Текст книги "Маловероятно (ЛП)"
Автор книги: Л. Дж. Шен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– Ты говорил, что после, как все закончится, собираешься увезти Кэт в какое-нибудь солнечное место. У вас, наверное, не самые легкие времена...
– Да, – встревает он. – На деле ужасные.
Я киваю, горя желанием побыстрее высказаться.
– Да. У всех пар так бывает. Я понимаю. И может, у вас перерыв, и поэтому ты встречаешься с другой женщиной. Я не осуждаю. Но если мы будем спать в одной комнате, Кэтлин никогда, вообще никогда тебя не простит, и мы оба это понимаем. А я никогда не налажу отношения со своей сестрой.
Я и не стремлюсь их налаживать… но все же. Приятно знать, что у тебя есть выбор.
Он надувает нижнюю губу и потягивает за нее. Его фиолетовые глаза изучают мое лицо. Мал мучительно и несправедливо красив. Я хочу выплеснуть на него гнев за то, что он нечестно пользуется своей внешностью и такой невыносимый. Он облизывает губы, опуская взгляд на мой рот. Я знаю, о чем он думает, и бурлящая от гнева кровь в моих венах теперь стучит от чего-то иного. Это чудовищно похоже на предвкушение. Привычный мне холод снова сменяется жаром. Я знаю, Мал – мой факел. Склонный воспламенить меня одним щелчком пальцев.
Я делаю шаг назад и прочищаю горло.
– Есть еще один вариант, – предлагаю я.
– Ты не можешь переехать в отель. На носу Новый год, все забронировано.
– Нет. – Я поднимаю глаза и смотрю на него. – В конце коридора есть еще одна комната.
Я не упоминаю, что умираю от желания узнать, почему та комната заперта. Просто смотрю, как спокойствие на его лице сменяется пугающей яростью. Он хмурит густые брови, взгляд затуманивается, скрежещут зубы. Ему даже не нужно открывать рот, чтобы я поняла: зря я подняла эту тему. И, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений по этому поводу, Мал отталкивается от столика и вторгается в мое личное пространство. Его шаги спокойные, неторопливые и внушающие страх.
Я глотаю комок в горле, но не вздрагиваю. Лишь гордо вскидываю подбородок, даже не моргаю, когда Мал обхватывает рукой мою шею и наклоняет голову, взглядом прожигая мне душу и шарясь в ней, как в стопке ношеной одежды из благотворительного магазина.
– Давай проясним одну вещь: тебе нельзя разговаривать, упоминать и даже думать о той комнате. На самом деле ты основная причина тому, что та комната существует. Ты будешь спать в спальном мешке или не будешь спать вообще. Забирай диван, если хочешь подцепить пневмонию. В доме нет центрального отопления, а обогреватели только в моей комнате и в комнате Эштона. После той небольшой выходки в гостиной сомневаюсь, что он позволит тебе лечь к нему в постель. И давай сразу все проясним: в моей постели ты тоже нежеланная гостья.
Я открываю рот, готовясь послать его к черту, как вдруг раздается стук в дверь. От неожиданности я подпрыгиваю, а Мал отступает назад и елозит рукой по своим иссиня-черным волосам. Я опускаю глаза и замечаю, что у него стояк. Мал так возбудился, что член стал твердый как камень. Я густо краснею и тянусь к дверной ручке, отчаянно желая выбраться отсюда.
Мал кладет руку поверх моей, чтобы остановить. Наши взгляды встречаются.
Щелчок. И совсем как раньше я пылаю.
– Мал! Мы уходим! Обязательно разбуди Эштона через полчаса. В шесть вечера по местному времени у него запланирован звонок с Райнером. До завтра. Или увидимся раньше, если захочешь. У тебя есть мой номер, – хихикает одна девушка. – Чао, красавчик!
Хлопает входная дверь. Мал оживает первым. Он открывает дверь, мы выходим из ванной и разбредаемся по разным комнатам. Я иду в комнату Мала, чтобы перенести свои вещи в гостиную – к черту отопление. А Мал идет в мою бывшую комнату, чтобы разбудить Эштона.
Я заправляю постельное белье по бокам диванной подушки, когда в комнату входит Мал с посеревшим лицом. Даже спрашивать не собираюсь, что случилось, потому что, положа руку на сердце, скажу: мне просто плевать.
– Ричардс пропал, – сообщает он. – Его нет в комнате.
Мы смотрим друг на друга и в один голос произносим:
– Черт.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ МЭЙВ
Привет! Это я, Мэйв.
Скажу только одно, а потом можете возвращаться к своей ежедневной рутине.
Хочу внести ясность: когда спустя нескольких лет молчания Мал вдруг позвонил мне, я ужасно хотела отказать ему. И отказала. Последние годы он кошмарно ко мне относился.
Внезапно и без уважительной причины распрощавшись, оставил меня с разбитым сердцем и опустошенной.
Но я была не в силах держаться от него подальше. Я, глупая и ничтожная, посчитала, будто он передумал, что, быть может, его осенило и он понял: я не просто подружка на ночь. Что мы две половинки одного целого.
Сразу же, как я зашла в его спальню, он доказал мне обратное. Клянусь, его скорее волновало, чтобы я кричала, а кровать громко скрипела. Само собой, это был перепих из мести, и мне несказанно повезло стать его непосредственной участницей, пока та женщина слушала в соседней комнате.
Знаю, что слушала, потому что она тоже стонала и тяжело дышала.
От этих стонов он трахал меня сильнее и быстрее, чем раньше.
Я чувствовала себя презервативом, словно я единственная, кто стоит между ними. Это не со мной он спал. А с ней. Она и сама представляла его.
Эта ситуация напомнила мне, почему каждый раз, когда звонит Мал, я ухожу и изменяю своему мужу. Я ведь не дура. Я знала – нет, знаю, почему Мал начал со мной спать. Чтобы отплатить моему мужу.
И по той же причине он спал со мной прошлой ночью – чтобы отплатить Авроре.
По правде, спать с другим мужчиной, когда у тебя собственная семья, низко. Но как же я? Как же мои чувства? Мое существование?
Неужели мне суждено всю жизнь стирать, убирать, кормить и готовить?
Быть нелюбимой, одинокой и отдавать всю себя детям, которым все равно, и мужу, который даже на меня не смотрит?
Я не хотела разрушать свою семью.
Не хотела рисковать всем, что у меня есть.
Я не планировала влюбляться в мужчину, который никогда не станет моим.
И попутно все уничтожить.
Теперь мой Шон все знает, но мы не разводимся.
Нет. Он выше этого. Лучше меня. Он лишь сказал, что если лично увидит Мала еще раз, то заберет у меня детей.
Я знаю, что он хочет прикончить Мала.
Я и сама хочу прикончить его.
Но по другим причинам. Я только что увидела девушку, в которую он влюблен, и осознала, что мне ничего не светит.
Вот вам причина, по которой сказки заканчиваются сразу же, как принц спасает принцессу. Никому не понравится, что принцесса страдает от послеродовой депрессии и мужа-пьянчуги и к тому же складывает белье.
А Мал? Он был принцем, промчавшемся мимо меня на лошади в другом направлении.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Наши дни
Мал
Рори трясет от холода.
Я запретил ей идти со мной. Она послушалась? Нет. Слушалась ли она меня хоть раз? И тут ответ отрицательный. Посчитав, что ей подвернулся случай поработать, Рори просто схватила камеру и вылетела за дверь.
Безусловно, мне хочется размозжить себе череп о камень, потому что сейчас в моем доме гостит одурманенная коксом рок-звезда, заработавшая себе репутацию разгильдяя. Эштон Ричардс весь такой беспечный чувак, совершенно не подозревающий, как же он бесит. Он из тех прирожденных козлов, что считают, будто мир им чем-то обязан, а другие сделают за них всю работу. Кокаиновая зависимость – побочный эффект жизни крутой рок-звезды. Если бы Мик Джаггер и Стивен Тайлер в знак неповиновения решили пропрыгать четыре дня на одной ноге, то Эштон перекачал бы себе мышцы бедра и всюду бы опаздывал.
Мой телефон звонит в тысячный раз за минуту.
Десять пропущенных звонков от босса-кокаинщика.
Такое вот прозвище я дал Райнеру.
Мы бредем по полям рядом с коттеджем, и я закрываю глаза на то, что формально сейчас вторгаемся в чужие владения. Эта земля отныне мне не принадлежит. После «ночи, что все уничтожила» я продал каждый дюйм, оставив себе только дом. Мне не хотелось нести за эту землю ответственность и были нужны деньги на покупку нового жилья для Ма, отца Доэрти и Элейн, мамы Кэтлин. Да еще и та экстренная операция, из-за которой нам пришлось срочно лететь к американским врачам. Она тоже обошлась мне немалой кровью.
Я останавливаюсь рядом с бунгало, больше напоминающим лачугу. Это единственный стоящий поблизости дом. Сжимаю руку в кулак и барабаню в дверь. Дом принадлежит Смитам (семье, не группе), а Смиты знают то, что не знает Рори, поэтому, само собой разумеется, я настороженно отношусь к грядущему разговору.
– Привет, – открывает дверь Бренда, шестидесятилетняя домохозяйка. В доме за ее спиной чувствуется запах свежих пирогов и виден теплый желтоватый свет.
Краем фартука, повязанного вокруг толстой талии, соседка вытирает отекшие с набухшими венами руки. В ту же секунду, как она замечает меня, на ее умиротворенном лице появляется жалость.
– Господь всемилостивый, Малаки. Как ты? Я как собиралась проведать тв...
– Вы случайно не видели странного мужчину? – перебиваю я ее. Я не обращаю внимания на то, что вся деревня видит во мне Моисея, которого бросили в камышах в долине Нила – может, чтобы спасти, а может, умирать медленной мучительной смертью.
Разумеется, Рори скоро узнает эту слезливую историю, если ее до сих пор не просветили.
Брови Бренды резко пикируют вниз.
– Что ты имеешь в виду? Опасного? Подозрительного?
– Скорее, на психа похожего. Золотистый халат, длинные патлы. Похож на Иисуса Христа в стиле семейства Кардашьян.
Она цокает языком:
– Извини, милый.
– Ничего. – Я поворачиваюсь. – Спасибо!
– Подожди! Зайди в дом! Возьми пирог! – кричит мне вслед Бренда, готовая прийти на помощь бедному брошенному мальчику, но я дергаю Рори за руку, чтобы та не успела услышать вопросы, мольбы и соболезнования.
– Обязательно вести себя так, словно тебя воспитали болотные твари? – Рори вырывает ладонь из моей хватки и засовывает руки в карманы.
У нее стучат зубы. Рори умрет, если отважится сегодня лечь в гостиной. Я не удостаиваю ее ответом.
– Райнер обрывает мне телефон, – пытается она сменить тему. – Тебе тоже?
– Да.
– Как думаешь, нам стоит ответить?
– «Нас» не существует. Я сам по себе, ты вольна делать то же самое.
Сегодня, когда у нас с Рори случился в ванной спор, от которого кровь в моем теле прилила к члену, я чуть не сказал, что она может занять мою постель, а в спальном мешке буду спать я. А потом она заикнулась о запертой комнате, и ожили все самые ужасные воспоминания, снеся на корню любые мои добрые намерения.
– Куда он мог пойти? Он не воспользовался машиной. – Спокойно реагируя на мое поведение, Рори приплясывает, чтобы согреться.
Машина до сих пор стоит у моего дома. К тому же сильно сомневаюсь, что Ричардс и выключателем света умеет-то пользоваться, не говоря уже о настоящей машине. Нет, он где-то поблизости. Снова звонит мой телефон. Райнер. Меня не особо волнует, что мы пропустили звонок. Срал я на эту работу, как и на благополучие вымирающего вида тараканов на Мадагаскаре. Проблемы будут у Ричардса.
И у Рори.
– Райнер злится, —рычит она. – Этот проект зарубит мне карьеру.
– Мы его найдем, – говорю я.
– Ага. – Рори делает странные движения: вертится и прыгает, чтобы согреться. – Наверное. Вокруг одно сплошное поле и этот дом. Удивительно, как тебе сюда вообще почта доходит.
Тебе ли не знать.
Это ведь ты отправила то жуткое письмо.
Мы минуем дом Смитов и спускаемся в долину. Темнеет, и у нас точно появятся проблемы, если в ближайшие полчаса мы не найдем Ричардса. Я не хочу звонить в полицию и заявлять о его пропаже. Одно дело – потерять кошелек, но совсем другое – потерять известнейшую в мире рок-звезду.
К другим новостям. Рори задалась целью болтать до тех пор, пока у меня не отвалятся уши.
– По-моему, я слышала оттуда какой-то звук. – Она показывает на хлев в пяти минутах ходьбы. – Пошли, проверим. Знаю, каково это. Первые два года учебы общежития были переполнены, поэтому мне частично оплатили дом вне студенческого городка. Он был огромным, но также, как эта ферма, находился далеко от цивилизации. Жильцы получали почту, наверное, раз в неделю. Мы постоянно задерживали оплату по счетам. Все кончилось тем, что нам пришлось арендовать почтовый ящик в кампусе, но их постоянно вскрывали, потому что родители отправляли детям деньги и много ценных вещей. Это был сущий кошмар.
Что она лепет? Мне плевать на ее почтовый ящик.
На ее бывший дом.
На общежития и родителей чужих мне людей. И уж точно мне нет никакого дела до счетов, которые она оплачивала восемь лет назад.
– Наконец, – невозмутимо продолжает она, – я решила перенаправить всю свою почту на мамин адрес. Ты знаешь о моих к ней чувствах, но и рисковать я просто не могла. И так была по уши в долгах. Не хотелось платить пенни за неоплаченные счета. К тому же мама предложила покрыть расходы и взяла эти заботы на себя, так что я была в выигрыше. Вот, пойдем туда. – Рори останавливается и показывает на сарай. – Вроде оттуда я и слышала шум.
Нахмурившись, иду за ней. Мое мнение по поводу ее словесного поноса несколько изменилось.
– Значит, твоя почта перенаправлялась в Нью-Джерси, – говорю я, стараясь не выдать голосом любопытство.
– Да, тормоз. Неудобно жить у черта на рогах, если хочешь получать почту вовремя.
– И сколько так продолжалось?
– Примерно три месяца, как я съехала? Вроде да.
– А, – стараюсь произнести буднично, хотя в голове проносится: «Какого черта?!». И заглавными буквами.
Фрагменты головоломки встают на место, но картина в целом еще нечеткая и неправильная. Отличная от того, какой я ее считал. Рори теперь не выглядит злодейкой, а я не похож на потерявшего надежду героя.
– Дом был очень классным. Со мной жили восемь девушек. Одна их них – моя лучшая подруга Саммер. Не помню, рассказывала ли я тебе о ней. Она стала актрисой в шоу на Бродвее...
– Выходит, письма за тебя открывала твоя мама, – перебиваю я. Мозг сейчас расплавится.
Рори дрожит и продолжает прыгать. Я мог бы одним касанием избавить ее от страданий, ведь мне никогда не составляло труда разогреть и возбудить эту девушку, но если она отвергнет меня, я буду раздавлен.
– Да. Но настоящих писем я не получала. Только… счета и мусор всякий. Я и так начала копить кредиты. Задержку по счетам не могла себе позволить. – Рори возится с камерой, которая висит на ремне вокруг ее шеи.
Несмотря на то, что внешне я кажусь спокойным, ощущение такое, словно на меня валится тонна кирпичей.
Я упустил самую главную часть правды. Ту, что не была озвучена. Ее правду.
Я ни разу не поинтересовался, как она объяснит случившееся. Да и возможности такой не представилось. До сих пор. До сих пор.
Я знал две версии нашей истории, но ни одна из них не принадлежала самой Рори. Ни разу я не слышал ее версию.
Одну мне поведала Кэтлин.
Другую – Дебби, ее мать.
И, похоже, все это время Рори находилась в полном неведении. Ее письма уходили в Нью-Джерси.
Конечно, не все сходится, но с камнем на сердце понимаю: много лет я верил в то, что оказалось ложью. Все, во что я верил относительно нее. Рори вообще не собиралась губить мою душу. Рори не знала. Виновата ее мать. Во всем.
Рори не отвергала меня.
Не предавала.
Не презирала за случившееся.
А может, того и вовсе не было.
Рори продолжает болтать, ни о чем не подозревая. Может, пытается умаслить меня. Она теребит кольцо в носу. Нервничает.
Боже, Рори. Боже.
Земля уходит из-под ног. Внутри тоже все переворачивается. Это все меняет.
Рори до сих пор невинная, хорошая и рождена, чтобы стать моей. И так и будет. Даже если придется сразиться с Каллумом и ее матерью, и всей деревней.
Что я и сделаю.
Возможно, понадобится возобновить утренние отжимания, если я планирую развернуть полномасштабную войну со вселенной.
Рори вытягивает шею в поисках Эштона и не подозревает о переломной мотивирующей беседе, которую я веду сам с собой. Она понятия не имеет, как изменился мой мир за последнюю минуту.
– …переехала на Манхэттен из огромного дома в крошечную квартирку с одной спальней. Саммер повесила занавеску из бус, чтобы поделить комнату на две. Но, скажу я тебе, как же неловко, когда она приводит домой парней...
Я останавливаюсь.
Она в результате тоже. Рори делает еще пять шагов и понимает, что я отстал. Поворачивается ко мне и недоуменно наклоняет голову.
Все это время.
Весь этот гнев.
Напрасен.
Я хочу ее обнять.
Хочу пасть на колени и умолять о прощении.
Плакать.
Рассказать, что случилось.
Скрыть от нее, чтобы ей не пришлось узнать, насколько отвратительна правда.
Хочу поцеловать ее. Зарыться в ее длинные и теперь белые как снег волосы. Прижаться губами к переносице, меж ее ног и к груди, в которой под моей ладошкой ее прекрасное непорочное сердце всегда бьется быстрее. Я хочу согревать ее. Вечно.
– Что? – хмурится Рори, как маленький ребенок, которого только что просто так отчитали. – Почему ты так на меня смотришь?
– Как? – улыбаюсь я и радуюсь, что в темноте ей не видно, как блестят мои глаза.
– Как… не знаю. Словно я спасла тебе жизнь. Ты выглядишь расстроенным, но счастливым.
– Так и есть, – признаюсь я. – И ты спасла, – тихо шепчу, зная, что она не услышит.
– Пожалуйста, пойми меня правильно, Мал, но такого вспыльчивого человека, который бы приводил меня в бешенство и недоумение, я еще...
Я готов сделать шаг и зацеловать ее до смерти. И к черту хахаля-пижона и его ханжескую семейку, и ханжеское обручальное кольцо, которое я нашел в тумбочке в их комнате, когда вернулся, чтобы достать из ведра салфетку из «Кабаньей головы». Упс.
Рори никогда не узнает, что он собирался сделать предложение до того, как я позвал ее на работу, никогда не узнает, что он забыл здесь кольцо, потому что мозгов у него столько же, сколько у тубуса с лекарством.
Рори никуда не поедет. Она останется со мной.
Она перестает болтать, но не для того, чтобы сдаться на милость моему почти поцелую. Рори поднимает ладошку и, прислушавшись, наклоняет голову.
Из-за сарая раздается вопль:
– Не смей даже подходить ко мне. Ты знаешь, кто я такой?
Громко фырчит корова. Мы с Рори хмуро переглядываемся и по грязной и скользкой траве идем за сарай.
Завернув за угол, видим Эштона Ричардса, который сорвал мне поцелуй. Парень синий от холода в своем золотистом халате и похож на настоящего психа.
Ричардс болтает руками перед собой. Напротив него стоит корова, но животное пятится назад, явно понимая, что из них двоих она более разумное и вменяемое существо.
Эштон поднимает одну ногу в воздухе и спотыкается, пытаясь залезть на корову. Черт. Он хочет сесть на нее верхом.
– Иди сюда. Да ты в курсе, сколько женщин отказались бы от своих родных, чтобы я сел на них верхом? В курсе? – то ли плача, то ли смеясь, спрашивает Эштон.
Я замечаю, что плачет он по-настоящему, и теперь сцена представляется совсем бредовой.
Он выглядит… раздавленным. Убитым горем. На грани нервного срыва.
Рори поднимает камеру, настраивает вспышку и тихонько делает несколько снимков. Умница, думаю я. Не только потому что работа для нее важнее всего, но и из-за уверенности в ее взгляде. Довольная съемкой, она молча протягивает мне камеру и, подойдя к парню, тянет сзади за халат.
– Эштон!
Он разворачивается и неуверенно смотрит на нее, а потом хлопает себя по лбу.
– Секс-рабыня! Черт тебя дери, твой парень стал таким мрачным после того, как ты ушла. Надеюсь, вы разобрались между собой.
Он хлопает себя по нагрудному карману и выуживает мятую пачку сигарет. Вдруг Эштон снова улыбается. С чуваком точно что-то не так.
И пусть этот идиот прав, но Рори сознательно пропускает мимо ушей информацию и обхватывает его руками. Меня не радует, что она трогает Эштона, но если мы сейчас же не уведем его домой, всю следующую неделю он проведет в больнице в битве с опасной пневмонией.
– Могу я тебе кое-что сказать? – спрашивает Рори.
Он пожимает плечами под ее ладошкой.
– Эш, нельзя ездить верхом на коровах.
– Это не корова. – Эштон тыкает в сторону коровы почти зажженной сигаретой и очерчивает ею круги, как будто что-то доказывает. – Это лошадка, сладенькая.
Я прижимаю ко рту кулак, чтобы скрыть улыбку. Рори спокойно кивает. Она чертит ладошкой круги на спине Эштона и осторожно ведет его ко мне.
– Почему ты решил, что это лошадь? – поддерживая разговор, спрашивает она.
– Она же вся коричневая. А коровы либо белые, либо черные, либо черно-белые.
– Хм… – произносит Рори, словно обдумывает его доводы «за». – А еще?
– Когда я подошел, она выбежала из сарая. Коровы не бегают. Они жирные и ленивые.
Ошибается. Я часто видел, как бегают коровы. Правда, выглядит это странно, но такое возможно. Бег им дается с трудом – так пожилые дамы пытаются догнать отъезжающий автобус.
– А как ты вообще сюда забрел?
Рори старается его разговорить. Они доходят до засыпанной гравием дорожки, где стою я. Мы продолжаем путь к коттеджу, прекрасно понимая, что Эштон под таким кайфом, что в любой момент развернется и побежит обратно к корове с требованиями покатать его. Нужно отвлекать его, пока не окажемся в доме и не запрем под замок.
– Я искал тебя. – Ричардс поворачивается к Рори и тыкает в ее руку сигаретой.
К счастью, она погасла, потому что поджечь ее он так и не смог. Я стискиваю зубы и пролезаю между Рори и Эштоном, обхватив последнего за спину и вмешиваясь в их разговор. Как же приятно защищать Рори. Пытаться ее ненавидеть утомительно и бесполезно.
Во-первых, она вообще не заслужила ту ахинею, что я творил. А во-вторых, мне всегда было хреново, когда я ее расстраивал.
– И зачем ты меня искал? – озадаченно спрашивает Рори.
– Потому что наш хозяин стал угрюмым придурком. Знаешь, милочка, сомневаюсь, что от тебя ему нужен только секс. Он улыбается, только когда ты рядом.
– Наш хозяин женат, – отвечает Рори. Мы втроем идем по дороге, ведущей к дому. – На другой женщине. Искать меня необходимости не было.
– Нет, он не женат, – смеется Эштон бурно, громко и гораздо раздражительнее, чем позволено законом.
– А еще ты принял корову за лошадь, Ричардс. Не уверен, что ты в состоянии делиться своим мнением – во всяком случае, о моем семейном положении, – бурчу я.
Я не готов к тому, чтобы она узнала. Не так. Я хочу сам ей рассказать, чтобы у нас появился шанс.
Нам нужно остаться наедине. Где тихо. Где тепло. Где я смогу все объяснить.
– Это не мнение. – Ричардс насвистывает, петляя по дороге. Я крепче сжимаю его плечо. – Ты не женат, приятель. Райнер рассказал мне ту историю.
Этот идиот совсем под кайфом?
– У него обручальное кольцо, – напоминает Рори.
– Это потому что он женатился, – икает Ричардс.
– Ричардс, – завожу я.
– Нет такого слова «женатился», – вскользь замечает Рори.
– Конечно, есть. Это значит «женат». Но в прошедшем времени.
– Заткнись, – злобно произношу я и крепко сжимаю плечо Эштона, но он в таком неадеквате, что не замечает.
– Типа развелся? – Рори пинает камешек. Она пинает их с тех пор, как вышла на эту дорожку.
– Нет, типа вдовец. Типа его жена преставилась и все такое. Почему ты не в курсе этой ерунды? Ты же его сексуальная рабыня. Вы что, только трахаетесь, а по пустякам совсем не болтаете? Ну, пока он достает хлыст или ставит зажимы тебе на соски? – Ричардс цокает и качает головой. – Ну и молодежь нынче пошла.
Рори застывает, а вместе с ней останавливаемся и все мы, потому что сбиваемся в кучу. Я зажат между ними и смотрю себе под ноги.
Вижу, как Рори качает головой. Кусает с силой губу. Я крепко зажмуриваюсь. Гори ты в аду, Ричардс.
Засранец вываливается из моих цепких объятий и, снова пытаясь зажечь сигарету, смотрит то на меня, то на Рори. Сигарета и зажигалка, которой он щелкает, вообще в разных полушариях.
– О, понимаю. – Он кладет руки себе на колени и начинает ржать. – Теперь очень даже понимаю что к чему.
Мы оба молчим. Я хочу сказать ей, что не врал. Я был женат на Кэтлин. Она умерла, но мы были женаты. И это ужасно. Очень.
Сама свадьба.
Смерть.
Те слова Кэтлин, что однажды я ее уничтожу.
И кто бы сомневался, что так и случилось.
– Ребят, вы вовсе не рабыня и господин. – Эштон наконец успокаивается и откидывает сигарету в сторону. – Вы как… не знаю. Лопухнувшиеся в прошлом любовники.
Опять тишина.
– Ты влюблен в нее, – тыкает он пальцем мне в грудь. – Приятель, ты по уши влюблен. А ты… – Он поворачивается к ней. – Ты… не уверен насчет тебя. Но точно в полном раздрае.
– У меня есть парень, – бормочет она и пинает маленький камешек с такой силой, что он отлетает на другую половину поля.
По тону голоса Рори не могу распознать ее настрой, и это меня убивает, потому что и она убивает меня. Сегодняшний вечер полностью перевернул мою жизнь, но все останется по-старому? Что, если уже слишком поздно?
А если она все-таки выйдет за придурка с вареными яйцами?
– Твой парень знает, что ты смотришь на другого мужчину так, словно его сперма – нектар богов? – спрашивает Ричардс.
Я налетаю на него и, обхватив пальцами шею, сжимаю ее.
– Следи за языком, когда говоришь о Рори, – предупреждаю я. – Или зубов не досчитаешься.
Я ослабляю мертвую хватку на его шее. Ричардс смеется и продолжает идти так, будто я не переломал ему только что кости. Мы с Рори бредем за ним в том же темпе. Теперь он что-то напевает себе под нос, не обращая на нас никакого внимания. Не знаю, на чем торчит Эштон, но надеюсь, там подмешан цианид, потому что с каждым прожитым им годом ангел («Виктории Сикрет») теряет крылья, а наше поколение становится только тупее.
Наконец Рори заговаривает:
– Мал.
В ее тоне – сочувствие. Вот как.
– Ужасно соболезную твоей потере.
Ну хотя бы не злится за ложь.
– А еще я так зла, что готова прибить тебя на месте.
Беру свои слова назад.
Я провожу рукой по затылку и дергаю себя за волосы.
– Почему ты ничего не сказал? – шепчет она.
Идущий впереди нас Эштон машет руками и горланит мелодию. Что-то о птицах и пчелах. Надеюсь, он не верит в такой вид оплодотворения, а иначе по нашей планете в будущем будет бегать неизмеримо много детишек Ричардса.
– Если бы ты знала правду, то не поехала.
– Точно. – Рори теребит колечко в носу.
– Точно. – Я встречаюсь с ней взглядом впервые с тех пор, как она узнала. – Ты заслужила эту работу. Зачем отказываться от такой возможности из-за договора, написанного на салфетке? Из-за прежнего пламени?
– Потому что оно еще теплится. Как ни крути, но этот огонь обжигает как раньше. – Она отводит глаза.
Начинает моросить.
Рори не спрашивает, сохранил ли я салфетку. Учитывая, как я вел себя по отношению к ней, она наверняка считает, что я обошелся с салфеткой как с заразной бумажкой и сразу же от нее избавился.
– Как? – вместо того шепчет Рори.
Она говорит о Кэтлин, но я не готов к этому разговору. Для начала мне нужны четыре бокала чего-нибудь крепкого и Рори, голышом лежащая в моей постели. Но ни первому, ни второму сегодня не суждено сбыться.
Она глотает слезы. Отводит взгляд. Подозреваю, что пережидает минуту, дабы свыкнуться с мыслью, что отношения со сводной сестрой наладить так и не удастся. Что такими они и останутся. Навеки испорченными.
– Когда будешь готов. – Рори берет меня за руку и сжимает ее. – И когда перестанешь вести себя как сволочь, конечно же, – добавляет она. И, думаю, тут она не шутит.
Я это заслужил.
Я понимаю, что это дружеский жест. Понимаю, что он должен меня утешить. Но не могу унять пробежавшее по моему телу удовольствие и решимость.
Эштон Ричардс наворачивает круги под дождем и орет:
– Мы все однажды умрем, но это неважно, потому что мы ужасные эгоисты и одержимы всякой фигней.
Мы не обращаем на него внимания.
– Бог, чего ты ждешь? – раскинув руки в стороны, кричит Эштон в небо.
Мы с Рори переглядываемся.
– Я скажу Райнеру отправить его в реабилитационный центр, как только мы закончим, – произносит она.
– Отличная мысль.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ МЕРТВОЙ КЭТЛИН
Знаете, я сходу признаюсь. В этой истории злодейка – я.
Я врала.
Я обманывала.
Я обернула события в свою пользу.
Я говорю вам то, что вы хотели услышать, но я человек разносторонний и уж точно не так плоха, как Глен.
Я любила Мала с самого начала. С двух лет, а не с четырнадцати, когда все остальные девчонки в Толке наконец заметили, что странный парнишка Доэрти теперь не такой уж и странный, а веселый, классный, умеет кататься на грязных байках и проколол себе уши и нос.
Я полюбила его сразу же, как он разрешил мне играть во врача, а сам покорно стал пациентом. Он в шутку просил трогать себя в тех местах, о которых в том возрасте я даже не подозревала.
Полюбила его сразу же, как он тайком пронес закуски на воскресную мессу и поделился ими со мной, потому что нам постоянно было скучно.
Я любила его, когда он учился играть на гитаре, а я училась вышивать, и у нас ничего не получалось.
Я ни о чем не жалею. Я поступила так, потому что считала, что сделаю его счастливым.
Просто помните это, пока читаете, хорошо?
Помните, что сейчас Рори здесь не просто так.
И что я любила своего еще живого мужа до того, как возненавидела свою сводную сестру.
Очень-очень любила.
На самом деле любила его до смерти.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ КОРОВЫ
Хочу заметить, что фермеры, трудящиеся в сарае, где я живу, всегда включают радиостанцию с легким роком, и мне с великим трудом удается не злиться на них. В любом случае это значит, что я знакома с творчеством Эштона Ричардса и, хоть и не считаю себя экспертом, смею заметить, что он ни хрена не стоит.
Хреновый артист, хреновый певец и наверняка хреновый человек, если судить по первому и последнему часу, что мы провели вместе на нашей планете.
Эштон Ричардс приносит пользы меньше меня. Я хотя бы даю молоко, которое дает вам кальций, который способствует укреплению костей. Очень удручает, что некоторые люди – и в частности Эштон – сознательно отказываются от дарованного им высшего уровня интеллекта.
Он может ходить на двух ногах. Выучить иностранный язык. Играть в судоку.
И он почти не знает животных.
Так что нет, я не позволю ему кататься на мне.
Я ему не лошадь, не машина, не женщина и не космический корабль.
На корове ездить нельзя.
Ни за что.
