Текст книги "Маловероятно (ЛП)"
Автор книги: Л. Дж. Шен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Я отхожу в сторону, вставлю ключ в замок и закрываю за собой дверь, оставляя Кэт на улице. Потом бреду в тусклую дедушкину гостиную, беру телефонную книгу с кофейного столика, сажусь на диван и набираю номер Дебби Дженкинс.
– Алло?
– Мисс Дженкинс?
– Кто это?
– Меня зовут Мал. Малаки. Я внук отца Доэрти.
Я жду, что она сделает вид, будто узнала меня. Знаю, что она знакома с моим дедом. Но вместо того, чтобы хоть как-то поздороваться, она просто молчит. Тишина как гвоздь, царапающий классную доску. Я заваливаю ее словами, лихорадочно пытаясь заполнить пустоту.
– Я звоню, потому что… ну, хотел узнать, как дела у Рори. Она приезжала к нам, и мы провели некоторое время вместе, и она была очень взволнована, и...
Недоумок, давай еще больше этих «и» в предложении.
За такую речь мне надо надавать по башке. Какого хрена со мной творится? Но Дебби до сих пор ничего не говорит, и теперь я пытаюсь понять, какого хрена творится с ней. Я подсчитываю, сколько глупостей сейчас произношу, и в голову приходит мысль, что я прохожу собеседование.
– В общем, она дома? – прокашливаюсь я.
– Нет, – отрезает Дебби Дженкинс.
Снова тишина. Рори Дженкинс презирает свою мать, и теперь я понимаю почему.
– Пожалуйста, не могли бы вы дать ее номер?
– Малаки… – Она громко вздыхает. – Послушай, я знаю, что у тебя и моей дочери… кое-что было. У нас не такие холодные отношения, как она обычно преподносит людям. Рори неопытна, впечатлительна и безнадежно романтична. Уверена, вы оба решили, что все это выльется во что-то грандиозное, но, только между нами, давай признаем – у вас совсем нет будущего, согласен?
Я разрываюсь между тем, чтобы грубо послать ее и умолять о пощаде. Я бы не стал звонить, если бы думал, что у нас нет будущего.
Дебби продолжает:
– Она переехала. Она в колледже. Она встречается...
– Встречается? – рявкаю я.
– Угу. – На том конце провода Дебби щелкает зажигалкой. – Кстати, с очень приятным парнем. На самом деле она точно не будет возражать, если я отправлю тебе сделанные ею фото. Они где-то валяются в ее комнате. Она так и не забрала их с собой. Хочешь? Для сохранности?
Я чувствую, как в заднем кармане джинсов выжигает дыру салфетка с нашим договором. Я всюду таскаю ее с собой, словно ожидаю увидеть Рори в Толке или в Дублине и помахать салфеткой у нее перед носом.
Видишь? Помнишь? Нам суждено быть вместе.
Гордость убеждает сказать Дебби, что она может засунуть эти нежеланные фото туда, куда солнышко не заглядывает, но самолюбие – это роскошь, которую не могут себе позволить разбитые сердца.
– Пришлите, пожалуйста, – бормочу я.
Я начинаю диктовать ей мой адрес, но она говорит, что отправит их отцу Доэрти. Вообще-то так даже лучше, потому что мой дом самый дальний в деревне и почта часто теряется в пути.
– Как она поживает? – снова спрашиваю я до того, как Дебби решает повесить трубку.
Ничего не могу с собой поделать, хотя начинаю верить всем этим словам Кэтлин о мимолетном романе. А то, что Рори сама предложила отношения на расстоянии? Так она поддалась моменту. Яснее ясного, что волшебство для нее быстро развеялось.
– Я же сказала, Малаки. У нее все прекрасно.
– Могу я иногда звонить вам, чтобы справиться, что у нее все хорошо?
Вешай трубку, жалкий кусок дерьма.
– Сомневаюсь, что это хорошая идея, – оправдывается Дебби. – Будет лучше, если Рори оставит Ирландию в прошлом.
– Ладно.
– Пока.
***
Сегодня я получил обещанные Дебби Дженкинс фотографии. После нашего телефонного разговора я каждый божий день забегал к деду домой и выжидал. Фотографии прибыли через два месяца. Два месяца я был идиотом на воздержании и в прескверном настроении. Два месяца я нарушал каждое правило нашего дурацкого договора.
Я искал Рори в социальных сетях, но у нее не было там аккаунтов. Или они были, но не под ее настоящим именем.
Я подписался на новостную рассылку ее колледжа, потому что иногда там упоминались студенты, и радовался, видя ее имя. Она выиграла два конкурса фотографий и помогла снять короткометражный студенческий фильм.
Однако я оказался совершенно не готов, когда перевернул фотографии (кстати, отличного качества) и увидел сделанные ею подписи.
Первый снимок, где я пою на улице: «Он жуткий бабник и тако-о-ой пошляк».
Второй снимок, где я стою на пороге «Кабаньей головы» и позирую как Мэрилин Монро: «Он болтливый и иногда несет какую-то околесицу».
Третий снимок, где мы лежим в кровати – в моей кровати, – после того, как я подарил ей три сотни оргазмов и кусок своего сердца: «Он слишком старается в постели».
Самое ужасное, что вскоре после этого в «Кабаньей голове» я вытащил салфетку и сравнил ее почерк на договоре с надписями на обратной стороне фотографий. Шон, Дэниел и я пришли к общему мнению, что почерк одинаковый. Выходит, ее мать не могла его подделать.
Дэниел хлопает по столу.
– Ну, теперь можно смело сказать, что ты в силах спокойно жить дальше. Похоже, она первоклассная шлюшка.
– Дело в том, что это не так, – заплетающимся языком возражаю я.
Я поднимаю свою пятую… шестую пинту пива и опустошаю стакан. Кэтлин опять сидит напротив со своими подружками. Шон пялится на нее, чахнет… опять. Кэтлин делает то же самое по отношению ко мне. Вот бы они уже просто перепихнулись и оставили меня горевать в одиночестве.
– Она вовсе не шлюшка.
Но чем дальше, тем сильнее начинают меркнуть яркие воспоминания о том, что Рори не была шлюхой. Подписи на снимках красноречивее ее невинной улыбки.
– Позвоню-ка я ее маме, – провозглашаю я.
– Самая тупая идея за все время. – Присвистнув, Дэниел опускает два больших пальца вниз и бьет кулаком по столу. – А у тебя их и так было много.
– На грани самоубийства. – Шон наклоняет голову, оторвав взгляд от Кэт.
После разговора у дома моего деда Кэт частенько заскакивала ко мне домой. Всегда в откровенной одежке, которая странно на ней смотрелась, и всегда с тарелкой чего-нибудь вкусненького и с бутылкой вина или банками «Гиннесса». Я приглашал ее в дом и ел, пока она рассказывала истории о том, что происходит в ее жизни, а потом отправлял домой. На первый взгляд, она казалась довольной своим статусом подруги. Доминирующей подружки – в таких-то нарядах.
– Нет, мне нужно поговорить напрямую с Рори, – качаю я головой и встаю. Разумеется, я продолжаю держать салфетку и осторожно возвращаю ее в карман, но я нарушил каждое правило под этим солнцем.
И вот он я, набирающий номер Дебби. Опять.
Она поднимает трубку после третьего звонка. Из-за разницы во времени, знаю; я позвонил ей с утра пораньше.
– Алло?
– Дебби?
Походу, пьяный Мал решает обращаться к матери Рори по имени. Трезвый Мал в свою очередь волнуется, какую чушь наговорит пьяный Мал.
– Да? – раздраженно спрашивает она.
– Это Мал, внук отца Доэрти.
– Что тебе нужно?
Ваша дочь. Что, неужели до сих пор не видно, насколько я жалок и измучен?
– Спасибо за фото, – икаю я в трубку. – Наша Рори очень талантливая, правда?
Я понимаю, что произвожу впечатление навязчивого ухажера. Первый звонок был выстрелом в темноту. Второй стал выстрелом в ногу. Совершенно очевидно, что для них я как бельмо на глазу, но все равно не даю им покоя.
– Что. Тебе. Нужно? – снова спрашивает она.
Теплое приветствие. Все правильно, зато прямо в яблочко.
– Я хочу написать Рори письмо, но не желаю отправлять его вам. Хочу отправить ей напрямую. Я знаю, где она учится, так что я в любом случае выясню адрес. Вы мне либо упростите, либо усложните мне задачу. Чую, Рори не планировала, что я когда-нибудь увижу эти подписи, а я с радостью сохраню наш маленький секрет, если вы дадите мне ее почтовый адрес.
Я шантажирую свою будущую тещу. Данное Рори обещание приглашать ее мать на каждое Рождество становится проблематичнее.
Дебби что-то бурчит под нос, но, к моему удивлению, диктует адрес. Я записываю его на тыльной стороне руки, потом на клочок бумаги, потом делаю заметку в телефоне. Знаете, на всякий случай.
– Ни к чему хорошему это не приведет, – жестко произносит она. – Малаки, моя дочь не хочет тебя.
– Увидимся в следующее Рождество, мисс Дженкинс.
Я просто веду себя как придурок, словно она мне подружка какая-то, но хочется верить своим словам. А это, безусловно, свидетельствует о степени моего опьянения. Увидеться с ней в Рождество? Ха.
– Всего хорошего! – напеваю я.
Она вешает трубку.
Надеюсь, на Рождество Дебби не планирует полакомиться особенными мясными пирожками моей мамы.
Она их не заслужила.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Наши дни
Рори
Вчера я весь день просидела в своей комнате, решительно увиливая от встречи с Малом.
На самом деле это не правда. Один раз все-таки вышла, когда затарахтела колымага Мала, и я поняла, что он уехал. Понятия не имею, куда. Только тогда я покинула комнату, сунула ноги в ботинки и проделала немалый путь под дождем до главной улицы, топая по лужам и на ходу показывая средний палец овцам и коровам. В дорогу припасла батончики мюсли и бутилированную воду, но все же порадовала себя в местной кофейне чашечкой кофе, шоколадным печеньем размером с мою голову и славными душевными переживаниями.
Когда я вернулась к коттеджу, машина Мала стояла перед входной дверью. Повелитель бедлама был в своей комнате. Услышав за закрытой дверью шепот, я поняла, что он не один, а с женщиной.
Сердце как резиновый мячик запрыгало в груди. Кэтлин. Я подкралась на цыпочках к двери и прижалась к ней ухом. Разобрав несколько слов, я догадалась, что эта женщина не может быть Кэтлин. Во-первых, ее голос совсем не похож на голос моей сводной сестры. Во-вторых, у нее сильный акцент уроженки северной части Англии, а не Ирландии. В-третьих, вот, что мне удалось выведать из их беседы:
Мал: «Это лишь на несколько месяцев».
Женщина: «А что потом?».
Мал: «Потом я заберу ее, и мы уедем. Она любит пляж, так что мы поедем туда, где очень солнечно. В Грецию или Испанию. Может, на юг Франции».
Женщина: «Она не злится, что здесь «эта»?
И гением быть не нужно, чтобы понять, что под «этой» подразумевают меня, и мое пребывание желанно так же, как гонорея.
Мал: «Она знать не знает о Рори, и я планирую так все и оставить. Так все гораздо проще. Мне нравится незамысловатость».
Женщина: «Для тебя я тоже могу быть незамысловатой, Мал».
Мал: «Разумеется, и так оно и есть».
Кем бы ни была эта женщина, но оскорбление она спустила ему с рук. Какой стыд. Мал заслуживает хорошего пинка по яйцам.
А потом послышался шум. Чмоканье, стук и громкие шлепки. Я сжала бедра, когда между ног заныло. Можно бы тоже ворваться к ним – око за око и все такое, – но я не хотела доставлять ему удовольствие новостью, что мне все слышно.
Что меня это волнует.
Нет.
Я ушла в свою комнату, бросилась на кровать, закрыла глаза рукой и покачала головой.
Остынь, девочка.
Но звуки были слишком громкими, а я – слишком слабой. Я просунула руку в джинсы и, слушая, как Мал занимается сексом с другой женщиной, стала себя ласкать.
Попутно внушая себе, что это не измена. Я ведь его не трогаю. Больше никогда не притронусь. Просто нам с Каллумом так и не удалось завершить начатое вчера вечером.
Я решила не выходить из комнаты до тех пор, пока Мал не позовет меня работать. Глупо было считать, что мы уладили разногласия. Он стал совсем другим человеком, и хватит придумывать ему оправдания.
Я отправила Каллуму вереницу сообщений с заверениями, что уже скучаю по нему, включила ноутбук и принялась за работу. Дважды звонила мама, но ее звонки я перевела на голосовую почту. Мал и та женщина закончили то, чем мы вчера вечером занимались с Кэлом, и делали они это очень громко – непременно для того, чтобы я их услышала.
Каким же беспощадным, жестоким, лишенным моральных принципов монстром надо быть, чтобы изменять своей жене и скрывать, что ее сводная сестра и по совместительству увлечение из давно ушедших времен проживет с ним два месяца?
Слушая, как он совокупляется с женщиной, которая ему не жена, я ставлю на Мале жирный крест порицания, и это прекрасные новости.
Я больше не ревную к Кэтлин и не заинтересована сохранять нейтралитет с ее мужем.
В любом случае, это случилось вчера, а сегодня я просыпаюсь от звучащей где-то в отдалении музыки и насыщенного запаха еды: бекон, яичница, свежезаваренный кофе и банановый хлеб.
Рот наполняется слюной, и я с трудом ее проглатываю. Убила бы за добротную чашку кофе. И кстати, встретиться с Малом лицом к лицу не составит труда, ведь к нему у меня остались лишь самые негативные чувства.
Я тихонько открываю дверь и босиком захожу в гостиную. Моя красная пижама в клетку едва прикрывает ноги, а спутанные волосы как одичалые ветки свисают вокруг лица. Я замираю в укромном уголке между комнатой и коридором. С каждым моим шагом сердце замирает.
Эштон Ричардс (да, тот самый Эштон Ричардс), одетый в золотистый халат, на нагрудном кармашке которого вышиты его инициалы, сидит в гостиной Мала в темных очках и курит косячок. Он попивает кофе и что-то читает в блокноте Мала, а на заднем фоне его команда носится с уборкой и готовкой. Так мультяшные животные помогали Золушке собираться на бал.
С прискорбием замечаю, что Ричардс, несмотря на его многочисленные и очевидные пороки, если верить тому, что говорят журналисты, без сомнений шикарен. Он похож на поистине сексуальную вариацию Иисуса, на давно потерянного брата Хемсвортов, но с длинными волосами.
Мал сидит в кресле напротив, положив скрещенные ноги на кофейный столик, пожевывает незажженную пряную сигарету и подкидывает в потолок мяч для регби. По портативному радио играет песня «Boys Don’t Cry» группы The Cure, но я не куплюсь на то, что Мал хранит кассеты и старый добрый приемник. Он отнюдь не романтик.
В кухне-студии, на барной стойке и на столе куча тарелок с выпечкой, фруктами, полноценным английским завтраком и кокаином.
А ну-ка притормозите. Кокаин?
Приглядевшись к серебряному блюду с белыми дорожками, я таращу глаза. Ричардс поднимает голову от блокнота, который читает, и машет руками в мою сторону.
– Кто-нибудь, дайте этой телочке соглашение о конфиденциальности. Я тут работать пытаюсь.
Ко мне подскакивает подозрительно похожая на Уитни, помощницу Райнера, блондинка с толстой кипой бумаг и ручкой.
Мал делает вид, будто не замечает меня. Щеки его покрыты свежим легким румянцем. Интересно, это от холода или от полученных прошлой ночью оргазмов? Он выглядит как потерянный Питер Пэн – обаятельный, сдержанный, но вполне опасный. Как бы я ни старалась, все равно не получается его ненавидеть.
– Что за кисуля? – Ричардс пяткой пихает ногу Мала и кивает в мою сторону.
– Моя секс-рабыня, – без обиняков отвечает Мал и, поймав мяч, крутит его на пальце как профи, не сводя глаз с потолка.
Интересно, а что не умеет делать этот мужчина?
Ах, ну да. Хранить верность.
– Реально? – Эштон срывает очки и наклоняется вперед, разглядывая меня еще внимательнее.
Я скрещиваю на груди руки, понимая, что от холода соски встали торчком.
– Как-то она немного… не по форме одета? – Он приподнимает густую бровь над кристально голубыми как Карибское море глазами.
Я все-таки убью Мала.
Реально придушу. И даже не во сне. Хочу, чтобы он полностью осознавал происходящее.
Заметив, куда смотрит Ричардс, Мал переводит взгляд на меня. Я продолжаю молчать, потому что жду, какую еще байку он расскажет.
– Она любит бродяжничать, поэтому я закрываю глаза на ее манеру одеваться, – поясняет Мал, продолжая вертеть мяч. – Я ей уступаю, но писать и переодеваться на публике не разрешаю.
Я киваю и приторно улыбаюсь Эштону Ричардсу. Блондинка протягивает мне контракт и ручку, и я не глядя подписываю его, продолжая сверлить взглядом ее босса.
– Мал просто скромничает, – завожу я. – Это у него страсть к бродяжничеству. Вообще-то мусор он о-о-обожает. Гляньте только на этот дом. – Я отдаю девушке ручку и обвожу руками комнату. – Порой мне кажется, он не успокоится, пока не превратит свое жилище в помойку. Однажды я застукала, как он занимается любовью с пустой банкой из-под консервированной фасоли.
– На самом деле это был томатный суп, – с невозмутимой миной поправляет Мал, но в его фиолетовых глазах мелькает озорство. – И у той банки имя было. Лаура.
Эштон смотрит то на него, то на меня и разражается таким смехом, что по щекам у него текут слезы. Он напоминает молодого сексуального Большого Лебовски.
– Юные влюбленные. Чертовски вдохновляет. Как тебя зовут, милашка? – Эштон широко мне улыбается.
– Рори, – отвечаю я одновременно с Малом, вызвавшимся назвать мое полное имя.
– Аврора Белль Дженкинс. Похоже, все культурное образование ее матери свелось к Диснею. Лично я считаю, что Круэлла Де Виль подходит ей больше.
– Лично я считаю, что мужчины, изменяющие женам и хранящие от них секреты, должны быть забиты до смерти толпой бейсбольных питчеров, – парирую я и иду на кухню, где наливаю себе чашку кофе из нового аппарата, установленного еще вчера.
Я хватаю с тарелки на стойке булочку и буквально отрываю зубами от нее кусочек.
– Переезжай в Саудовскую Аравию, – предлагает Мал. – Там прелюбодеяние карается смертной казнью. Хотя, безусловно, ты и сама оказалась бы под угрозой.
– Никогда не изменяла, – рычу я.
– Пока, – безучастно произносит он.
Сволочь.
– Почему не предупредили, что начали работать? – спрашиваю я с набитым ртом, делая вид, что не услышала колкость Мала уровня третьего класса.
На данный момент Ричардс что-то считает по пальцам или, возможно, пересчитывает пальцы, но судя по виду, он не с нами. Ясно одно: он на короткой ноге с коксом и под влиянием массы других химических веществ.
Да поможет мне Бог. Я живу в доме, где ответственный за все человек – Мал.
– Потому что здесь столько наркотиков, что хватит усыпить целый Китай, – смотря на меня с сомнением, отрезает Мал. – Подумал, будет разумно не запечатлевать это на камеру.
– Мне нужно делать свою работу, – цежу сквозь зубы.
У Мала глаза загораются.
– Серьезно? Ты имеешь в виду настоящую работу, а не ту, где с недовольным, задумчивым и глупым видом всюду шастаешь с камерой наперевес?
Наши взгляды скрещиваются, и как же хочется наорать на него.
Наорать, потому что он трахался в соседней комнате.
Потому что он стал таким гадким.
Потому что он изменщик, глупец и лжец.
Но больше всего хочется наорать за то, что он рушит предоставившуюся мне возможность, мешая выполнять свою работу.
– Нам надо поговорить. – Еле-еле держусь, чтобы не наброситься на него и не придушить. С трудом сохраняю хладнокровие.
– Я неоднократно пытался с тобой поговорить, но ответ всегда был отрицательным. Вкуси собственную пилюлю, Рори. На вкус как годовой давности презерватив, согласна?
О чем это он? Мал пытался со мной поговорить? Когда? Где? Я здесь уже давно. Я бы знала, попытайся он постучать в мою дверь. Этот парень тронутый на всю голову. Может, он и сам нюхнул чего хорошего?
– Мужик, а твоей секс-рабыне палец в рот не клади. – Ричардс растягивается на диване Мала и хватает бонг в форме дилдо. Когда он сосредотачивает на нем взгляд, глаза у него косят. – Надеюсь, ты ей не платишь. – Эштон исторгает клубы дыма.
– Только комплиментами, – с каменным лицом отвечает Мал.
– Слишком высокая плата за ее нахальство, – бормочет Эштон, бросив взгляд в мою сторону. – Хотя трахать ее наверняка приятно. Поделишься?
Мал пожимает плечами, грызя зажигалку снизу.
– Определенными отверстиями.
– Спасибо, я обязательно отмечу эти слова похвалы в своем иске о сексуальном домогательстве, – с удовольствием сообщаю я.
От моих слов Эштон закашливается и наклоняется вперед. Он наконец-то приходит в себя.
– Да брось, секс-рабыня. Не будь такой вздрюченной. – Он хихикает над своими же словами. – Я только что сказал «вздрючить».
Нужно отсюда сваливать.
Я должна. Не хочу провести остаток жизни в тюрьме, а они так и норовят довести меня до двойного убийства. Вокруг слишком много свидетелей. Нет уж, спасибо.
Я пулей возвращаюсь в комнату, одеваюсь, хватаю рюкзак с камерой и выхожу на ужасно холодную в конце декабря улицу. Эштон и Мал валяются на диване и в кресле, где я их оставила. Выхожу к зеленым холмам, покрытым мхом и голыми деревьями, и направляюсь по каменистой тропке, ведущей от дома Мала к главной улице.
Вставив наушники, впитываю в себя слова «Drunken Lullabies» группы Flogging Molly. По пути в деревню пинаю пустые пачки из-под чипсов и раздавленные банки от содовой. Ненавижу это место. Нужно просто купить билет и свалить в Англию к Кэлу.
От этой мысли на ухающем сердце становится легче. А вот это уже обнадеживающие перспективы. Остановлюсь в доме родителей Каллума. Они живут в графстве Суррей, в деревушке под названием Вирджиния-Уотер. Я видела фотографии их поместья, которое превращает Букингемский дворец в студию в Уильямсберге10. Жаль, но мое там присутствие никак не поможет карьере.
Я разговаривала по телефону с его матерью. И с сестрой Лотти. Обе показались милыми, добрыми, жизнелюбивыми и психически здоровыми.
Психически здоровыми. На это и намекала Саммер, когда толкала меня в объятия Каллума. Сделала мысленную пометку поболтать с ней. Я обещала звонить каждый день, но пока всего лишь несколько раз ей написала. Обещание свое я уже нарушила.
Я бы многое отдала, чтобы поговорить сейчас с кем-нибудь, но не хочу беспокоить Каллума по пустякам. Нужно успокоиться, быстренько глотнуть кофе, а потом вернуться и поснимать тех клоунов. И убрать в фоторедакторе все доказательства того, что Ричардс употребляет наркотики.
В кармане вибрирует телефон, и, вытащив его, я вижу, что звонит моя мать. Вздохнув, убираю мобильник обратно. Я же доходчиво объяснила, что у меня все хорошо. Сообщила ей об этом, отправив два письма по электронной почте. Неужели она осуждает меня за то, что я не хочу с ней разговаривать? Мама только и делает, что внушает мне чувство вины за эту поездку в Ирландию.
Оказавшись в деревне, я покупаю в газетном киоске пачку жвачки. Засунув руку в карман, чтобы сбагрить мелочь, слышу за спиной бормотание. Две девушки примерно одного со мной возраста – может, чуть старше. Я не поворачиваюсь, даже услышав, что у одной из них акцент жительницы северной части Англии. Предполагаю, Ливерпуль, хотя из меня тот еще знаток.
– … вряд ли это она.
– Мэйв, посмотри на ее шрам. Это она.
– Она же вроде американка.
– Я слышала американский акцент.
– Не неси чушь! С чего бы ей...
Украдкой бросаю на них беглый взгляд, почти незаметно – только чтобы посмотреть, как они выглядят.
Наверное, это подруги Кэтлин. Возможно, они знают обо мне через Мала, который рассказал людям о моем родимом пятне, хотя знал, как я его стесняюсь. В любом случае так обсуждать человека – признак дурного воспитания. Во всяком случае одна из них – длинноногая блондинка со знакомым английским акцентом – не в том положении, чтобы бросать в меня камень, учитывая, что она спит с женатым мужчиной.
Хватаю салфетку с кассы, запихиваю ее в карман, поворачиваюсь и дарю им улыбку.
– Отвечу вам прямо: да, я – это она. Что вы обо мне слышали? Что я увела Мала у Кэтлин? Что моя мама – стерва? Что мой почивший папа-алкоголик носа к нам не казал? Была, слышала, так что добавлю к изобилию слухов еще один. И тоже правдивый, так что слушайте внимательно: следующие два месяца я живу вместе с Малом. В одном доме. Но я не собираюсь трахаться с мужем вашей подруги. Не хочу иметь с ними ничего общего – так Кэтлин и передайте.
И, очевидно, всей деревне. Никуда не деться: благодаря премилому хозяину дома, в котором живу, я пария в этом богом забытом городишке.
На их лицах истинное изумление, рты раскрыты, глаза забавно вытаращены. Блондинка одета в узкие белые джинсы и широкое розовое пальто из искусственного меха. Ее подруга – фигуристая брюнетка маленького роста – в фермерские ботинки и бомбер кислотно-зеленого цвета. Обе девушки держат в руках стаканы с дымящимся кофе.
– Да как ты смеешь так говорить о Кэтлин! – выйдя из ступора, с пафосом восклицает блондинка.
Забывая о том, что вообще-то она спит с мужем Кэтлин.
– Осмелюсь предположить, что ты приехала за наследством отца?
Что? Зачем приезжать сюда спустя восемь лет после его смерти?
– Меня не интересуют деньги умершего отца, – отрезаю я.
Лучше бы отец был без гроша в кармане, чтобы люди перестали обвинять меня в том, что я претендую на его состояние. Неудивительно, что Мал так ненавидит деньги. Люди думают только о них.
– Ну конечно, – фыркает блондинка.
Брюнетка качает головой и тыкает свою подружку локтем в бок.
– Перестань, Мэйв. Думаю, она на самом деле не в курсе. Я Хизер, а это Мэйв.
Я без удовольствия пожимаю обеим руки. Мэйв кажется расстроенной моим существованием, а я изо всех сил стараюсь не трепаться о ее вчерашних подлостях перед подругой.
– Рори.
– Мы знаем, – хором отвечают они.
– Я не знала, что она такая симпатичная. Кэтлин говорила, что она обычная, – бурчит Мэйв и прикусывает губу, понимая, что сказала это вслух.
– Вы здесь живете? – пытаюсь завязать разговор, смотря то на одну, то на другую.
Хизер кивает.
– Дальше по этой улице. На Крайстчерч-Гроув. Наши дома напротив друг друга: красный и голубой. Мы замужем за близнецами О’Лири. Она – за Шоном, а я – за Дэниелом.
Я такой подробной информации не просила. Улыбаюсь и делаю шаг в сторону.
– Зачем живешь с Малом, если между вами ничего нет? – Мэйв глядит на меня с подозрением.
Внимая, она вся подбирается, словно ее жизнь зависит от моего ответа.
– Мы вместе работаем. Я думала, он женился на Кэт.
– Женился, – вздыхает Хизер, словно все знают, как так вышло.
Ну а я не знаю. Убила бы за ответ. А, может, и не убила бы, но серьезно покалечила. Желательнее – самого Мала.
– Они развелись? – По-моему, я схожу с ума. Либо у Кэтлин с Малом очень свободные отношения, либо я упускаю какой-то ключевой момент.
– Мал никогда бы с ней не развелся, – от меня не ускользает удрученный тон Мэйв. – Он верен до гробовой доски.
Ага. Верен. Очень-очень верен.
– Значит, Кэт его бросила?
Глаза у них лезут на лоб, боюсь, они вот-вот вывалятся из орбит. Поняв, что разговор непродуктивен, я бормочу «до свидания» и пячусь назад. Поворачиваюсь и сваливаю.
Точно нужно с кем-нибудь поговорить. С отцом Доэрти. Да, он прольет свет на эту чертову одержимость наследством и, может быть, на отношения Мала и Кэтлин. Видит Бог, Мал мне в этом не помощник.
Я знаю, что отец Доэрти живет в этой деревне. Нужно просто найти его. Я обойду каждый дом, если придется.
Я тащусь обратно в дом Мала, выбрав дорогу подольше – ту, что лежит между полями, засеянными ячменем и пшеницей. Воздух свежий, а побитая холодом коричневая пшеница шелестит на ветру как шелк. Когда я добираюсь до коттеджа, сердце бьется как прежде спокойно.
Открываю дверь и вижу, что Мал сидит на заднем дворике, полностью упакованном шезлонгами, обеденным столом, двумя биокаминами и навороченным грилем. Дом выглядит совсем по-другому. Без лишней мебели, но забит новенькими дорогущими вещицами. Через окно в гостиной вижу, что Мал сидит за одним из столов. Заигрывает с двумя американками из команды Ричардса. Он снова прежний милый Мал. Тот, в которого я втюрилась по уши. Я качаю головой, закатываю глаза и, вернувшись к своей комнате, перешагиваю через порог.
И столбенею.
Поворачиваюсь.
Шагаю обратно в коридор.
Убеждаюсь, что это действительно моя комната. Так и есть. Снова захожу и оглядываюсь.
Что во имя всего святого тут творится?
Кто-то убрал кровать, на которой я спала, и заменил ее огромным плюшевым матрасом королевских размеров на мягкой белой раме с инициалами «ЭР». Тут же две тумбочки, звуковая система, телевизор, все виды игровых устройств и напольная вешалка с балахонами, пафосными пальто и блейзерами всех цветов радуги.
Я вылетаю на задний двор, чувствуя, как парю над землей. Я не просто зла. Нет, я в бешенстве. Даже веками и кончиками пальцев чувствую, что пульс зашкаливает. В горле застревает истошный крик.
Я резко распахиваю дверь так, что от удара она бьется о стену.
– Да как ты посмел? – набрасываюсь я на Мала.
Он отвлекается от того, что показывает ему одна из американок на своем телефоне. Ее задница восседает на краю стола, куда он положил ноги. Все трое смотрят теперь на меня.
Мал тихо веселится.
– Конкретизируй, пожалуйста. На той неделе я бросил читать мысли.
Девушки давятся смехом и переглядываются.
– Моя комната! Мои вещи! Все пропало.
Мне с трудом удается не топнуть ногой и не закатить скандал, и Мал это понимает, потому что чем больше я распаляюсь, тем спокойнее он выглядит. Облокотившись на спинку стула, он вызывающе зевает.
– Ты об этом. После переезда Ричардса возникла небольшая проблемка со свободным местом, поэтому я перенес твои вещи в свою комнату. Привет, соседка! – с горящими глазами, в которых плещется озорство, подмигивает Мал.
Девушки возле него громко вздыхают. Меня сейчас вырвет.
Я скрещиваю на груди руки.
– Я не стану делить с тобой комнату.
– А мне видится, что будешь. Но опять же, ты ужасно недалекая. Порой не видишь картину в целом.
Нет, это не видит.
– А ты тешишь себя иллюзиями, если считаешь, что я стану спать с тобой в одной постели.
– Глупышка, никто тебе не говорил, что ты будешь спать в кровати. Тебе я приготовил спальный мешок на полу. Благородство еще в ходу, Рори. Я живое тому доказательство.
– Ты хочешь, чтобы я спала на полу?
Он пожимает плечами.
– Да хоть бодрствуй на полу. Меня не волнует, что ты будешь делать со своим местом на полу.
Снова смех.
Да он надо мной издевается.
– Вставай, – шиплю я.
Женщины обмениваются взглядом а-ля «вот же стерва психованная». Они не ошибаются. Во всяком случае, не в эту минуту.
Мал многозначительно смотрит на них, словно вопрошая, за что ему все это. Он встает и идет ко мне с важным видом. Когда он оказывается в зоне досягаемости, я хватаю его за ворот футболки и веду в дом. В доме, кроме этих девушек, никого нет, дом полностью подготовлен для Ричардса, но я не собираюсь рисковать, опасаясь, что нас услышат. Ричардс, наверное, гуляет в деревне, пробует местное пиво, масло и девок. Я заталкиваю Мала в ванную и запираю дверь. Он опирается на туалетный столик и ухмыляется так, словно я его умиляю.
– Мал, – сделав глубокий выдох, чтобы успокоиться, начинаю я, – нам нельзя спать в одной комнате. У меня есть парень. У тебя – жена. Тебе важно ее мнение. Знаю, что важно.
Не знаю, кого я пытаюсь убедить: себя или его.
– Вчера я слышала твой разговор с той английской дамой...
При упоминании о ней Мал довольно ухмыляется. Ну разумеется, ведь так я призналась, что слышала, как он вбивает Мэйв в матрац, в пол и самые далекие круги ада, даря ей четыре оргазма и выудив из нее три молитвы за Иисуса, Господа, Марию и каждого святого из Библии.
