Текст книги "Война Поппи (ЛП)"

Автор книги: Л. п. Ловелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Поцелуй становится отчаянным, словно мы оба сливаемся в единое целое, но каким-то образом разъединяемся. Ее пальцы впиваются в мои волосы, дергая за пряди, и я не уверен, притягивает ли она меня ближе или отталкивает. Чувство вины разъедает меня изнутри, вгрызаясь в низ живота, как паразит. Если бы был лучшим человеком, я бы оттолкнул ее. Если бы действительно любил Коннора, разве я мог бы сделать это с ним, с ней? Но в ней слишком легко потеряться. Что бы ни осталось от моей бесполезной души, я охотно отдам ее ей все, что имею, за этот… крошечный миг покоя и бессмысленную тягу к спасению. Прежде чем я успеваю это осознать, мои руки сжимают ее бедра, и я толкаю ее обратно на матрас. Ее тело кажется таким маленьким под моим, таким хрупким, и я жажду её настолько сильно, что это похоже на безумие. Когда я снова целую ее, она подносит палец к моим губам, останавливая меня. Ее глаза закрываются от прерывистого дыхания. Транс рассеивается, и я снова чувствую себя придурком.

– Прости, – я провожу рукой по лицу, на меня накатывает жгучее чувство стыда. Поппи олицетворяет собой обетованную землю, которую я только что осквернил своими намерениями.

– Не надо. – Я чувствую, как матрас прогибается, когда она встает. Она не говорит больше ни слова, просто тихо выходит из моей комнаты, закрывая за собой дверь.

Есть вещи, которые невозможно вернуть, вещи, которые могут быть по-настоящему разрушительными… и это, безусловно, одна из них.

Глава 19

Поппи

“Friends” – Ed Sheeran

Какого черта?

Я останавливаюсь перед диваном, четко ощущая вкус его поцелуя на своих губах. В моей голове полный кавардак, внутри бушуют эмоции, а вина… чувство вины почти парализует. Коннор перевернулся бы в могиле. Вообще-то, многое, что касается меня и Брэндона, могло бы заставить Коннора перевернуться в могиле.

Я падаю на диван, злясь на себя, потому что мы уже проходили это с Брэндоном.

Я всегда мечтала, чтобы Брэндон О'Киф хотел меня. Я старалась, поверьте, старалась не влюбиться в него, но дело в том, что я всегда была в него влюблена, думаю, если это возможно, с того момента, как увидела его на той детской площадке. И совсем не так просто заставить себя кого-то разлюбить. Сердце не так устроено. Поэтому я приняла то, что он навсегда останется моим другом, а это было лучше, чем ничего. А потом, однажды, на одной вечеринке, он стал смотреть на меня по-другому. Всего за секунду напряжение между нами поменяло интенсивность. И исчезло. Он взял меня за руку, спотыкаясь, и повел по коридору в комнату для гостей. Как только закрыл дверь, он схватил меня и прижал к стене, целуя со страстью, которую можно было увидеть только в кино. Эта страсть, о которой все говорят, из области фантастики. Этот момент был опьяняющим и грязным, и болезненным, но он заключал в себе все, чего я хотела, потому что это был Брэндон.

У входной двери раздается грохот, от которого я дергаюсь на месте.

– Поппи, идет проливной дождь, – кричит Хоуп. – Впусти меня. – Раздается еще один громкий удар.

Я слышу, как скрипят петли двери спальни Брэндона, и едва не спотыкаюсь о собственные ноги, пытаясь добраться до входной двери, чтобы впустить Хоуп, потому что в этот самый момент она – мое спасение. Мне не придется обсуждать эту неловкостб с Брэндоном, если она здесь. Как только я отпираю засов, Хоуп врывается внутрь. Тушь размазана под глазами, волосы в полном беспорядке.

– Мне нужен парацетамол. Сейчас же, – стонет она. – Моя голова вот-вот разорвется.

– Над плитой, – говорит Брэндон. – В шкафчике.

– А, да. У опытных забулдыг всегда наготове лекарство от головной боли, – Хоуп проталкивает меня на кухню.

Я оборачиваюсь и вижу, что Брэндон запихивает одежду в свою спортивную сумку. Часть меня не хочет, чтобы он уходил, а другая часть не может дождаться, пока он уйдет, чтобы мне не пришлось смотреть на него.

Он застегивает сумку, берет ключи со стола и, не говоря ни слова, уходит, аккуратно закрыв за собой дверь.

– Какого хрена? – Хоуп выходит из кухни, закидает таблетки в рот и глотает.

– Что?

– Да вот это, – она показывает на дверь. – Он, – она щурит глаза и смотрит прямо на меня, и я чувствую, как мои щеки горят от смущения. – Вы. Вы двое… – она прикрывает рот ладонью – О. Мой. Бог. – Когда она убирает ладонь, на ее лице появляется улыбка: – Ты с ним трахалась, так ведь? Вот из-за чего вся эта неловкость?

– Нет, – я бросаю на нее хмурый взгляд. – Точно нет.

– Ну, это уже не в первый раз…

– Заткнись, пожалуйста, – я прохожу мимо нее на кухню, но она хватает меня за локоть.

– Угу. Иди-ка сюда, опоссум, – хихикает она.

Я отстраняюсь от нее, иду на кухню и беру стакан воды.

– А почему бы и нет? – говорит она. – Брэндон сексуальный. Я имею в виду, ты в последнее время хорошенько рассмотрела его тело?

Мои мысли переключаются на его рельефную грудь, мягкие губы… его глаза. Я выпиваю всю воду залпом и ставлю стакан в раковину.

– Не думай, что я забыла о том дерьме, с которым мне пришлось иметь дело в течение двух недель, после того как вы столкнулись с теми уродами в школе. Ты была опустошена, а он… ну, он просто исчез на какое-то время. Не разговаривал ни с кем. Это было странно. Почти как сейчас… очень странно.

– Тебе что, некуда пойти? – я скрещиваю руки на груди и гневно смотрю на нее. – Например, обратно в Ирландию?

Она пожимает плечами.

– Не-а. Это роскошь – быть наследницей «МакГро Виски». Никакой ответственности. Море денег. Необъяснимая способность раздражать тебя до усрачки… – она хохочет. – И, вообще, мне нравится Лондон. Думаю, можно купить здесь квартиру или еще что.

– Превосходно, – ворчу я.

– Хорошо, знаешь, что? Пошли делать маникюр. Я плачу.

– Я не хочу маникюр, – у меня уже не хватает нервов ее терпеть.

– Давай, тебе нужно выбраться из этой вонючей квартиры, пока споры плесени не ударили тебе в голову. Ногти, потом прогулка по парку или что-то в этом роде, ну, как? Обещаю – ни единого упоминания о том, как гениталии Брэндона касаются твоих.

***

Мужчина-азиат что-то кричит другому сотруднику, пока делает мне педикюр.

– Знаешь, он ведь наверняка говорит другому о том, какие ужасные у тебя пальцы? – смеясь, шепчет мне Хоуп. – Тебе должно быть стыдно за них, Поппи. Я надеюсь, ты не отпугнула Брэндона этими запрокинутыми вверх ногами. Представь, если бы Брэндону пришлось пялиться на отвратные остатки старого лака на твоих ногтях.

Я тут же закатываю глаза.

– Ты же обещала, что никаких разговоров о гениталиях.

– Обещала, – она показывает мне свежевыкрашенный ноготок. – Я обещала не говорить о том, как ваши гениталии соприкасаются. Я же говорила о том, как твои ноги касаются его плеч, пока он целиком в тебе, – в этот момент она начинает заливисто смеяться. – Прости, перебор?

Щурясь от отвращения, я киваю.

– Немного.

Азиат смеется и качает головой.

– Послушай, – продолжает Хоуп. – Я знаю, ты растеряна и все такое. И, может быть, это, – она поднимает руку, указывая на забитые людьми улицы Лондона, – может быть, это то, что тебе нужно. Новое начало. Новое место, – она делает вдох. – Но, Брэндон, он не тот старый-добрый Брэндон, которого ты знала, и, возможно, ты не можешь полностью это осознать. Как я уже сказала, Поппи, очевидно, что у него проблемы с тем, что он видел. Один Бог знает. Но я могу сказать тебе, что после того, с чем мне пришлось иметь дело с Силисом, это не та дорога, по которой тебе нужно идти прямо сейчас. Тебе нужно…

– Мне ничего не нужно делать. – Внутри меня словно щелкает выключатель. Тон становится резким. А пульс зашкаливает.

– Выслушай меня, – она строго смотрит на меня. – Вы оба сейчас в уязвимом состоянии, и я боюсь, что вы пойдете ко дну вместе. Я не прошу тебя бросать его. Просто… я покупаю квартиру… Мне больше нечего делать, поэтому поживи со мной. По крайней мере, так ты не будешь жить в крысиной норе с ковром, который можно было бы смело отнести к биологически опасным отходам класса А. Брэндон не понимает, с чем он имеет дело, и, поверь мне, скоро он окончательно свихнется. Тебе не нужно в это ввязываться, пока вы оба пытаетесь встать на ноги.

– Хоуп, я… – Я прекрасно знаю, что это катастрофа – жить в ожидании, пока с ним что-то не случится. Его настроение постоянно меняется. Мое тоже нестабильно. Между нами постоянно напряжение. Но Брэндон как наркотик. Я жажду его присутствия, этого кайфа, что если…

– Просто подумай об этом, ладно?

Я знаю, что она права, конечно, я знаю. Проблема в том, что я думаю о желании пойти с ним на дно.

– Я подумаю об этом.

– Ну, пока ты размышляешь об этом… я не знаю, над чем здесь думать, но все же. Почему не хочешь пожить со мной? Есть один доктор, которого я знаю, он работает в Хедли Корт, я трахнула его раз или два, что тоже неплохо. Во всяком случае, я уже говорила с ним, и он сказал, что может устроить тебя медсестрой в стационар, – она улыбается. – Пожалуйста.

Я знаю, что мне нужна работа. Мне необходимо привести свою жизнь к чему-то нормальному. И хотя Хоуп ходячая катастрофа, ей каким-то образом удается проделывать подобные трюки.

– Спасибо, – благодарю ее я.

Я вздрагиваю, когда мужчина, подстригающий мне ногти, случайно зацепил ножницами кусочек кожи. Он поднимает на меня глаза и извиняется.

Хоуп что-то листает в своем телефоне, на фоне играет какая-то чертовски ужасная поп-песня, а потом, по какой-то причине, я выхожу из себя.

– Он поцеловал меня. Или, ну, я поцеловала его. Я не знаю, мы поцеловались.

– Да, цифры, – Хоуп даже не поднимает взгляд. – И что потом случилось?

Пожимаю плечами.

– Ну, ты видела. Он ушел в спортзал.

– Возможно, тебе стоит подумать о том, что ты теряешь, Поппи. Ты уже потеряла Коннора.

Мне становится трудно дышать. Чувство вины поглощает меня целиком. И я начинаю задумываться о том, что я за человек. Вдова, у которой кружится голова от поцелуя с ее первой любовью. Моя первая любовь. Его лучший друг…

– Что происходит, когда все идет наперекосяк с Брэндоном? Ты трахаешь его. Вы оба начинаете барахтаться в странных, паразитических отношениях, основанных на оплакивании Коннора, а когда все полетит к черту, ты закончишь тем, что потеряешь и Брэндона тоже, – она вздыхает. – Знаешь, не все незнакомцы всегда были незнакомцами. Многие из них в какой-то момент значили друг для друга целый мир.

***

В баре почти никого нет, кроме Ларри, Киана и – делаю глубокий вдох – Брэндона. Конечно, он будет тут, ведь здесь в наличии любой алкоголь.

– Он выглядит таким задумчивым, посмотри на него, – шепчет Хоуп, пока мы идем к бару. – Он расстроен, что поцеловал тебя. Благослови его.

– Не могла бы ты заткнуться? – отмахиваюсь я.

– Ладно, – она поднимает руку вверх и пожимает плечами. – Хорошо.

– Ах, смотрите, что за кошачий наркотик, – хихикает Ларри из-за барной стойки и указывает на нас. Киан и Брэндон поворачиваются, сидя на табуретках. Киан усмехается. Ну, а Брэндон оборачивается, хватает свой напиток и выпивает его залпом.

– Задумчивый…. – шепчет Хоуп мне на ухо. В этот раз я отталкиваю ее, и она едва не падает на своих каблуках. – Боже, Поппи, – стонет она, хватаясь за один из грязных столиков паба.

– А что это за хорошенькая штучка, которую ты привела с собой, Поппи? – спрашивает Ларри, перегнувшись через барную стойку.

– Я Хоуп, – представляется она прежде, чем я успеваю ответить. – Ее лучшая подруга.

Брэндон фыркает в свой стакан, а потом ставит его обратно.

– Вау, еще только полдень, а ты уже в деле, – саркастично замечаю я.

– Уже десять, Поппи. Не будем притворяться, что большая часть Дублина еще не напилась, – Хоуп подходит к Брэндону сзади и бьет его по спине. – Хороший мальчик, Брэндон.

Он игнорирует ее, я же закатываю глаза.

– А она мне нравится, – усмехается Ларри.

О, Боже, сейчас мне только не хватало, чтобы Хоуп стала их личным героем.

Она неторопливо подходит к тому месту, где сидит Киан. Он, конечно же, скользит взглядом по ее телу, когда она запрыгивает на табурет рядом с ним.

– Я согласен с этим, – произносит он, уставившись на ее грудь. Хоуп улыбается ему.

– Если ты так против дневного пьянства, – наконец, подает голос Брэндон, – что тогда ты здесь делаешь? – он все еще смотрит прямо за барную стойку.

– Хоуп хотела пойти посмотреть квартиры… но почему-то сначала мы пришли сюда.

– Господи, она, черт возьми, останется? – он делает еще один глоток.

– Ну, – Хоуп прищуривается на Брэндона, ее глаза горят. – Я не оставлю ее с тобой. Ради всего святого, твоя квартира ужасна.

С этим комментарием Брэндон поворачивается и смотрит на меня. Я подхожу к нему сзади, провожу пальцами по его плечам. Он напрягается под моим прикосновением, и я отдергиваю руку. Я даже не знаю, как вести себя с ним сейчас.

– Могу я поговорить с тобой минутку? – спрашиваю я. – Только одну.

Он вздыхает и поднимается на ноги. Мы идем за угол бара, оказавшись вне поля зрения других. Он поворачивается, складывает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз. Брэндон заполняет собой пространство всей комнаты, заставляя меня почувствовать себя несравненно маленькой.

– Говори, – произносит он, и я чую враждебность в его голосе. Почему он такой? В такие моменты я чувствую, что мальчик, которого я когда-то знала, действительно потерян, и не осталось и следа от него.

– Хоуп сказала, что собирается снять квартиру. Очевидно, ей наскучила Ирландия…

– Отлично, – и снова враждебность в его голосе.

– Я подумала, что ты будешь очень рад… – смеюсь, да только на его лице нет ни тени улыбки. – Ну, я все равно у нее остановлюсь.

– Нет.

Какое-то время я просто смотрю на него. Напряжение между нами сейчас настолько интенсивное, что кажется, будто на меня давит со всех сторон, и, что бы ни происходило между нами, оно ядовито. Я сглатываю, а затем продолжаю:

– Она сказала, что может устроить меня на работу в Хедли-Корт и все такое. Знаешь, это просто хороший способ начать все сначала и…

– Нет, опоссум, – он делает глубокий вдох, раскидывает руки, а затем медленно сокращает пространство между нами. Возвышаясь надо мной, он хватает меня за подбородок и поднимает мое лицо, пока наши глаза не встречаются. – Нет, – повторяет он тихим и строгим голосом.

Его взгляд падает на мои губы, его глаза закрываются. Мое пребывание рядом с ним не должно быть под вопросом. Хоуп права, мы оба не в порядке. Но… Я не могу сдерживать себя с Брэндоном. Он подобен взорвавшимся осколкам разрушенной планеты, а я его одинокая луна, бесплодно вращающаяся вокруг него, связанная с ним гравитационным притяжением. И что останется, когда все рухнет? Он – человек, которого я не могу потерять.

– Я не могу остаться с тобой, потому что не хочу тебя потерять, и если… – я перевожу взгляд в пол. Все это так неловко и незапланировано. И неправильно. Не стоит забывать, что ключевой аспект в том, что это неправильно.

Он наклоняется, заставляя меня посмотреть на него.

– Это мы, Поппи. Я буквально исчез, а ты все равно нашла меня. Ты не можешь меня потерять. – В его голосе я слышу почти отчаяние, а его зеленовато-мшистые глаза буквально умоляют меня.

Я кладу ладонь ему на грудь, наблюдая, как мои пальцы царапают его рубашку. Мы оба так уязвимы.

– Я… – мой взгляд быстро поднимается к его рту, к идеальной ямке на его верхней губе. – Не должно быть «нас», Брэндон. Ты и я – есть только ты и я…

– Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим лучшим другом. Всегда.

– Всегда, – шепчу я. Он наклоняется, целуя меня в лоб. И я обхватываю руками его широкую талию, вдыхая аромат его одеколона, который всегда подпорчен нотками виски.

В моей груди все сжимается. Страх сдерживает меня. Я должна была сказать «нет», но правда в том, что я хотела этого. Я хочу остаться с ним. Я хочу быть рядом. Хочу, чтобы он нуждался во мне так же сильно, как я нуждаюсь в нем, и тот факт, что он это делает, ужасает. Я любила Коннора больше всего на свете, но он ушел, и, честно говоря, не думаю, что смогу выжить без Брэндона. Он – мой спасательный круг. Он всегда им был. Мы оба заблудились посреди ужасного шторма, и единственный выход – остаться вместе.

Глава 20

Брэндон

“Seaside” – The Kooks

Финн уже работает над скоростной грушей, когда я прихожу в спортзал. Его руки обмотаны бинтами, а жилет промок от пота. Он молча бросает на меня быстрый взгляд, а потом возвращается к тренировке.

Я бинтую руки и колочу по груше снова и снова, позволяя жестокости охватить меня, а разуму ускользнуть, пока сквозь затуманенное сознание не начинают проблескивать образы, преследующие и возвращающие меня в центр боевых действий. Ритмичный звук удара кулаков о грушу превращается в ровный хлопок, а затем треск выстрелов. Ноги подкашиваются при воспоминании о взрывах, сотрясающих землю под ногами. И, наконец, безжизненные глаза Коннора, пристально смотрящие на меня, всплывают в памяти ярко вспышкой, и этот образ запечатлелся в моем сознании в самых подробных деталях. Я зажмуриваюсь и сосредотачиваюсь на этом воспоминании, позволяя боли поглотить меня целиком, потому что я этого заслуживаю, и мне нужно, блять, помнить, что поставлено на карту.

Поппи не просто какая-то девушка. Черт, Поппи даже не та, кто может стать идеальной для брака. Она – Поппи, твою мать, Блейн. Она – семья.

– Брэн?

Я вздрагиваю, когда чувствую, что кто-то касается моего плеча, и моя рука инстинктивно сжимает горло Финна.

Он поднимает руку в блоке и легко вырывается из моей хватки. Мое сердце бьется в бешенном ритме. Я не могу нормально дышать. Его темные брови нахмурены, пока он смотрит на меня.

– Извини, – бормочу я.

Он складывает руки на груди, наблюдая за мной, как ястреб.

– Ты трахнул ее, не так ли?

– Что? Нет!

Он склоняет голову набок.

– Только виноватые истязают себя.

– Я… – провожу рукой по волосам. – Я поцеловал ее. Я не хотел.

Он пожимает плечами.

– А теперь ты чувствуешь себя виноватым.

– Я даже не могу объяснить тебе, каким Коннор был с ней, – я качаю головой. – Она была для него всем, а я предал его.

– Брэндон. – Я поднимаю глаза на Финна. В них таится печаль. – Он мертв, – просто произносит он, будто это что-то оправдывает, а смерть Коннора избавляет меня от уз преданности ему. Я не хочу никаких оправданий или освобождения от вины.

Я хмурюсь, опуская взгляд в пол.

– Он был моим чертовым братом. Смерть этого никак не меняет.

Финн пожимает плечами.

– Нет, но нельзя предать мертвеца. Все, что ты можешь сделать, это жить, – он поворачивается и уходит, по пути подхватывая свою спортивную сумку.

***

Я открываю дверь в квартиру, ожидая, что Поппи где-то с Хоуп, но нет.

Она сидит на диване, закинув ногу на ногу. На ней черные узкие джинсы и слегка просвечивающая зеленая блузка. Мой взгляд скользит к ее накрашенному лицу. Ее глаза, кажется, выделяются еще сильнее на фоне темных теней для век, а ярко-красная помада подчеркивает полные губы. То, как ее волнистые волосы небрежно падают на плечи, вызывает у меня желание зарыться в них пальцами, перед тем как поцеловать ее. Я ненавижу то, что смотрю на нее с таким желанием, но ничего не могу с собой поделать. Она великолепна.

Я прищуриваюсь, глядя на нее, и роняю сумку на пол.

– Ты хорошо выглядишь, – говорю я с подозрением в голосе.

– Спасибо, – она улыбается. – Мы уходим.

– Куда?

– Пока не знаю, – пожимая плечами, она встает. – Но от тебя пахнет потными носками. Сходи прими душ, ладно?

Она осторожно опускает руку между лопаток, толкая меня в сторону коридора.

– Я пахну мужчиной, – бормочу я себе под нос, и это замечание заставляет ее фыркнуть.

– Ну, запах мужчины сам по себе противен.

Остановившись, я оборачиваюсь и упираюсь руками в стены узкого коридора. Поппи кладет руки на бедра, приподнимает одну бровь и поджимает ярко-красные губы.

– Ой, возможно. Я не помню, чтобы ты была такой неженкой, – я улыбаюсь, хватаю ее и прижимаю к своей потной груди, чтобы обнять.

Она кричит.

– Отпусти меня! О, Боже мой… – она сухо вздыхает. – Ты пахнешь… О, Боже… чем-то ужасным. Смертью… Ты пахнешь дохлой кошкой или барсучьим жиром. Еще лучше – мертвым котом, вымоченным в барсучьем жире, – она снова задыхается.

Я откидываю голову назад, смеясь, и удерживаю ее еще секунду, пока она борется со мной. Когда отпускаю ее, она с возмущением смотрит на меня.

– Я обижен, – заявляю я, шмыгая носом и стягивая рубашку через голову. Ее взгляд на секунду падает на мой живот, и я ухмыляюсь, прежде чем свернуть в ванную.

– Ты обиделся?! – кричит она мне вслед, когда я захлопываю дверь ванной перед ее носом.

Десять минут спустя я вхожу в гостиную, одетый в джинсы и футболку с длинным рукавом. Она окидывает меня взглядом с ног до головы, уголки ее губ слегка изгибаются.

– Я думаю, ты справишься.

На пути к двери мой взгляд скользит по ее заднице в этих обтягивающих джинсах. Черт возьми, это же Поппи. Поппи!

– Куда ты собираешься? – спрашиваю я.

Она оглядывается на меня взгляд через плечо.

– Я же тебе сказала, что пока не знаю. Просто… на улицу,

***

Ненавижу людей. Так и не привык к ним. Черт возьми, есть куча вещей, которые я никогда не делал и не любил. Но сейчас для меня настоящей проблемой стало скопление людей. Поппи сидит рядом, бросая на меня нервные взгляды, пока поезда подземки проносятся мимо по рельсам. Я зажмуриваюсь и пытаюсь восстановить дыхание. Стены металлической подземки, несомненно, давят на меня, потому что она погребена под тяжестью целого гребаного города.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

– Ага, – быстро отвечаю я. Мои кулаки сжимаются так сильно, что костяшки пальцев болят, и я чувствую, как от пота ткань футболки начинает липнуть к спине.

Она хватает меня за руку, заставляя раскрыть пальцы. Медленно она проводит большим пальцем по складке моей мокрой от пота ладони.

Все в порядке… – шепчет она.

Это даже не должно быть проблемой. Люди занимаются этим дерьмом каждый день, но все мое тело в состоянии повышенной готовности. Инстинктивно мой мозг постоянно выискивает угрозы и ищет пути к отступлению. Человеческое стремление к выживанию всепоглощающе, и когда ты побывал в таких местах, как я, этот инстинкт выходит из-под контроля. Каждый субъект становится угрозой. В самых обычных ситуациях вы можете мгновенно стать враждебным, и мир, каким вы его знаете, становится одним большим испытанием на выживание. Только это не война. И неважно, сколько раз я повторяю себе это, мой разум не может победить инстинкт. А тело не может забыть травму.

Как только метро останавливается у Найтсбриджа, я вскакиваю на ноги, выдергиваю руку из пальцев Поппи и протискиваюсь сквозь толпу. Люди кричат ​​и ругаются, но мне плевать. Я не останавливаюсь, пока не оказываются на улице. Смог городского воздуха еще никогда не был таким соблазнительным.

– Брэндон… – кричит Поппи где-то позади меня. К тому времени, как догнала меня, она успела запыхаться.

Я ухмыляюсь ей.

– Тебе нужно пойти в спортзал.

– Замолчи.

Я фыркаю.

– Ладно, ты затащила меня в этот дерьмовый город. Что теперь?

– Не знаю. Меня просто тошнит от этой паршивой квартиры и грязного бара.

– Меня все устраивает, – смотрю на нее. – Знаешь, у меня дома есть травка и виски…

Поппи хмуро смотрит на меня.

– Тебе нужен свежий воздух, – она произносит эти слова как раз в тот момент, когда мимо проносится двухэтажный автобус, а густой запах выхлопных газов наполняет воздух.

– Такой чертовски свежий, – ворчу я. – Отравление угарным газом… как раз то, чего я всегда, блять, хотел.

– В твоей траве тоже есть угарный газ, придурок, – она смеется.

– Хороший вид, – фыркаю я, оглядывая шумную улицу.

– Угу. Итак, что мы делаем?

– Господи, женщина. Это ты притащила сюда мою задницу. – Рядом с перилами, ведущими в метро, стоит металлическая скамья, и я плюхаюсь на нее задницей. – Я просто посижу здесь, пока ты не примешь решение.

– Ты действительно хочешь оставить это решение за мной? – на ее губах играет кривая улыбка.

– Вот что: ты принимаешь решение, и я скажу тебе, пойду ли я с тобой или, черт возьми, отправлюсь домой.

– Лондонский Тауэр, затем музей мадам Тюссо и Лондонский глаз.

– Я домой, – я поднимаюсь на ноги. Она хватает меня за руку и смеется.

– Ты не можешь оставить меня здесь, – говорит она, делая то самое грустное лицо, когда она становится до невозможности хорошенькой.

– Смотри на меня.

– Разве папочка-опоссум может оставить свою крошку-опоссума в большом страшном городе, где другие опоссумы хотят ее заполучить для своих грязных целей? – она сдерживает смех.

Я указываю на нее пальцем.

– Я не хожу туристическими тропами. Неужели я похож на японца?

Она склоняет голову набок и прикладывает палец к подбородку, постукивая им.

– Я имею в виду… – она щурится. – Вроде…

– И я не собираюсь таскать тебя с собой.

– Так я тебя об этом и не просила, не так ли? – она берет меня за руку и тянет за собой.

– Я уже слышал это дерьмо. – Клянусь, я провел половину детства, повсюду таская за собой Поппи. Мои ноги болели, а она так меня раздражала, но я не мог ей отказать. И я всегда был в два раза крупнее Коннора… а он был толстяком в то время. Может, мне следовало заставить его носить ее, и он бы похудел на несколько фунтов.

– Да ладно, мы не занимались этим со школы.

– Хорошо. Но только не к восковым фигурам. Никто не должен видеть натюрморт с Бритни Спирс.

– О, но там лучше всего. Я слышала теперь у них есть Джастин Бибер, весь в восковом поту.

– Я лучше натру мошонку перцем-призраком.

Она хмурится.

– Что это еще за перец?

– Тебе стоит почаще смотреть Ютуб. Это самый острый перец чили в мире.

Закатывая глаза, она вздыхает.

– Перец-призрак. Ну, и название, – она тащит меня по тротуару, протискиваясь между гребаными туристами с картами.

– Перец сладкий. Чили обжигает. Это гребаный перец чили.

– Перец.

– Я куплю тебе немного, и ты скажешь мне, чили это или просто перец. Один из парней шутки ради заказал его, когда мы были в Бастиане, после этого мне было больно ходить в туалет несколько дней.

– Ты в курсе, что отвратителен?

Я киваю. Мы подходим к пешеходному переходу, как вдруг кто-то аккуратно толкает меня. Я оборачиваюсь и вижу мелкого азиата, который делает странные жесты руками и держит передо мной камеру.

– Вот видишь, почему лучше не приезжать в центр Лондона, – я вздыхаю.

Поппи толкает меня локтем и улыбается ему.

– Хотите, что мы сфотографировали вас?

Мужчина просто смотрит на нее, а я раздраженно смеюсь, опрокидывая голову назад.

– Хорошо, – Поппи берет камеру. – Ну, а теперь сделайте шаг назад. Вы ведь хотите, чтобы я захватила вывеску «Хэродс», но с этого ракурса ее не видно.

Он что-то говорит ей. Понятия не имею, что именно, а Поппи просто улыбается и кивает.

– Хорошо, хм…

И это продолжается и продолжается. Поппи, будучи Поппи, проводит следующую четверть часа, пытаясь наладить общение с мужчиной, который ни хрена не понимает, о чем она говорит, независимо от того, сколько жестов она делает или насколько громко говорит. К черту мою жизнь. Он стоит у окна, пока она продолжает делать сотни снимков.

Когда она возвращает ему камеру, он улыбается и жестом приглашает ее подойти. А затем обнимает ее. Он смотрит на меня, а потом переводит взгляд на свою камеру, прежде чем зашаркать ко мне. Я делаю несколько шагов назад.

– Вот. Возьмите… – он начинает сжимать и разжимать руки. Возможно, он хочет, чтобы я сфотографировал его, а может, он просто исполняет «Twinkle, Twinkle Little Star». Я вздыхаю и беру у него камеру, делая один снимок, когда Поппи все еще стоит с открытым ртом, прежде чем вернуть ему камеру, схватить ее за руку и увести.

– Он был так мил, – произносит она.

– Тебя никогда не учили, что незнакомцы опасны? Господи, да ты можешь заговорить с кем угодно, – я иду по улице и пересекаю «зебру».

– Лондонский Тауэр вон там…

– Я, блять, не пойду в Тауэр и не буду заниматься туристической ерундой. Лучше музей естественной истории.

– Хочешь в музей?

– Мне нравятся динозавры, – ворчу я.

Она смеется и берет меня за руку.

– Хорошо. Тогда динозавры.

К тому времени, когда мы проходим милю или около того до музея, ее щеки наливаются румянцем из-за холодного осеннего ветра. Я плачу за вход, а потом мы стоим перед массивным скелетом динозавра.

Как-то раз мы приезжали сюда на школьную экскурсию, а позже родители Коннора приезжали в Лондон на длинные выходные и брали меня с собой, чтобы составить ему компанию. Когда бы мы ни приезжали сюда, тут всегда было что-то грандиозное. Я не могу это объяснить, но когда стоишь перед останками существа возрастом несколько миллионов лет, который, вероятно, в пять раз больше слона, внезапно чувствуешь себя очень незначительным. Это было таким несерьезным рассуждением. Возможно, даже унизительным. В любом случае я всегда был очарован этим местом.

Мимо пробегает орущий ребенок, за ним тянется воздушный шарик, а следом бежит взволнованный парень. Поппи улыбается, наблюдая, как мелкий пацан бегает вокруг бедняги.

– Знаешь, ведь иногда я скучаю по тем временам, когда была маленькой, – говорит Поппи, продолжая пялиться на ребенка.

– Ага. Никакой ответственности, бесплатная еда, и ты даже можешь сходить под себя, потому что кто-то точно уберет за тобой, – ухмыляюсь я.

Она закатывает глаза.

– Ты такой ребенок.

Я поднимаю бровь.

– Я во всем мужчина, милая.

– О, Боже, ну, хватит, – она отходит от меня, а я иду за ней, смеясь… и пялясь на ее задницу. Следует перестать это делать.

Она бесцельно бродит по залу и, наконец, останавливается перед экспозицией с бабочками.

– Немного грубо, – произношу я, глядя на их безжизненные тела, приколотые к доске и заключенные под стекло, и все это ради того, чтобы люди могли любоваться их красивыми крыльями. Сотни бабочек выстроились в ряд.

Поппи пожимает плечами.

– Верно, но, опять же, жизнь сурова, не так ли?

– Да, но не для бабочки же. Черт. Разве они не живут всего несколько месяцев? А до этого они лишь отвратительные гусеницы, – я пожимаю плечами.

– Может быть, месяцы – это годы для бабочек, кто знает. В любом случае качество жизни не в количестве… – она отворачивается, останавливаясь, чтобы повернуться, и смотрит на меня. – Тогда идем, – говорит она и протягивает мне руку.

На секунду мой взгляд задерживается на ней, а после я переплетаю ее пальцы со своими. Ощущение странное, но это простое прикосновение словно заземляет меня. Толпа вокруг не кажется такой угрожающей, а шум становится тише. Она возвращает меня сюда к настоящему, физически заставляя меня забыть об остальном. Это кажется невозможным, но все именно так и есть.

Глава 21

Поппи

“Fear” – Blue October

Такси с шумом останавливается у его дома.

– Тридцать пять фунтов, – называет стоимость водитель. Достаю деньги из кошелька и собираюсь отдать их, но Брэндон хватает меня за плечо. Он передает водителю деньги, улыбается мне, и вот мы уже стоим на тротуаре. Проезжающая мимо машина сигналит такси, которое выезжает на дорогу.