на стойку два напитка. Один для меня. Один для Ларри.
– Ну, у нее классные сиськи, – он сжимает пару воображаемых грудей.
– Она мне как сестра, черт побери, – выплевываю я с отвращением в голосе.
Ларри пожимает плечами.
– Черт, там, откуда я родом, в отношении таких девчонок не имеет значения, даже если она твоя сестра, – по его лицу расползается извращенская улыбочка, и он хлопает меня по спине.
– Она – вдова Коннора, – шепчу я.
Даже выдыхать его имя было больно, будто проворачивать нож в груди. Ларри знает про Коннора. Киан, Финн, Ларри, я… все мы бывшие военные. Все дезертиры, все еще сражающиеся на войне, на которую хотели бы никогда не подписываться. Я не люблю говорить об этом, и они понимают. Все они насмотрелись достаточно дерьма, теряли друзей, теряли то, что делало их людьми. Ларри говорит, чтобы выжить на войне, нужно пожертвовать частью себя. Думаю, он пожертвовал своим рассудком, потому что он абсолютно чокнутый.
– Ох, блин, – он опускает верх штанов под живот. – И как, нахрен, она тебя нашла?
Я качаю головой.
– Не знаю, но она здесь, черт возьми, и я, правда, хотел бы, чтобы этого не случилось.
– Благослови Господь эту малышку. Не обижай ее. Она, скорее всего, так же потеряна, как и ты, парень, – он оглядывает вонючий бар. – Куда она ушла?
– Не знаю, – пожимаю плечами и делаю глоток виски. – Пофиг. Что бы она ни искала, этого давно уже нет.
Тяжелый вздох срывается с губ Ларри, прежде чем он допивает свой стакан бурбона. В конце бара на меня бесстыдно глазеет девушка. Узкая талия, крупные сиськи, большущее декольте и высветленные волосы. Она из тех девушек, на которых нужно только взглянуть, чтобы уложить в постель, и это как раз то, что мне нужно. Ларри прослеживает за моим взглядом и издает смешок, который переходит в отрывистый кашель. Он похлопывает меня по плечу, затем встает и заходит за стойку, подходит к Лу и принимается лапать ее.
Шесть стаканов виски – и чувство вины уходит. Все уходит. Я в блаженной прострации, и перед глазами все расплывается. Блондинка свисает с моей руки, ее губы оставляют ярко-красный след от помады на моей шее, когда она пытается поцеловать меня. Я сажусь на барный стул и позволяю ей тереться об меня, ее бедра двигаются в такт песне, доносящейся из музыкального автомата. Блин, кто угодно бы подумал, что девушке за это платят.
– Хочешь уйти отсюда? – мурчит она мне в ухо и прикусывает мочку.
Мой взгляд падает на ее грудь, выпирающую из топика.
– Конечно.
Она хихикает и цепляется за мою руку, пока мы идем к выходу. Мир перед глазами начинает вращаться, и я упираюсь плечом в дверной проем, прежде чем выйти на улицу. Блондинка хватает меня за руку и тащит по переулку, проходящему у бара.
Она толкает меня в плечо, и я отшатываюсь к стене, нас поглощают тени, когда она прижимает свои губы к моим. Она на вкус как дешевое вино и сигаретный дым. Я отталкиваю ее от себя, но она просто спускается к моей шее, поэтому я решаю сдернуть ее топ и положить ладони на силиконовые сиськи. Она со стоном теребит пряжку моего ремня, словно в моих джинсах спрятан гребаный святой Грааль. Я даже моргнуть не успеваю, как эта цыпочка оказывается на коленях, ее пальцы стягивают мои боксеры прямо перед тем, как ее губы обхватывают мой член. В защиту доступных девушек следует отметить: они не боятся сосать члены.
Глава 5
Поппи
“Muddy Waters” – LP
Поднимается ветер, и от внезапного холода у меня по спине пробегает дрожь. Я стягиваю пальто и согреваю руки дыханием. Прошло почти два часа с тех пор, как я вышла из паба. И готова поспорить, к настоящему времени Брэндон, скорее всего, сильно пьян. Я просто жду, когда он, спотыкаясь, выйдет из двери паба. Мне просто следовало войти туда, но я знаю Брэндона, и, если хочу с ним справиться, мне нужно, чтобы он был в стельку пьян.
Улица почти пуста, за исключением старика, что ошивается перед пабом, курит и свистит каждой проходящей мимо девушке.
Зачем я здесь? Что я ожидаю получить? Вразумить его, потому что мне нужно что-нибудь или кто-нибудь. Ему нужен кто-нибудь. Коннор хотел бы, чтобы мы опирались друг на друга. Он бы хотел этого. И я не позволю Брэндону так растрачивать свою жизнь, драться в грязных барах и, вероятно, каждую ночь топиться в виски. Вот в чем дело. Я люблю Брэндона, и хочет он признавать это или нет, мы связаны друг с другом с детства. Зная, что он жив, я просто не могу его бросить. Я не из тех, кто бросает. Это то, чему меня всегда учил Коннор – мы. И клянусь, я почти слышу его голос, повторяющий поговорку, которую он уже говорил миллион раз: «Друг – это тот, кто понимает твое прошлое, принимает тебя со всеми твоими ошибками и позаботится о тебе, когда никто другой этого не сделает».
Погруженная в свои мысли, я слышу, как из паба на улицу выливается шум. Я поднимаю взгляд как раз перед тем, как дверь бара закрывается. Брэндон спотыкается у входа, и, хихикая, женщина сжимает его руку. Я закатываю глаза. Блондинка, ну, конечно. Я стою и наблюдаю, как они исчезают в переулке, слыша ее надоедливый смех, отражающийся от стен зданий.
Закатив глаза, я запахиваю поплотнее пальто, проверяю, нет ли машин, и бегу через дорогу прямо к тому переулку.
Я едва могу рассмотреть их в тени и замираю, слыша стон Брэндона.
– Черт, детка, – произносит он, и меня пробирает дрожь.
Сделав глубокий вдох, я расправляю плечи и шагаю прямо в переулок, останавливаюсь позади блондинки, что стоит на коленях перед ним.
– Серьезно? – я скрещиваю руки на груди и приподнимаю бедро. Девушка перестает качать головой и бросает на меня взгляд через плечо. Брэндон сжимает в кулаке ее крашеные волосы, возвращая ее к работе.
– Я занят, – говорит он, с ухмылкой выгибая бровь.
– Я заметила.
– Можешь посмотреть, но Коннор наверняка надрал бы мне за это зад, – смеется Брэндон.
Мои щеки полыхают. Подбородок напряжен. Это было низко, даже для такого засранца, как Брэндон О'Кифф. Я хочу его ударить, но вместо этого прочищаю горло и жду.
– Полагаю, раз разбитого в кровь лица недостаточно, подхватить СПИД или гребанный герпес от этой сучки показалось тебе хорошей затеей?
Девчонка отрывается от своего занятия и, поднявшись на ноги, поворачивается. Она вытирает уголок рта и подходит ко мне. Заносит руку, чтобы ударить меня, но Брэндон хватает ее за запястье и оттаскивает в сторону.
– Можешь идти, – он ее отпускает, и девчонка бросает на меня убийственный взгляд, а после разворачивается на каблуках и уходит прочь.
– Брэндон, – вздыхаю я, – спрячь это.
Он смеется.
– Моему члену все еще нужно, чтобы его пососали. А ты спугнула того, кто добровольно хотел это сделать.
С раздраженным стоном хватаю его за ухо и сжимаю пальцы.
– Спрячь его.
– Оу, бля… – он поспешно заправляет джинсы и застегивает их.
– От тебя несет виски и мочой, – говорю ему, отпустив ухо.
– Это запах мужчины, – выдает он.
– Мужчины? – сдерживаю смех, потому что я зла на него и не хочу, чтобы его пьяный мозг думал о чем-либо другом. – Это вонь, как ни крути.
Он путается в ногах и врезается в стену. Я подхватываю его и поддерживаю, чтобы он не упал.
– Идем, – говорю я, направляясь к своей машине. – Отвезу тебя домой, пьяная ты крыса.
– Ага, ага, – он машет рукой. – Просто испорти мне все долбаное веселье.
***
Брэндон безуспешно тыкает ключами в дверь и несколько раз роняет их, пока я не отбираю их у него и не вставляю в замок. Как только дверь открывается, он заваливается в комнату и проходит несколько коротких шагов, чтобы добраться до дивана, прежде чем упасть на него лицом. Его рука свешивается с края подушки, касаясь пальцами заляпанного ковра.
Я щелкаю выключателем. И у меня падает челюсть при виде его комнаты. Вокруг валяется около десятка пустых бутылок из-под виски. Смятые пивные банки. Коробки из-под пиццы с недоеденными остатками. И там, под дерьмовой заменой журнального столика, стоит стеклянная миска, полная обугленной травки. Запрокинув голову, я вздыхаю.
– Что за хрень, Брэндон? – бормочу себе под нос.
Он всегда был чистюлей, на грани обсессивно-компульсивного помешательства на чистоте. Как он может жить в этом беспорядке? Я снова осматриваю комнату, взгляд упирается в боксерскую грушу в углу комнаты. Я подхожу к ней и тыкаю пальцем. Она даже не шелохнулась. Белый материал был порядком изношен, а дырки заклеены серебряной изолентой. И кровь – эта проклятая штуковина была покрыта засохшей кровью. Брэндон… Я качаю головой, возвращаясь к его почти бессознательному телу, растянувшемуся на грязном диване.
– Ох, черт.
Он не двигается, но я слышу его урчащий желудок. Внезапно он садится и падает на пол.
– Черт, – снова стонет он и медленно ползет по полу.
– Что ты делаешь? – я иду за ним и наклоняюсь, пытаясь поднять его на ноги, но он лишь отталкивает меня. Он двигается к крохотной ванне за коридором и хватается за дверной косяк, чтобы подняться. Его ведет и шатает, и, прикрывая рот рукой, он бросается внутрь и захлопывает за собой дверь.
Следующее, что я слышу, это звуки рвоты и кашель, за которым следует поток ругательств. И вот я стою в его коридоре, а из-под двери доносится запах желчи и виски. Звуки ужасной рвоты стихают. Доносится шум смываемой воды в унитазе, и дверь распахивается. Брэндон стоит в дверном проеме, его глаза покраснели, а лицо горит. Он закатывает глаза, кряхтит и, спотыкаясь, идет по коридору в другую комнату.
– Брэндон…
Он снова взмахивает рукой и кряхтит. Я иду за ним в спальню. Он стягивает рубашку через голову, бросает ее на пол, затем плюхается спиной на хлипкий матрас.
– Я в норме, – выпаливает он.
– Да, я лишь… – я сажусь на край кровати и запускаю пальцы в его густые волосы. Я так по нему скучала. – Я… Я рада тебя видеть. Неважно, насколько я зла на тебя, я не могу не радоваться тому, что ты жив.
– И я не… – он икает, – не это имел в виду, – загадочно произносит он.
– Знаю.
– Ты всегда все знаешь, опоссум.
И в этот момент подступают слезы. Я отворачиваюсь, чтобы стереть их с лица.
– Ты все еще ненавидишь, когда я так тебя называю? – он ерошит мои волосы.
Я пожимаю плечами.
– Ты всегда ненавидела это, поэтому я тебя так называл… я… – и он захрапел. И отрубился.
Я смотрю на него в темноте, наблюдая, как его спина поднимается и опускается в такт глубоким вдохам. Его лицо покрыто синяками, а нижняя губа разбита в драке. И, оглядывая эту комнату, я знаю – он сломлен. Он страдает. И еще кое-что насчет Брэндона: он всегда выходил из себя при первой мысли о том, что ему будет больно. Думаю, здесь то же самое. Коннор был его братом не по крови, но по собственному выбору, а, если задуматься, это должно значить гораздо больше. Они решили заботиться друг о друге.
– Опоссум, – бормочет Брэндон сквозь сон, его дыхание все еще неровное.
Я могу лишь закрыть глаза и вспомнить тот момент, когда он впервые назвал меня так.
Мой взгляд прикован в окровавленной коленке. Брэндон останавливается на секунду и переводит дыхание.
– Сколько ты весишь? Господи, – произносит он, перехватывая меня за своей спиной. – Мне придется нести тебя на себе до самого дома, так ведь?
В ответ я всхлипываю, и он вздыхает.
– Ладно, но я говорил тебе, что ты едешь слишком быстро. Ты не можешь угнаться за теми взрослыми ребятами.
– Они смеялись надо мной.
– Знаю, знаю.
Я шевелю ногой, пытаясь избавиться от жгучей боли, и Брэндон качает головой.
– Я буду весь покрыт кровью, – фыркает он.
– Надо было позволить Коннору меня нести, – отвечаю я.
– Ой, да он бы просто уронил тебя на полпути к вершине холма. Он слишком жирный, – Брэндон запыхался, и мне становится смешно от этого. – Чего смеешься?
– Ты, наверно, так глупо выглядишь со мной на спине.
– Ага, прям как опоссум, да? – он хихикает. – Так и буду тебя теперь звать. Опоссум.
Я морщу нос.
– Почему? Эти зверьки такие страшные.
– Да нет. Они очень милые. Прямо как ты… – он замолкает на полуслове, и я чувствую, как мои щеки краснеют. Брэндон О'Кифф назвал меня милой. Это не должно меня беспокоить, но почему-то беспокоит. Это вызывает во мне гордость или радость, или… что-то еще.
– Ты прямо как один из них – вцепилась мне в спину изо всех сил, – он снова смеется.
– Ребята. Подождите… – кричит Коннор у подножия холма, запыхавшись. – Подождите…
Брэндон вздрагивает во сне, пугая меня и возвращая в настоящее. Его дыхание участилось и стало неровным. Его лоб покрыт испариной. Он перекладывает руку на кровать и стонет, и тогда я замечаю скомканную фотографию, край которой залит чем-то похожим на кровь. У меня ускоряется пульс, и я сглатываю комок, который образовался у меня в горле. Наклонившись над Брэндоном, я хватаю фотографию, мои руки уже дрожат.
На ней запечатлен темно-зеленый танк, Брэндон сидит на капоте, Коннор прислонился к боку, держа на бедре АК-47. Мое сердце разрывается пополам: увидев их двоих на войне, я снова рассыпаюсь на части. Все, о чем я могу думать, это то, как, должно быть, сильно страдал Коннор. Каково было чувствовать, что твоя жизнь подошла к такому жестокому концу, когда ты занимался тем, что любил. И потом мне интересно, что это должно было сделать с Брэндоном, потому что, в отличие от меня, ему не нужно задаваться вопросом, на что это было похоже. Он не может позволить себе роскошь неведения и защиты от мрачных подробностей, потому что он и сам пережил это.
Глава
6
Брэндон
“Hold Me Down”– Halsey
Я смотрю в прицел своей винтовки, и хотя мне нужно снизить частоту пульса, чтобы сделать выстрел, сердце стучит в груди, словно грузовой поезд, мчащийся по рельсам. Моя рука слегка дрожит. Я замираю, почувствовав прикосновение к плечу.
– Дыши, Брэн. Просто сделай вдох, – говорит Коннор.
– Я не могу, – отвечаю я, глядя в его темно-карие глаза, такие уверенные и спокойные.
– Это война, Брэн. Эти ребята, – он указывает на заброшенное здание фабрики, которую окружает наше подразделение, – они убьют сотни, если не тысячи. Они взорвут детей во имя своего дела. Это война, а на войне всегда есть жертвы. И это не делает тебя монстром.
Для него все действительно просто: правильно и неправильно, хорошо и плохо.
И вот я поднимаю винтовку, смотрю в прицел и нажимаю на спусковой крючок, наблюдая, как пуля пробивает дыру прямо в груди пожилой женщины, которую враг использует как щит. Я целился ей в плечо. Я не хотел ее убивать, но убил, и это делает меня монстром. Только что я потерял частичку своей души.
Я просыпаюсь, резко выпрямляюсь и судорожно втягиваю воздух в легкие. Простыни подо мной, как и каждую ночь, пропитаны потом. Что-то касается моей руки, и я инстинктивно сбрасываю это, хлопнув ладонью по чему-то теплому и мягкому. Когда мой разум, наконец, снова обретает ясность, я уже стою на коленях, нависая над маленьким телом Поппи, надавливая предплечьем на ее горло, прижимая ее к кровати в удушающем приеме. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а ее нижняя губа дрожит. Это не война. Она не враг… Реальность возвращается, и я в панике отшатываюсь от нее к краю кровати. Сажусь, повернувшись к ней спиной, судорожно провожу рукой по волосам и пытаюсь замедлить сердцебиение. Ее не должно быть здесь, не говоря уже о моей постели. Когда это вообще произошло? Я не могу не думать о Конноре. Он всегда был хорошим человеком. Он женился на Поппи, когда им было всего по двадцать одному году, и до самой своей смерти спал только с одной девушкой. Он любил ее такой любовью, которую можно видеть только в гребаных фильмах.
Я же, с другой стороны, был плохим парнем, ходячей катастрофой, и их пара – это все, что держало меня в узде, заставляя двигаться вперед. Теперь я не более чем пылающие обломки, и Поппи стоит слишком близко к огню. Я, черт возьми, не просил ее об этом. Я говорил ей уйти.
Встав на ноги, бросаю на нее взгляд через плечо.
– Ты должна уйти, – цежу я сквозь зубы. Я злюсь на себя. Злюсь на нее. Злюсь на весь мир за то, что так сильно меня сломал.
– Брэндон, я…
– Блять, уходи, Поппи! – рычу я, едва сохраняя хоть какое-то подобие самоконтроля.
Я слышу скрип пружин в матрасе, когда она встает с кровати.
– Я не уйду. Коннор сказал мне позаботиться о тебе, черт побери.
Я зажмуриваюсь и резко выдыхаю, сглатывая комок в горле.
– Тебе не спасти меня, Поппи. Я видеть тебя не могу, – шепчу я. – Я смотрю на тебя, а вижу только его.
Она опускает голову и теребит подол рубашки.
– И я при взгляде на тебя вижу лишь его, но я не хочу отпускать это. Я чувствую его, когда я с тобой…
– Он мертв, черт возьми. Я сбежал от этого. И тебе тоже стоит.
Я выхожу из комнаты, внутри меня все разрывается на части. Коннор возненавидел бы меня за это. Причинить боль Поппи – это единственное, за что Коннор точно бы меня возненавидел.
– Да пошел ты, Брэндон О'Кифф, – кричит она дрожащим голосом. А через несколько мгновений я слышу ее рыдания.
Я не могу выносить это дерьмо: ее горе, мое горе, вину, гребаную трагедию всего того, что произошло. Мне нужно выпить. И я практически бегу на кухню и открываю шкафчик. Хватаю бутылку виски и прижимаю ее к губам, делая глоток за глотком, и чувствую облегчение, когда пылающая жидкость обжигает горло и оседает в желудке.
Поппи влетает за мной на кухню. Я не обращаю на нее никакого внимания и просто продолжаю пить, наблюдая, как пузырьки воздуха поднимаются вверх от горлышка бутылки.
– Можешь злиться сколько угодно, – говорит она, выдергивая у меня бутылку. Жидкость проливается мне на рубашку, и часть стекает на пол. – Но я никуда не уйду.
Я пытаюсь отнять у нее бутылку, но она разбивает ее о стену. Стекло разлетается вдребезги. А виски стекает по чертовой стене.
Во мне начинает закипать гнев, и я срываюсь, набрасываясь на нее и прижимая к стене, пропитанной алкоголем. Стекло хрустит под моими босыми ногами и врезается в кожу, но я наслаждаюсь этим. Боль – единственное, что напоминает мне о том, что я жив.
Ее легкое дыхание касается моего лица. Эти серые глаза, цвета грозового неба, смотрят в мои, такие чертовски невинные и добрые.
– Что ты, черт возьми, хочешь от меня? – ору я. Она стоит неподвижно, ее руки напряжены. – Хочешь, чтобы я, блять, спас тебя, Поппи?
Я смеюсь и сильнее сжимаю ее плечи.
Она закрывает глаза, на ее ресницах собираются слезы.
– Нет, – произносит она. – Думаю, это мне нужно спасти тебя.
– Я не нуждаюсь в спасении, Опоссум, – усмехаюсь я. – Дьявол присматривает за тем, что принадлежит ему, а я далеко за пределами искупления..
Я отпускаю ее и отступаю на шаг, прислоняюсь к стойке. Я просто хочу, чтобы она ушла. Ее пребывание здесь ощущается слишком болезненно. Слишком реально. Слишком много всего. Я принял свою судьбу, расплачиваясь грязными боями и теряя себя в доступных кисках и выпивке. Я почти убедил себя, что Коннора никогда не существовало в моей жизни, что все до настоящего момента было не более чем сном. Почти…
Она смотрит на меня, потирая красную отметину от моей хватки на правой руке.
– Тогда забери меня с собой на дно, – кричит она надломленно и сползает вниз по стене.
Стекло хрустит под ней, и она закрывает лицо своими маленькими ладонями. Бриллиант на ее обручальном кольце переливается на свету, и это будто еще один проклятый нож в моем сердце, потому что она не отпустила его. Нисколько.
– Ты все, что у меня есть, Брэндон, – всхлипывает она. – Так что, если хочешь спиться насмерть, оттолкнуть меня, что угодно – пожалуйста. Но я буду рядом. Я никуда не уйду.
Я устраиваюсь у стены рядом с ней, и так мы сидим в тишине, позволяя боли и страданию окутать нас. Она кладет голову мне на плечо и плачет, ее маленькое тело содрогается в рыданиях.
Говорят, что в смерти больше всего страдают те, кто остался в живых, и это правда. Я бы все отдал, чтобы поменяться с ним местами. Что угодно. Поппи не заслужила такого, а теперь у нее остался только я один.
Если Бог существует, у него хреновое чувство юмора.
Глава
7
Поппи
“The Real You” – Three Days Grace
Утреннее солнце просачивается в комнату через единственное металлическое окно, и можно рассмотреть, как пылинки парят на свету. Я беру стакан воды с прикроватного столика и делаю глоток, после чего вытираю пот со лба. Прошлой ночью я не могла заснуть. Я металась и вертелась, но так и не нашла покоя. Около четырех утра я сдалась и принялась убирать бардак в квартире Брэндона. Клянусь, слой грязи на журнальном столике был толщиной в полдюйма. Пивные бутылки, обертки от презервативов – по крайней мере, он предохраняется, – носки и наполовину докуренные косяки. Брэндон, куда тебя занесло?
Снаружи он все тот же Брэндон, но внутри… Я даже не знаю, можно ли сказать, что он призрак того, кем когда-то был. Он злой и нестабильный. Все, что я вижу в его глазах, – это сожаление и ненависть. Брэндон ненавидит себя, а если он испытывает ненависть, как я смогу до него достучаться?
– Черт, моя голова…
Я оборачиваюсь и вижу, как он бредет по коридору, прижав руки к голове, обнаженный по пояс. Мой взгляд скользит по татуировкам на его груди и руках и останавливается на той самой. На его левой груди изображена мультяшная крыса. Я борюсь со смехом при виде этого, меня накрывают воспоминания о нем и Конноре.
Распахивается дверь, Коннор и Брэндон стоят в дверном проеме. У них обоих ужасные мешки под глазами, растрепанные волосы, и от них воняет.
– Веселье на Ибице? – спрашиваю я со смехом.
Они стонут, протискиваясь в дверь.
– Похоже, кто-то отлично развлекся на свой восемнадцатый день рождения, – смеюсь я.
– Ну, я развлекся, потому что я один, – хмыкает Брэндон. – А этот засранец только и делал, что ныл, как скучает по тебе.
Коннор бьет Брэндона по плечу, а затем улыбается мне.
– Я правда скучал по тебе, – он хватает меня за талию, прижимает к себе и нежно целует. – И у нас для тебя сюрприз.
Он делает шаг назад и смотрит на Брэндона. Они кивают друг другу с широкими улыбками на лицах и задирают футболки. У меня падает челюсть, когда я вижу покрасневшую кожу вокруг татуировок с…
– Крыса? Вы двое набили себе крысу на груди? Зачем?
Коннор хмурит брови, глядя на свою татуировку.
– Это не крыса.
– Ага. Это опоссум, – уверенно говорит Брэндон. – В твою честь, – он смотрит на грудь Коннора, а затем на свою и поднимает взгляд на меня. – По-твоему, это не похоже на опоссума?
– О, нет. Выглядит будто мультяшная крыса стоит на голове, – я прикрываю рот, чтобы сдержать смех, но это бесполезно.
Коннор переводит взгляд от меня на грудь Брэндона.
– Я же говорю, это опоссум.
– Опоссум, – соглашается Брэндон.
– А я говорю, крыса.
Кашель Брэндона отвлекает меня от этого кусочка моего прошлого, и я понимаю, что улыбаюсь воспоминанию о них двоих. Лучшие друзья. Мы трое.
Брэндон закрывает татуировку рукой и хмурится.
– Не смотри.
И тут я понимаю, что вместо двух татуировок крысы теперь осталась лишь одна. Мою грудь сжимает, горло горит от желания закричать и проклинать Бога за то, что он сделал со мной, с нами…
– Это крыса, – шепчу я, пытаясь сдержать слезы. Надеясь вступить с ним в перепалку, чтобы изменить то мрачное настроение, которое повисло между нами при виде этой проклятой татуировки.
– Это опоссум.
Он проходит мимо меня на кухню. Мой взгляд скользит по его спине, и я замечаю у него на боку длинный зазубренный шрам, выпуклый и уродливый. А по его спине рассыпано множество крошечных рубцов. Шрапнель. И в моем горле застревает ком.
– Верь во что хочешь, Брэндон.
Он хватает коробку хлопьев со стола и запускает туда руку.
– Какого хрена моя квартира выглядит так, будто здесь побывала Мэри Поппинс, мать ее?
– Такого, что она выглядела отвратительно. Я боялась, что подхвачу гепатит, если просижу здесь слишком долго.
Он пожимает плечами.
– На том диване – вполне возможно, – он выгибает бровь и усмехается.
Закатив глаза, захожу на кухню, забираю у него хлопья и выбрасываю коробку в мусорку.
– Женщина! – рычит он, подходя ко мне сзади.
Я поворачиваюсь и сталкиваюсь с его широкой грудью.
– Эти хлопья – гадость. Тебе не стоит их есть.
– Есть ли причина тому, что ты все еще здесь? – ворчит он. – У тебя разве нет своей жизни или чего еще?
Самое грустное, что нет, у меня ее действительно нет. Без Коннора. Без Брэндона. Я опускаю взгляд в пол и замечаю пятно, которое пропустила при уборке.
– Ты должна пойти домой.
– Мне некуда идти, – я смеюсь, потому что сейчас, когда думаю об этом и стою посреди его кухни, а он явно желает, чтобы я никогда его не находила, это выглядит так жалко. Я набираю побольше воздуха и позволяю стыду поглотить себя. – К тому времени, как я вернусь, они уже перепродадут дом, – продолжаю пялиться на грязное пятно на полу. – Если ты не хочешь меня видеть…
Я слышу его шаги и чуть не подпрыгиваю, когда его пальцы скользят по моей щеке. Поднимаю на него взгляд, и вижу в его глазах боль.
– Дело не в том, что я не хочу тебя видеть, – шепчет он. – Я просто не хочу вспоминать. Когда-то мы были счастливы, а теперь посмотри на нас. Мы не более чем пустые оболочки. Ты напоминаешь мне обо всем, что я потерял, и это, черт возьми, ломает меня снова и снова.
