Текст книги "Связующие нити (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Глава 47.Правда

Иногда мы встречались с Трисом глазами, – днём во время ужина, вечером за завтраком, когда сидели напротив друг друга. Мне было так хорошо от его молчания. Что бы Трис ни говорил о свое слепоте в отношении меня, именно сейчас он угадывал, что мне больше всего нужно – тишина без комментариев, попыток что‑то обсудить, выражение сопереживания или осуждения.

Мы встречались глазами, и в его взгляде я ощущала спокойствие. Когда же не встречались – я любовалась его рельефными и бесцветными чертами лица, – выпуклыми надбровными дугами, скулами, линией тонкого носа, запавшими глазами с чутким, живым движением век. Я любовалась тем, как он ел – движением губ, желваков, подбородка – удивительной гармонией простых и обыденных для всего человечества действий поглощения еды, которые у Триса были воплощением вкуса. Я любовалась его плечами, руками, жестами, – и ловила себя на мысли, что уже давно запомнила все его характерные привычки: как он поправляет волосы, как опирается на столешницу, как держит вилку. Или, если вспомнить другие вещи, – я знала, как он вытирает голову после ванны, как завязывает шнурки или закатывает рукава рубашки, с каким видом заводит наручные часы… мелочи, масса мелочей. На память пришли признания Дины о том, как она в первые дни жадно впитывала такие вот особенности о Ниле, не имея прежде доступа к таким важным и характерным глупостям – как эти детали. У меня было всё это богатство.

Я смотрела на Триса и прекрасно понимала, что по стандартам он не слишком красив – фигура у него была вытянутая и худощавая, лицо было тоже худым, с морщинками и бесцветными бровями. Глаза и упрямая верхняя губа – было первым, что бросалось во внимание, и казалось, что именно они составляют весь его портрет. Эти серо – буро и русо – пепельные волосы, такого же цвета небритость на щеках, – мой чудо Тристан, и мой идеальный мужчина. Он был самым красивым для меня. И самым любимым.

Признаваться ему в этой любви будет непросто…

По пути в агентство мы обсуждали финал истории с Мартой Май. Зарина была осчастливлена исходом, и сразу, как только смогла, пересказала нам всем разговор с Эвелиной, который был два дня назад. Никто из нас не угадал её реакции на новость, – девушка хохотала до слёз. Они с Настройщиком провели почти весь день вместе и, кажется, даже подружились. Я тогда только Зарине заметила шёпотом:

– Врушка ты врушка… никакое ты не зеркало.

Она не ответила, но радостно улыбнулась.

На Пулю я не обращала внимания. Ни по Нилу, ни по Вельтону я не замечала, что они придали её словам обо мне какое‑то значение. Зарина была поглощена собой, и это был прекрасный симптом душевного успокоения. Сама Пуля тоже вела себя обычно, – то есть чиркала что‑то на своих стикерах с равнодушным видом, только не озвучивая наброски рецептов. Иногда смотрела журналы, но уже в одиночестве за своим столом.

Сегодня я решилась расставить все точки над "и", и, подойдя к ней, сказала:

– Пошли на разговор, на минутку? – и кивнула в сторону своей каморки.

Она не возражала.

Первым, что я сказала, когда дверь за нами закрылась:

– Благие намерения, это прекрасно…

Пуля и глазом не моргнула:

– Рада помочь.

– Я должна признать, что твоя интуиция тебя не подвела, я действительно люблю. Но всё‑таки ты не хорошо поступила, сказав об этом здесь всем, в том числе и Тристану.

– Я не выношу лжи, – парировала та, и после некоторой паузы добавила: – Мужчина, с которым я жила десять лет всё это время жил на самом деле на две семьи. Он уезжал в долгие командировки якобы по работе. И там он был отцом, мужем, а со мной оказался сторонником свободных отношений. Этот мерзавец слишком боялся ответственности перед законом, в случае, если его поймают, так что не рисковал жениться на двоих. Я не настаивала на свадьбе, мне казалось не важным – расписаны мы или нет, если всё равно всю жизнь мы проживём друг с другом. На счёт детей он тоже настаивал…

Пуля села на один из пуфиков и сложила на груди руки. Я осталась в проходе, у стены, не решаясь сесть с ней лицом к лицу. Её откровенность, я чувствовала, была осуждением мне, а не дружеской доверительностью.

– Я его так любила, что согласна была на всё, а он, говоря, что в мире есть только мы и никто нам больше не нужен, всего лишь не хотел платить алименты и нести дополнительную ответственность. Я шла на аборты. Когда мне открылась правда, я была достаточно сильной, чтобы вынести её. И я поклялась, что вся моя ненависть будет направлена только на ложь. Я заметила твои внезапные перемены, Гретт, и недоумение Триса, твою скрытность от него… ты любишь, но скрываешься, болтая что‑то там о внезапно открывшемся вдохновении. Правда то, что прежде я не замечала между вами ни страсти, ни каких‑то таких проявлений, вы вели себя как брат и сестра, из‑за чего я тебе тогда и сказала, что между вами нет любви. Холодные, ровные, даже равнодушные отношения…

– Ты права…

– Так вот – не надо врать! – цыкнула Пуля, бросив в мою сторону взгляд ярости и презрения. – Тристан, в отличие от многих мужчин, хороший человек и не заслуживает лжи по отношению к себе. Пусть он порвал мою рукопись, но потом он не раз просил прощенья, у нас был разговор, он всё мне объяснил, я его простила и не держу ни капли зла. Нравится тебе это или нет, но я на его стороне, и буду его защищать. Пусть я раньше не видела, но теперь вижу – при всей своей мужественности, Трис человек с наивным сердцем, и дорожит тобой как полный дурак.

При этих словах я ткнулась любом в стену.

– Кайся, – злорадно прошипела Пуля мне в спину, – я не дам тебе обманывать его, и потому сказала всё, как знаю. Если он мне не поверил, если ты навешала ему лапши на уши за эти два дня, я буду разоблачать тебя снова и снова…

– Пуля… – я всхлипнула, – Пуля… это его я люблю! Мы подружились, поженились и остались друзьями. Всё фиктивно… мы никогда не были любовниками, мы хотели быть вместе тогда, не быть одинокими, решить все свои проблемы, даже не знаю, почему ещё… это звучит невероятно и глупо, но это так. Я скрываю это от Триса, потому что боюсь оттолкнуть его своим признанием…

Я почувствовала её руку на своём плече и, обернувшись, увидела огромные изумлённые глаза.

– Пуля… – я заплакала и обняла её, – мне так жаль, что у тебя… что он оказался таким…

– Не может быть… к чёрту меня, эта история отболела. Как могло такое между вами случиться?! Поклянись, что ты ничего не придумала.

– Это правда…

– Ой, кажется, я влезла куда меня не просили, ты меня прости. Глупенькие вы детки… значит у тебя такое же наивное сердце, как и у него, на том и сошлись.

– Обещай, что не скажешь ничего Трису. Я сама. Когда‑нибудь…

– Больше я ни во что не вмешиваюсь. Я лучше о вас роман напишу, со счастливым концом.

– Обязательно. Про всех нас. Про агентство.

– Может быть и про всех.

– Когда выйдешь, скажи, что я не выспалась и осталась здесь покемарить. Не хочу, чтобы Трис видел, что я плакала. Ладно?

– Ладно.

Слова Пули не выходили у меня из головы, и мне казалось, что я буду слышать и слышать их в своей памяти, но как только я легла на составленные пуфики и погасила бра, как действительно быстро заснула с ощущением покоя в душе.

Глава 48.Посетительница

Разбудило меня под утро Зарина. Трису я с полным правом заявила, что уезжаю в мастерскую рисовать, потому что раз уж призналась о подарке – то скрывать нечего. Осталось всего два дня, а мне нужно было ещё сделать последние штрихи, всё оформить, и обязательно запаковать в цветную бумагу и большой бант. Трис на это загадочно нахмурился, ничего не возражал и отпустил без слов.

До самого закрытия мастерской, до шести вечера я работала над завершающими деталями, и с гордостью осознала, что мне всё удалось. Без ложной скромности была довольна результатом, но в действительности оценить картину мог только Тристан, и никто больше.

Я не чувствовала, что поставила его в неловкое положение, признавшись, что что‑то рисую к годовщине. У него тоже, наверняка, уже был приготовлен для меня подарок. Мы никогда не отмечали эту дату, как полагалось бы отмечать, но мы всегда обменивались символическими знаками внимания в этот день. В прошлый год, к примеру, он подарил мне альбом с экслибрисами, а я ему большую открытку с изображением старинной гравюры "Лунный мост". Книга затерялась где‑то на полке в моей мастерской, а куда уж он дел мою открытку – не знаю, но в комнате я её никогда не видела.

Мне хотелось, чтобы в честь пятилетия Трис приготовил для меня тоже что‑то чуть более особенное, чем раньше, но слишком я на это не рассчитывала. Лучшим подарком для меня будет – если ему понравится рисунок.

Вечером Триса дома не было, он снова исчез, только оставил записку, что завтрак в холодильнике, и он по важным делам в отлучке. В агентстве у него тоже был выходной, и я прикинула, что увижу его только завтра, после того, как вернусь от родителей и Гелены. Завтра как раз был понедельник.

В восемь после работы я забрала рисунок, в десять, дождавшись открытия, оформила его в раму под стекло в багетной мастерской, упаковала, и вместе с неудобной ношей отправилась по гостям.

Дома было всё хорошо. Мама только расспрашивала о планах на отпуск, но, как выяснилось, только для того, чтобы плавно подвести беседу к собственным намерениям – уехать с отцом на месяц во второе свадебное путешествие. Им в основном подарили деньги, и было много вариантов их траты – починить крышу, поправить забор, залить полы в подвале, но внезапно романтика воскресла и они купили кругосветку на корабле.

Я не скрывала своего удивления, и могла только произнести "обалдеть", ненароком подумав, – уж не история с Филиппом всколыхнуло в маме чувство любви к отцу, которое, за столько‑то лет, теперь как‑то не особо замечалось.

Леди Гелены не было дома. На этот раз соседка сообщила мне, что старуха сама всё заперла и ушла куда‑то, одевшись как для дальних походов. Я решила, что и она вспомнила молодость, и её по старинке потянуло голой нырять в морские глубины.

Дома я была в два, Тристан отсутствовал, и свой подарок я запрятала за спинку спального кресла в своей комнате.

Когда я возилась на кухне с ужином, услышала, как он пришёл, и, не удержавшись, выглянула в прихожую. Трис держал в охапке несколько тубусов и даже не разуваясь, сразу отнёс их к себе.

– Забрал кое‑что с работы, – он мыл руки на кухне, а потом уселся на моё привычное место. – Дело срочное.

Ненароком я подумала, что сейчас вдруг Трис будет со мной откровенничать, что мы поменялись ролями, когда теперь я готовлю, а он сверлит сахарницу глазами, и даже немного напряглась от ожидания. Но этого не случилось. Вместо этого он стал рассказывать о приготовлениях к свадьбе Нила и Дины, а я о планах родителей рвануть в путешествие. Потом мы оба решили, что не будем никак отмечать собственную годовщину в агентстве. Пусть ночь пройдёт так, как всегда проходила, – коллеги нам говорили "поздравляем", мы отвечали "спасибо", и покупали тортик на обед.

А что за срочное дело, которое Трис взял с работы, он так и не сказал – отмахнулся, что скучное.

Первый раз за долгое время я действительно спала мирным и спокойным сном с трёх до десяти, и встала к завтраку как человек, а не как сомнамбула. Трис уже занял ванну – принимал душ, на плите стоял чайник, в духовке что‑то пеклось, и я даже снова посмотрела на часы – может, на самом деле я проспала? Когда он всё успел – неужели опять бессонница? Вышел он бодрым и свежим, в приподнятом настроении, ни намёка на невыспанность. Ощущение было, то праздник у нас сегодня, а не послезавтра.

В агентстве тоже царило оживление. У Вельтона выписали из больницы жену. Зарина рассказывала, что ещё раз встречалась с Эвелиной, и та сама назначила встречу, потому что хотела поделиться с ней написанными недавно песнями. Нила лихорадило от того, что был уже назначен день свадьбы – на двадцатое августа, и он говорил, что теперь не может дождаться того дня, когда на полных основаниях сможет назвать Дину своей женой. Пуля притащила сегодня с собой чистую пухлую тетрадь и с хитрой улыбкой стала делать какие‑то записи, поглядывая на всех нас.

Царила такая атмосфера, что я была потрясена, – мир надышался кислородом и каждому, кого я за сегодня встретила, удивительно хорошо. Мы даже обедали за столом Вельтона, и он совсем не ругался на крошки. А в четыре утра, ровно в тот момент, когда затих бой напольных часов, входная дверь довольно уверенно открылась и на пороге появилась посетительница – леди Гелена.

Трис, сидевший ближе всех к дверям, обычно самый первый спрашивал «Вы потеряли человека?», но на этот раз он застыл в том же удивлении, что и я. Они с Геленой виделись лишь раз и давно, но не запомнить такую старушку невозможно, а потому он с лёгкостью узнал в неё именно ту самую Геле.

Она неспеша закрыла дверь, и на приветствие и вопрос Зарины ответила:

– Не беспокойся, девочка, у меня всё в порядке. Всем доброго вечера.

Я не знала, стоило ли мне выдавать факт своего знакомства с ней, и ждала, когда же Геле сама встретится со мной глазами, чтобы всё разъяснить. Но та, обведя комнату взглядом, прошлась по мне столь же равнодушно, как и по всем. Зарина всё равно встала со своего места и, подскочив к ней, взяла её за локоток, поддерживая и направляя к дивану:

– Присаживайтесь, отдохните…

Геле отняла руку:

– Не принимай меня за развалину, если нужно, до дивана я и сама дойду. Уж если я столько ступенек наверх преодолела, тут нечего делать!

– Что у вас произошло? – спросил Вельтон, участливо поднявшись со своего места. – Расскажите нам всё.

– Вы кого‑то потеряли? – повторила вопрос Пульхерия, не смотря на то, что аналогичный вопрос Зарины Геле проигнорировала. – Может, хотите стакан воды?

– Я никого не теряла, я пришла сюда по делу. И не надо со мной сюсюкать, я не божий одуванчик.

Она села на диван, сложила сухие руки на своих острых коленках и хмыкнула:

– Хорошо, от стакана воды не откажусь.

– Меня зовут Зарина, а это – Вельтон…

– Я знаю, как всех вас зовут. За то вы не знаете, как зовут меня. Я – леди Гелена.

Переглянувшись с Тристаном, я заметила во взгляде лёгкий признак упрёка, но быстро прошептала "это не я!", и услышала:

– Она ничего мне не рассказывала, Тристан, Гретт та ещё партизанка. Я сама всё знаю. Да и когда вы оба уже разморозитесь? Вы что, демонстративно не хотите знаться со мной, делаете вид, что не узнаёте?

– Что вы, Гелена…

– И, пожалуйста, на "ты".

– Так вы знакомы?

– Да, – ответила я, – конечно. И уже давно.

– Никого я не ищу, – Геле взяла поданный стакан с водой, – но я ищу кое что, что находится в Здании. Очень ценная вещь. И я надеюсь, что господин Сыщик мне в этом поможет.

– Всегда рад, если это не противоречит правилам.

– Противоречит, – вставил Вельтон. – из Здания нельзя ничего уносить.

– Так, правила я и сама прекрасно знаю. Это было придумано как раз для того, чтобы отсюда не унесли только одну, очень конкретную и очень важную вещь, что касается остального хлама, то его можно уносить когда угодно.

– Ничего не понимаю… кто вы?!

– Я старая ведьма, которая очень много лет назад приложила руку к созданию этого чудесного места. Ведь Здание не просто Здание, или вы сейчас скажите, что не подозревали этого?

Геле лукаво сощурила глаза и после некоторого молчания продолжила:

– Мне было шестнадцать… я влюбилась в одного приезжего иностранца. Он был здесь из‑за своего друга, который как раз достраивал это Здание на месте пустыря. И, конечно, я сбежала из дома ради того, чтобы провести с любимым всю жизнь. Мы жили здесь, под самой крышей, в той каморке он рисовал, а в той я писала свои рассказики, я тогда увлекалась сочинительством. Здесь и здесь – она указала пальцем в две стены, – были входы в спальню и на кухню, сейчас они замурованы за ненадобностью. Золотое было время… Его друг часто бывал у нас, и часто рассказывал о том, как случайно сложилась их дружба, ещё в юношестве, всего лишь из‑за потерянного билета в цирк… Я не буду пересказывать всю историю, – но она был как раз о том удачном моменте, когда два пути не разошлись. Так родилась идея агентства "Сожженного моста". Мы трое был её создателями. Вернее, большая часть, конечно, оказалась на моих плечах, но всё же, без них двоих… Агентство открылось не сразу. По началу дом заселяли жильцы, новые квартиры, всё прекрасно. Но как только я сделала здание Зданием, оно обрело свои магические свойства наравне со свойствами живого существа, и стало расти, взрослеть и стареть. Всё как у людей. Вы думали, что оно было построено лет двести назад, но на самом деле его век короче моего, и оно уже более дряхлое, чем даже я.

Геле дотянулась до стены за диваном и ласково провела по ней ладонью.

– Люди всё больше съезжали отсюда, кого‑то потом расселили власти, признав, довольно быстро, дом аварийным и непригодным для жилья. Часто поднимался вопрос о сносе, но я бы никогда не допустила подписания такой бумаги. Здание умрёт своей смертью, а не насильственной. Так, когда оно опустело окончательно, открылся "Сожжённый мост"…

– Ты здесь работала? – не удержавшись, я перебила Геле. – Летописцем?

– Нет, я никогда здесь не работала. Но здесь работал тот, кто построил Здание, он был первым Архивариусом. Железные правила были установлены с самого начала – двери открывались только с половины двенадцатого и закрывались в начале седьмого, в любые квартиры, кроме этой, нельзя было входить не по делу, потому что это было чревато сбоями времени и пространства. Вещь, которую я спрятала здесь, нельзя было выносить, и чтобы не раскрывать тайны – мы сделали запрет на вынос всех вещей… теперь же Здание слишком старо, агентству пора закрываться, мне нужно забрать то, что наделяет его всеми этими магическими свойствами.

Она замолчала, и никто из нас ничего не сказал. И я, и все, я уверена, подумали о том, что вот и настал конец… слухи о сносе Здания оставались слухами, но в этот раз каждый из нас почувствовал кожей завершение целой жизни. По – настоящему.

– А где вы её спрятали? – спросила Зарина. – Зачем искать, или вы просто забыли место тайника?

– Обращайся ко мне на "ты", я настаиваю. А тайника как такового не было – я всегда держала её на подоконнике, здесь. Но Здание так тасует и переставляет вещи по – своему, что теперь это может быть где угодно. Чтобы не открывать все двери подряд и не впутаться случайно, куда не следует, мне и нужна помощь Сыщика.

– Конечно. Я помогу. Что это?

– После я расскажу всё подробнее. Не сегодня. Внизу меня ждёт машина, и я не хотела бы задерживаться. Не грустите, дорогие мои, у всего есть начало и конец. Всем всего доброго.

Геле, подмигнула мне, когда проходила мимо, а Тристану протянула ладонь для пожатия, и сказала с какой‑то особой теплотой в голосе:

– Рада была тебя ещё раз увидеть.

Она ушла, а мы долгое время молчали в раздумьях, пока Вельтон спросил, – будем ли мы видеться после, или забудем всё то время, что здесь провели? Он вспомнил и Киру, предыдущего Сыщика, и других бывших работников агентства, которые после ухода теряли свои воспоминания об этом месте.

– Мы, значит, и друг друга забудем? – добавила Пуля с горечью, переглядываясь со всеми нами, а Зарина продолжила:

– Гретт и Трису это не грозит… Нил тоже с ними. Вопрос касается только нас троих.

– Нет. – Тристан возразил. – Мы вместе.

– А что нас объединяет, кроме работы?

– Дружба. Разве этого мало?

– Против магии не попрёшь…

– Сделаем всё, что в наших силах, – заметил Вельтон. – Как думаете, сколько нам осталось?

– Как только эта бабушка не унесёт из здания свою находку. Потом нам нет смысла здесь собираться, – больше никто из посетителей не придёт, и никому мы помогать не сможем.

Нил предложил:

– После такого наверняка власти снесут Здание, как планировалось, может, возьмём себе что‑нибудь на память об этом месте? Раз вещи выносить можно.

– Кто поможет мне перевезти домой стол? – быстро спросил Архивариус, и всем стало не так грустно.

Но идею восприняли как хорошую, и мы даже развеяли свой настрой попытками пошутить над тем, кто и что отсюда унесёт. Нилу стали предлагать снять одну из дверей с петель, Пуле унести печатную машинку, Зарине – диван, мне – альбом из каморки, Вельтону – часы – ратушу, а Трису, не долго думая, сосватали вечно блуждающее по этажам кресло.

Утром мы разошлись по – разному, – Тристан должен был идти на работу, но пошёл вместе с Нилом и Зариной, Пуля и Вельтон, быстро о чем‑то заговорив, в свою сторону, а я, опять брошенная на произвол судьбы, подумывала было отправиться к Геле без договорённости, чтобы поговорить с ней и выяснить всё – всё, вплоть до мелочей. Но не стала. Если что‑то мы и должны знать, то все вместе. И одинаково всех она должна посвятить в подробности.

Делать было нечего. Я возвратилась домой. Убралась на кухне, в ванной и прихожей, навела порядок и в своей комнате, на чуть – чуть заглянув в комнату Триса. Я ничего не собиралась здесь трогать, но мне так хотелось в эти минуты побыть с ним самим, что я от тоски просто ушла на его территорию.

Он не сдал кассету обратно, она лежала на видеомагнитофоне. Книгу, которую я видела уже давно, – "Время в песочных часах" он тоже не читал – на ней скопился слой пыли. Тубусы, я заглянула внутрь, были сплошь забиты чертежами, наверное, он взял много работы на дом. Ничего интересного. Потом, поддавшись внезапной мысли, я даже поискала в комнате свой возможный подарок, но ничего не нашла, и отправилась готовить ужин.

Тристан вернулся поздно, к четырём. Я дожидалась его с остывшей едой и горячим чаем, и Трис посетовал на то, что я до сих пор не сплю.

– Чего я никак не мог ожидать, так это того, что твоя леди Гелена окажется причастной к нашему Зданию.

– Да, удивительное рядом.

– И она никогда не заговаривала, даже близко?..

– Нет, как и я… а то, что она частенько называла сама себя ведьмой, я воспринимала как шутку, не более.

– Я не верю в существование ведьм и колдуний.

– А свойства Здания, выходит, тебе представляются обычными?

– Да. И это парадокс – согласился со мной Трис. – Одни вещи мне кажутся нереальными, а другие воспринимаются как обычное дело. Я верю и не верю в волшебство.

– Так не бывает.

– Бывает.

И Трис взглянул меня такими глазами, что внутри ёкнуло. Он поджал и расслабил губы, словно хотел сказать что‑то ещё, но взялся за чашку чая и молча, быстро допил до дна.

– Спать?

– Спать.