Текст книги "Маловероятно (ЛП)"
Автор книги: Л. Дж. Шен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Наши дни
Мал
Стоит упомянуть, как я дошел до жизни такой, что пишу песни ради заработка, хотя на первых порах воспринимал предложения по покупке моих песен в качестве некоего состязания.
Ответ на этот вопрос, как и на многие другие, один – Рори.
После ее отъезда я трудился с болью в сердце. Писал песни о любви, о ненависти, о равнодушии. Об одиночестве и алкоголе, и темных закоулках своей души, от которых по телу частенько пробегал неприятный холодок.
Из сотен песен получились тысячи, а тысячи песен стали каким-то образом сильнее меня самого. Как монстр, что еженощно поджидал в шкафу. Каждая песня превратилась в демона, а демон алчно желал моей крови.
Я истекал кровью на бумагу, пока не заканчивались слова. И все же продать их не мог. Не мог, потому что не хотел менять образ жизни. Не хотел становиться важным, известным и богатым (я на это не рассчитывал, но рисковать тоже не собирался). Я не хотел якшаться с Эштоном Ричардсом и ему подобными. Хотел петь на улицах до самой смерти, возвращаться в свой тесный домик и жить, не гоняясь за вдохновением, – чтобы сама жизнь меня вдохновляла. Чтобы мое искусство не произрастало из нужды прикупить дом побольше, машину подороже или отложить деньги в банк. Я пел, потому что хотел. Такую роскошь не каждый артист мог себе позволить. Сыграло на руку и то, что я никогда не был меркантильным человеком.
Но потом произошло несчастье.
Кэтлин умерла. Но до ее смерти была целая череда операций, ради которых из Швейцарии и Америки пришлось пригласить специалистов. Стали накапливаться медицинские счета. Моей маме и Элейн, матери Кэтлин, понадобилось новое жилье. До хрена всего надо было купить, оплатить. Стало казаться, будто мир загоняет меня в угол, из которого выбраться не получится.
Поэтому я продался.
Я снял оковы со своих демонов и продал их другим под видом домашних зверушек. На этих демонов нацепили поводки, добавили им веселые мотивы и выпустили в народ в качестве хитов.
Я продался, предаваясь мечтам, что Рори услышит, поймет, увидит связь и найдет меня.
Эдакая глупая ребяческая надежда. В вымышленном пропащем персонаже она бы восхищала, но в себе я ее презирал. Впрочем, велика ли вероятность, что Рори не разгадает недвусмысленные слова?
«...летний дождь на Друри-стрит. Я дурак, раз решил, что могу тебя остановить».
«...ты спросила под звездами, верю ли я в бога. Иногда нет, иногда да, но теперь все кончено, так что никогда».
«По ту сторону океана живет девушка, сотворенная из зефира, цианида и блестящей росы».
Потом я подумал: возможно, ей не посчастливилось послушать эти крутые, черт бы их побрал, хиты десятилетия, потому что она не любит радио, телевидение, ютуб и западную культуру.
Но я дал себе обещание не горевать, узнав к тому же, что на деле Рори не отправляла мне снимки и письмо. Может, она и написала гадкие слова на обратной стороне фотографий – ладно, пусть так, это ее почерк. Но она не рассчитывала, что я их увижу. И прочту.
А вот вопрос аборта еще для меня загадка. Хочу узнать у Рори, правда ли это вообще, но тем самым развяжу Третью мировую войну между ней и ее матерью. Хоть я и считаю Дебби Дженкинс дрянью – и поверьте, я вообще о ней стараюсь не думать, – но не хочется, чтобы Рори ненавидела свою маму еще сильнее.
Слышу стук в дверь и продолжаю лежать, глядя в потолок. Если это Ричардс пришел потрахаться, то его ждет разочарование. Удалось притвориться, что меня завел поцелуй с мужчиной, но это не так. Нет, в целующихся мужчинах нет ничего странного, но меня подобное не заводит.
Я просто знал, что Рори психанет, и хотел трахнуть ей мозги до того, как уложу в постель.
Кстати, о слове на букву «С». Рори наверняка дает сейчас пижону в попку, откупается за то, что позволила мне целовать ее несколько минут кряду. Я бы не удивился, если бы от одного такого поцелуя она (наверное) снова залетела.
Бум-бум-бум. В дверь стучат со всей силы.
Я тяжело вздыхаю, поднимаюсь с матраца и доползаю до двери. Почему в отелях нет глазка в дверях? Что за фигня? Недовольно распахиваю дверь.
На пороге стоит Рори с опухшими глазами, с красным носом. Она плакала, и я бы притянул ее к себе и крепко бы обнял, но мне нужно знать, зачем она пришла, что вообще между нами происходит. То она не противится, когда я пихаю в нее шоколадный батончик, то совершенно оправданно злится на меня. Возлагать слишком большие надежды – верный способ разбить себе сердце. И я говорю не о частичном переломе. Мое сердце разлетится на мелкие осколки, если Рори решит бросить и меня, и Каллума.
Мужчины с Марса, женщины с Венеры, а Рори с Плутона – далекая, непостижимая и совершенно непохожая на всех нас, вместе взятых.
Я жду, что она что-нибудь скажет. Желательно, если пижон наконец понял намек, собрал свои сумки от кутюр и свалил домой, где найдет себе обколотую ботоксом подружку, которая разделит с ним его ценности. Все сразу.
Кстати, чтобы заполучить Рори, я много гадостей натворил, и список впечатлит любого, кто не мнит себя психопатом, но сегодняшний поцелуй у него на глазах сюда не входит.
Мы оба потерялись в том поцелуе. И оба нашлись.
Рори стоит в коридоре.
Я – в номере.
А между нами незаметная, но существенная дистанция, и мне очень нужно, чтобы Рори осмелилась ее пересечь.
– Где сейчас салфетка? – переминаясь с ноги на ногу, она шмыгает носом.
Я опускаю руку в задний карман, где всегда храню салфетку, и протягиваю ей. Сколько раз я представлял эту картину. Меня поглощали триумф и уверенность. Но на самом деле чувствую себя… смертельно жалким.
Потому что до сих пор таскаю салфетку. Всегда. При себе. С собой.
Рори влетает в номер и ногой захлопывает дверь. Я жду, что будет как в кино: немного позднее, чем хотелось бы, но она понимает, что я ее единственный, и теперь нас ждет пятьдесят оттенков всех поз из Камасутры.
Но все происходит иначе.
Она налетает на меня, обхватывает руками за плечи и начинает рыдать. Рори не плакса, поэтому я обнимаю ее и целую в лоб, укрывая от остального мира. Если безмозглый бойфренд захочет вернуть Рори, пусть для начала попробует вырвать ее из моих объятий.
– Все кончено, – шепчет она мне в плечо.
У меня в груди полный раздрай. Сердце болит за Рори, но трепещет от радости за меня. Футболка мокрая от ее слез и соплей. Рори всю трясет от горя, и мой первоначальный триумф сменяется ужасом.
– Дорогая, так не должно было случиться. – Я глажу ее по волосам. – У него не было шанса. Это всегда были мы.
Рори качает головой, уткнувшись носом в мое плечо, и рыдает еще горше.
– Дело не в этом. Я в ужасе от того, как поступила с Каллумом, и мне стыдно за то, что мы натворили… – Всхлип. – Мал, я очень долго пыталась бороться с тем, что между нами происходит. Я уже и не помню, как отпускать ситуацию, как дать тебе утащить меня в омут с головой.
Я обхватываю руками ее лицо, заставляя посмотреть мне в глаза.
– У меня для тебя новости, Рори: ты уже там. С первой же нашей встречи ты каждую секунду была моей. Точно так же, как я всегда был твоим.
Она смотрит на меня, и я вижу по глазам, как сменяются ее чувства – будто пассажиры на поезде. Я вижу их все.
Стыд. Злость. Страх. Радость. Волнение.
– Я ведь сохранил салфетку, да? – Я кручу пальцами ее локон.
Выходи за меня, Рори.
А потом она делает кое-что настолько неожиданное, что я чуть не проглатываю язык.
Рори падает на колени и суматошно расстегивает мой ремень. Я молчу, потому что не против получить пылкий минет и потому что я странный, испорченный, удобно устроился, поскольку считаю, что она хочет отсосать мне, чтобы что-то себе доказать.
Когда она стаскивает с меня трусы, у меня стоит как бейсбольная бита. Член вываливается из штанов с комичным энтузиазмом. Рори обхватывает его кулачком и стонет, закрывая глаза и взяв в рот. Я закатываю глаза и потягиваю ее за волосы в поисках моральной поддержки. Чувствую, как она кружит языком по головке, и забываю, на какой я планете.
– Аврора Белль Дженкинс, – рычу я, – однажды ты станешь моей погибелью. Но какая же крутая это будет смерть.
Через двадцать минут (ладно, через шесть) я кончаю ей в рот, предварительно спросив разрешение, и заставляю встать, потянув за волосы. Я еще по тому ее затуманенному взгляду «трахни меня сейчас же» понял, как ей хотелось, чтобы я обращался с ней так же, как с той помощницей Ричардса.
Порой разногласие между поступками, которыми я стараюсь завоевать ее любовь, и моей истинной сущностью вынуждает меня задумываться, а не социопат ли я.
– В этот самый момент нам стоило бы заняться любовью, – смеется она, ее губы красные и припухшие.
Рори бросается на мою кровать. Я все еще стою, прислонившись к стене, и смотрю на нее.
– Это ведь ты встала на колени, принцесса.
– Я истосковалась и теперь свободна. – Она пожимает плечами, как непослушный подросток, скрестив на груди руки.
– Нет, это не так.
Рори краснеет.
– Тебе понравилось целоваться с Брэнди?
– Да, – честно отвечаю я.
Она впивается в меня взглядом. Надвигается гроза.
Я смеюсь:
– Мне понравилось, как ты протирала глазами дырку в ее черепе. Значит, я еще участвую в гонке.
– Ты и выиграл гонку.
– Соревнования вообще не должно было быть.
Рори смотрит на меня томным взглядом, умоляя о сексе. Я отказываю ей. Это единственный рычаг давления, что у меня есть.
У нее это мое сердце. У меня – мой член.
Я отворачиваюсь, беру ее сумочку с тумбы и ухожу. Возвращаюсь через десять минут с чемоданом, который забрал из номера Каллума, воспользовавшись ее ключом, и начинаю его разбирать.
Она задает вопросы, но я витаю мыслями где-то очень далеко.
Закончив, иду в ванную, умываю лицо и смотрю на свое отражение в зеркале.
Прищурившись, показываю на себя пальцем.
– Ты выйдешь и хорошенько ее трахнешь. Так сильно, что она забудет, какой сегодня день. Какой год. Как зовут пижона. Но на этот раз ты будешь невозмутим. Ты должен трахнуть ее так, словно тебе совсем не хочется это делать. Ты будешь...
– Мал? – зовет из комнаты Рори.
Я тут же останавливаюсь, вытаращив глаза.
– Стены здесь тонкие, и, кстати, я уже спала с тобой. Я знаю, что ты умеешь оправдывать надежды.
Из горла вырывается смех, и я резко распахиваю дверь. Рори с распростертыми объятиями стоит на пороге.
Она запрыгивает на меня, обхватив ногами талию, мои руки на ее попке, и мы целуемся так долго и страстно, что кислород в легких заканчивается. Держа ее на руках, я иду к кровати, а потом вспоминаю, что хочу провернуть все грандиозно, но беспечно. С выражением на лице «не шибко-то и стараюсь» я толкаю ее к окну в полный рост. Мы на пятнадцатом этаже, и напротив нашего номера другой отель, другой номер.
Я так быстро сдергиваю с нее джинсы, что раздается звук рвущейся ткани, и оттягиваю в сторону трусики.
– Мал, – стонет Рори.
– Заткнись, – ворчу я, вспомнив надписи на снимке.
«Слишком старается».
«Болтливый».
Я натягиваю презерватив, выплевываю обертку в волосы Рори и вонзаюсь в нее.
– Ах, – шипит она, вцепившись в подоконник. Но я просто замираю и не двигаюсь.
– Мал? – спрашивает Рори, стоя лицом к Средиземному морю и гостиничному номеру напротив.
Двери на балконе раздвигаются. В номере видны тени ходящих туда-сюда людей. Если они посмотрят на нас, то увидят все действо, а это вызывает у меня ревнивое возбуждение.
– Да? – непринужденно интересуюсь я.
– У тебя страх перед сценой? – вторит она тем же тоном.
Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Черт, как же я скучал по ее дерзкому милому нраву.
– Не-а, просто наслаждаюсь видом.
– А можешь наслаждаться в движении?
– Я – пас. Хочешь трахаться? Сама потрудись. Ну же. Трахни меня. Когда будешь готова. – Я легонько шлепаю ее по попе. – Взад-вперед. Это же не астрофизика.
– Ты серьезно? – Рори поворачивает голову и смотрит на меня. Я возбужден и еще в ней, и смертельно серьезен. Она говорила, что я жуткий бабник и слишком стараюсь в постели. Ну, вот он я, полностью неприступный, если не считать самой Рори, и самый ленивый партнер на свете.
Я веду кончиками пальцев по ее спине, и Рори пробирает дрожь.
– Фрикции сами по себе не возникнут, дорогая.
Она отворачивается и начинает двигаться туда-сюда. Ее попка чудесно покачивается, пока она делает за меня всю работу. Я наслаждаюсь зрелищем как из хорошей порнухи. Рори убыстряется, и я чувствую приближающееся удовольствие.
Я стону. Нехорошо. То есть очень хорошо. Слишком хорошо. Но не могу же я кончить через пять минут. Тем более после того, как она слышала мою зажигательную речь в ванной.
Чтобы не кончить, я без предупреждения выхожу из Рори, и она поворачивается, наморщив носик.
– Мал! – кричит она.
– Да ладно. – Я шлепаю ее членом по попе. – По-моему, теперь это ты слишком стараешься.
Предупреждая ее возможную обиду, я кидаю Рори на кровать и подползаю к ней. Переворачиваю на живот, чтобы она встала на четвереньки, и снова резко вхожу в нее.
– Боже, – вздыхает Рори. – Тебе повезло, что ты хорош в постели.
Что ж, я стараюсь.
Я беру ее умело, быстро и яростно, массирую клитор, и, почувствовав, как начинают подрагивать у Рори бедра и сбивается дыхание, снова останавливаюсь и переворачиваю ее на спину.
Она рычит.
– Да что с тобой не так? Дай мне кончить!
Я тут стараюсь вообще-то. Но кончу раньше тебя.
– Оргазм слишком переоценивают, дорогая. Заниматься любовью – значит «давать». – Я обхватываю член рукой и, медленно выводя им круги по ее плоти, мучаю Рори.
– В таком случае дай мне оргазм, пока я не собрала чемодан и не пошла наверх в номер Эштона. Уверена, в этой отрасли он более щедр.
Я не выдерживаю. Начинаю хохотать. Знаю, настрой убиваю, но как же это смешно. Закидываю ее ногу себе на плечо и снова вхожу, кружа большим пальцем по клитору. Рори закрывает глаза, не обращая внимания на мужчину, которому принадлежат этот член и пальцы, и тихо постанывает. Ее сиськи раскачиваются в такт моим движениям. Люблю видеть ее такой. В моей власти.
– Быстрее. – Рори прикусывает губу.
– Слишком примитивно. – Я набираю темп и вхожу в нее еще глубже. Буду удовлетворен, только когда почувствую, как разрываю ее на части.
– Мал, – умоляет она, хотя ее трахают сильно и не очень любезно. – Хоть еще чуточку.
Я нарочно замедляюсь, подвергая Рори восхитительной пытке. Чувствую, как снова трясутся у нее ноги, и знаю, что ее оргазм продлится дольше, если придет постепенно. Я делаю поступательные движения, смотря, как ее кожа покрывается мурашками, и, судя по приоткрытому ротику Рори, веду к лучшему в ее жизни оргазму.
Закончив оправдывать надежды, наконец расслабляюсь, несколько раз провожу рукой по члену и получаю собственный оргазм.
Я падаю рядом с ней и смотрю в потолок, наслаждаясь гулом кондиционера и нашим синхронным дыханием.
– Давай останемся здесь на всю неделю. – Рори улыбается, глядя вверх затуманившимся взглядом.
Я переворачиваюсь и кладу руку ей на живот, поцеловав в висок.
– Не могу.
– Почему?
– Потому что в полночь моя кареты из тыквы превратится в пыль.
– Тогда я подвезу тебя на своей «хонде», – смеется Рори.
– Потому что в Толке у меня полно дел, – усмехнувшись, добавляю я.
– Объясни, что за дела, – настаивает она.
Я издаю шипящий звук, изображая жарящийся на сковороде бифштекс, чтобы обернуть все в шутку, но все равно предпочитаю не отвечать.
Рори имеет право знать. Отрицать это я больше не смею.
– Нет, ты держишь меня в неведении. Снова. – Она тут же скидывает мою руку. – Что в Толке, Мал? Почему тебе нужно вернуться? Куда ты периодически исчезаешь?
Знай я, что она осилит правду, то может, и подумал бы рассказать. Но ясно понимаю, что, узнав, она развернется и уйдет, от чего хочется рвать и метать. А я не готов ее отпускать. Пока нет.
Может, в конце концов она меня бросит.
Я даже думать о таком не могу, но вынуждаю себя смириться с неизбежным.
Но даже так у меня еще есть несколько приятных недель – недель, когда буду трахать Рори, ковыряться в ее изворотливом, немного странном мозгу и лакомиться всем, что ей придется отдать. На несколько неделю я вспомню, какого это – жить. Шарахну любимый наркотик после многолетнего трезвого образа жизни. Забуду, что снова со мной может сделать ломка.
– Ответь, Мал.
Я встаю и во всей своей голой славе иду в ванную.
– Ты сволочь, – фырчит Рори из кровати.
– Несомненно, – невозмутимо отвечаю я, захлопнув за собой дверь.
– Тебе не удастся вечно скрывать от меня правду, – кричит она. – Правда всегда тебя настигнет.
Смотря в зеркало, я грустно улыбаюсь, ведь понимаю, что она права, но вместе с тем и крупно ошибается. Потому что еще многого не ведает.
– Собирай вещи, принцесса. Мы едем домой.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Наши дни
Рори
Я опять подсела, как мотылек на пламя, как наркоман на любимый наркотик, как девушка с проблемами в отношениях с отцом на хулигана с тлетворным влиянием.
После трех электронных писем Каллуму с извинениями, на которые я не получила ответа (кто бы сомневался) и пяти постельных раундов с Малом, последний крепко засыпает. Из-за Каллума меня по-прежнему снедают грусть и угрызения совести, но рядом с Малом я как будто немного пьяна. От передоза чувств голова идет кругом. Горькое раскаяние тонет в экстазе.
Я отправляю Саммер сообщение об изменившихся обстоятельствах моей личной жизни, не вдаваясь в суть, и прошу оставить свое мнение при себе. Когда она начинает обрывать мне телефон звонками и сообщениями, я кладу его экраном вниз и встаю с кровати. Поднимаюсь на лифте к номеру Эштона.
Я понимаю, что пренебрегаю недвусмысленной просьбой Мала, но в голове созрел один план. Малаки, равно как отец Доэрти, мисс Патель, Мэйв и Хизер, слишком скрытничает о том, что творится в Толке. Я задумываю его перехитрить.
Стучу, и через минуту Эштон открывает дверь. Золотистый халат на нем распахнут, являя моему взору ничем не прикрытую анаконду, которая как шебутной хвост колыхается из стороны в сторону. Я фиксирую внимание на его лице и стараюсь не краснеть.
– Есть минутка? – спрашиваю я.
Он кивает и дает мне пройти, обойдясь без привычных шуток о секс-рабыне, хотя впервые с нашего знакомства я действительно выгляжу так, будто меня как следует отымели.
Как я и подозревала, в его постели спят две девушки. Одна из них – Брэнди, и это своего рода проверка: в голове крутилась недобрая мысль, что здесь-то я ее и встречу. Эштон ведет меня в отдельную комнату, похожую на гостиную, и мы садимся напротив друг друга. Я предлагаю ему задержаться в Греции, понежиться на солнце, проникнуться культурой и записать альбом. Выкладываю все козыри и аргументы: здесь намного теплее, близко к крупным городам, море. Куча загорелых туристок-красоток, которых он может отведать. В конце концов, у проекта отнимем всего лишь неделю. Все равно ведь вернемся в Толку. Куда спешить?
Эштон неистово кивает, хотя кажется немного рассеянным, у него отрешенный взгляд.
– Ага. Классный вариант. Ага.
Я понимаю, что впервые застала его почти трезвым.
– У тебя все хорошо?
Я чешу бровь.
Он смеется и тянется к бутылке с виски.
– А почему нет, сладенькая?
Я качаю головой. Не твое дело, Рори. Но разве не так говорят люди, когда проявляют безразличие к поистине печальным событиям в мире? Мысленно делаю пометку: в следующем письме Райнеру обратить его внимание на зависимость Эштона, а писать ему собираюсь завтра.
Вернувшись в номер и заползая под одеяло рядом с Малом, я размышляю, как ставлю его в положение, в котором он не хочет оказаться. Что бы там важного ни ждало его в Толке, придется ему расколоться, чтобы мы взяли и вернулись обратно. Если не выгорит… что ж, я заслужила неделю на солнце.
Я закрываю глаза, пытаясь заснуть, но во сне вижу лишь свою мать, которая бежит по центру Толки и, держа меня на руках, истерично плачет. Во сне я совсем кроха. Еще младенец. Вся покрыта кровью. За нами остается дорожка крови, следом бежит целая деревня.
Они гонятся за нами.
А мы убегаем.
Я просыпаюсь в холодном поту и чувствую, как окутывает знакомый холод. Меня трясет так, что даже зубы стучат.
Я влезаю в объятия Мала и черпаю тепло его тела, но сон ко мне больше не возвращается.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ ЭШТОНА РИЧАРДСА
Что бы вы там себе ни придумали, но я не первостатейный придурок.
Она точно рассталась с Хью Франтом или как там зовут того английского щеголя. Когда секс-рабыня и угрюмый поэт оказываются в одной комнате, сексуальное напряжение можно резать ножом для масла. И я в курсе, что следующие несколько дней они собираются провести так, словно миру вот-вот наступит конец.
Хотите верьте, хотите нет, но я вполне славный малый, каким бы ни изображали меня средства массовой информации. Конечно, наркотики я люблю. От экстази я счастливый, полный вдохновения, мир вокруг красочный. Таким меня все привыкли видеть. Я улыбчивый, беззаботный парень.
Травка сейчас вообще предмет первой необходимости. Кто в наше время не курит? А мой врач выписал обезболивающие, так что я не играю тут в Господа Бога, впихивая их в себя по собственной воле.
Тягу к кокаину тоже оправдывать не собираюсь. Но попробуйте с семнадцати лет пожить у всех на виду, и посмотрим, что произойдет с вашей самооценкой. Записана, задокументирована, транслирована и продана каждая ваша ошибка в жизни. Будьте готовы, что в любой момент вам их припомнят.
И даже не заводите тему о фотографиях члена, публичных разрывах отношений и старлетках наподобие Тейлор Свифт, которые пишут песни, какой я лузер в постели. Запишите в протокол, что я вообще не цацкался с той цыпой. Иди на хрен, Джордан Джексон. Если так подумать, тебе, наверное, нравится подобная фигня. На мой вкус, ты та еще извращенка.
Но я отвлекся.
Так что да. То есть согласен. Может, у меня и были свои мотивы вступить в тайный сговор с намерением задержаться в Греции, но они не связаны с секс-марафоном рабыни и угрюмого поэта.
Просто это создает идеальный настрой для исполнения моего грандиозного плана.
Они заняты друг другом – значит, меньше лезут в мои дела.
Меньше лезут в мои дела – больше времени на бухло и наркотики.
Больше времени на бухло и наркотики – меньше времени на размышления об альбоме, которому не суждено появиться на свет, потому что я никогда не запишу его, ведь к марту меня не станет.
Потому что у меня рак в последней стадии. Очень последней стадии рак с метастазами по всему телу. И тут в голову приходит мысль, что пока я просто постоянно страдал от похмелья и отрывался, то даже не подозревал, что мое тело сжирает себя до смерти.
Все хиханьки да хаханьки, пока толстая дама – мой врач – не пропела грустные известия. Я принимаю решение уйти с бумом. Не как увядающая, грустная, костлявая тень самого себя, лежащая в хосписе и смотрящая на приятную посредственную картину на стене.
Да, я не позволю репортерам заработать бабло на том, что я подобно трупу лежу в больнице.
Хотите узнать самое интересное? Я употребляю столько видов наркотиков, что людям придет в голову только одно: рок-звезда в двадцать семь лет умер от передоза. Печально известный легендарный певец, который трудился до посинения и до такого же посинения веселился. Я, так сказать, вступаю в клуб Эми Уайнхаус и Брайана Джонса с фальшивым удостоверением личности.
Если бы хоть один из окружавших меня идиотов присмотрелся, да даже просто принюхался к моему смердящему болезнью дыханию и увидел в моих глазах весь этот тлен, то сразу бы просек, что я творю эту дичь неспроста.
Катание верхом на корове? Поездка в Таиланд? Остальная тупая чушь?
Время я теперь измеряю секундами, потому что не считаю годы, месяцы и дни. Я считаю секунды.
Йоу, Хендрикс, Моррисон, Кобейн, я иду к вам. Приготовьте место на диване и включите хорошую музыку.
Конец гребаной связи.
Рори
Я просыпаюсь, дрожа от холода, и сразу же понимаю, что Мала нет в постели. Слышу, как он разговаривает по телефону в коридоре рядом с нашим номером. Мал даже не рядом, но от его приглушенного голоса по коже пробегают мурашки, а соски встают торчком. Я вскакиваю и прижимаюсь ухом к двери. Каждая косточка в теле ноет в поисках ответов.
Я не пытаюсь залезть ему в душу, просто он о моей жизни знает все, а я о нем ничего. Между нами огромная пропасть, а я лишь хочу возвести мост, пролить свет.
Я напрягаю слух, но ничего не слышу.
Внезапно дверь открывается и бьет меня по лицу, я падаю на задницу. Тру попу, чувствуя, как горят уши.
– Черт, извини. – Мал подбегает ко мне и, нахмурившись, поднимает с пола. – Ты подслушивала?
Хм?
– Нет, – стону я, смахивая с лица прядь волос. – Я как раз хотела открыть дверь и пойти на твои поиски. А что, ты болтал со своей тайной любовницей? – невпопад шучу я.
– Нет, но близко. С Райнером, – коротко отвечает Мал.
– Не думала, что он в твоем вкусе.
Я пытаюсь разрядить обстановку. Главное, чтобы он забыл, как я пыталась подслушать его разговор.
– Ричардс хочет, чтобы мы остались здесь до конца праздничной недели. Ты знала? Ну и наглость у этого болвана.
– Ого. Правда?
Еще одна ложь в нашем ведерке уловок, коих уже накоплено немало. Но сейчас я не чувствую вины, поскольку Мал каждый день врет и не краснеет.
– Это проблема? – Я приподнимаю бровь, подбивая его открыть душу.
– Ты прекрасно знаешь, что да, – отвечает он, влетает в комнату и запихивает одежду в чемодан. – Я согласился на две ночи в Греции. Только на две. Даже это для меня много и идет вразрез договору с Райнером. Я улетаю.
Я бы спросила, почему, но прекрасно понимаю, что он не ответит.
– Собирай вещи, принцесса. Мы уезжаем – с проектом или без него.
– Что ты хочешь сказать?
Мал поворачивается ко мне и смотрит волком.
– Хочу сказать, что мне насрать на этот альбом. И тебе бы тоже стоило. Давай вернемся.
Он не может остаться.
Но я-то могу. И должна. Это моя работа. Четко и совершенно ясно я понимаю, что ничего не изменилось. Мал по-прежнему хочет, чтобы я шла на грандиозные жертвы ради наших зыбких отношений. А я по-прежнему потакаю ему, потому что… почему? Из-за его красивых фиолетовых глаз? Из-за сильных мускулистых рук? Из-за трогательных песенок?
Перебирайся в Ирландию в восемнадцать лет.
Брось учебу.
Уволься.
Спасибо, что хоть не попросил вылизать ему дочиста ботинки.
Я беру сумку, закидываю на плечо ремешок и направляюсь к двери.
Мал хватает меня за запястье.
– Ты куда?
Я скидываю его руку и едко смеюсь.
– Не уверена, но там точно не будет тебя. Ведешь себя как придурок, считая, что я перед тобой в неоплатном долгу. Из-за тебя я рассталась с парнем. Ты неумолимо гонялся за мной, и ради чего? Чтобы вести себя так, словно мне нужно взять и уволиться, только потому что ты так велел?
Мал морщится от душевных терзаний. Он понимает, что сильно проштрафился. Мал качает головой, вздыхает и падает на колени, прижавшись лбом к моему животу. Это не акт мольбы или преклонения, а простой милый жест.
– Прости. Веду себя как осел, но я не хотел. И поверь, я отнюдь не воспринимаю тебя как должное. Давай сегодня повеселимся. Я сделаю пару звонков и постараюсь отложить возвращение в Ирландию. Что ты хочешь?
«Тебя, – возмущенно думаю я. – Поэтому, в принципе, я и вляпалась в эту переделку».
Он понимает, о чем я думаю, и начинает хохотать, потирая щеку.
Мал краснеет. Я все-таки таю. Вот так у нас теперь навсегда и повелось.
– Ну помимо очевидного ответа. Взаимно, кстати.
Он прикладывается горячими губами к моему животу.
– Удиви меня, – шепчу я.
– Удивить?
Мал усмехается. Волк тоже так улыбался, а потом открыл пасть и живьем проглотил Красную шапочку.
– Твое желание – закон, принцесса.
***
В день свадьбы на мне желтое летнее платье, а на губах немного блаженная улыбка. На женихе – бриджи и черная футболка, пропитавшаяся запахом теплого пива, ботинки и красная бандана на лбу.
Мы кажемся слишком юными, слишком пьяными, слишком беззаботными, но оба знаем, что наш брак не ошибка.
Просто понадобилось немного хряпнуть для смелости, чтобы вопреки всем тайнам решиться.
Через восемь часов мы с Малом поженились на Кипре в честь нашего договора на салфетке.
Утром, сразу же после небольшого спора, мы сели на паром, где отведали моллюсков и выпили белого вина. На подъезде к Кипру нос у Мала обгорел, а я была счастлива и навеселе, но не настолько, чтобы вину на идею пожениться возлагать на циркулирующий в крови алкоголь.
Честно говоря, я хотела выйти за Мала.
Всегда, с самой первой встречи, хотела за него замуж. В восемнадцать лет мое желание могло показаться незрелым до невозможности и обреченным на провал, могло… как и сейчас, в мои неполные двадцать семь. Но договор стал отличным предлогом, а я просто хотела пообещать ему вечную любовь и смерть в один день.
После того, как мэр Ларнаки провел церемонию (без шуток) в присутствии других трех пар, что пришли пожениться, Мал в ближайшем английском пабе покупает мне выпивку.
И вот мы сидим тут, наслаждаемся неправдоподобностью. Мы словно оказались в параллельной вселенной, которую я не хочу покидать: без мамы, Райнера и Каллума.
Я убеждаю себя, что все выгорит. У нас получится.
Живем мы по разные стороны океана – и что? Я в любой момент могу к нему приехать. Он – ко мне. Мал работает из дома, в конце-то концов. Я попробую влюбить его в Нью-Йорк и уговорить переехать ко мне.
Трудно ли вообще полюбить Нью-Йорк? Все лучшие в мире артисты его любили.
– Правда, странно, что несколько недель назад мы столкнулись на мероприятии Райнера, а теперь женаты? Я вообще не думала, что снова с тобой встречусь.
Кидаю оливку из мартини в рот. Я загорела, приятно провожу время и сексуально удовлетворена.
– Просто безумие, – соглашается Мал и целует меня в нос.
Лицо у него красное и пахнет морским бризом, песком и ледяным пивом.
– Словно вмешалась судьба.
Саммер прибьет меня, узнав, что я связала себя узами брака с ирландским увлечением десятилетней давности, а у мамы наконец случится инфаркт, которым она угрожала мне, а Каллум… не хочу даже думать о его реакции. Надеюсь, он никогда не узнает. Нас ничего не связывает. Мы вертимся в разных социальных кругах и работаем в разных сферах. В моей квартире он ничего не оставлял. Каллум всегда странно себя вел, когда приходил в гости. Если так подумать, то, наверное, ему не очень нравилась Саммер.
– Мы еще не обсуждали, где хотим жить. Я даже не подписала брачный договор, – напоминаю я.
Мал своим образом жизни не производит впечатление купающегося в богатстве, что на самом деле меня не волнует. Но деньги для него не проблема, если судить по успешной продаже сотен его песен – песен, которые я слушала на протяжении многих лет и считала, что они звучат как-то знакомо, но причину никак не могла понять, пока снова с ним не встретилась.
Мал пожимает плечами.
– А зачем тебе его подписывать?
