Текст книги "Маловероятно (ЛП)"
Автор книги: Л. Дж. Шен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Наши дни
Мал
По возвращению домой Ричардс по-прежнему на седьмом небе от кайфа и, похоже, в приподнятом настроении. Он так и норовит все потрогать у меня в доме. Когда Эштон касается моей собственности, возникает ощущение, будто он касается и меня. А я в данный момент не особо хочу чужих прикосновений, кроме прикосновений Рори.
– Дружище, постой спокойно, ладно? – вздыхаю я.
Он включает радио и начинает танцевать в гостиной, хотя нет ничего радостного в песне Джорджа Майкла о том, как прошлым Рождеством ему разбили сердце. Почему рождественские песни крутят после Рождества – великая тайна, которую вряд ли можно разгадать после праздничной обжираловки.
Рори в ванной чистит зубы и готовится ко сну.
Когда я перевожу взгляд на Ричардса, то вижу, как у барной стойки он пытается прийти в себя с помощью мартини, на ходу добавив маринованное яйцо вместо оливки. Я собираюсь в душ, чтобы прочистить голову и придумать сценарий того, что скажу Рори. Я посмеиваюсь себе под нос, потому что притащил ее сюда с одной-единственной целью, а теперь как будто готовлюсь к рождению ребенка за несколько часов до его появления на свет. Все новое, волнующее и другое.
Песня заканчивается и начинается другая.
«Колокольчики Белль», написанная и исполненная Гленом О’Коннеллом.
Нет. Нет. Нет. Рори нельзя ее слышать.
– Выключи, – гаркаю я, хватаю мяч для регби, который сегодня притащил Ричардс («Приятель, этот мяч такой стремный. Я должен его купить»), и крепко его сжимаю, чтобы снять напряжение.
– Почему? Мне нравится эта песня! Этот старик О’Коннелл был артистом одного хита, но какого хита! – Эштон начинает пританцовывать под медленную лирическую мелодию, видимо считая свои движения соблазнительными. На деле же он похож на ковыляющего домой пьянчугу.
Поняв, что на уступки Ричардс не пойдет, я просовываю мяч подмышку и иду к барной стойке, чтобы успеть выключить радио до того, как Рори выйдет из ванной.
– Я сказал: выключи. – Я тянусь к радио, но Ричардс бьет меня по руке.
«Дождь или свет, снег или солнце, ты всегда будешь той самой...»
– Нет! Она меня вдохновляет.
– На что? Ты даже песни себе написать не можешь. Наверное, потому что ты чертов неуч.
По правде говоря, я и так зол на Ричардса как черт из-за того, что он проболтался насчет Кэтлин. И я не «Инстаграм». У меня нет фильтров, когда дело касается тех, кто не Рори. Я говорю все, что приходит мне в голову. Побочный эффект, потому что теперь терять нечего.
«Звенят колокольчики, поют хоры, сегодня Рождество...»
– Сурово, – надувает губы Ричардс. – Возьми свои слова обратно, приятель.
– Вырубай.
– Не-а.
«Как бы ты ни была красива, мы должны попрощаться, сойти с пика, чтобы только опуститься на самое дно...»
Я тянусь к радио, и в то же самое время Ричардс выхватывает его у меня из-под носа. Я бросаю мяч ему в морду и хватаю устройство. Ричардс оступается, держась за нос, ударяется о стену и падает на задницу. Я ищу на ощупь кнопку, но случайно делаю звук громче. Шикарно. Теперь Глен орет на весь дом, и от его голоса сотрясаются стены.
Черт, черт, черт.
Слышу, как что-то падает на пол. Оглянувшись, вижу перед собой Рори, в ее глазах слезы.
Я наконец нажимаю кнопку «выключить», но уже поздно. Она услышала. Разумеется. Господи. Какой идиот этот Ричардс. Он все испортил.
Рори бежит к входной двери, распахивает ее и уносит ноги.
Я инстинктивно следую за ней, даже не подумав о том, чтобы запереть дверь.
Некоторые склонны излишне драматизировать. Но не Рори. Я знаю, что песня отца действительно выбила ее из колеи.
Когда бегу за ней, вспоминаю прошлое – прошлое, когда я не успел.
Не в этот раз. В этот раз я догоню девушку.
Идет проливной дождь. Рори одета в тоненькую пижаму, босая и, безусловно, заледенела. Мне невыносимо даже думать, что ей хоть как-то не по себе.
«Она не твоя. Она встречается с другим», – напоминаю себе я.
«Но пижона здесь нет». – Дьявол у меня на плече теребит бородку как у Сальвадора Дали.
«К тому же ты с самого начала все равно собирался сделать ее своей». – Ангел разглаживает складки на белой робе и перекидывает ногу через мое второе плечо.
Погодите-ка, разве ангел не должен отговаривать меня от попытки погубить ее отношения?
Мой ангел пожимает плечами: «Если они поженятся, он увезет ее в пластмассовый бездушный пригород и изменит с секретаршей-молодухой прежде, чем Рори исполнится сорок. Я видел такое кино. Ей не понравится финал».
Справедливое замечание. Я ускоряюсь.
Я вымок до нитки, гравий с хрустом проседает под ногами. Эта погоня не просто погоня, потому что мои ноги двигаются, а мысли мчатся в одном направлении.
Моя.
Животная идея, грубая, дикая и глупая, но я никогда не прикидывался очень смышленым человеком.
В миг, когда снова встретил Рори под люстрами того банкетного зала, по которому она плыла как сказочная фея, я знал, что разрушу ее жизнь, хочу я того или нет.
Но стать для нее кем-то важным – теперь совсем другое дело. Я не подозревал, что таковое возможно. Теперь знаю.
Я догоняю Рори и преграждаю ей путь на главную улицу. Все заведения в миле отсюда и уже закрыты. Да и бежать от проблем все равно что гнаться за ними. Куда бы и с какой скоростью ты ни направился, они все равно с тобой.
– Отпусти меня! – орет Рори. Дождевые капли стекают с ее носа, ресниц, уголков красивого и грустного рта. – Пожалуйста, оставь меня в покое. Больно. Все ужасно болит. – Она начинает рыдать, падает на колени и повержено опускает голову.
Я кладу на ее макушку ладонь, шестым чувством понимая, что Рори нуждается в прикосновении. Не знаю, как я это понял. С Рори я просто действую.
Увидев ее в Нью-Йорке, я в ту же секунду ощутил порыв накинуть на нее свое пальто, потому как знал, что она всегда мерзнет. Сейчас делаю то же самое. Снимаю охотничью куртку и набрасываю Рори на плечи, откидывая ее мокрые волосы за спину, чтобы они не мешали согреться.
– Почему все так по-дурацки? – у Рори дрожит голос. – Ты вдовец. Моя сестра мертва. Она ненавидела меня всей душой, а теперь я вынуждена жить с этим до конца своих дней. И я даже отцовский голос слушать не могу без истерик. Смерть повсюду. Даже в день нашей встречи я была на кладбище. Словно мы связаны болью. Каждая минута в твоем доме рвет меня на части, а я устала чувствовать себя истерзанной.
Я поднимаю ее на руках, хоть она и сопротивляется и снова оседает на землю. Дождь бьет по лицу. На мне только футболка, и я знаю, что завтра поплачусь за свою самонадеянность, но сейчас меня это не волнует.
– Не говори так. – Я стираю пальцами ее жгучие слезы, будто под дождем это важно. Но это важно. Для меня.
– Почему?
Потому что ты единственная, благодаря кому я чувствую себя живым.
– Да, куда ни взгляни, всюду смерть. Но и жизнь тоже. Тебе нужно просто присмотреться.
– С чего вдруг тебя стало это волновать? Ты говорил, что Кэтлин в Дублине, – пытаясь отстраниться, упрекает Рори.
– Она в Дублине, – хриплым голосом говорю я, чувствуя, как горят уши. – Похоронена на том же кладбище, о котором ты только что говорила. Рядом с твоим папой.
– Мал, Мал, Мал.
Рори вбирает в себя все эти эмоции, а их много.
Она тонет в них, а я не могу ее вытащить. Только время в силах.
– Нет. Прошло восемь лет. Жизнь продолжается.
– Мне нужно уехать. – Она суматошно оглядывается и кусает губу.
Я приподнимаю подбородок Рори, чтобы она взглянула на меня.
– Ты доведешь дело до конца, принцесса.
– Теперь я принцесса? Да что тут происходит? Это… это неправильно. И нечестно по отношению к Каллуму.
– Отказаться от такого предложения было бы нечестно по отношению к тебе.
– Пообещай мне, что будешь вести себя хорошо, – говорит Рори. – Скажи, что перестанешь быть таким злобным. Но еще… – Она морщит носик. – Но еще пообещай, что не будешь излишне не злобным. Признай, что договор на салфетке всего лишь ошибка юности, что не станешь преследовать меня. Каллум такого не заслуживает.
Я качаю головой.
– Прости.
Я не договариваю, что не могу – или не хочу – соглашаться на все ее условия, или что Каллум просто не походит на подходящего для нее парня. Рори для него слишком несовершенна.
Но никогда не скажу ей такое в лицо. И несовершенство ее в хорошем смысле. Каллуму нужна Барби, с которой он сможет играть в идеальный дом. С Рори он не справится.
– Сейчас пора возвращаться.
– Зачем? – вскрикивает она.
– Затем, что нам еще два месяца нужно опекать Ричардса, и терять голову не выход. Тем более из-за того, что на радиостанции, которая понимала, что Рождество закончилось, без видимой причины крутили песню твоего заурядного почившего отца, которого ты знать не знала.
Теперь Рори смотрит на меня, и в ее зеленых глазах плещется все мировое горе.
– Для чего я здесь? – спрашивает она. Тихо. Сурово. Как преподавательница.
В ее голосе слышится угроза, и я хочу высосать эту угрозу из ее рта и собрать языком остатки яда. Но поцелуи подождут. Если поцелую ее сейчас, не смогу остановиться, а мне завтра утром рано вставать. Я дал клятву, которую намерен хранить. И к черту Рори, Эштона, Райнера и весь мир в целом.
– Что еще за вопрос? – Я веду большим пальцем по ее щеке к уголку рта.
Она разрешает мне. Сама того не осознает, но разрешает.
Прощай, пижон.
– Я про то, почему ты не противился? Когда заметил меня в том банкетном зале, почему решил, что работать друг с другом будет умно? И почему ты так на меня злишься? Что тебе от меня нужно, Малаки? – Рори бьет кулачками меня в грудь, отпихивает и стучит ногой по луже между нами.
Дождь все идет, но нам плевать. Рори опять трясет, и на сей раз не от холода. Она выгибает спину, уголки губ расслабляются, и все ее тело буквально кричит: «секс, секс, секс». Я стою перед ней и, когда она снова набрасывается на меня, принимаю на себя удары.
– Сдавайся, – шепчу я. – Я хочу чтобы мы оба сдались, Рори, как ты и обещала восемь лет назад. – До того, как жизнь растоптала все, что у нас было.
– Но договор пропал. Его больше нет! – возражает она.
– Вот что тебе нужно? Листок бумаги? – спрашиваю я.
– Бумага – важная вещь. Брак тоже лист бумаги.
– Да, но люди разводятся.
Рори качает головой:
– Договора больше нет.
Я поднимаю ее и молча веду домой.
Рори
В кое-то веки я просыпаюсь посреди ночи, чувствуя тепло.
Моргаю припухшими веками и оглядываюсь. Темно хоть глаз выколи. Я лежу на чем-то проваливающемся, скрипят пружины. Я в кровати. В кровати Мала.
Ого.
От паники в горле пересыхает, и внезапно я покрываюсь холодным потом. Я же не могла переспать с ним после истерики из-за отца. Ни за что.
Я провожу рукой по матрацу за своей спиной и понимаю, что в кровати больше никого нет. Уф.
Не до конца убедившись в этом, я поворачиваюсь набок лицом к открытой двери, ищу на ощупь на тумбочке телефон – его туда положил Мал. Откуда-то я это знала. Включаю фонарик и направляю его в сторону гостиной.
Он подсвечивает силуэт Мала. Тот лежит мускулистой гладкой спиной ко мне. Под тонкой тканью футболки виден рельеф его мышц.
Я помню его аромат под дождем: мужской запах кожи и пряных сигарет, и Мала.
А потом сказанные им слова снова не дают мне покоя.
Он хочет, чтобы мы сдались.
Вопреки всему… я знаю, что должна сражаться.
Мне с таким трудом удалось его забыть.
В этот решающий миг тело вспыхивает огнем, как и много лет назад.
Я выключаю фонарик и кладу телефон обратно на тумбу, но на ней что-то лежит – мягкое, но хрустящее. Я снова включаю фонарик и направляю на находку.
Когда я вижу ее, сердце замирает.
Маловероятно...
Наш договор.
Та салфетка.
Здесь. В целости и сохранности.
Мал ее оставил.
Началось.
ПРИМЕЧАНИЕ ОТ САЛФЕТКИ
Я в курсе, ладно?
Я и сама не подозревала, что сохранюсь до этих времен, не говоря уже о том, что получу дополнительное эфирное время. Но вот она я, перед вами. И мой дружок Мал холил меня и лелеял. Если вам интересно: пятно от кетчупа высохло и со временем побледнело.
В остальном я чувствую себя просто прекрасно. Пару лет назад немного испугалась, когда меня нашла мать Мала и выкинула в мусорное ведро (как я и предрекала – стоило купить в тот день лотерейный билет). Вернувшись домой, Мал все перерыл. Я слышала, как он в ужасе бормотал: «Нет, нет, нет». К тому моменту я лежала на дне мусорного мешка. Мал перевернул все верх дном и стал рыться в мусоре. Говоря метафорическим языком, я глазам своим не могла поверить. Чтобы вернуть меня, он буквально коснулся мусора. И не просто мусора: остатков еды и мокрой бумаги, и упаковок с острыми краями, и мусорной жижи. Мал все бормотал: «нет, нет, нет». Я подумала, что он сейчас заплачет.
Полное разоблачение: раньше я не слишком воняла, но после происшествия с мусорным ведром от меня пасет как от горящей помойки.
Но Малу, похоже, плевать.
Надеюсь, парень завоюет ее.
Искренне надеюсь.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Восемь лет назад
Мал
Дорогая принцесса Аврора из Нью-Джерси,
Вот так конфуз.
В основном потому что именно я настаивал на том, что мы должны положиться на судьбу, но вот дела – пишу тебе письмо, а по сути показываю судьбе средний палец, медленно проезжая мимо ее жилища после того, как сломал на нем замок.
Я решил, что не хочу предоставлять дело судьбе. К черту. Я с ней лично не знаком. Почему тогда должен ей доверять?
Впрочем, я пишу тебе не по поводу договора. Забудь о нем. Хотя, судя по всему, это невозможно. Он еще при мне. Но я пытаюсь подтолкнуть судьбу в нужном направлении.
Я тут подумал, что, возможно, немного поспешил с решением отказаться от отношений на расстоянии. В чем же тут вред? Давай попробуем.
Также хотелось бы отметить, что в последнее время я растерял все желание флиртовать. Между прочим, совершенно ни про что. Полагаю, запал пропал, но дело в любом случае не в сексе. Надеюсь, ты понимаешь. Это скорее испытание. Не воспринимай на свой счет, потому что ты сообразительная, и изумительная, и поступила в колледж, и у тебя великолепные сиськи.
Ты еще думаешь о своем отце? Глупый вопрос. Конечно, думаешь. После твоего отъезда я долго размышлял о твоем папаше. Не подумай, тут нет ничего необычного. Мама говорит, что наши умершие родные присматривают за нами с пушистых облачков, что, как ты сама понимаешь, слишком неправдоподобно и сомнительно, поскольку ты летала на самолете над этими облаками. Но мне нравится идея, что они подглядывают за нами – особенно в твоем случае (и немного в моем, потому что я не совсем бездушен, когда разговор касается моего погибшего папы).
Но не на постоянной основе, потому что без зрителей мне приятнее дрочить и срать, и не могу представить, что это скоро изменится.
Выступления на улице очень успешны. Два музыкальных продюсера из Англии пытались купить мои песни, но есть какое-то приятное послевкусие быть бедным, талантливым и переживать не лучшие времена. Как только я распробую вкус денег, мне крышка, а хочется все-таки получать удовольствие от своего дела.
Не стану балаболить впустую, поэтому хватит обо мне. Как ты? Как учеба в колледже? Есть ли у тебя планы на выходные? На Рождество?
Пробовала ли ты рождественский пирог с фаршем? На самом деле в нем вовсе нет фарша.
Вкладываю несколько марок, если надумаешь отправить мне ответное письмо. Я знаю, что студенты часто испытывают трудности с финансами и все такое.
С любовью, симпатией и преданностью, Мал.
***
Дорогая Рори,
Я понял, что, возможно, был немного настырным в своем предыдущем письме. Наверное, писать о том, что призраки наших отцов наблюдают, как я дрочу, не лучший способ завязать разговор. Не знаю. Я новичок во всей этой дружбе по переписке.
Просто с тех пор, как ты уехала, дома не все ладно. Я пытаюсь все исправить.
У моей сестры Бриджет случился выкидыш. Она была на седьмом месяце беременности. Мы все очень подавлены. Мама уехала на месяц в Дублин ей на подмогу. Я по-прежнему пою на улицах и присматриваю за домом. Халтурю на ферме в попытке помочь маме, поскольку она оставила работу, чтобы пожить с Бриджет. Говорят, у Бриджет депрессия, ей прописали какие-то таблетки, но думаю, что маме они тоже нужны.
В остальном все в порядке. Кэтлин вдруг стала носить очень короткие юбки и занялась стряпней. Думаю, мой приятель Шон по уши в нее втрескался, так что, возможно, скоро мы услышим звон свадебных колоколов.
Я написал несколько песен и хотел, чтобы ты их послушала. Но если ты занята, ничего страшного. А если свободна, то всегда можешь отправить мне свой номер телефона. И не стесняйся писать мне на электронную почту, если тебе так удобнее (да, я в курсе, что это еще одно нарушение правил, написанных на салфетке):
Или можешь отправить что-нибудь улиточной почтой. Или просто ответь посредством телепатической связи.
Шучу. Не надо. Не самый надежный способ коммуникации.
Прилагаю еще несколько марок. Вдруг предыдущие ты потеряла.
Целую и обнимаю,
Мал
***
Дорогая Рори,
Поздравляю с победой в конкурсе фотографий. Читал в новостной рассылке твоего колледжа.
Очень горд.
(И в равной степени жалок.)
Мал
***
Дорогая Рори,
Может быть, просто напишешь, что ты жива-здорова, и я перестану тебе докучать?
Пока,
Мал.
***
Дорогой Мал,
Хорошие новости: я жива.
Плохие новости: иногда мне хочется умереть.
Я не собиралась писать тебе это письмо.
На самом деле я совсем не хотела и не хочу тебя ранить. Пожалуйста, помни об этом, пока будешь читать.
Нужно, чтобы ты перестал писать мне. Ты понятия не имеешь, как мучительно видеть твое имя. Мы не сможем встречаться. Я оставила прошлое позади и пытаюсь наладить свою жизнь.
Вернувшись из Ирландии, я обнаружила, что беременна. Я была напугана, одинока и только поступила в колледж. У меня совсем не было средств, чтобы растить ребенка. Не к кому было обратиться. Сущий кошмар – стать матерью-одиночкой без денег и без помощи, и я с ним отлично знакома. И речи не могло быть о повторении судьбы своей матери.
Несколько раз я помышляла связаться с тобой, но что тут скажешь?
Ты там, а я здесь, и вряд ли бы ты смог обеспечить меня и ребенка.
Я сделала аборт. Я не жалею о содеянном, хотя отчасти всегда буду оплакивать потерю этого малыша. Каждый год, просыпаясь, стану думать, сколько бы ему сейчас исполнилось. На кого был бы похож. Кем бы он стал.
Ты был чудесной ошибкой, но это не значит, что я не сожалею о тебе.
Каждое твое письмо напоминает о том, чего мне не стоило делать.
Перестань.
Если я тебе хоть чуточку дорога, ты с уважением отнесешься к моей просьбе и оставишь меня в покое.
Не твоя,
Рори
***
Это письмо режет как острый нож, потрошит внутренности и кидает их на пол. От каждой строчки в письме хочется опустошить желудок.
Из-за его содержания.
Из-за признания.
Из-за аборта.
Из-за ошибки.
Из-за мысли, что письмо не написано от руки, а напечатано – я-то все свои письма писал вручную. Чернила так смазались, что, думается, Рори запихивала письмо в конверт в такой спешке, что даже не дождалась, когда высохнет краска. Это тоже травмирует.
Ее фразы сухие, отчужденные и другие. Совсем не похоже на девушку, что спрашивала меня про Бога и бегала со мной под дождем.
Я теряю контроль. Наконец – в кое-то веки – я слетаю с катушек.
Уйду в длительный запой.
Мама в отъезде, Бриджет в депрессии, Рори избавилась от нашего ребенка, назвала меня ошибкой и ясно дала понять, что между нами все кончено.
Мне незачем жить, не за что умирать, нечему радоваться.
Я еду в деревню. В планах накупить алкоголя на все деньги, что у меня есть, а их немного, учитывая, что мама временно не работает, а я оплачиваю все счета и еду. Подойдя к кассе и хлопнув перед продавцом двумя бутылками водки, я шарю по карманам и понимаю, что в них пусто. Для выступления день был не самый удачный. Погода не задалась, и все, что удалось заработать, я кинул в банку бездомному парню, потому как ему-то деньги явно нужнее.
В кошельке тоже пусто. Под испытующим взглядом продавца делаю вид, будто рыщу по другим карманам, и уже подумываю спереть эти чертовы бутылки, как вдруг из-за моей спины показывается тонкая ручка и вручает даме платежную карту.
Кэтлин, одетая в одно из своих крошечных платьев с вырезом до пупа, делает шаг вперед и соблазнительно улыбается.
– Мал, – воркует она.
В последнее время она постоянно воркует.
Я смотрю, как она оплачивает мне выпивку, и не пытаюсь ей помешать, ведь я чертов джентльмен. С такой же широкой и обольстительной улыбкой она бросает до кучи пачку чипсов и упаковку мятной жвачки.
– Спасибо. – Я хватаю бутылки за горлышки. Помышляю сказать, что буду должен, но не хочу брать Кэтлин с собой. Лучше запихну ей наличку в почтовый ящик.
– Ты не против компании? Могу тебя уложить, если что.
«Не сомневаюсь», – мысленно брюзжу я.
Господи, мне не нравятся мои мысли, я козел. И так мерзко, когда мои приятели показывают друг другу фотографии их обнаженных девушек. По спине мурашки бегут при мысли, что я похож на них.
Кики теребит локон и – представьте себе – воркует:
– Тяжелая выдалась неделя. Много экзаменов.
– Без обид, но сегодня я хочу побыть один. Давай так договоримся: я отдаю тебе бутылку, и мы разопьем ее в следующий раз. Сегодня из меня в любом случае поганый собутыльник.
И это еще мягко сказано. Я хватаю одну бутылку и иду прямиком к машине. Завожу двигатель, но он барахлит. Просто прекрасно. Моему счету в банке не хватало только поездки в мастерскую. Вижу, что Кэтлин медленно приближается к моей машине и машет второй бутылкой. Я вжимаю ногу в педаль, пытаясь завести машину.
Давай, давай, давай.
Рука Кэтлин на дверной ручке. Мы словно в фильме ужасов. Герой успеет или не успеет? Я кручу ключи в замке зажигания, а моя подруга открывает дверь и садится в машину.
– И снова я, – напевает она, зажимая голыми ногами бутылку, чтобы та не упала.
Смотря перед собой, я бью кулаком по рулю.
– Я же сказал, что...
– Мне все равно, – отрезает она. – Я знаю, что ты будешь ужасным придурком. Я все равно хочу тебя поддержать.
Дома я открываю бутылку, и мы передаем ее друг другу, сидя за обеденным столом и наполняя чайные кружки до краев. На улице льет как из ведра, и внезапно я ненавижу Толку, Ирландию и себя. Неудивительно, что Рори не хочет иметь с нами ничего общего. Со всеми нами. Хорошо, что она не знает, каким человеком был ее папаша. Достаточно сказать, что есть весомая причина, почему Кэтлин не убивалась от горя, когда он скончался.
Перестань придумывать Рори оправдания. Она первоклассная дрянь, которая даже не удосужилась сказать, что убила твоего ребенка.
«Ее тело – ее дело», – убеждаю себя. Хотя неплохо бы было предупредить заранее. Я мог бы уговорить ее. Обдумать варианты. Задать вопрос.
Ого, пора завязывать с алкоголем.
– Похоже, тебе нужно еще. Я налью. – Кэтлин похлопывает меня по руке и в третий раз наполняет кружку. Водка выплескивается за край.
Я замечаю, что сама она не пьет. Неудивительно, ведь Кики никогда не была любительницей пригубить. Я замираю и удивляюсь, зачем она вообще сказала, что ей нужно выпить, а потом решаю, что лучше тонуть в жалости к себе и в алкоголе, чем пытаться понять ее мотивы.
– Ты не спросишь, что произошло? – брюзжу я в уже наполовину опустошенную кружку. Первые две порции я вылакал так, словно это была вода.
Кэтлин сидит напротив, качает головой.
– Думаю, я и так знаю, и остается только гадать, что у тебя еще случилось. Я проявляю выдержку.
– Рад, что хоть один из нас может, – бурчу я, вспоминая те дурацкие письма.
Мне никогда не удастся их забыть. Теперь я действительно знаю, что не продам ни одной песни. Я не могу рисковать, ведь если стану известным, Рори может обнародовать ту писанину.
– Ты не заслужил таких страданий. – Кики наклоняется вперед и поглаживает меня по плечу.
– Поверь, заслужил. – Я смеюсь, поднимая лицо к потолку. – Я выставил себя на посмешище. Это только моя вина.
– Мал, ну какое же ты посмешище? Ты самый умный, самый талантливый человек на свете.
– Тогда, миледи, вам пора сменить круг общения. – Я салютую кружкой и в один заход опрокидываю в себя последние капли водки.
Все кружится перед глазами – ослепительно, медленно и лениво. Воздух тяжелый, спертый, удушающий. Я словно на тусклом дне пруда.
Сначала я не замечаю, как Кэтлин садится мне на колени. Только когда она крепко, как удавка, обвивает руками мою шею, я прихожу в себя и резко уклоняюсь от ее рта.
– Кики, – вырывается у меня стон, – нет.
– Ш-ш-ш, Мал, позволь утешить тебя.
Она хватает меня за шею и прижимает мое лицо к своей груди, сдавливая ее. Приятно. Сиськи у нее большие. Носом и ртом чувствую, какие они мягкие и теплые. Они пахнут цветочным парфюмом и немного потом.
Кэтлин теребит мои волосы и целует в макушку. В ухо. В щеку.
– Твоя сестра. Я люблю ее, – хриплю ей в грудь.
Ее декольте так и манит меня. Я просовываю язык в ложбинку, пробуя на вкус соленую кожу. Ощущения не те, и я вспоминаю, по какой причине не занимался сексом после отъезда Рори.
Кэтлин молчит. Она вытаскивает грудь из лифчика и проводит шершавым соском по моей щеке.
– Я не хочу с тобой трахаться, – напрямую говорю я и запрокидываю голову.
Это правда, но я все равно возбужден. Потому что она здесь, и она мягкая, и она хочет того, от чего отказалась принцесса Аврора из Нью-Джерси. Кожа Кэтлин горячая в отличие от холодной кожи Рори, но об этом просто забыть, когда ты обдолбался. Тем более в Кэтлин течет та же кровь, что в Рори – эту кучку ДНК и генов Рори никогда не сможет отнять у нашей деревни. У меня. Кики здесь, в Толке, и мечтает, чтобы я затрахал ее до смерти. А у меня стояк, такой сильный стояк, что в штанах становится тесно.
Ох, как бы мне хотелось быть чуточку похожим на Дэниела или Шона, или Джейка, или любого другого моего приятеля, который с удовольствием переспал бы с Кики, только потому что она оказалась рядом.
– Отстань, – фыркаю я и качаю головой. – Пожалуйста, милая. Тебе лучше не делать этого.
Но руки Кэтлин везде. Они на моей груди, плечах, спине и лице. Они обхватывают мой подбородок, а сама Кэтлин наклоняется и целует меня – страстно, жестоко, беспощадно. С языком, с ненавистью и с разочарованием. Она целует меня так, словно я сотворил с ней что-то ужасное, и наступил час расплаты.
Голова кружится как сломанная карусель. Я бормочу: «Хватит, хватит, хватит».
Кики прижимает ладонь к моему окаменевшему члену и сжимает его.
– Если ты не хочешь, то почему такой возбужденный?
– Тыдолжнаперестать, – заплетающимся языком уговариваю я.
Игнорируя мой приказ, она расстегивает ремень. В голове серый туман из расползающихся в разные стороны мыслей, но мне все-таки удается понять, что к чему. Ее новое пристрастие к коротким юбкам и платьям создает удобный доступ. Она давно все спланировала. И она всегда приносит что-нибудь поесть и выпить. Совпадение? Не думаю.
Я чувствую, как ее теплая влажная вагина опускается на мой эрегированный член.
– Кэтлин, я не хочу с тобой трахаться, – повторяю я, стараясь произнести это внятно.
При мысли о том, что сейчас случится, становится тошно. Потому как знаю, что Рори никогда не примет меня, если узнает, что я переспал с ее сестрой. Эгоистично, что это первая причина, а вторая – я не хочу обидеть или ввести в заблуждение Кики.
– Ты уже меня трахаешь, – шипит она и проводит языком по моей шее. – И будешь продолжать, пока не кончишь.
Она поднимается, потом опускается, двигаясь на мне быстрее, и внизу живота я чувствую напряжение.
– Нет.
– Да, Мал. Я такая мокрая, – произносит Кики.
И это правда. Думаю, никогда еще женщина со мной так не возбуждалась.
На хрен Рори.
На хрен Рори, которая продинамила меня, думая, что мы просто разок потрахались.
Теперь я трахаю ее сестру. Говорят, месть сладка, но во рту стоит такой мерзкий привкус, что блевать тянет.
А вот влагалище Кэтлин совсем не мерзкое. Теперь она полностью забирается на меня верхом и медленно и с упоением двигается по моему стояку. Я слышу шлепки наших бедер. Чувствую ее влагу, которая стекает мне на лобок. Кики стонет в мой рот, ее губы сладкие и ловкие. Сжимаясь вокруг моего члена, она прикусывает меня за губу, которая тут же начинает кровоточить.
Я закрываю глаза и запрокидываю голову так, чтобы она не могла меня поцеловать. Поцелуи я не жалую. Вот секс – другое дело...
– Быстрее, Рори.
Если Кэтлин и замечает мою оплошность, то спускает мне ее с рук. Ее движения набирают обороты, в паху все сжимается, и я понимаю, что скоро кончу.
Я всегда старался быть хорошим любовником. Ублажать, двигаться резче, прочувствовать, что нравится девушке, что не нравится. Но в эту минуту мне просто хочется получить удовольствие от того, что я в сестре Рори, без ведома последней выкорчевать ее каким-то образом из своего сердца.
И все же я крепко зажмуриваюсь и представляю, что трахаю Рори.
– Рори, Рори, Рори, – бесстыдно скандирую я, настолько потеряв связь с реальностью, что не могу сейчас быть милым, порядочным, адекватным. – Я кончаю.
– Кончай, – нудит Кэтлин.
Клянусь, сейчас у нее такой же хриплый и низкий голос, как у Рори. Я изливаю в нее семя и рычу от расстройства и удовольствия.
Чувствую, как выплескивается в Кэтлин сперма и только тогда понимаю, что забыл натянуть презерватив.
И только тогда понимаю, что мне вообще-то плевать.
Один, лишь один незащищенный секс с Рори, и все кончилось плохо.
Но Кэт… Кэт не такая как ее сестра.
Она предана мне. Она не охотник, а безотказная жертва.
– Знаешь, я не возражаю, – тихо произносит Кэтлин. – Если будешь называть ее именем. Правда, не возражаю. Думаю, это добавляет перчинки. Мне нравится.
Одной рукой сжимаю ее талию, другой – подбородок и крепко целую, не обращая внимания, как мне на колени стекает кровь.
Закрываю глаза на суть случившегося.
На то, что она сейчас со мной сотворила.
На то, чего я нехотя ее лишил.
И на катастрофу, которая поджидала нас за углом.
