Текст книги "Война Поппи (ЛП)"

Автор книги: Л. п. Ловелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– О, я же рыжая, во мне много огня, – говорит она, отступая назад и замахиваясь. Он перехватывает ее руку и выкручивает.

Внезапно толпа начинает раскачиваться. Раздаются крики. Женщины визжат. Меня сбивают с ног, ботинок слетает с ноги. Хоуп хватает меня, и мы спешим в середину зала.

– Что, черт возьми, случилось? – спрашиваю я, задыхаясь.

Хоуп смотрит через комнату на кричащих мужчин. Она хмурит брови, пристально вглядываясь, а затем ухмыляется.

– О, Брэндон случился.

– Что?

– Ага, – ее улыбка становится шире. Я перевожу взгляд поверх толпы. Брэндон прижимает парня к стене за горло, а свободной рукой бьет его в лицо. Несколько мужчин пытаются оттащить Брэндона, но безуспешно.

Поначалу я настолько шокирована, что лишь закрываю рот рукой. В этот момент я в ужасе смотрю на эту сцену, а мое сердце бешено колотится о ребра. Я жду, когда кто-нибудь возьмет его под контроль, но он как зверь.

– Черт возьми, – выдавливаю я, прыгая и проталкиваясь сквозь толпу.

– Поппи, какого черта ты делаешь? – кричит мне вслед Хоуп, но я продолжаю идти напролом. Я уже в трех футах от Брэндона, но какой-то мужчина преграждает мне дорогу.

– Брэндон! – кричу я, стоя рядом с этим мужчиной. – Прекрати. Ты же убьешь его.

Двоим парням, наконец, удается оттащить Брэндона, и тот другой падает на руки и колени, а все его лицо залито кровью. Брэндон пытается вырваться из хватки и каким-то образом бьет избитого в живот.

– Брэндон, – я замолкаю как раз в тот момент, когда Ларри прорывается сквозь толпу с Финном, следующим прямо за ним. Ларри несет огнетушитель и ругается, расталкивая мужчин.

– Черт возьми, Брэндон, – Ларри останавливается позади него. Мужчины, удерживающие Брэндона, оборачиваются, и когда они это делают, тот вырывается и немедленно хватает ошеломленного парня на полу и снова бьет его.

– Ублюдок… – Ларри вытаскивает чеку из огнетушителя, прицеливается и распыляет пену на Брэндона. И… тот замирает. Это словно вернуло его в реальность на долю секунды. Брэндон смотрит на истекающего кровью мужчину, а затем на свои окровавленные фаланги пальцев.

– А теперь тащи свою задницу обратно в раздевалку, – Ларри указывает на дальний конец комнаты, огнетушитель все еще наведен на Брэндона и готов выстрелить в случае необходимости.

Брэндон бросает на меня мимолетный взгляд, а затем разворачивается и уходит из зала.

Ларри качает головой, пробираясь сквозь толпу. А Хоуп хватает меня за локоть.

– Черт возьми, это было горячо.

Я смотрю на нее в бешенстве.

– Нет, не было. Посмотри на того парня, – я указываю на избитого парня, привалившегося к стене, пока несколько мужчин пытаются помочь ему подняться на ноги. – Это не горячо. Это выход из-под контроля…

Она пожимает плечами.

– Я имею в виду, да, но все же. Парень был взрослым мудаком.

Вскинув руки, я собираюсь уйти, но Хоуп хватает меня за запястье.

– Позволь ему быть собой.

Я вырываюсь.

– Вернусь через минуту.

Почему хочу следовать за ним, я не знаю. Я должна оставить его в покое, но что-то внутри меня не может вынести, когда ему так больно. И я имею в виду не физические раны. Случившееся не об этом. Это результат более глубоких шрамов. Настоящая причина, по которой он стал Брэндоном «Разрушителем» Блейном. То самое чувство, засевшее глубоко в его душе и сердце. Потребность, которую он испытывает, чтобы наказать себя за то, над чем он не властен. Вот почему я хочу следовать за ним – потому что знаю, на что это похоже.

Я не спала ночами, задаваясь вопросом, был бы Коннор все еще здесь, если бы я немного усерднее боролась с ним и его военной службой. Я винила себя, потому что разве это не самое простое – винить себя за то, что тебя разрушает? Я открываю дверь и спешу к выходу. На полпути по коридору я слышу, как Брэндон выкрикивает тираду ненормативной лексики, которую прерывает безошибочный стук его кулаков, врезающихся в один из металлических шкафчиков.

Я поворачиваю за угол. Руки Брэндона упираются в шкафчик, его мокрые от пота мышцы напряжены, а грудь тяжело вздымается. Мой взгляд переключается на огромную вмятину в шкафчике с брызгами крови по центру. Я осторожно приближаюсь к нему. Я знаю, что он должен меня услышать, но несмотря на это, его голова по-прежнему опущена.

Приближаясь к нему, я внимательно наблюдаю за ним. Его плечи вздымаются и опускаются из-за тяжелого дыхания, и это заставляет пурпурные рубцы, которыми испещрены его бока и спина, выделяться в свете флуоресцентных ламп.

Я останавливаюсь позади него, глядя на длинный неровный шрам. Я просто хочу потрогать его по какой-то причине, провести по нему пальцами, чтобы дать ему понять, что он все еще идеален, он все еще Брэндон…

– Брэндон, – шепчу я, поднимая руку и осторожно проводя кончиком пальца по самому длинному из его шрамов, неровная кожа ощущается почти как шрифт Брайля под моим пальцем.

Следующее, что я помню, это как Брэндон разворачивается, хватает меня за оба плеча и с грохотом швыряет о металлические шкафчики. Крик, который я издаю от внезапного шока, эхом разносится по коридору.

Его глаза прикованы к моим, лишенные всякого выражения. Его ноздри раздуваются в бешенстве.

– Брэндон, – зову его спокойным голосом, потому что не уверена, что он вообще сейчас здесь. Мне нужно, чтобы он вернулся, оставил в памяти зону боевых действий. – Брэндон…

Его брови нахмурены, а пальцы сжимают мою челюсть в яростной хватке. На секунду мне кажется, что он сорвется, но внезапно все меняется. Он прижимается ко мне своим телом, впечатывая меня своей твердой грудью к помятой дверце шкафчика. Его взгляд падает на мои губы как раз перед тем, как его рот жестко врезается в мой. Я не могу дышать. Не могу двигаться. Шок меня полностью заморозил. Его губы сильнее прижимаются к моему рту, дрожа, требуя ответа на его жестокость. Его хватка на моей челюсти становится все сильнее, и я боюсь, что он собирается поранить мне кожу. Его язык касается моих губ, и мое тело смягчается под этим простым прикосновением. Я не могу не тянуться к нему.

Что-то, давно дремавшее внутри, пробуждается и вырывается на поверхность, как волна-убийца, и захлестывает меня. Губы Брэндона обжигают, согревая каждый холодный дюйм моего тела. Я должна была оттолкнуть его, но у меня не хватило бы сил, даже если бы я попыталась. Итак, я сдаюсь, обвивая руками его шею и притягивая ближе. Я раздвигаю губы. Его язык касается моего, вызывая пламя, которое угрожает поглотить нас обоих. Весь его гнев, его боль, наша боль – вылиты в этот поцелуй. И это такая прекрасная пытка. Ослепительный луч чистого света в нашем личном аду.

И так же быстро, как этот поцелуй начинается, он заканчивается. Брэндон отрывается от меня. Отступает на несколько шагов назад, проводя рукой вниз по челюсти и губам. Он бросает один мимолетный взгляд в мою сторону, прежде чем повернуться ко мне спиной.

– Я… – начинаю, но не знаю, что сказать. А что мне говорить? – Я…

– Просто уходи, Поппи, – шепчет он.

– Брэндон… – я делаю шаг к нему. Он поворачивается ко мне лицом, но вытягивает руку, будто хочет отогнать меня.

– Я не могу… не могу сделать это прямо сейчас.

Мое сердце колотится, в груди все сжимается, а потом я поворачиваюсь и выхожу из раздевалки. Я не могу сделать это прямо сейчас. Качая головой, я смеюсь, потому что услышала именно эти слова от Брэндона, когда мне было шестнадцать.

– Почему ты здесь одна, Опоссум?

– Не знаю, – я пожала плечами, опуская ноги с пирса, немного опустив пальцы ног под воду.

– Коннор искал тебя. Ну, тебя и Карамельных Нибблов, – он смеется. Я закатываю глаза. Я бы хотела быть влюбленной в Коннора, потому что он никогда бы не сбежал с Нив Киркпатрик. Любить его не так больно, как любить Брэндона.

– Я уверена, что Нив ищет тебя, – в моем тоне сквозит острота, хотя я изо всех сил стараюсь сохранять вежливость. Она хочет Брэндона. Он хочет ее. Она – все, чем я никогда не буду – распутная блондинка, одним взглядом способная заставить парней упасть на колени.

– Ну, она может продолжать поиски.

– Я видела, как ты целовал ее на прошлой неделе, – жар заливает мои щеки. – Она хорошенькая.

– Она пойдет, – он садится рядом со мной и толкает меня. – Не будем ревновать, не так ли, Оппи?

– Чему завидовать? И перестань меня так называть.

– Тому, что я целую ее.

– Мне все равно, кого ты целуешь.

– Все равно?

– Да, – говорю я, вздыхая. – У тебя во рту может быть гонорея или еще что-то в этом роде.

Брэндон смеется, и я ненавижу и люблю его одновременно. Все в нем заставляет меня хотеть его. Это раздражает. Он щипает меня за бок, и я дергаюсь, хихикая.

– Мой маленький опоссум ревнует.

– Заткнулся бы ты? – я поворачиваюсь к нему лицом, и он так близко ко мне, что чувствую его дыхание с примесью виски и сигарет. Я закрываю глаза, вдыхая его и притворяясь, что могу поцеловать его, если захочу.

– Я бы тоже поцеловал тебя, если бы ты позволила мне… – произносит он, и у меня сжимается сердце.

В темноте я едва могу разглядеть слабую улыбку на его губах и мерцание его зеленых глаз. Мое сердце стучит в груди, и я сглатываю. Следующее, что я помню, это пальцы Брэндона, скользящие по моим волосам за ухом, и его губы едва касаются моих. Прилив жара заполняет меня, прежде чем я успеваю пошевелиться, и его губы накрываю мои. Мягкие, теплые и нежные. Он прижимается своими губами к моим, а его рука обхватывает мой затылок, и кончик его языка касается моего.

И в этот момент он со вздохом отстраняется.

– Бля… – он, спотыкаясь, поднимается на ноги, проводя рукой по волосам и отступая назад.

– Что я….

– Я не могу. Просто не могу сделать это с тобой.

Мои ноздри раздуваются, челюсти напрягаются, и меня охватывает гнев.

– Я не просила тебя об этом.

Но Брэндон уже прошел половину лужайки, возвращаясь к дому. Брэндон О'Кифф был моей первой любовью, моим первым поцелуем и первым парнем, разбившим мне сердце.

Глава 16

Брэндон

“Demons” – Imagine Dragons

Какого хера со мной не так? Поппи? Из всех людей. Я просто потерял контроль. Мой разум был поглощен гребаными воспоминаниями о войне, и тогда… появилась она, как чертово видение. На секунду все, чего мне хотелось, – это утонуть в ее теплоте, вспомнить, каково это – погрузиться в сияние, которое от нее исходит. Она так красива и хороша, и, черт. Она принадлежит Коннору. Всегда была и будет. Коннора.

Не стоило ее целовать, но мне понравилось. Она сделала так, чтобы все это исчезло: ненависть и гнев, и борьба в моей голове. В ту секунду, когда мои губы коснулись ее губ, не существовало ничего, кроме тишины, а мой мозг не смог заткнуться после того, как взорвалась бомба. Тот единственный поцелуй стал миром посреди войны, и это меня пугает. Чувство вины пожирает меня, разъедая желудок, пока я не начинаю чувствовать себя физически больным. Я сделал много плохого в своей жизни, но вдова моего лучшего друга… это дерьмо обеспечит мне особое место во внутреннем кругу ада.

***

Я протискиваюсь сквозь толпу зрителей, все внимание которых направлено на бой Киана. Люди поворачиваются, бросают на меня недовольные взгляды, а затем понимают, кто я такой, и тогда они уже не могут убраться с моего пути побыстрее. В дальней стороне подвала есть пожарный выход. Я распахиваю дверь и взбираюсь по короткой лестнице, ведущей в переулок позади паба. Снаружи воздух холодный, и я делаю глубокий вдох, чтобы прояснить разум.

Искра света попадает в поле моего зрения. Сквозь тень я наблюдаю, как в тени Финн, прислонившись к стене переулка, закрывает ладонью пламя зажигалки. Не говоря ни слова, он протягивает мне пачку сигарет. Я беру одну сигарету, и он подносит к ней зажигалку. Густой дым задерживается в моих легких, и я медленно выдыхаю его, позволяя ему скользить мимо моих губ.

– Ты сбиваешься, – тихо говорит Финн

Я вздыхаю и присоединяюсь к нему, вставая у стены. Когда он на ринге, то дерется как животное, но вне ринга он похож на призрака. Держится всегда позади. Тот, о ком ты быстро забываешь, но он все слышит и видит. Он не говорит много, но когда он это делает, все его слушают, и для меня его присутствие – это комфортная тишина.

– Просто выдалась пара трудных недель, – я снова делаю затяжку.

Он пожимает плечами, бросает сигарету на землю и наступает на нее.

– Будь осторожен, друг. Если ты начнешь гореть, стоя слишком близко к ней, она обожжется.

Я киваю.

Я знаю. Я знаю все это слишком хорошо. Он уходит, закрывая за собой дверь. У него есть эта привычка погрузить человека в какую-то мысль, а потом уйти, оставляя в размышлениях. Я снова и снова вспоминаю обиженное выражение лица Поппи. И это не первый раз, когда я так смотрю на ее лицо. Я чертов придурок.

***

Идет дождь. С карниза струится вода, а я задерживаюсь у двери с ключом в руке. Всю дорогу домой я пытался придумать, что ей сказать, но ни хрена не смог. Я вдыхаю, вставляю ключ в замочную скважину и готовлюсь. Но когда я открываю дверь, меня встречает тьма.

– Посс? – Ответа нет. Ее здесь нет.

Я включаю свет, иду прямо на кухню и беру бутылку виски. Я замираю, глядя на золотисто-коричневую жидкость, и на мгновение чувствую вину – вину за то, что я не лучше этого. Но я просто не такой, как она думает обо мне, и нет смысла притворяться, что это не так. Я открываю крышку и прижимаю бутылку к губам, справляясь с третью бутылки за несколько глотков. Оцепенение, бесчувствие… это то, за чем я постоянно гоняюсь, и Поппи – она делает все вокруг ярким и блестящим. А я не хочу этого. Так что я продолжаю пить.

К тому времени, когда замок на входной двери щелкает, я уже на три четверти прикончил бутылку. Дождь стучит в окна, и грохочет гром, будто весь мир злится на меня.

Поппи входит в комнату, ее длинные каштановые волосы намокли и свисают на лицо. На ней нет ни одной сухой нитки. Она бросает на меня короткий взгляд, прежде чем вернуться в спальню, на ходу ударяясь о стену. Блять, она пьяна.

Несколько минут спустя она, спотыкаясь, бредет по коридору в одной из моих старых потрёпанных футболок с надписью «Нирвана», которая доходит ей до середины бедра. Мой взгляд скользит по ее голым ногам, и я вздыхаю, пытаясь отогнать мысли, проносящиеся у меня в голове. Тот поцелуй. Это все равно, что сорвать пластырь. Я не целовал Поппи почти десять лет, с тех пор как мне исполнилось семнадцать. Я заблокировал все эти переживания, засунул все свои романтические чувства к ней поглубже, надеясь, что они никогда не вырвутся наружу, ведь я не мог причинить Коннору такую боль. И я ненавидел себя за то, что она ответила на это взаимностью, даже если изначально этого не должно было быть. Но теперь… один поцелуй – и все вернулось. Только на этот раз болезненнее на целую бесконечность, потому что это ощущение было омрачено чувством вины,

Она плюхается на диван, хватает пульт от телевизора и врубает его, переключая каналы. Я просто смотрю на нее, пытаясь что-то сказать, но вместо этого я опрокидываю бутылку.

– Снова выпьешь всю бутылку? – спрашивает она, пока ее взгляд прикован к экрану телевизора. Я пытаюсь притворяться, что ее разочарование не влияет на меня, но это полная херня.

Я выливаю остатки виски, бросаю пустую бутылку на пол и слушаю, как стекло катится по ковру.

– Да.

– Хочешь выйти на улицу и поискать, кого бы еще избить? – она качает головой. – Правда, это же удивительно. Ты – озлобленный пьяный драчун, – она хлопает в ладоши. – Молодец, Брэндон. Чертовски круто, – она икает.

О, да она в ударе. Дело в том, что Поппи может быть милейшей девушкой, пока кто-то не оскорбит ее чувства. И тогда единственное, что она пытается сделать, – оскорбить твои чувства в ответ. Хотя я, блять, не существую сейчас. Она не может меня ранить.

– Ну, от меня вроде большего и не ждут, не так ли?

Она фыркает. Поппи с такой силой жмет на кнопки, что пульт трясется каждый раз, когда переключает каналы.

– Ты мудак, – очередная пьяная икота. Она смотрит на меня, и я не могу не ухмыльнуться. Дерьмово, когда Поппи злится, но, черт возьми, она такая милая, когда пьяна.

– Посс, я всегда был мудаком.

На ее губах мелькает улыбка, но она тут же качает головой.

– А теперь, когда ты выходишь на ринг, Брэндон Разрушитель Блейн… – она хихикает, а затем прикрывает рот ладошкой, чтобы изобразить ревущую толпу: – Ударь его в лицо, Брэндон. – Теперь ее голос больше похож на визг надоедливой шлюхи: – Если ты убьешь его, я сяду тебе на лицо и рожу тебе внебрачных детей, Брэндон. Кровь меня так возбуждает, – она смеется, а затем качает головой. – Глупые женщины.

Я сжимаю губы, чтобы подавить смех.

– Ты почти ревнуешь, опоссум.

Она поворачивает голову и смотрит на меня.

– Да забудь ты уже о себе, Брэндон. Мне напомнить тебе, что не я тебя поцеловала? Так что засунь это дерьмо насчет ревности куда подальше.

Я отвожу взгляд от нее, уставившись на кофейный столик.

– Это была ошибка. Я был… моя голова не в порядке.

– Твоя голова всегда не в порядке, – она проводит руками по лицу.

Мой маленький внутренний демон поднимает свою уродливую голову. Стиснув зубы, я борюсь с собой.

– Да, – мой взгляд возвращается к ней. – Чертовски верно. И я говорил тебе тысячу гребаных раз бежать от этого так далеко и так быстро, как только сможешь. – Но я не хочу, чтобы она убегала. Эгоистичный ублюдок. – Если ты не можешь выдерживать вид ударов и крови, убирайся к черту с дороги.

Она вздыхает.

– Почему ты это сделал?

И вот вопрос, на который я не могу ответить. Все, что я знаю, так это то, что Поппи олицетворяет собой что-то хорошее, счастье, лучшие времена. Я одновременно люблю и ненавижу ее за это. Я хочу оттолкнуть ее и одновременно прижать крепко к себе и не отпускать. Все в ней становится палкой о двух концах. Но я знаю, что в те драгоценные секунды, когда она поцеловала меня в ответ, я познал мир.

– Я не знаю, – честно шепчу я. – Друзья? – я протягиваю мизинец, и она с удивлением смотрит на меня, а ее взгляд смягчается.

Медленно она соединяет свой мизинец с моим.

– Всегда и навсегда.

– Обещаешь? – я чувствую себя обнаженным и незащищенным, цепляясь за нее, будто все начинается и заканчивается ею. Мне это не нравится.

– Я имею в виду, что только что пообещала это на мизинце. И, кроме того, я привыкла к тому, что ты мудак. Потребуется намного больше, чем это, чтобы заставить меня ненавидеть тебя.

В том-то и дело, что, в конце концов, она возненавидит меня.

Поппи откидывается на подушку дивана, наклоняет голову и ложится мне на плечо.

– Быть ​​взрослым – отстой, не так ли?

Я обхватываю ее руками и прижимаю к своей груди.

– Да, когда мы были детьми, все было намного проще, – я целую ее влажные волосы, вдыхая аромат шампуня, смешанный с дождевой водой. – Помнишь, как мы забирались на дуб в твоем саду и швыряли дерьмом в Коннора?

Она хихикает.

– Да. Он так плохо лазил по деревьям.

– Я всегда говорил ему, что он выпал из эволюции, – фыркаю я от смеха.

– Однако он смог достать меня, когда я застряла.

– Да, но потом он упал и сломал себе обе руки, – я смеюсь, потому что он выглядел таким придурком, разгуливая по школе в гипсе. Тем не менее, все подписали ему гипс, и никто не вывел его из себя. Он был Коннором Блейном, другом для всех. Золотым мальчиком.

– Но это он и был. Всегда приходил на помощь, – на ее губах появляется едва заметная улыбка, я вижу, как на ее глазах наворачиваются слезы. Обхватив ее лицо, я провожу большими пальцами под ее глазами.

– Я чертовски голоден, – говорю я. – Хочешь пиццы?

– Конечно.

И вот оно. Версия злой Поппи продержалась всего пять минут. Как бы мне хотелось, чтобы все женщины были такими же. Жизнь была бы чуточку проще.

Я заказываю пиццу, и мы смотрим какое-то дерьмо на канале «Дискавери», пока она не засыпает на мне. Когда ее маленькое тело прижимается к моему, это утешает и успокаивает каким-то странным образом, но я не доверяю себе, чтобы заснуть в ее объятьях, поэтому выскальзываю из-под нее, беру на руки и несу в спальню. Когда я натягиваю на нее одеяло, она хватает меня за запястье.

– Коннор? – она бормочет его имя во сне, и моя грудь резко опадает. Я сглатываю комок в горле и целую ее в лоб, желая ради нее оказаться Коннором. Глядя на спящую Поппи, такую ​​маленькую в моей большой кровати, я размышляю о том, как же мы оказались сейчас здесь? Две заблудшие души пытаются спасти друг друга от неизбежных событий. Она может быть моей надеждой, но я, безусловно, ее разрушение. Я просто хочу, чтобы она это увидела. Я бы хотел, чтобы она убежала как можно дальше от меня, но она не станет этого делать, потому что ей не к чему бежать.

Глава 17

Поппи

“Radioactive” – Madilyn Bailey

Професииональное лечение посттравматического стрессового расстройства помогает облегчить симптомы, которые беспокоят. Врач или терапевт заставит вас пережить травматический опыт в контролируемой среде, чтобы проработать эмоции, которые могут помочь уменьшить влияние события на вашу жизнь.

– Что это? – спрашивает Брэндон, проходя мимо меня на кухню. Я отвлекаюсь от текста, наблюдая, как он достает кружку из шкафчика. Его волосы еще влажные, а к бедрам прилипло потрепанное полотенце, и я не могу позволить себе бродить взглядом по очертаниям его спины, наблюдая, как его мускулы напрягаются при малейшем движении.

– То, что я нашла на днях, – отвечаю я, закрывая книгу и поднимая ее, чтобы он смог увидеть название "ПТСР – преодоление боли", и наблюдаю за его реакцией. Он бросает взгляд на обложку, закатывает глаза и машет рукой в воздухе.

– Ничто из этой книге не поможет мне справиться с этим дерьмом.

– Брэндон, – я вздыхаю и бросаю книгу на диван. – Тебе нужна помощь, понимаешь? И этот бойцовский ринг тебе не помогает. Совсем. Все, что он делает, лишь усугубляет ситуацию.

Он пожимает плечами, поворачиваясь ко мне спиной.

– Просто дай мне кого-нибудь ударить.

– Кого-то ударить… Господи, Брэндон. Серьезно? – я указываю на потрепанную боксерскую грушу в углу комнаты. – Ударь эту штуку, почему нет?

Он оборачивается, широко раскинув руки.

– Им чертовски хорошо платят. Мне чертовски хорошо платят. Все довольны.

– Ты несчастлив, Брэндон, – я сглатываю, ожидая, когда его гнев вырвется на поверхность. Может, мне не стоило этого говорить, но это правда.

Он хватается за край стойки. Мышцы его челюсти постоянно сжимаются.

– Все хорошо настолько, насколько это возможно, Поппи. Мне больше ничего не нужно. Я, блять, не хочу большего.

– Как ты можешь не хотеть большего? – я обвожу взглядом унылую квартиру.

Его подбородок опускается на грудь, а прядь темных волос падает на лоб. Наступает неприятно напряженная тишина, прежде чем он поднимает голову, и его грустный взгляд встречается с моим.

– Потому что это те карты, которые мне раздали на руки, блять, – шепчет он.

– Перестань, Брэндон, – я качаю головой. – Просто прекрати это! – слова звучат гораздо резче, чем я хотела бы. Мое сердце колотится и отдается набатом в виски, а грудь сжимает. Я тянусь коснуться его, скользя пальцами по его руке.

– Перестань в это лезть.

Его брови сходятся, а глаза становятся жесткими и холодными.

– Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу его. Каждый мой поступок заставляет меня чувствовать себя виноватым, потому что он не может этого сделать. Если хочешь двигаться дальше, будь моим грёбаным гостем, но я так не могу. – Я чувствую ненависть, наполняющую его крошечную квартиру.

Я пытаюсь бороться со всхлипом, подступающим к горлу. Стискиваю зубы, сглатываю и делаю вдох.

– Не смей так со мной поступать! – делаю шаг к нему.

Он отталкивается от кухонного стола и направляется в коридор.

– Не пытайся исправить меня, Поппи. Ты будешь горько разочарована.

Дверь в его спальню захлопывается, а я остаюсь посреди гостиной, чувствуя, как внутри бушует гнев. Часть меня хочет ударить его или вмазать по стене, или… Я бью по боксерской груше, но она едва двигается. Боль пронзает руку, когда я ее встряхиваю. Я смотрю на кровавые отпечатки пальцев и пятна, пытаясь понять, что же я делаю. Мне так хочется, чтобы Брэндон стал Брэндоном. Я хочу, чтобы он понял, что он что-то значит. И заставить его почувствовать любовь и заботу о нем. А когда он вот так уходит…. Моя голова идет кругом, я в замешательстве, но даже сейчас, все, чего я желаю, – чтобы все стало лучше, для нас обоих.

Я иду в его комнату и медленно толкаю дверь. Он сидит на краю матраса, опустив голову, и смотрит на смятую фотографию в рамке рядом с его кроватью.

Я чувствую болезненный спазм в груди. Брэндон Разрушитель – такой несокрушимый, но совершенно разбитый.

Не говоря ни слова, я заползаю на кровать и проскальзываю позади него, обвивая руками его широкое тело. Он пахнет знакомо, и есть что-то успокаивающее в познании мира, который кажется таким чуждым.

Я смотрю через его плечо на фотографию, на которой запечатлены они с Коннором.

– Он затащил тебя в армию, – я смеюсь. – Боже, ты закатил истерику. Помнишь? – я беру фотографию из его рук, заставляя себя смотреть на Коннора. Заставляю себя неотрывно смотреть на него, напоминая себе, что он мертв. Все в прошлом. Он больше не мой. Эта боль оседает в груди, заставляя мое сердцебиение затихнуть на секунду.

– Да. Этот глупый ублюдок был полон решимости, – он качает головой. – Я ненавидел каждую минуту тренировок. Остался только потому, что отказался оставлять его там одного.

– Честно говоря, я была шокирована тем, что тебя не выгнали. Я даже поспорила с Коннором на сотню фунтов, что ты не продержишься и трех недель.

– Маловеры, – он фыркает. – Я отдам ее тебе. Я был близок к тому, чтобы уйти, когда они заставили нас сидеть в той грязной канаве два дня подряд, пока лил бесконечный гадкий дождь, – он качает головой.

– Это… – я опускаю подбородок ему на плечо и скольжу по его руке, прежде чем переплести наши пальцы. – Вот что нам нужно сделать. Помни его. Мы не должны отпускать его, Брэндон, только боль. Только боль, а не его.

– Война испоганила меня задолго до того, как Коннор умер. Это просто… подтолкнуло меня к краю. Я злюсь на всех и вся, – он поворачивается ко мне лицом, и я прикасаюсь лбом к его лбу. Его брови хмурятся, но взгляд смягчается, а мозолистые кончики пальцев касаются моей щеки. – Кроме тебя.

– Я не хочу исправлять тебя, Брэндон. Я просто хочу тебя понять, – слезы затуманивают мое зрение, поэтому я закрываю глаза. Его грубые пальцы продолжают скользить в ласке по моему лицу, и чем дольше они это делают, тем больше я поддаюсь навстречу его прикосновениям, потому что это безопасно, это понимание и ощущение близости к дому, которое я никогда больше не смогу почувствовать.

– Поверь мне, ты не хочешь меня понять, – шепчет он.

Я открываю глаза и смотрю на него, пытаясь отчаянно поймать его взгляд. Когда-то – не так давно – я знала этого мальчика как свои пять пальцев. Но теперь в Брэндоне есть грани, которые я никогда не видела прежде, включая жестокость и гнев человека, которого я боюсь, и который едва ли способен на контроль.

– Я просто хочу понять, через что ты проходишь. Я знаю тебя, Брэндон, – провожу пальцем по его плечу. – Я тебя знаю.

Наступает тишина, и большим пальцем он нежно касается моей нижней губы.

– Боже, черт возьми, хотел бы я все еще быть тем парнем, которого ты знала, опоссум, правда.

– Ты такой и есть, – шепчу я. – В глубине души ты такой.

Я верю в это. Правда верю.

Глава

18

Брэндон

“When You Were Young” – The Killers

– В глубине души ты такой, – говорит она. И столько надежды в этом ее утверждении, веры, которую я всего лишь разрушу. Нежное дыхание Поппи касается моего лица, и я поворачиваюсь, встречаясь с ней взглядом.

– Тот парень не поцеловал бы тебя, опоссум.

И тут ее пальцы перестают двигаться по моей руке

– Этот парень поцеловал меня однажды, – она выдыхает, скользя взглядом по моим губам, прежде чем закрывает глаза и сглатывает. – Кроме того, это был всего лишь поцелуй, Брэндон, – шепчет она. – Только поцелуй.

– Это ты и я. Нет никакого «просто».

– Нет, тут ты ошибаешься, Брэндон, – печальная улыбка едва касается ее губ. – Мы всего лишь друзья.

Я хмурюсь, потому что могу представить себе ее невинное и полное смятением шестнадцатилетнее личико, когда произносил эти слова. Я практически чувствую ту же самую боль в груди, что и тогда. Меня поглощает чувство вины, потому что мы никогда не были просто друзьями.

Я чувствовал к ней то, на что не имел права, потому что Коннор любил Поппи, а я любил его. Все было так запутано, но даже тогда я знал, что он лучше ей подходит, я точно знал, что он заслуживает ее так, как я никогда не смогу ее заслужить. Мой отец всегда говорил, что я ни на что не годен и зря трачу кислород, поэтому, хотя и хотел ее, я отступил и наблюдал, как судьба идет своим чередом. Я был слишком эгоистичен, чтобы полностью отпустить ее, и каждый день я чувствовал себя самым большим мудаком в мире, потому что был влюблен в девушку своего лучшего друга. Каждый день я смотрел на нее и делал вид, что ничего не чувствую, и в каком-то смысле ничего не изменилось. Призрак Коннора является более сдерживающим фактором, чем он сам, когда был жив. Но… я ничего не могу поделать с тем, что происходит сейчас. В итоге мы все проиграли. Она и я, мы – единственное, что осталось от того прекрасного и чертовски важного для моего выживания. Она нужна мне.

– Я любил тебя в достаточной мере, чтобы оставаться твоим другом, – прошептал я. – Даже когда мне было больно.

Она аккуратно дотрагивается до моего подбородка, поворачивая к себе лицом. Поппи снова кусает свою чертову губу, а ее взгляд блуждает от моих глаз к губам.

– Любил? – тихо спрашивает она.

– Я всегда любил тебя, Поппи, – провожу пальцем по ее нижней губе. – Ты приносишь мир в мою жизнь, даже когда я знаю, что кругом война.

И вот мы сидим, смотрим друг на друга, потерянные во всем, что происходит между нами, а потом Поппи наклоняется, нежно касаясь губами моих губ. На меня накатывает спокойствие – такое бывает, когда стоишь посреди леса, и идет снег. Тишина. Спокойствие. Все еще не исчезают. Я хватаю ее сзади за шею, притягивая ближе, нуждаясь в каждой ее частичке. Тихий голосок в глубине моего разума кричит, что это неправильно, но рациональное мышление уступает место простой потребности выжить, и это то, что сейчас чувствует Поппи – чертово выживание.

Без нее я пойду ко дну.

Она обхватывает мое лицо, и с ее губ срывается тихий стон. Ее глаза закрываются, когда она касается моего лба своим. Мы застряли в этом водовороте вины и гнева, извращенной любви и отчаянной нужды. Ее мягкие кончики пальцев скользят по моему лицу, и затем ее губы неуверенно касаются моих. Я обхватываю ее лицо, вытирая слезы с ее щеки, и сильнее прижимаюсь к ее губам.