Текст книги "Информатор"

Автор книги: Курт Айхенвальд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 46 страниц)

Глава 19

– Итак, давайте решать, – обратился Джон Дэниелс к коллегам-директорам.

Последнее заседание чрезвычайного комитета АДМ началось чуть позже двенадцати утра во вторник 8 октября. «Уильямс и Конноли» составила окончательный проект соглашения с правительством. И теперь директора собрались в офисе компании «Симпсон и Тэтчер», чтобы утвердить проект или отвергнуть его.^{397}

Четыре директора АДМ, главный юридический советник и три адвоката фирмы «Симпсон и Тэтчер» слушали Обри Дэниела, зачитывавшего пункты соглашения. Остальные директора АДМ, в том числе Брайан Малруни и Рэй Голдберг, следили за происходящим по телефону, включенному на громкую связь. Около одной из стен зала стоял сервировочный столик с кофе и печеньями, к которым не притронулся почти никто.

Дэниел зачитывал текст соглашения минут двадцать. Сумма штрафа осталась прежней – сто миллионов долларов. Дуэйну Андреасу и Джиму Рэнделлу обеспечивался иммунитет, но оба они должны дать показания большому жюри о фиксировании цен. Когда Дэниел закончил, в зале на миг воцарилась тишина.

– Ну что ж, – раздался голос Малруни по громкой связи, – голосуем?

Член совета директоров Гленн Уэбб, возглавлявший одну из агропромышленных компаний, возразил, что нельзя принимать такое далеко идущее решение без обсуждения. Его смущала величина штрафа.

– Это непомерно много, – сказал он. – За такие деньги, я считаю, можно выторговать еще кое-какие уступки.

Несколько директоров согласно закивали. Дружба с Дуэйном Андреасом побуждала их стоять до последнего. Другие выжидательно посмотрели на Битти.

– Мы не в том положении, чтобы торговаться, – сказал он. – Это именно тот случай, когда приходится принимать нелегкое решение.

Росс Джонсон подался вперед.

– Мы должны исходить из интересов акционеров. Обвинительный акт обвалит цену акций. Надо идти на соглашение.

Обри Дэниел предположил, что ему, возможно, удастся договориться о том, чтобы величину штрафа снизили еще немного.

– Обри! – Джон Дэниелс стукнул кулаком по столу. – Больше никаких переговоров. Давайте остановимся на том, что есть.

И Обри Дэниел молча кивнул.

И все же споры длились еще не один час. Наконец Джон Дэниелс почувствовал, что его терпение на исходе.

– Придется стиснуть зубы и согласиться, – обратился он к Битти. – Это в интересах акционеров.

– Давайте голосовать, – сказал Малруни.

У находящегося в Гарварде Рэя Голдберга через несколько минут начиналась лекция, и он отозвался первым:

– Нужно наконец перейти Рубикон. Я голосую за соглашение.

Дэниелс посмотрел на Рода Брюса, бывшего сотрудника АДМ.

– Родди?

– Я «за», – отозвался тот спокойно.

Следующим был Брайан Малруни, который звонил из аэропорта, где ожидал посадки в самолет. Все понимали, что ему трудно выступить с осуждением Андреасов.

– Брайан? – спросил Дэниелс.

Секунду поколебавшись, Малруни сказал:

– Нужно принять решение, которое будет защищать интересы компании и акционеров. Мы, члены чрезвычайного комитета, сделали, что могли. Мы должны думать обо всех, кого это затрагивает.

Несколько директоров согласно кивнули.

– Мне жаль, что американское правительство поставило руководителей АДМ в такие условия, когда отец должен давать показания против собственного сына, – продолжил Малруни и без всякой паузы заявил: – Сожалею, но мне пора. Я передаю свой голос Гленну Уэббу – пусть проголосует за меня, как сочтет нужным.

И Малруни прервал связь, избежав ответственности за исход голосования.

Дверь конференц-зала открылась, и официантка вкатила тележку с закусками: семга, куриное филе и паста-салат. Пока она накрывала на стол, Дэниелс смотрел на Уэбба, которому достались два голоса.

– Гленн?

– «За», – ответил Уэбб, подняв обе руки вверх.

Дэниелс повернулся к Россу Джонсону, который уже высказал свою точку зрения и подтвердил ее еще раз:

– Я «за».

Оставался невозмутимый Джон Ванье, руководитель собственной агропромышленной компании.

– Джек?

– Разумеется «за», – усмехнулся тот.

Единогласно. И делу конец.

Покончив с официальной частью, директора принялись за ланч. Однако Битти напомнил:

– Остался еще один важный вопрос. Надо решить судьбу Мика Андреаса и Терри Уилсона.

17 октября, через два дня после того, как было оглашено беспрецедентное решение совета директоров по обвинению руководителей компании в фиксировании цен, акционеры АДМ собрались в Декейтере на ежегодное собрание. Те, кто помнил, какую агрессивную позицию занимало руководство компании в прошлом году, с удивлением наблюдали за присмиревшим Дуэйном Андреасом. Он уже не затыкал рот критикам и обхаживал даже самых неистовых горлопанов. И совсем уж сразило присутствующих его публичное извинение за допущенные компанией нарушения закона.^{398}

– Это, безусловно, серьезный промах, о котором я глубоко сожалею, и совершен он был, что скрывать, под моим руководством, – сказал Дуэйн. – Так что примите мои извинения и позвольте заверить вас, что это не повторится.

Имя Уайтекера не упоминалось – как, впрочем, и Мика Андреаса с Терри Уилсоном. После собрания журналисты окружили Брайана Малруни. Один из них спросил, что будет с Миком Андреасом и Терри Уилсоном, после того как АДМ признает свою вину.

– Они больше здесь не работают, – ответил Малруни.

Терри Уилсон уволился, Мик Андреас взял отпуск. Их звездная карьера в АДМ завершилась.

Доктор Дерек Миллер выбился из сил, пытаясь удержать Уайтекера от безумия.

Понадобилось несколько месяцев, чтобы определить дозу лития, которая действовала эффективно в периоды маниакального психоза. Но в начале октября Уайтекер написал письмо своему адвокату, обвиняя правительство в прокоммунистических настроениях. В этом случае обострение было особенно не ко времени, потому что, во-первых, Уайтекеру вот-вот должны были предъявить официальное обвинение, а во-вторых, он уехал в Чейпл-Хилл в Северной Каролине, где располагался еще один офис компании «Биомар», и регулярные визиты к доктору Миллеру прервались.

16 октября Миллер продолжил свои записи о лечении пациента, который по-прежнему значился под именем Патрика О'Брайена:^{399}

«Опасность рецидивов маниакального поведения у мистера О'Брайена очень велика, и ясно, что он не принимает литий, хотя уверял меня в обратном. Однако своему адвокату он признался в этом, объяснив, что ему нравится состояние, в котором он находится, не принимая лекарство».

Миллер хотел, чтобы за Уайтекером присмотрел один из психиатров в Северной Каролине. Оставалось надеяться, что Уайтекер обратится к нему, будет следовать его советам и не совершит ничего опрометчивого.

Толпа прокуроров окружила Джима Эпстайна в конференц-зале Министерства юстиции. Адвокат приехал в Вашингтон, чтобы начать процедуру защиты своего клиента. Эпстайн полагал, что действия прокуратуры в отношении Уайтекера в значительной мере диктовались требованиями «Уильямс и Конноли», и хотел дать прокурорам понять, что с Уайтекером необходимо обращаться осмотрительно.

– Эти типы из АДМ украли сотни миллионов долларов, обчистив людей во всем мире, – заявил Эпстайн. – А Марк не только сообщил вам об этом, но и представил уникальные свидетельства их преступления. Он помог вам остановить грандиозное мошенничество и раскрыть международный сговор о ценах.

Эпстайн обвел взглядом лица окружающих.

– Агентов ФБР специально готовят к стрессовым условиям, которые им придется испытывать при выполнении тайных заданий, живя без друзей, которым можно довериться, – сказал он. – Вы сами все время твердите нам о том, как трудно агентам в таких условиях сохранить душевное здоровье.

Все слушали не шелохнувшись.

– А Марк – обыкновенный человек, не имеющий никакой подготовки. Он не выбирал профессию осведомителя. Вы сами побуждали его заниматься этим. Вы послали его на задание неподготовленным, не обеспечив ему поддержки, которая уберегла бы его от стресса.

Слова Эпстайна заставили прокуроров задуматься.

– Марк совершил преступление, непростительное преступление. Он присвоил девять миллионов долларов. Но ведь, с другой стороны, он помог вам разоблачить мошеннический заговор, который в денежном выражении во много раз превосходит его собственные проступки.

Однако, по иронии судьбы, сказал Эпстайн, Уайтекера ожидает гораздо более суровый приговор, чем тех, кто украл у общества несравненно больше. Правовые нормы предусматривают для корпоративных мошенников, присвоивших сотни миллионов долларов, срок заключения не более трех лет.

– Когда состоится суд над Уайтекером, – продолжал адвокат, – за ним будет следить вся мировая пресса. Я расскажу о Марке все – и хорошее, и плохое. Я расскажу о том, что он был совершенно не подготовлен, и обо всем остальном, что произошло с ним. Ваши потенциальные осведомители прочтут репортажи в «Нью-Йорк таймс» и «Уолл-стрит джорнал» и узнают, чего стоило Марку его согласие сотрудничать с вами. И тогда, – заключил Эпстайн, широко раскинув руки, – больше никто не захочет звонить вам и сообщать о преступлении.

Первым нарушил молчание Джек Кини, помощник генерального прокурора, исполнявший обязанности начальника уголовного отдела:

– Да-а, защиту в этом деле представляет, безусловно, незаурядная личность.

Эпстайн покинул конференц-зал, не заключив никакой договоренности о судьбе Уайтекера, но сделал большой шаг вперед. Окончательное соглашение можно заключать лишь после нескольких встреч с прокурорами. Эпстайн полагал, что Уайтекера приговорят к пяти годам тюрьмы, но, возможно, судья чуть снизит этот срок. Это лучшее, на что можно было надеяться. Однако Уайтекер, узнав о беседе адвоката с прокурорами, пришел в негодование. Его возмутило даже то, что Эпстайн посмел заикнуться о возможности признания Уайтекером своей вины.

– Это несправедливо! – стонал он. – Преступники сидят в АДМ, а Министерство юстиции их покрывает. Из меня сделали козла отпущения!

Надо не договариваться с прокурорами, а предъявить им иск, заявил Уайтекер. ФБР обошлось с ним несправедливо. Если подать иск, они пойдут на попятный. Эпстайн его не слушал. Уайтекер уже не раз жаловался, что на него ополчился весь мир. Он был оторван от реальности.

– Марк, что вы от меня хотите? – спросил Эпстайн устало. – Поймите, вы украли девять миллионов долларов и практически объявили об этом на весь свет на первой странице «Чикаго трибюн». И теперь мне приходится нейтрализовать последствия ваших поступков. У нас мало козырей на руках, но я постараюсь использовать их наилучшим образом, чтобы свести наказание к минимуму.

Эпстайн повторял свои доводы снова и снова, пока ему не показалось, что он убедил Уайтекера. Однако через несколько дней в офис адвоката от Уайтекера пришел факс на фирменном бланке компании «Биомар».

«Мы с Джинджер в последние недели долго обсуждали, какие шаги лучше предпринять. Мы решили пойти в направлении, противоположном тому, куда вы нас вели».

Дочитав письмо, Эпстайн бросил его на стол.

Итак, его уволили. И это настоящая радость.

«Ну вот и прекрасно, – подумал он. – Пусть теперь голова болит у кого-нибудь другого».^{400}

Уайтекер подыскивал нового адвоката и хватался то за одну, то за другую кандидатуру. Прежде всего он обратился к Ричарду Курту, практиковавшему в иллинойсском городе Дэнвилл. Уайтекер проникся к нему доверием после того, как Курт помог ему продать дом в Моуикве. С тех пор они не раз обсуждали положение Уайтекера; к тому же доходившие до Уайтекера отзывы о Курте убеждали его в том, что такой защитник ему и нужен.^{401}

Но Курт специализировался по делам о банкротстве и причинении личного вреда. Чтобы вести дело Уайтекера, ему был нужен помощник. Он рекомендовал Уайтекеру Билла Уокера, своего товарища по юридическому колледжу, у которого была собственная компания в Грэнит-Сити, Иллинойс. Нескладный человек с копной седых волос, Уокер был шумлив и агрессивен. Его возмущало уже то, что кому-то пришло в голову выдвинуть обвинения против Уайтекера. Понятно, что позиция Уокера понравилась Уайтекеру, и он нанял его не задумываясь.

Так защитниками в одном из самых сложных «беловоротничковых» дел стали специалист по делам о причинении личного вреда и его друг, никому не известный провинциальный адвокат.

6 ноября в 10.25 факс, установленный в юридическом отделе АДМ, выдал страничку, адресованную главному юридическому советнику Рику Рейзингу.

Это было одно из сотен полученных АДМ в последние годы анонимных посланий, касающихся Марка Уайтекера, – и самое поразительное.^{402}

«Я сотрудничал с Объединенным профсоюзом плотников, который выступил инициатором привлечения директоров АДМ к ответственности,

– было написано в письме. –

Профсоюз поддерживает доктора Марка Уайтекера и помог ему с помощью Каргилла найти нового, более сильного адвоката».

Автор письма обращал внимание руководства АДМ на один важный момент:

«Доктор Уайтекер отказался от услуг мистера Эпстайна, потому что тот не хотел предавать гласности некоторые аудиозаписи, характеризовавшие ФБР не с лучшей стороны».

Далее говорилось, что Уайтекеру было трудно работать с местным агентом ФБР, ведущим расследование:

«Несколько раз агент приказывал уничтожить аудиозаписи, потому что они говорили в пользу АДМ. Уайтекер перестал доверять агентам ФБР и начал тайком записывать свои разговоры с ними. Он сохранил несколько кассет, которые ФБР распорядилось уничтожить, и несколько пленок с записью этого распоряжения. Именно эти записи не хотел обнародовать мистер Эпстайн, так как они могли помочь АДМ выиграть дело в суде».

Обратились к определителю номера факса, с которого пришло письмо. Отправитель пытался заблокировать номер, но у него ничего не вышло.

Факс пришел из офиса компании «Биомар интернэшнл» в Северной Каролине.

Из компании, которой управлял Марк Уайтекер.

В вопросе о том, что делать с Марком Уайтекером, команда, занятая в «Битве за урожай», разделилась на два лагеря.

Еще в июле Лассар и Гриффин пришли к заключению, что Уайтекеру следует предъявить обвинение как участнику ценового сговора. Хотя, по словам японских и корейских бизнесменов, практика фиксирования цен была заведена уже давно, с появлением АДМ на рынке Уайтекер стал играть центральную роль в переговорах. Он профукал свой иммунитет, говорили прокуроры, и присяжные нас не поймут, если исключить Уайтекера из числа обвиняемых.

Шепард и Херндон не могли с этим согласиться и обвинять человека, по чьей инициативе было начато расследование.

– Это неправильно, – сказал Шепард во время одной из телефонных конференций. – Если бы не Уайтекер, вообще никакого дела не было бы.

Лассар объяснил свою позицию, добавив, что, даже если Уайтекера приговорят к тюремному заключению за участие в фиксировании цен, этот срок, скорее всего, не добавится к сроку за мошенничество, а будет засчитан параллельно с ним.

– Если никакой фактической разницы не будет, тогда чего ради добиваться этого несправедливого приговора, Скотт? – спросил Херндон.

– С его болезненной психикой он не сможет воспринять такое решение адекватно, – добавил Шепард. – Бог знает что он выкинет, узнав об этом.

Однако агентам не удалось переубедить прокуроров. 15 декабря 1996 года большое жюри в Чикаго предъявило обвинение в нарушении закона Шермана Мику Андреасу, Терри Уилсону и Марку Уайтекеру, а также Кадзутоси Ямаде из «Адзиномото».

Вернувшись из Северной Каролины, Уайтекер нанес визит доктору Миллеру. Он был возбужден и не контролировал свое поведение. Вместе с ним пришли оба его новых адвоката, и, с разрешения Уайтекера, Миллер рассказал им о биполярном расстройстве их клиента. Они никогда не слышали о такой болезни и попросили у врача какую-нибудь книгу об этом заболевании.^{403}

Миллер видел, что Уайтекер давно не принимает лекарство. Оставшись с доктором наедине, он с маниакальной горячностью заговорил об иске, который вчинит и тем самым решит все проблемы.

– Когда я выиграю это дело, – сказал Уайтекер, – я стану главой АДМ.

Утром 9 января Брайан Шепард проверил почту, поступившую в декейтерскую резидентуру ФБР. Дисплей автоответчика информировал, что поступило сообщение, и Шепард нажал нужную кнопку.

«Это Рон Хенкофф из журнала „Форчун“. Перезвоните, пожалуйста, – у меня для вас важные новости».

Шепард помнил Хенкоффа: это он написал нашумевшую статью об Уайтекере. В 11.20 Шепард набрал его номер.

Хенкофф сразу взял быка за рога.

– Я хотел бы получить от вас комментарии по поводу некоторых обвинений, выдвинутых Уайтекером.

– Простите, – отозвался Шепард, – боюсь, я не смогу дать никаких комментариев.

– Понимаете, – сказал Хенкофф, – характер этих обвинений таков, что я решил дать вам возможность высказаться по этому поводу.

Он рассказал, что прослушал аудиозапись разговора Шепарда с Уайтекером. На ней было слышно, как человек, чей голос похож на голос Шепарда, проигрывал пленку с записью Мика Андреаса, а затем велел Уайтекеру уничтожить ее.

Мало того, сказал Хенкофф, Уайтекер собирался предъявить иск Шепарду, обвинив агента в том, что тот избил его кейсом и во время расследования запрещал ему встречаться с адвокатом и врачом.

У Шепарда подкосились ноги.

– Простите, никаких комментариев, – повторил он.^{404}

Положив трубку, Шепард позвонил Мучнику, а тот подключил к разговору находившегося в Спрингфилде Херндона.

– Привет, Брайан, что у тебя? – спросил Мучник.

– Позвонил репортер из «Форчун» – тот, который написал самую первую статью об Уайтекере. По его словам, Марк собирается подать на меня в суд. Я будто бы заставлял его уничтожать пленки.

– Ничего себе! – воскликнул Херндон. – Вот подонок!

Шепард был вне себя. Как мог этот новый адвокат Уайтекера одобрить иск своего клиента, основываясь только на его словах? Таких записей не существует. Этого разговора не было.

– Как лучше поступить? – спрашивал растерянный агент. – Может, просто обратиться в суд и заставить его отозвать иск?

– Брайан, так дела не делаются, – сказал Мучник. – Не знаю, в какой суд они собираются подавать иск, но если подадут, то аннулировать его никто не имеет права. Все должно идти своим чередом. А на это нужно время.

– Но это же чушь! – кипятился Шепард.

– Брайан, не волнуйся, – сказал Херндон. – Это действительно чушь. Это же Уайтекер! Никто ему не поверит.

Но Шепарда это не успокоило.

– Я так и знал! – горько бросил он. – Я говорил, что нельзя обвинять его в фиксировании цен.

Через два дня «Форчун» разослал пресс-релиз с копией своей последней статьи, озаглавленной «ПРЕДАТЕЛЬСТВО». Как и первая публикация, статья основывалась на интервью Уайтекера, но теперь ее сюжет был иным.^{405}

«Осведомитель сделал крутой разворот и обрушился с обвинениями на ФБР,

– гласила статья. –

Уайтекер утверждает, что один из агентов приказывал ему уничтожать вещественные доказательства, не позволял обратиться к адвокатам и врачам и чуть не довел до самоубийства. По словам Уайтекера, его обвинения и на этот раз подтверждаются аудиозаписями».

Затем приводилось заявление Уайтекера о том, что Шепард приказал ему избавиться от записей, характеризующих АДМ с положительной стороны. Уайтекеру это не понравилось, и он стал незаметно записывать агента на диктофон, когда слышал подобные требования.

«Я начал осознавать, что ФБР, по сути, почти ничем отличается от АДМ,

– цитировала статья Уайтекера. –

Они используют такие же нечестные методы. А я оказался между двумя жерновами».

Выдержек из аудиозаписей статья не приводила, но утверждала, что они, по заявлениям источника, существуют, хотя хранятся не у Уайтекера.

Журнал предупреждал читателей, что к заявлениям Уайтекера следует относиться с осторожностью, так как они противоречат всему, что он говорил о Шепарде прежде. Но Уайтекер, писал автор статьи, давно разочаровался в агенте и из-за этого испытывал мучения. В июле 1995 года он послал письмо Джиму Эпстайну, где делился с ним своими тревогами. В интервью Уайтекер сообщал, что Эпстайн убедил его не выступать против ФБР. Но он больше не может молчать.

В тот же день копию статьи прислали факсом мне на дом. Я освещал эту необычайную историю с АДМ на страницах «Нью-Йорк таймс» с осени 1995 года, и ее причудливые зигзаги были мне знакомы. Я видел, что статья верно излагает все претензии, выдвигавшиеся Уайтекером в последнее время. Он уже несколько недель развивал передо мной легенду о коррумпированности ФБР. В подтверждение своих слов он передал мне два документа: письмо к Эпстайну, которое цитировалось в статье, и письмо за подписью его психиатра. Оба письма, сказал Уайтекер, свидетельствуют о том, что он уже в 1995 году говорил о коррумпированности ФБР.^{406}

Уайтекер дал мне прослушать и запись, которая, по его словам, доказывала, что Шепард приказывал ему уничтожить вещественные доказательства. На пленке действительно были слышны голоса Уайтекера и Шепарда, но разобрать их слова было трудно. Уайтекер дал мне распечатанный текст беседы, однако сделать для меня копию записи отказался.

Прочитав в воскресенье статью в «Форчун», я позвонил Уайтекеру.

– Марк, мне надо срочно поговорить с вами. Я к вам приеду.

– О чем поговорить? – спросил он с подозрением.

– Ну а вы как думаете? О статье в «Форчун», разумеется.

Помолчав, Уайтекер согласился встретиться со мной в Северной Каролине. Он понимал, что, если речь идет о сенсационном материале, репортер не может усидеть спокойно. Я попросил его привести с собой Джинджер, потому что она тоже упоминалась в статье. Он согласился.

В следующий вечер я встретился с Марком и Джинджер в офисе компании «Биомар» в Чейпл-Хилле. Меня проводили в переговорную. Я сел за стол. Марк и Джинджер уселись друг против друга. Марк выжидательно посмотрел на меня. Он не знал, с чем я пришел.

– Марк, прежде чем задавать вопросы, я хочу кое-что сказать вам, – начал я.

– Ладно.

– Всем, кто имел с вами дело в последние четыре года, было от вас что-нибудь нужно. Агентам ФБР нужна помощь в расследовании. Прокурорам нужны улики против обвиняемых. Репортерам нужна информация для статьи.

Уайтекер молча смотрел на меня, не понимая, к чему я веду.

– А я приехал сегодня к вам не потому, что мне что-то нужно от вас, а потому, что я беспокоюсь за вас.

Уайтекер заморгал.

– Вы о чем?

Я вытащил из портфеля папку из манильской бумаги.

– Это документы, которые вы дали мне. Я прочитал их очень внимательно.

– Хорошо, – кивнул он.

Я положил перед ним всю пачку.

– Это не настоящие документы. Это подделки.

В комнате повисло молчание.

Эти поддельные документы не давали мне покоя уже несколько недель. Обвинения Уайтекера в адрес Шепарда были ложью. Трудноразличимая аудиозапись, которую он дал мне прослушать, тоже была подделкой. Голос, несомненно, принадлежал Шепарду, но фоновые помехи, менявшие тембр в зависимости от того, кто говорил, наводили на мысль, что пленка, скорее всего, склеена из нескольких обрезков.

Сначала я не придал значения тому, что Уайтекер ввел в заблуждение корреспондента. Но затем до меня дошли слухи, что «Форчун» собирается опубликовать обвинения против Шепарда. Мои редакторы придерживались мнения (с которым я соглашался), что мы не можем предупредить «Форчун» о том, что заявлениям Уайтекера нельзя доверять, потому что, во-первых, у журнала могли быть и другие материалы, поддерживавшие эти заявления, а во-вторых, редакция, возможно, и не собиралась публиковать статью.

К тому времени я уже знал, что у Уайтекера диагностировали биполярное расстройство, и посоветовался с несколькими психиатрами. Изложив им всю историю, я спросил, что, по их мнению, произойдет, если «Нью-Йорк таймс» разоблачит подделки после публикации статьи в «Форчун». Большинство врачей считали, что вероятность второй попытки самоубийства будет очень велика. Ситуация казалась безвыходной. Приходилось выбирать: смириться с тем, что карьера агента будет загублена, или подтолкнуть свидетеля к самоубийству. Я обратился еще к одному психиатру, и он предложил третий путь, которому я и последовал: поговорить с Уайтекером начистоту.

Прежде всего я достал письмо, которое было якобы написано доктором Миллером в 1995 году и рассматривало обвинения, выдвинутые Уайтекером против Шепарда. По замыслу Уайтекера, письмо должно было доказать, что он не выдумал все это после того, как его обвинили вместе с другими в фиксировании цен.

Рядом с этим письмом я положил другое, подлинное письмо доктора Миллера, и указал Уайтекеру на кардинальные различия между ними. Разными были и машинописный шрифт, и формат листа. Письмо 1995 года было адресовано «Доктору Марку Уайтекеру» и начиналось с обращения «Дорогой Марк», тогда как второе адресовалось «Марку Уайтекеру», а обращением служило «Дорогой мистер Уайтекер».

Марк возразил, что эти различия объясняются, по всей вероятности, тем, что у доктора сменилась секретарша. Я стал перечислять другие несоответствия между двумя письмами – с таким расчетом, чтобы объяснить каждое последующее было труднее, чем предыдущее. Я взглянул на Джинджер. Ее лицо выражало сомнение. Пора было высказаться начистоту.

– Или посмотрите логотип с адресом, – продолжал я. – Телефонный код города, в котором находится офис, восемьсот сорок семь. Но письмо написано четырнадцатого ноября девяносто пятого года, а тогда код был другой.

У Уайтекера и тут было готово объяснение.

– Так ведь все знали заранее, что код изменится, – сказал он. – Многие заблаговременно заказывали почтовые принадлежности с новым кодом. Очевидно, и доктор Миллер так сделал.

– Я подумал о такой возможности и связался с телефонной компанией «Америтек», – ответил я и протянул ему еще одну бумагу. – Вот пресс-релиз, в котором они впервые объявляют о смене кода на новый, восемьсот сорок седьмой. Он был выпущен двадцатого ноября, через шесть дней после того, как письмо было написано.^{407}

Джинджер была потрясена.

– Как, по-вашему, мог доктор Миллер знать новый код еще до того, как его объявили?

Уайтекер молча разглядывал пресс-релиз. Затем он поднял голову.

– Не понимаю, какое это имеет значение, – бросил он. – Рон Хенкофф звонил доктору Миллеру, и тот подтвердил, что писал это письмо.

Уайтекер лгал. Это был критический момент, о котором меня предупреждали психиатры.

– Я тоже связался с доктором Миллером. После того как я убедил его, что поддельные документы не являются врачебной тайной, он признался, что в глаза не видел этого письма.

Уайтекер застыл.

– А еще он сказал, что беспокоится за вас и хочет поговорить с вами как можно скорее. – Я протянул Уайтекеру листок бумаги с номером телефона. – Он сейчас дома и ждет вашего звонка.

Я разговаривал с доктором Миллером за несколько дней до этого. Сначала я, не называя имени Уайтекера, обсудил с ним проблему врачебной тайны для подобных случаев, а затем спросил, как вести себя с человеком в тяжелом маниакальном состоянии. Затем я признался, что речь идет об Уайтекере, и мы договорились, что тот позвонит доктору домой. Весь мой разговор с Уайтекером, начиная с просьбы привести с собой Джинджер, мы с Миллером продумали заранее.

Не прошло и нескольких минут, как Уайтекер со слезами в голосе признал, что письмо доктора он подделал. Я сказал ему, что Джим Эпстайн согласился дать комментарий по поводу подлинности его письма, на которое ссылался «Форчун», если Уайтекер даст на это разрешение. Уайтекер окончательно раскис и сознался, что письмо Эпстайна тоже подделка.

Джинджер закрыла лицо руками и сказала мужу, что он погубит себя своим враньем.

Мы беседовали еще около часа. Затем Марк и Джинджер вышли в другую комнату, чтобы позвонить доктору Миллеру, и вернулись через полчаса. Марк был печален.

– Похоже, мне опять придется лечь в больницу, – сказал он.

После этого мы втроем поехали к Уайтекерам домой. Там Джинджер собрала вещи Марка для переезда в клинику. Марк уверял, что его рассказ о преступной деятельности АДМ – это правда, пусть документы и поддельные. Я сказал ему, что напишу статью с его признаниями и что статья выйдет в один из ближайших дней. Был уже час ночи. Говорить было уже не о чем. Я покинул их дом. В следующий раз я увиделся с Уайтекером лишь через несколько лет.

Спустя тридцать часов новый адвокат Уайтекера Билл Уокер пробирался сквозь людской водоворот аэропорта О'Хара, просматривая на ходу свежий номер «Нью-Йорк таймc». Один из заголовков заставил его остановиться.^{408}

«ОСВЕДОМИТЕЛЬ ИЗ „АРЧЕР ДЭНИЕЛС“ ПРИЗНАЕТСЯ В ОБМАНЕ».

«Вот блин!» – подумал Уокер.

О таком обороте событий клиент его не предупредил.

В тот же день большое жюри в Спрингфилде выдвинуло против Уайтекера обвинение по сорока пяти пунктам, включая мошеннические денежные операции, уклонение от уплаты налогов и отмывание денег.^{409} Вечерний визит Уайтекера к Рону Феррари в октябре 1995 года, когда он уговаривал друга подтвердить его историю о преступной сети в АДМ, привел к тому, что его обвинили в препятствовании отправлению правосудия. Больше система нелегального поощрения служащих нигде не упоминалась.

На этот раз реакции со стороны Уайтекера не последовало. Он находился на излечении в психиатрической клинике Чейпл-Хилла и должен был пробыть там еще неделю. Ему запретили читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор. Врачи считали, что новости только ухудшат его состояние.

В следующие месяцы защитники Уайтекера Билл Уокер и Ричард Курт обговаривали с прокурорами условия признания их подзащитным своей вины. В отличие от Эпстайна, уже продвинувшегося в этом направлении, Курту и Уокеру пришлось начинать с нуля. Никаким авторитетом они не обладали, а решение предъявить иск Шепарду подорвало всякое доверие к ним.

Защитники не отдавали себе отчет в том, какой вред наносят делу своими уловками. На переговорах с юристами отдела по борьбе с мошенничеством Уокер не только заострял внимание на «преступлениях» Шепарда, перечисленных в исковом заявлении, но и выдвигал новые обвинения, еще менее правдоподобные. Адвокат заявил, что Шепард заставил Уайтекера присоединиться к другим сотрудникам АДМ в загуле с проститутками в нью-йоркском отеле «Уолдорф-Астория», – агент якобы боялся, что иначе Уайтекера подвергнут остракизму. Это, по словам Уокера, внесло разлад в отношения Уайтекера с женой, после того как тот признался Джинджер в этом проступке и рассказал о неблаговидной роли Шепарда.[74]74
  Это утверждение ложно. Согласно отчетам о расходах, Уайтекер останавливался в «Уолдорф-Астории» вместе с другими служащими АДМ только один раз, в начале 1992 г., то есть еще до знакомства с Шепардом. – Прим. автора.


[Закрыть]

В конце каждого пассажа Уокер бросал на прокуроров многозначительный взгляд и заявлял, что все это можно доказать с помощью аудиозаписей, сделанных Уайтекером. Но с записями получалась путаница. Уайтекер говорил, что летом 1995 года послал пленки с записью Шепарда на хранение другу. Имя этого друга было знакомо всем: Дэвид Хёх, он же надоедливый «Лэмет Вов». В подтверждение своих слов Уайтекер предъявил аудиозапись разговора с Хёхом, во время которого тот признавал, что получил пленки от Уайтекера и уничтожил их. Но Уайтекер внес поправку: пленки якобы сохранились.