355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Л. Дж. Шен » Маловероятно (ЛП) » Текст книги (страница 11)
Маловероятно (ЛП)
  • Текст добавлен: 9 ноября 2020, 07:30

Текст книги "Маловероятно (ЛП)"


Автор книги: Л. Дж. Шен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ

Наши дни

Рори

Рори: Ты сидишь?

Саммер: Засранка, что за вопрос такой? Кто же без надобности встает? На дворе двадцать первый век. Мы стоим только в спортзале или в очереди за «Джамбо Джус».

Рори: Мал – вдовец.

Саммер: ???

Рори: Что конкретно ты не поняла?

Саммер: Если честно, я не поняла, куда ты вообще пропала и с чего вдруг пылишь.

Рори: Извини. Извини. Просто я в шоке. Кэтлин уже какое-то время мертва. Мал не делится подробностями. Саммер, я в смятении. Она была мне сестрой.

Саммер: Сводной сестрой. И я тебя понимаю. Но не забывай, что она не была святошей.

Рори: Все равно. Как мне поступить?

Саммер: Пакуй чемодан и прощайся с Киллианом Мерфи-младшим. Предчувствую беду. Он официально свободен и не оставит тебя в покое просто так.

Рори: Во-первых, мы вместе работаем. И во-вторых, он вовсе не похож на Киллиана Мерфи.

Саммер: Во-первых, мне все равно. И во-вторых, какая досада, правда?

Рори: Серьезно. Что мне делать?

Саммер: С Малом. С Малом ты точно что-то натворишь.

Рори: Почему тебя совсем не трогает смерть Кэтлин?

Саммер: А почему тебя это трогает после того, что она наговорила тебе перед твоим отъездом?

Рори: Я должна еще кое в чем признаться.

Саммер: Я знала, что все гораздо хуже. Знала. Признавайся.

Рори: Он сохранил салфетку.

Саммер: Откуда ты знаешь?!?!

Рори: Прошлой ночью он оставил ее на моей тумбочке.

Саммер: $#%$%&^^*#%#!!%%^&^%&%^

Рори: А потом заявил, чтобы мы покорились судьбе.

Саммер: <гифка возмущенного Джея Александера, судьи «Топ-модели по-американски»>

Рори: Поверить не могу, что ты потешаешься над этой ситуацией. Все серьезно.

Саммер: Серьезно, ведь он вдовец. Серьезно, ведь я предупреждала тебя: плохая идея. НЕ серьезно, ведь следующие несколько недель ты проживешь на седьмом небе от оргазмов, которые будут тебе стоить идеального парня.

Рори: Я не собираюсь изменять Каллуму.

Саммер: Помяни мои слова. К концу сегодняшнего дня ты окажешься голой в постели Мала.

ПРИМЕЧАНИЕ ОТ САММЕР

Ребята, я хочу сделать признание, но оно будет ужасным.

Оно не о том, что я ужасный человек. О том, что я настоящая. Хотелось бы мне не быть такой настоящей. Вот бы стать неунывающим героем книги или сериала: верным, добрым и всегда готовым прийти на помощь. Но я не такая.

У всех есть свое прошлое, а мое несколько месяцев назад доставило мне кучу неприятностей.

Пока я хочу, чтобы вы знали только одно: я очень-очень люблю и всегда буду любить свою лучшую подругу.

Но любовь существует в разных формах и субстанциях, и она не всегда полна радужных эмоций, которые вы себе представляете.

Я люблю Рори, но порой хочу, чтобы она очнулась.

Она слишком наивная, слишком зацикленная на своих проблемах, слишком беспомощная.

Кто согласится уехать в Ирландию на два месяца для того, чтобы работать с любовью всей своей жизни, и оставит в другой стране парня, которого явно не любит?

Рори.

Все кончится слезами.

Я лишь надеюсь оказаться рядом, чтобы утереть их.

Ах, а по поводу признания? Потом.

Наши дни

Рори

На следующее утро я просыпаюсь от запаха свежеиспеченного торта и бреду на него как мультяшный герой, практически вплывая в гостиную. Какао, сахар и теплая сдоба с хрустящей корочкой. На кухне замечаю Мала, который стоит ко мне спиной. По его влажным взъерошенным волосам понимаю, что он недавно вышел из душа, а подтянутое тело облегает темно-серый свитер и темно-синие джинсы. Мал ходит по кухне в грязных ботинках, на столешнице рядом остывает торт. Как только наши взгляды встречаются, моя улыбка сходит на нет.

Он кошмарно выглядит.

Загорелая кожа бледная, глаза понурые и слезятся, нос красный. Он выглядит так, словно вымотался донельзя. Шея и лицо покрыты бисеринками холодного пота. Мал переносит торт на барную стойку, чтобы тот остыл, а потом достает из-под нее небольшой подарочный пакет и ставит его рядом.

– Я ухожу, – безучастно уведомляет он.

Его грубоватый голос особенно резкий, особенно хриплый, особенно другой. За ночь что-то произошло, и я судорожно вспоминаю вчерашний день, пытаясь понять, что именно.

– Ты болен, – говорю я, не обращая внимания на его праздничные приготовления. Мне все равно, у кого день рождения. Выходить из дома в таком состоянии – плохая затея. – Останься.

Мал качает головой:

– Это важно.

– У кого день рождения? – спрашиваю я.

– Не спрашивай, пожалуйста. – Опустив глаза в пол, он трогает свою бровь.

Странный ответ, но Мал и сам странный. А потом я вспоминаю, что мое присутствие здесь в высшей степени нежелательно. Может, Мал приглашен на день рождения и не хочет брать меня с собой. От этой мысли сердце пронзают стыд и обида, но я решаю не зацикливаться.

– Где Эштон? – спрашиваю я, в основном, чтобы заглушить урчание в животе.

– Хе. – Мал устало улыбается, его подернутые морщинками смеющиеся глаза похожи на глаза того веселого парня, каким он был раньше. – Пока мы спали, наш лихой парень свалил посреди ночи. Сплетни сообщают, что он сел в дублинском аэропорту на частый самолет и улетел в Таиланд кататься на слонах.

– Да быть не может! – У меня сейчас глаза вывалятся из орбит.

Мал качает головой и кашляет. Кашель сухой и громкий, чуть не выбивает Малу плечо.

– Только что звонил Райнер и ввел меня в курс дела.

– Он, наверное, на грани нервного срыва.

Мал пожимает плечами.

– Думать надо, прежде чем подписывать контракт с рок-звездой, который ширяется героином, нюхает кокаин и вволю закидывается галлюциногенами. Глупо ожидать, что такой согласится жить в Ирландии два месяца как отшельник. Вот. Взгляни сама.

Он поворачивает ко мне ноутбук и открывает новостной сайт. Эштон сидит на слоне между гидом и великолепной женщиной не старше восемнадцати лет и машет руками взад-вперед.

– Слоны, гады! Самая большая сила природы со времен динозавров! Юху! – горланит он.

Я закрываю рот ладошкой, пряча улыбку.

– Вообще-то ты забыл о голубых китах. Это они самые большие животные на Земле, – бурчит его помощница – та девица, что совала Малу свой номер. Она идет рядом со слоном вместе с остальной свитой Эштона.

– Да, но я о млекопитающих, – фыркает Эштон.

– Киты и есть млекопитающие.

Эштон испускает истошный крик:

– Ну вот вообще класс! А теперь живо спустите меня вниз с этого вонючего придурка. Они все равно похожи на морщинистые синюшные яйца.

Я кликаю на иконку, закрывая видео, и стараюсь не обалдевать от двух миллионов просмотров на боковой панели.

Я поворачиваюсь к Малу.

– Ты бледный как смерть.

Проявлю немного сочувствия и заведу разговор о салфетке попозже. Судя по его виду, Мал сейчас не жаждет вступать в дебаты. Моя основная цель – убедиться, что в ближайшее время он не выйдет за порог этого дома. На улице вспыхивает молния, по крыше барабанит дождь. На секунду гаснет свет.

Опять эта сверхъестественная чушь.

– Твое здоровье. – Мал поднимает чашку с чаем и делает глоток.

Я обхожу барную стойку и прижимаю ладонь к его лбу. Он горит.

– Ты никуда не пойдешь, – шепчу я.

– Боюсь, я не спрашивал разрешения, Рори.

– Не пойдешь, – настаиваю я и вытираю пот с его лба. – Ты там умрешь. А я застряну тут одна-одинешенька. То еще удовольствие.

Я пытаюсь шутить, но забываю о Кэт. Это ужасный момент. Как она умерла? Она болела? Ты заботился о ней? Пока не выясню, стоит быть более осторожной в высказываниях.

– Ты не одна. – Мал миролюбиво клюет меня в лоб. – На чердаке живут мыши.

– Мал, – предостерегаю я, заметив, как он смотрит на лежащие между нами ключи, и качаю головой. – Пообещай, что никуда не пойдешь.

– Что я говорил по поводу обещаний, Рори? Я даю их только, если намереваюсь сдержать. А ты? – Снова кашель.

Есть только одно место, где ему нужно сейчас находиться. В постели.

Мал прав. Гостиная не место для сна, и именно я виновата в том, что сейчас он в таком состоянии. Мне надо было лечь в спальный мешок в его теплой комнате. Но я настояла на том, чтобы мы ночевали в разных комнатах. Теперь он больной как собака, потому что пытался мне угодить.

Я хватаю ключи, отворачиваюсь и, умчавшись в комнату Эштона, запираюсь изнутри. Мал бежит за мной по пятам, но я захлопываю дверь, и он бьет по ней и рычит:

– Рори!

– Ложись в постель! – кричу я в ответ.

– Мне нужно ехать.

– Тебе противопоказано ехать в таком состоянии. Мал, мне все равно, к кому ты собрался. Ты не пойдешь. Если хочешь, могу позвонить и извиниться от твоего лица.

Слышу, как он трется лбом о деревянную дверь, опускаясь на корточки. Наверное, так выбился из сил, что стоять не может.

Мал с горечью смеется:

– Очень я сомневаюсь, что тебе будут рады.

Ой. Он снова придурок.

– Кто это? – деланно равнодушно спрашиваю я, однако мой голос нервно прерывается на полуслове.

– Рори, дорогая, я не шучу.

– Мал, тебе нельзя выходить из дома. Только если к врачу, но в таком случае за руль сяду я.

С той стороны двери молчание. В первую минуту я полагаю, что он обдумывает мое предложение. Во вторую подозреваю, что он потерял сознание. Я нерешительно открываю дверь, смотрю по сторонам, но Мала и след простыл.

Нахмурившись, выхожу из комнаты.

– Мал?

Бегу в гостиную. Входная дверь слегка приоткрыта. Нет, он же не...

Ключи у меня в руке, идет сильный дождь – вряд ли он только что ушел. Мечу взгляд в сторону барной стойки. Торта нет. Подарочного пакета тоже.

Господи.

Прямо в пижаме я запрыгиваю в машину и отъезжаю от дома. Вижу, как с тортом, завернутым в пластиковый пакет, Мал идет по обочине. Он промок до нитки. Я замедляю скорость и опускаю окно.

– Мал! – ору я.

С волос на лицо ему стекает вода. Брови решительно нахмурены. А еще он неестественно синего цвета.

– Садись в машину! Отвезу тебя, куда пожелаешь.

– Нет, спасибо.

– Мал!

– Рори, возвращайся домой.

– Пожалуйста. Я не знала...

– Домой. – Он останавливается, поворачивается и решительно на меня смотрит.

Категоричность, с которой Мал произносит это слово, ранит в самое сердце. Куда бы он ни направился, мне там действительно не рады.

– Тебе со мной нельзя, а я пойду, чего бы это ни стоило. Поэтому все, что тебе остается, это ждать меня дома. Только зря тратишь мое время. Пока я, стоя под проливным дождем, уговариваю тебя не идти за мной – это целая минута, когда я реально стою под дождем, и мне становится только хуже. Понимаешь, к чему я клоню?

Почему он такой суровый? Такой грустный? Такой… злой? Вчера он вел себя совсем иначе, и я ни капли не верю, что виной тому разыгравшаяся с утра простуда.

Но из-за утренних событий я в замешательстве, в ярости и немного в отчаянии, поэтому укоризненно тыкаю в Мала пальцем.

– Иди, но я вызову тебе такси. И советую к часу вернуться домой, или, клянусь Богом, я найду номера телефонов твоей мамы и деда и позвоню им.

Я вжимаю ногу в педаль и уезжаю, оставив Мала с сырым тортом, подарочным пакетом и этой натянутой между нами невидимой нитью, за которую он дергает всякий раз, когда я веду себя не так, как ему хочется.

Я бы оставила Малу и машину, но он не в состоянии ее вести. Боюсь, что отключится прямо за рулем.

На следующем же светофоре я звоню в таксопарк на окраине Толки и настойчиво прошу их подобрать Мала там, где я его оставила. Говорю, что закину им сотню евро, если они выполнят мой заказ за пять минут. Потом продолжаю путь в центр и паркуюсь у газетного киоска, дрожа от унижения, причину которого не могу понять.

Честно говоря, я понятия не имею, что делать. Знаю лишь, что у меня в запасе несколько часов до возвращения Мала с его загадочного праздника. Я открываю бардачок и нахожу пятьдесят евро. Думаю, я могу их одолжить, учитывая, что потратила больше, волочась за Малом на его свидание. Я выхожу из машины и иду в магазин. Взяв корзинку, закидываю в нее лекарство от простуды, травяной чай, яркий шоколадный батончик «Кэдбери», чипсы и разрезанный треугольником сэндвич, чтобы угомонить урчащий желудок. Когда я протягиваю красивой темнокожей продавщице купюру, она переворачивает ее и, покачав головой, возвращает с виноватой улыбкой.

– Не могу их принять. Деньги испорчены.

– В смысле «испорчены»? – Я озадаченно смотрю на нее. Похоже, в этом городе все откровенно меня презирают. Теперь им и мои деньги противны?

– Кто-то их расписал.

Я забираю купюру и переворачиваю. И действительно – вижу на ней свое имя и дату.

Дату, когда я бросила эту банкноту в гитарный чехол Мала.

Он ее сохранил. На удачу. Во имя судьбы. По неведомой мне причине он сохранил и ее, и салфетку, и что это вообще все значит?

Сердце рвется из груди как мятежное и загнанное в клетку животное. Я засовываю купюру обратно в кармашек пижамы.

Мал, ты чувствовал то же, что и я? Ты тоже бродил с дырой в сердце?

Будь это так, он бы не женился на Кэтлин. Я просто ищу скрытый смысл. Не впервой. И не будем забывать про Каллума. Я обожаю симпатизировать Каллуму.

Каллум. Каллум. Каллум.

– Слушайте, других денег у меня нет. Я живу дальше по улице, в коттедже Доэрти. Можно мне вернуться через несколько часов и оплатить покупки? Умираю от голода. Да и хозяин дома болен, и я...

– Я знаю, кто вы, – голос женщины становится тише, ее взгляд смягчается. У нее странное смешение акцентов – ирландский и индийский. Приятный бархатистый и теплый тембр, напоминающий мед и специи.

– Знаете? – громко охаю я.

Да, новости в небольших деревнях разлетаются мгновенно. Интересно, поэтому люди так категорично относятся к сельской жизни? Потому что она в корне определяет вашу сущность, становится ее частью. С другой стороны, я и сама не далее как сорок восемь часов назад выделывалась перед Хизер и Мэйв.

Женщина начинает запихивать покупки в полосатую бело-синюю нейлоновую сумку.

– Я приехала в Толку через три года после отъезда вашей матери. Мне рассказывали, откуда у вас шрам. Сожалею, Аврора.

– А? – уже без улыбки смотрю я на нее.

Мама вообще здесь не бывала. Она утверждала, что нога ее не ступала на ирландскую землю. Так как она могла отсюда уехать? А я родилась с этим родимым пятном. Так она рассказывала. Это ведь не история о Гарри Поттере, в которой шрам имеет какой-то глубокий смысл. Это всего лишь родимое пятно. Я себя знаю – наверняка просто в материнской утробе случайно ударилась.

Продавщица протягивает мне сумку.

– Бесплатно. Я просто рада, что вы выжили. – Она покачивает головой, и ее длинная заплетенная сбоку коса качается туда-сюда.

– Как это «выжила»? – Я стараюсь сохранять спокойствие. – Что вы про меня слышали? Про мою маму?

Над дверью раздается звон колокольчика, и кто-то заходит в магазин. На секунду мерцает свет. Гаснет и снова зажигается. Вселенная пытается мне что-то сказать. Вселенная может катиться в бездну. До сих она совсем не помогала. Лишь сбивала с толку.

Заметив вошедшего, женщина таращит глаза и резко захлопывает рот. Я поворачиваюсь. Это отец Доэрти, и он держит бутылку вина, видимо, желая побыстрее расплатиться с уйти.

Ну ничего себе: все идут на вечеринку, а Бастинду не пригласили.

Хотела бы я сказать, что рада его видеть, но меня скорее охватывает паника. Я безумно боюсь, что Мал заболел и разгуливает под дождем, боюсь, что потеряю контроль над отношениями с Каллумом. Но самый сильный ужас в меня вселяет новость, что существует какой-то великий секрет про меня, которым со мной никто не делится.

Все ответы словно пляшут по кругу в ритуальном демоническом танце и смеются. Только они невидимы, мне их не разглядеть.

– Рори, – восклицает отец Доэрти и пятится назад, ударившись спиной о полку с журналами.

Я приподнимаю бровь. Неужели внук не рассказал ему о моем приезде?

– Я как раз собирался заехать и поздороваться. – Он прочищает горло и смущенно улыбается.

Святой отец кажется более дряхлым, чем восемь лет назад. И хилым. Несчастья меняют лица людей. Тех, кто переживает утрату, легко распознать еще до того, как они с вами заговаривают.

– Я и не сомневалась. – Я терпеливо улыбаюсь, понимая, что нет никакого смысла выказывать ему недовольство.

– Хотел дать тебе время обжиться. Как у тебя дела?

– О, знаете, – я оборачиваю ручку сумки вокруг запястья, – эта милая дама как раз рассказывала мне историю. Не так ли, мисс...

Я поворачиваюсь и вижу, что женщина смотрит на отца Доэрти с неподдельным ужасом.

Какого черта?

– Патель, – отвечает она. – Дивья Патель. Вообще-то я… я… – Она глядит на меня и виновато улыбается. – Не понимаю, чем я думала. Я перепутала вас с другой женщиной. Все смешалось в голове. Столько лет минуло с тех пор, как я переехала в Толку.

Я смотрю на них обоих. Невероятно. Он только что одним взглядом заставил ее умолкнуть.

Отец Доэрти знает что-то, чего не знаю я. Дивья тоже в курсе.

– Пожалуйста, – я перестаю вежливо притворяться, что все в порядке, и поворачиваюсь к продавщице. – Я имею право знать, откуда у меня этот шрам.

Она смотрит то на меня, то на отца Доэрти. Я готова издать истошный вопль. Она просит у него разрешение. Он не имеет права. Она качает головой и берет бутылку вина, которую он ей протягивает.

– Извините, – тихо произносит продавщица.

Я пулей вылетаю из магазина, не обращая внимания на подступающие слезы. Недолго разъезжаю по округе, пытаясь собрать картину по кусочкам, вспомнить, упоминала ли мама о своем пребывании в Толке. Но если бы она упоминала, я бы точно запомнила. О Толке она никогда не рассказывала. Когда близится время ланча, я наконец решаю вернуться в коттедж. Но вместо того, чтобы поесть, бросаю на столешницу сумку с провиантом и звоню матери.

– Рори! – после первого же гудка отвечает она. – Господи, так и знала, что ты позвонишь в четыре часа утра. Я несколько дней пыталась с тобой связаться. Сообщения звонков не заменят, юная леди. А о маме ты подумала? Ты знала, что два дня назад я ездила на уколы.

– Это ботокс, а не пересадка костного мозга. Пройдет, – холодно огрызаюсь я. Месяцев через шесть – зависит от того, куда тебе его кололи.

– Дочь, ты слишком язвительна себе же во вред.

– Ничего подобного, мама.

– Как Ирландия? Как твоя никудышная сводная сестра?

«Мертва», – хочется прокричать мне. Я в Сумеречной зоне и говорю не о сверкающих на солнце вампирах. Если поделюсь с мамой новостями про Кэтлин, она лишь закидает меня триллионом вопросов, на которые я не готова отвечать. Так что придержу эту информацию при себе.

Вместе того я спрашиваю:

– Мам, ты бывала в Толке?

– Хм, что?

– Ты меня слышала.

– С чего ты вдруг спрашиваешь?

– Это простой вопрос. Его происхождение не важно. Ты была или не была в Толке?

– Твой отец жил там какое-то время, ты же знаешь. – Слышу, как она щелкает зажигалкой и затягивается. – Когда твоя сводная сестра была еще маленькой.

Разумеется. Разумеется, она никогда не называет Кэтлин по имени. Разумеется, даже после того, как папа переехал поближе к своему ребенку и попытался стать путным родителем, мама враждебно к нему относится.

– Ты не ответила на мой вопрос.

Я хочу проломить стену. Думаю, мне хватит сил. Но опасаюсь, что поездка в больницу приведет к очередным сенсационным открытиям. Может, они проведут обследование и обнаружат, что я наполовину лепрекон. Кто знает?

– Нет, – наконец отвечает мама. – Нет, не бывала. А ты уже спишь с тем несносным ирландцем? Тебя всегда тянуло к неисправимым людям.

– Его не нужно исправлять.

– Он ведь сломлен.

– Все сломлены. Некоторые демонстрируют это чаще других.

Вернувшись из Ирландии, я только зря рассказала маме о своих чувствах к Малу. В первый и в последний раз я разоткровенничалась с ней по поводу парня. Она закатила скандал – особенно, когда увидела свернутые гигиенические прокладки в стоящей в ванной мусорке и спросила, почему мои месячные наступили так рано. Мне пришлось рассказать о таблетке экстренной контрацепции, а мама взбесилась и потащила меня волоком сдавать анализы на венерические заболевания.

Я никогда не чувствовала себя таким глупым ребенком, как тогда, и с тех самых пор больше ничем с ней не делюсь.

– У меня есть парень, так что, само собой, нет. Я не спала с Малом и не собираюсь.

– Не загадывай. Мы с тобой из одного вредоносного для себя теста. Когда я познакомилась с Гленом, у меня тоже был парень.

– Правда? – снисходительно спрашиваю я.

На самом деле мне плевать. Я не она.

И не важно, если позже мы с Каллумом расстанемся. Я все равно не поступлю так с ним по одной простой причине – я не поступлю так с собой. Измены противоречат моим принципам.

– Ага, – протяжно говорит мама и снова затягивается сигаретой. – Приятный итальянский парнишка. Учился в полицейской академии. С перспективой на хорошую жизнь, Аврора. А вместо этого я вырезала купоны на суп и брала двойные смены в пиццерии. Черт возьми, бог словно специально наградил меня такой работой, чтобы напомнить, как я поступила с Тони.

Я как раз собираюсь спросить у нее про свой шрам, как вдруг слышу громкий стук за входной дверью.

Пинок.

– Я перезвоню, мам.

– Подожди! Мне нужно рассказать тебе о...

Я заканчиваю разговор и швыряю телефон через барную стойку. Тихонько подойдя к двери, спрашиваю себя, что побудило меня отключить телефон, и тут слышу за дверью заброшенного коттеджа странный, незнакомый и пугающий звук. Если с фотографией не срастется, я вполне могу стать статисткой на первые пять минут низкобюджетного фильма ужасов. С другой стороны, если бы я и продолжила разговор по телефону, меня бы это не спасло.

Маме я бы и кошелек не доверила, не говоря уж о своей жизни.

Молю, пусть это Каллум решил меня удивить и увезти в Англию, а не маньяк-убийца с топором.

Я распахиваю дверь и вижу лишь уже знакомые поля, серое небо и бесконечный дождь. Смотрю влево, затем вправо – снова ничего. Я уже готова закрыть дверь, но вдруг слышу низкий хриплый стон у своих ног. Опускаю глаза. На земле лежит промокший до нитки и порядком позеленевший Мал.

Я охаю, хватаю его за воротник куртки и затаскиваю в дом. Мал чертовски тяжелый и холодный как лед. Мне удается довести его только до середины гостиной, а потом я начинаю стаскивать с него насквозь промокшую одежду. Он обмяк и в отключке. Я не спрашиваю, почему он решил идти пешком вместо того, чтобы вызвать такси или, упаси Господь, меня. Не спрашиваю, где он был. В эту минуту главная задача – сохранить ему жизнь.

После того, как мне удается раздеть Мала до трусов, я закидываю его тяжелую руку себе на плечо и, собрав всю имеющуюся у меня силу, приподнимаю. Мышцы протестующе ноют под весом Мала, пока я веду его в спальню. По пути мы врезаемся в мебель, но я сомневаюсь, что он сейчас осознает, что происходит. Мал ледышка, а раньше всегда был горячим. Меня это пугает.

Уложив его в постель, я включаю радиатор и, рысью сбегав в ванную, возвращаюсь с полотенцем. Я вытираю Мала досуха, потом подтыкаю пуховое одеяло и заворачиваю его как мумию.

– Чай и жаропонижающее сейчас принесу. Никуда не уходи, – шучу я, потому что он без сознания и ничего не слышит. Убегаю на кухню как безголовая курица.

Я включаю чайник, отвинчиваю крышечки на бутылках, потом включаю чайник. (Опять? Опять!)

Возвращаюсь в спальню со стаканом воды и жду, когда закипит чайник.

– Грейся, грейся, грейся, – разговариваю я сама с собой и провожу руками над радиатором, чтобы проверить, теплеет ли он. Ничего.

– Электричество вырубилось по всей деревне, – кашляет Мал и переворачивается. Голос у него такой слабый, что я почти его не слышу. – Бесполезно.

Вот почему чайник не включился. Я пихаю Малу в лицо таблетки и воду, пытаясь не показывать, как измотана.

– Пей.

Он усаживается к изголовью и послушно глотает таблетки, не удосужившись запить их водой. Я упоминала, что он зеленый? Да. Потому что так и есть. А еще его всего трясет. А я, девушка, которой всегда холодно, виновата в том, что он стал сосулькой. Когда я, босая и легко одетая, убежала посреди ночи, Мал отдал мне свою куртку под проливным дождем. Он спал ради меня в гостиной, ничем не укрывшись от холода.

– Нужно везти тебя в больницу.

– В такую-то бурю? Вряд ли, Рори. Да и все равно там наверняка переполнено. В Рождество все пьяницы активизировались, а зима завершила начатое.

– Зачем ты вообще ушел? – шиплю я, пытаясь подавить гнев. – Что за тупой придурок просыпается утром больной, как псина, и решает разгуливать под дождем?

В моей речи проскальзывает тон плохого полицейского из Нью-Джерси, и я начинаю огрызаться. Я заправляю края одеяла под матрац, снова загоняя его в кровать.

Мал не отвечает, просто закрывает глаза. Его грудная клетка едва двигается. Я встаю и иду в спальню Ричардса за еще одним пледом.

Когда я возвращаюсь, Мал выглядит мертвенно-бледным.

Я подношу палец к его ноздрям. Мал еще дышит, но слабо. Кожа покрыта испариной. Все мое тело застывает.

Живи. Я не могу потерять и тебя.

– Да пошел ты. – Чувствую, как глаза наполняются слезами, и начинаю раздеваться.

Малу нужно тепло человеческого тела. Ему нужно тепло тела, и впервые за долгое время мне действительно не холодно. Кровь кипит от ярости из-за того, как он с собой обошелся. И как я обошлась с ним. Я роняю свою одежду у кровати, оставшись в одних белых хлопковых трусиках, и ложусь рядом. День сегодня выдался такой суматошный, что я так и не надела лифчик и не почистила зубы.

Думаю, Мал уже вырубился и даже не осознает, что я переворачиваю его набок и закидываю на него руку и ногу. Чувствую, как глухо и еле-еле бьется его сердце рядом с моим, пытаясь держаться на равных с остальными органами. По моим щекам стекают жгучие слезы.

Все летит в тартарары. Саммер оказалась права. Я лежу с ним в постели голая, но совсем по другой причине. Я не позволю Малу умереть во имя моей верности Каллуму. Ричардс в бегах, мой парень в другой стране, Мал – вдовец (и, возможно, психически болен). И представьте себе! Он сохранил салфетку, и меня преследует огромная тайна, но я не могу выпутаться из этого облака лжи и обмана, которое неотступно следует за каждым моим шагом в Ирландии.

Я растираю его мускулистые руки: вверх-вниз, вверх-вниз. Прижимаю лоб к его губам, чтобы проверить дыхание и температуру. Пульс медленный, дыхание прерывистое. Задумываюсь, не взять ли его телефон, чтобы кому-нибудь позвонить.

Я пою ему колыбельную, которую мне пела в детстве мама, когда укладывала спать. Честно. Это самое чудесное, что она для меня делала. Песня всегда успокаивала и убаюкивала.

– О, дуют ветры над океаном и деревьями, и морями, и вечно неусыпной пташкой.

Мал стонет с закрытыми глазами. Подает признак жизни.

– Рори?

– Да? – с надеждой спрашиваю я.

– Дорогая, ты ужасно поешь. Пожалуйста, замолчи.

Он снова вырубается, а я лежу, обвивая его своим телом и чувствуя каждой клеточкой, и трясусь от смеха.

– Ну и заноза же ты, Доэрти, – бурчу ему в грудь.

По его гладкой смуглой коже пробегают мурашки, и я улыбаюсь. Вряд ли он меня слышит, но я знаю, что мурашками он так реагирует на мою фразу.

– Какой же ты упертый, – вздыхаю я и, сказав это, понимаю, что в меня действительно кое-что упирается.

Одна моя нога закинута на его ногу, а его пенис прижимается к моей промежности. Даже через его трусы чувствую, что он горячий, бархатистый и набухший. Меня пробивает дрожь, и я закрываю глаза, чувствуя приятное возбуждение. Открываю глаза и снова смотрю на него. Но он не притворяется. Мал спит мертвецким сном.

И теплеет. Благодаря мне, Снежной королеве.

– Конечно же, ты возбуждаешься, когда я говорю такое. У тебя всегда было странное чувство юмора, – запоздало замечаю я.

Мал тихонько похрапывает, обмякшим от сна телом накреняясь назад, но я еще не готова его отпускать. Обхватив Мала посильнее, прижимаюсь к нему бедром.

– Мал, пожалуйста, поправляйся. Пожалуйста-пожалуйста, и тогда я смогу петь тебе колыбельные, которые ты ненавидишь, читать твои песни, отчитать тебя за салфетку и закидать миллионом вопросов.

Не понимаю, зачем я это говорю. Ясно как божий день, что Мал не ответит. Каким-то образом мне удается задремать в его объятиях. Я слишком устала, чтобы сейчас идти за едой, которую оставила на кухне.

Просыпаюсь через пару часов. Небо устлано низкими черными облаками, но ночь еще не наступила. Я смотрю на лицо Мала. Кажется, он мирно спит, лицо снова обрело краски. Хорошо то, что он очень-очень горячий и потный. Он поборол лихорадку, его волосы прилипли ко лбу и шее.

Удивительно, но член у него по-прежнему стоит. Ладно, пора выползать из постели, звонить Каллуму и сообщить, что я еду в Англию. Ни за что не останусь здесь, пока Эштон на другом континенте, а Мал возбужденный, красивый, свободный и хранит салфетку. Может, мама и не подарок, но это не значит, что она не права. Мал – проблема, а я уже не так фанатею от проблем, как раньше.

Я пытаюсь вылезти из-под него, но понимаю, что теперь он обхватывает меня рукой, а не наоборот. Я подползаю к краю, но Мал крепко хватает меня за руку. Я охаю и поворачиваюсь.

С закрытыми глазами он ухмыляется.

Ублюдок.

– Куда собралась? – глубоким, низким и хриплым голосом интересуется он.

Обаятельные парни с обиженно надутыми губами и сломленной душой всегда были моим криптонитом. А когда Мал снова становится неидеальным Малом, меня переполняет желание любить его.

Кстати, пища для размышлений: криптонит мог полностью уничтожить Супермена.

– Да, – отвечаю я. – В Англию. Знакомиться с родителями своего парня.

Этот план давно зрел у меня в голове, но я пока ничего не предпринимала. Теперь что-то подсказывает мне: уже пора. Это необходимо, если я хочу сохранить отношения.

Глаза Мала все так же закрыты, он расплывается в улыбке.

Он вообще слышал, что я сейчас сказала? Может, он проснулся с поражением мозга. Бедолага. Уверена, девушки в очередь выстраиваются, чтобы позаботиться о его сломленной душе. Существует два типа женщин: первые хотят спасать, а другие хотят, чтобы спасали их. Племя первых с радостью примет Мала и его добротный мешок проблем.

– Перестань лыбиться, – тяжело вздыхаю я.

– Почему? Жизнь прекрасна.

– Правда? – Я приподнимаю бровь. Думаю – всего лишь думаю, – он только что сделал круговой рывок бедрами, по сути пихнув член мне между ног, но точно сказать не могу, так как движение было почти незаметным. Но в одном я уверена: я мокрая от возбуждения и крепко сжимаю ноги, желая, чтобы его возбужденный орган оказался в моей вагине. И да, я только что мысленно произнесла «возбужденный орган», потому что признать очевидное, что я до безумия, до исступления желаю его, гораздо труднее.

Внизу живота все горит, и если я не сбегу сейчас из постели Мала, то сделаю то, за что не смогу себя простить.

Мал резко открывает глаза – яркие, фиолетовые и шальные. Похоже, он проснулся новым, здоровым человеком. Роли поменялись, и теперь именно я в его милости.

– Мы вернулись к прежнему шаблону «у меня есть парень»? Потому что пижон потерял девушку сразу же, как ты обнаружила салфетку.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю