Текст книги "Ловцы снов (СИ)"

Автор книги: Ксения Ангел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Если тебе нужно… – начала я, но он перебил:

– Не стоит. Я не смогу… с тобой. Извини.

Его слова отозвались в груди тупой болью. Впрочем, я ожидала худшего, так что… Переживу.

– Мне нужно идти, – произнес он глухо и поднялся. – Выспаться хорошенько. – Он посмотрел на меня как-то странно, пронзительно и добавил: – Береги себя, Яна.

– Ты тоже… – прошептала я, но он меня уже не слышал.

Я посидела еще немного, ежась от холодного ветра, а затем встала и пошла к стоянке такси. Не пройдя и половины пути, остановилась и отругала себя. Нашла время расслабляться! Неясно ведь ничего до конца. Гоша мертв, но я так и не выяснила, при чем тут Морозко и какого черта именно его нить я порвала во сне. А еще мне нужно было знать подробности смерти Светы. В конце концов, я тоже имела право на ответы. Для них необязательно сдавать Варю совету, так что теоретически слово, данное Егору, я не нарушу.

Решительно развернувшись, я направилась обратно – ко входу в клинику. Без труда нашла нужный этаж и палату, представившись двоюродной сестрой Вари. Катерины Федоровны видно нигде не было, в палату меня проводила молоденькая черноволосая медсестричка. Попросила сильно Варю не утомлять и вышла, прикрыв за собой дверь.

Она лежала на кровати – хрупкая, бледная, утыканная иглами и обмотанная метрами медицинских трубок. Не знала бы, что она натворила, пожалела бы точно. Она смотрела на меня пристально, изучающе. Когда я приблизилась, усмехнулась криво и выплюнула:

– Пришла полюбоваться?

– Делать мне больше нечего, – поморщилась я. – Я пришла за правдой.

– Это… честно, – кивнула она и закашлялась. Не знаю, притворялась ли Варя, но выглядела она действительно паршиво.

– Давно вы это задумали? – спросила я, когда она слегка успокоилась и лежала, прикрыв глаза. – Ты и Гоша?

Она покачала головой и усмехнулась.

– Я не дура. Скажу тебе, ты тут же выложишь Егору. Или еще чего похлеще – в совет свой побежишь. Думаешь я не знаю таких, как ты?

– Думаю, не знаешь. Мне плевать теперь на совет. А Егор сам разберется, не маленький. Мне нужно знать, когда вы решили убить Свету. И как она… умерла. Кто был тот человек, которого вы хотели подселить в ее тело?

– Кто такая Света? – спросила Варя и уставилась на меня непонимающим взглядом. Играет или… не врет? Действительно не знает, о чем я? Но тогда кто же… и как…

– Так не пойдет, – покачала я головой и присела на край ее койки, удостоив самой милой улыбки, на которую только была способна. – Давай заключим сделку милая.

– Сделку?

– Сейчас ты можешь упираться и молчать. Тогда мы попрощаемся, я выйду отсюда и поеду прямиком в офис совета стриксов. Там сейчас всем заправляет спецподразделение из Штатов. Знаешь, когда их вызывают? – Варя покачала головой, и я пояснила: – Их вызывают, когда в городе появляется кто-то особо опасный. Серийный убийца, например. Сорвавшийся стрикс, который осушает людей направо и налево. Или вот, например, больной донор, который ради нового тела много лет методично планировал и совершал хладнокровные убийства.

– Я не планировала… этого… – выдохнула она испуганно.

– Они разберутся. Но свидетелей-то все равно нет. Гоша умер, тебя видели на месте преступления. Несостоявшаяся жертва о тебе слабо говоря плохого мнения…

– Егор обещал… – Она напоролась на мой жесткий взгляд и замолчала.

– Зато я тебе ничего не обещала. Ты мне никто. Поэтому если сейчас не расскажешь все, я поеду прямиком в совет, и выложу все американской спецгруппе, пусть сами разбираются с тобой. Но если ты все расскажешь – честно, с подробностями, я оставлю тебя в покое. И дам дожить последние дни в окружении людей, которые тебя любят. Выбирай.

– Хорошо, – сдалась Варя. – Я расскажу.

Она опустила ресницы и скривилась, будто вспоминать было неприятно. Ничего, потерпит.

– Я познакомилась с ним в больнице. С Жоржем. Он с детства болел, знал тут все, как свои пять пальцев, помогал ориентироваться на местности и не заблудиться. Да и вообще, мне было одиноко, ему тоже. Мы говорили… много. Он любил отца, но тот его не замечал. В отличие от тебя – тебя-то Виктор любил, да?

– И тогда вы решили, что нужно меня наказать.

Варя покачала головой.

– Нет. Мы ничего не решали. Гоша вообще не знал ничего до последней минуты – она так хотела. Она не верила, что он справится, потому все сделала сама. Все эти годы… И убийства. Ей помогал кто-то, со снами, профессор какой-то, я не знаю имени, она никогда не называла имен… Я не спрашивала. – Варя посмотрела на меня ясными серыми глазами. – Я хотела жить. Она обещала, если я сделаю, как она велит, я буду жить.

– Она? – пересохшими губами спросила я. Рассказ Вари мне нравился все меньше. Проснулась тревога – противная, зудящая. И четкое понимание: нужно уходить.

– Она не позволит тебе пойти в совет и рассказать все, – мстительно улыбнулась Варя. Подняла руку с мобильным телефоном и зажатой кнопкой быстрого вызова. – Извини…

Вот ведь… черт!

Я вскочила, бросилась к двери, но она распахнулась мне навстречу. Мелькнули белые халаты, кто-то крепко меня схватил, с силой вывернул руку. Я почувствовала иглу, входящую в вену, дернулась. Голова закружилась, в ушах противно зашумело, и последнее, что я увидела – надменное лицо Альбины, входящей в палату.

Затем – темнота. И беспамятство.

Глава 29

– Желаю тебе столько счастья, сколько ты заслуживаешь.

Я до сих пор спрашиваю себя, хотела она сказать мне гадость или нет.

Мишель Уэльбек

Где-то совсем близко капала вода – размеренно, методично, раздражающе. Губы пересохли и потрескались. Облизывая их, я ощущала вкус крови. Голова кружилась, когда я пыталась открыть глаза, тошнило так, что приходилось жмуриться. Жутко хотелось пить. Было холодно и мерзко.

Я лежала на чем-то твердом, то ли камень, то ли сучок больно впивался в спину. Руки были стянуты веревкой и надежно зафиксированы.

Глаза я все же разлепила. И с тошнотой справилась вполне успешно. Руки мои были крепко привязаны к ржавой батарее, а веревка оказалась слишком короткой, чтобы маневрировать, но сесть все же удалось. Я осмотрелась.

Небольшая комната, высокий потолок, серые стены с облупившейся краской. Мутное окно и не менее мутное небо в нем. Трещины в стекле, из них сквозит нещадно. Сваленные в кучу деревянные ящики в пыльном углу. И холод собачий – при выдохе изо рта вырывались клубы пара.

Сколько я здесь провалялась? В тонкой куртке и в джинсах с заниженной талией рискую простудить не только легкие, но и почки… Впрочем, в моем положении не о болезнях думать нужно. Прежде всего необходимо выбраться отсюда и выжить. Вряд ли Альбина собиралась оставить меня в живых. Однако убивать она не торопилась. Почему?

Щелкнул замок, дверь отворилась, и в комнате появился Морозко.

– Очнулась, – констатировали факт, подтвердив для пущей убедительности кивком. Хоть не пнул и на том спасибо.

– Ты же в курсе, что похищение людей карается законом? – стараясь сохранять спокойствие, поинтересовалась я.

– Так же, как и убийство, – безапелляционно ответил Морозко.

К чему он клонит? Намекает, что еще одна смерть ничего не изменит в его приговоре? Он прав, конечно, однако…

– Освободишь меня, замолвлю словечко перед советом, – пообещала я. И улыбнуться попыталась, однако пересохшая губа треснула, словно переспелая слива. Выступила кровь, которую я тут же слизала. Надеюсь, он все же не вампир…

Андрей усмехнулся, отошел к двери и стоял некоторое время ко мне вполоборота, а по лицу невозможно было прочесть ни единой эмоции. Он злится? Смеется надо мной? Обдумывает предложение?

– Мне говорили, что ты отъявленная дрянь, – заявил он на удивление спокойно. – Но я не думал, что настолько.

– Я тебя чем-то обидела, – догадалась я. – Поверь, я не хотела. Если объяснишь…

– Ты убила Алису, – перебил он. – Такое объяснение устроит?

Что?! Я? Какого…

– Откуда ты это взял? – спросила я сиплым шепотом, вглядываясь в лицо Морозко. Он явно не врал. Действительно решил, что я убила Алису его распрекрасную.

– Я знаю, как это работает, – криво усмехнулся он. – Это ведь моя методика.

– Способ переселения в другое тело открыл ты?

– Причем давно, – кивнул он. – Правда, слушать меня тогда никто не стал, отмахнулись, как от надоедливой мухи. А ты вот… способной оказалась.

– Не я, – покачала я головой, отчего тошнота вернулась, и в ушах появилось противное потрескивание. – Альбина.

– Она сказала, что ты станешь обвинять ее. А еще ты прекрасно умеешь врать. И лебезить. И пользоваться своими… прелестями.

Последнее слово он буквально выплюнул и брезгливо поморщился, словно не на эти прелести он залипал месяцами. Если верить Мыши, Морозко был влюблен в Алису. Получается, все это время он помогал меня мучить именно из-за того, что считал: я ее убила. И переубеждать его, похоже, бесполезно.

Я с силой дернула веревку, отчего она впилась в запястье, и я поморщилась от новой порции боли.

– И что теперь? – усмехнулась. – Будешь меня тут держать? А дальше? Ты ведь в курсе, что меня найдут? Тогда тебе явно не поздоровится, учти.

– Когда тебя найдут, я смогу доказать, что ты убивала.

– Как… доказать?

Он хищно усмехнулся, сразу стало понятно: добра не жди. Морозко подошел ко мне и презрительно посмотрел сверху вниз. Коснулся указательным пальцем моего лба, и я вывалилась из реальности.

Было темно. Влажно. Воняло плесенью и кислым потом. Ноги утопали в чем-то вязком и липком, одежда противно облепила тело. Я не помнила, где нахожусь. Просто знала: нужно идти. Здесь оставаться нельзя, потому что… Холодно. Мерзко. И жутко хочется увидеть солнце. Потребность в тепле ощущалась остро, почти так же, как и необходимость дышать. Потому, когда я увидела впереди свет, тут же ускорила шаг.

Вспышка ослепила – на мгновение, но и того хватило, чтобы выступили слезы. А когда я проморгалась, то увидела ее.

Она стояла на краю обрыва, и смотрела вниз. Совсем рядом, в паре шагов от меня. Туман лизал ее босые ноги, ветер трепал непослушную юбку, то поднимая и обнажая округлые колени, то пеленая стройные ноги белым шелком. Прямая спина, волосы, собранные в высокую прическу, лишь одна непослушная прядь танцевала на ветру, ластясь к обнаженной коже шеи и плеча.

– Света, – прошептала я, не в силах отвести взгляда от стройной фигуры, застывшей на границе жизни и смерти.

Она обернулась, и озорная улыбка осветила ее красивое лицо.

– Смотри, как красиво, Яська, – восторженно сказала и указала рукой вперед, туда, где высились заснеженные вершины гор. – Давай полетаем.

И тут же, на моих глазах, пока я не успела отреагировать, смело шагнула вниз.

– Нет!

Собственный выкрик оглушил. Я кинулась к краю, но порыв ветра отшвырнул меня, бросив на холодные камни. Боль пронзила плечо, меня подхватило в воздух, закружило в водовороте, забило рот песком и мелкой крошкой, я задохнулась и зажала уши ладонями.

Очнулась и поняла, что никакого обрыва нет. Есть коридор – чистый и светлый. Аккуратные ряды стульев у стен. Двери с номерами палат. Отчетливый больничный запах – то ли хлорки, то ли спирта. Зеленые костюмы медсестер.

Я иду по коридору, заворачиваю за угол и без труда нахожу нужную дверь. Она полуоткрыта. Когда я заглядываю, вижу столик с вазой, в которой стоит пышный букет белых роз. Шарики. Плакат с надписью: «Мы будем скучать, но больше сюда не возвращайся». Улыбающееся лицо Вари, сияющее и абсолютно здоровое. Она одета в обычную одежду, больничный халат небрежно брошен на застеленную койку. Егор обнимает ее за плечи, шепчет что-то на ухо, низко склонившись к жене. Она смеется – заливисто, громко. Ее смех рождает в груди тоску – ноющую, сильную боль, от которой не укрыться.

Я наталкиваюсь на злой взгляд Егора.

– Ты больше не нужна, – говорит он и захлопывает передо мной дверь палаты.

Снова коридор. Лестница, входная дверь. Ни единой живой души, но мне и не нужны люди. Не люблю, когда видят мою слабость. Я распахиваю дверь и выхожу из больницы в лето.

Это сон – я четко осознаю это.

На моих ногах ярко-красные сандалии. Я помню их, мама купила, когда мне было десять. Школьный двор, визжащие первоклассники носятся с огромными портфелями на спинах, в голове мелькает мысль, что они похожи на огромных пестрых жуков. У тротуара меня ждет машина Виктора, я решительно иду к ней, открываю дверцу, усаживаюсь на сиденье рядом с водительским.

Виктор улыбается и говорит:

– Поехали поедим мороженного.

Рассеянно киваю, смотрю вперед. Песок – куда хватает взгляда, на горизонте дрожит марево миража. Колеса внедорожника грузнут в песке, и мне страшно, что мы застрянем и останемся тут навсегда.

– Это ничего, – говорит Виктор, – если мы останемся. Для таких, как ты, это единственный выход.

Он смотрит на меня, и от взгляда его становится не по себе. Виктор улыбается, переносит руку с коробки передач мне на колено. Бесстыдно задирает юбку, и страх перерастает в панику. Я дергаю ручку двери, но та не открывается. Кажется, я кричу, но звук вязнет в воздухе, растворяется, словно в кислоте. Мне больно дышать, слезы застилают глаза.

– Пожалуйста, пожалуйста, – шепчу я, желая, чтобы Виктор прекратил этот кошмар. Периодически забываю, что нахожусь во сне, пропитываюсь больной реальностью, заражаюсь ею.

Я могу изменить это, могу… Это мой сон! Я – донор, у меня тут есть привилегии. И сила. Просто нужно придумать, как закончить этот кошмар.

– Приехали, – строго говорит Виктор и нажимает на тормоза.

Я узнаю наш сельский дом. Перекошенный от времени деревянный забор, черепичную крышу старой постройки, в которой хранили дрова для печи. За забором – заросший травой двор, ветхая скамейка у разбитого окна дома, в который уже много лет никто не ездит.

Мы выходим из машины, останавливаемся во дворе.

– Все должно случиться здесь, – говорит Виктор мне на ухо. – Ты ведь помнишь… Яна?

– Нет! – шарахаюсь от него, бегу – куда, и сама не знаю. Лишь бы подальше. Ловко перелезаю через забор, лечу через поле к далекой полосе леса.

Спрятаться, нужно просто спрятаться. Как тогда, в прошлом. Когда мне удавалось улизнуть, отец не мучил меня. Он напивался, орал на мать и засыпал, наполняя дом оглушительным своим храпом. Мама плакала на кухне, а я сидела на крыльце, закусив губу, и повторяла себе, что выберусь. Однажды я смогу убежать навсегда.

Это сон, просто сон. А значит, нужно проснуться. Смерть – лучший выход из сна. Проверенный. Мысли путаются, как убить себя в темном лесу, я не знаю. А потом вижу его – высокое дерево, то ли клен, то ли дуб. Подпрыгиваю, цепляюсь за крепкую ветку, карабкаюсь. Кажется, обдираю ладони до крови. Плевать! Лезу упрямо, пару раз чуть не срываюсь, лишь чудом не падая вниз. И лишь на вершине позволяю себе выдох облегчения. А потом отталкиваюсь и падаю вниз. Закрываюсь руками от хлестких ударов ветвей, гулко ударяюсь о землю.

Боль и… свет. Он бил прямо в лицо, и я зажмурилась, инстинктивно отползая назад, к батарее. Меня трясло от пережитого во сне, по затекшим рукам ползали противные мурашки.

– Привет, кукла, – сладострастно поздоровались со мной голосом Белого. Черт… Вот ведь… – Я тут немного подкрепился. Ты ведь не обидишься, все равно пропадало зря.

Я понюхала свои пальцы, поморщилась от запаха серы. Гад!

– Не бзди, много не взял, – успокоил меня Белый. Он сидел на корточках и насмешливо наблюдал за мной. – Ну так как, кукла? Хочешь, заберу тебя отсюда? Развлечемся…

– Пошел ты! – выплюнула ему в лицо, отвернулась. Все равно убьет, нет смысла даже уговаривать.

– Она призналась, что убила моего сына, – откуда-то слева послышался голос Альбины, холодный и злой. Я повернула голову в сторону голоса, напоролась на ненавидящий взгляд. Вот кого действительно следует бояться… – Никуда она с тобой не пойдет.

– Ты же сама меня позвала, – усмехнулся Белый и поднялся, брезгливо отряхиваясь и засовывая руки в карманы.

– Чтобы ты казнил ее по вашим законам, а не предлагал трахнуться!

– Тебя нужно казнить по нашим законам, – усмехнулся Белый. – И муженька твоего заодно, за то, что трепался.

– Ты меня не тронешь, – надменно возразила Альбина. – У меня договоренность с вашим советом. У меня и Андрея Морозко, помнишь? Он помогает вам, так что нечего тут запугивать.

Белый усмехнулся, снова присел на корточки рядом со мной и спросил очень серьезно:

– Ты убила Георгия Алмазова? Учти, ложь я почувствую.

– Нет, – сказала я, не отводя взгляд. Это не было ложью.

– А знаешь, кто убил?

– Я не стану помогать вам, пока нахожусь здесь. – Я кивнула на стянутые веревкой руки. – Незаконно держать меня в плену.

– Вполне законно, – возразил он. – Пока ты подозреваемая в убийстве.

– Я скажу все, если отпустишь меня, – призывно улыбнулась я и повела плечом. – Если отвезешь в город, позволишь помыться и поесть. Обещаю, я…

– Нет! – перебила меня Альбина, сверля Белого яростным взглядом. – Или казни ее здесь, или убирайся.

– Послушайте, дамочка… – прошипел Белый, оборачиваясь к ней.

– Это ты послушай. Ты знаешь, на кого мы работаем. Знаешь, что на кону. И последствия прекрасно осознаешь. Увезти ее тебе не позволят, а если попытаешься… Густаф весьма быстр на расправу.

– Я не подчиняюсь амстердамскому главе, – пробормотал Белый, но уверенности в его голосе поубавилось. – Американцы мне на пятки наступают. Если станет известно…

– Так сделай так, чтобы не стало, – припечатала Альбина. – Пусть признается, и убей ее, наконец!

– Как будет готова сознаться, зови, – огрызнулся он и снова повернулся ко мне. – Прости, кукла, – вздохнул Белый и провел пальцем по моей щеке, оставляя ощущение грязи на коже, которое тут же захотелось стереть. – Дело важнее.

Он поднялся и вышел, оставляя меня с Альбиной наедине.

– Зачем? – тихо спросила я, глядя на нее в упор.

– Думала, можешь разрушить мою семью безнаказанно? – выплюнула она. – Убить ребенка и выйти сухой из воды?

– Это Гоша хотел убить меня. Он сам…

– Он должен был выжить! – взвизгнула она, подбегая ко мне и занося руку для удара. – Я делала все, чтобы мой мальчик жил. Всем было плевать на него, только мы с Витей заботились. А потом и его ты забрала. Заставила переписать завещание. Оставила Жоржа ни с чем, без денег и внимания отца. Тоже мне, дочь выискалась! Кем бы ты была без Вити?

Что? Виктор переписал завещание и упомянул там меня? Но… зачем? У меня все было распрекрасно и без его денег… Или он таким образом любовь свою отцовскую проявлял? Допроявлялся.

– Мне вовремя подвернулась рыжая, я сразу поняла, что делать. Скажи, каково это – понимать, что прошлая устроенная жизнь недоступна, а, Яна?

– Ты больна, – поморщилась я и закрыла глаза. Села поудобнее, опираясь спиной о батарею. – Если ты знала, что я – не Алиса, зачем приходила в салон? Угрожала мне, ругалась. К чему весь этот цирк?

– Ты нужна была, чтобы Жорж успешно вселился, – и глазом не моргнув, ответила она. – Ты же… как там его… донор, да? Связующая энергия. Но мне нужна была страховка, что не сбежишь, а ты так не вовремя порвала связь с Андреем. Нужно было ее возобновить. Эмоции, девонька, лучший катализатор связи. И отличный отвлекающий маневр, чтобы ты не заметила перемен.

А разозлить меня получилось. Что ж, сама виновата – повелась.

– Ты привязала меня к нему? – выдохнула я. – Снова?

– А думаешь, как он сейчас тобой управляет? Он ждал снаружи, когда ты заведешься и ослабишь контроль. К тому же, – она поджала губы и смерила меня презрительным взглядом, – я вполне верю в то, что сказала тогда. Весьма спорное утверждение, что ты не спала с моим мужем. Насколько мне известно, список твоих любовников очень длинный.

– У меня никогда ничего не было с Виктором, он мне был, как отец.

– Он был отцом Жоржа. И ты его украла. – Она отошла от меня к двери, обернулась. – Неважно уже. Все равно сдохнешь! – Выглянула наружу и велела кому-то: – Заходи.

Альбина вышла, и в комнате снова появился Морозко. Взгляд у него был холодным и безучастным, похоже, Альбина убедила его, что именно я прибила Алису.

– Это она, – выкрикнула я, беспомощно следя за его приближением. – Она убила Алису, не я. Я этого никогда не хотела.

– Заткнись! – грубо прервал он, протягивая руку и касаясь моего лба…

…Я не знаю, сколько дней я здесь. Он приходит, и я проваливаюсь в мир кошмаров. Иногда получается из него выйти, убивая себя, но, чем дольше я нахожусь во сне, тем сильнее понимаю: мне не выжить. Сила донора подавлена лекарством, которое мне вводят ежедневно.

Держусь на упрямстве, но и его запасы не безграничны. Я уже не верю, что меня спасут. Я почти не помню, как меня зовут. В голове туман – тот, из сна. Мысли путаются в нем и ускользают, как юркие рыбы. Мне не удается поймать ни одну. Лишь на несколько минут после укола страх уходит. Все эмоции испаряются, и я превращаюсь в овощ. Лежу и смотрю в потолок, но так даже лучше, чем когда он вышвыривает меня в сон.

Там я кричу. И плачу. Там мир, сотканный из кошмаров, и им нет конца. Меня бьют. Насилуют. Убивают любимых у меня на глазах. Там от меня отворачиваются все, кто мне дорог.

Иногда Морозко приходит ко мне в сон, и я слышу его настойчивый шепот. Он велит мне признаться в том, чего я не совершала. Молчу, но не потому, что не хочется признаваться. Просто нет сил ни на что.

Я все сильнее окунаюсь в безумие, пропитываюсь им.

Выхода нет – это окончательный и бесповоротный вердикт. Никаких рассмотрений и апелляций.

Я умру. Однажды сдамся и…

Черта с два! Они меня не получат. Я тоже кое-что могу. С Морозко мне, конечно, не тягаться, но он не донор. Он не может менять реальность сна, лишь направлять ее. А я – могу. Нужно просто захотеть. Сильно-сильно захотеть. И сделать один-единственный правильный шаг. Мало просто выйти из сна, нужно остановить мучителя. И я почти знаю, как это сделать. Почти…

Очередной сон поражает своей реалистичностью. Мы в здании, где Морозко собирал свой клуб сновидцев. Бывший дурдом, и меня даже немного веселит ирония судьбы.

Серый безлюдный коридор, стены, обложенные плиткой. Старые скамейки у дверей безликих кабинетов. Затертые таблички с именами врачей.

Меня почти волокут, крепко ухватив за плечо, отчего оно болит. Я пытаюсь зацепиться взглядом за какую-то мелочь, что делает это место особенным, но не нахожу ничего. Только серость и пыль. А еще русый затылок Морозко. Он прислоняет меня к стене, сует руку в карман и достает ключи. Отперев дверь, грубо толкает меня в пустынное помещение, в котором раньше собирались его фрики.

Стол у стены, на нем – сломанный чайник, сахарница, пластиковые тарелки с засохшим печеньем. Перед глазами плывет, и я с трудом оставляю их открытыми. «Мы пришли сюда вместе, – мелькает в голове спасительная мысль. – Он здесь со мной, а значит, если я выберусь отсюда без него, Морозко погибнет. И больше некому станет меня мучить». Эта мысль окрыляет, придает сил.

Он сопит и возится, судорожно пытаясь отыскать что-то в шкафу. Это мой шанс, пока он не смотрит! Рука тянется к столику, внутри все натянуто, как струна перед тем, как порваться. У меня есть секунда, максимум две… Время замирает, в ушах звенит.

Пальцы касаются холодного бока массивной сахарницы. Хоть что-то здесь не пластиковое… И, пока я не успеваю осознать, что делаю, я хватаю ее и со всей силы бью Морозко по голове. Он падает на пол, и я еще раз для верности опускаю сахарницу ему на висок.

Кажется, вижу кровь. Плевать, нужно убираться отсюда. Как можно быстрее выйти из сна, чтобы Морозко уже никогда не выбрался. Я хватаю ключи, выбегаю в коридор и для убедительности закрываю дверь, проворачивая замок дважды.

С той стороны грязно ругаются, дверь содрогается от удара.

– Открой, дрянь!

– Пошел ты…

Идти получается с трудом, но я упорно переставляю ноги. Это всего лишь сон. Всего лишь. Я проходила сотни подобных проверок. И знаю, что делать. Нужно просто выбраться быстрее, чем меня найдут. Потому что иначе… я не выдержу. У каждой пытки есть предел. Точка невозврата. Я чуть не сошла с ума, когда Гоша пытался переселиться в Егора. И потом, много раз, когда Морозко пытал меня, выковыривая глубинные страхи из подсознания.

Лестница. Высокие ступени, и ноги получается переставлять с трудом. Наверное, оттого что во сне всегда трудно идти, когда страшно. Я пытаюсь бежать, но спотыкаюсь и падаю, правое колено прошивает болью. Скулю, привалившись спиной к стене. Жмурюсь, чтобы не разреветься. Ревут только слабачки, а я не такая.

Нужно просто дойти. Опередить Морозко, потому что, если он настигнут меня во сне, я не спасусь. Такая игра в догонялки. И я бегу, вернее, стараюсь бежать. Мелькают ступени, я крепко держусь за поручень, чтобы не упасть. Лестница пуста… или лишь кажется такой? Во сне возможно всякое, а я уже убедилась, что не настолько сильна, как обо мне говорят.

Лестничная клетка последнего этажа заканчивается решеткой. Дверь, конечно же, закрыта, но справа у самой стены прутья слегка раздвинуты в стороны, и мне с легкостью удается протиснуться. Еще несколько шагов, и я на крыше.

Прохладный воздух пьянит, и я стараюсь не думать, насколько реальным, невероятно выпуклым видится мир. Засомневаюсь, не смогу спрыгнуть, а только смерть – гарантированный выход из сна.

Перед глазами плывет, и я тщетно стараюсь проморгаться. Ветер треплет распущенные волосы, до края – несколько шагов. Железный парапет. Я хватаюсь руками за поручень, перебрасываю одну ногу…

– Стой!

Выкрик заставил вздрогнуть. Обернуться.

– Яна, пожалуйста, не двигайся…

Егор выглядел испуганным. Застыл в проеме двери, ведущей на крышу, выставил руки вперед, будто хотел таким образом меня удержать. Мистификация? Фантом? Он точно не настоящий, потому что настоящий видеть меня явно не желал. И уж точно не полез бы в мой сон.

– Поздно, – прохрипела я. – Ты не успел.

– Успел, – возразил он. – Я же здесь. Слезай, поговорим.

– О чем? – задала я глупый вопрос. Руки свело от холода, не думаю, что я долго удержусь за последнюю преграду. Смотреть вниз впервые было страшно. И не было той уверенности, как в совместном с Мышью сне. Это Морозко что-то сделал со мной… Альбина велела, вот он и…

Меня качнуло в сторону, Егор тут же подобрался, кинулся ко мне.

– Не подходи, – предупредила я. – Я все равно прыгну.

– Зачем? – удивился он, и мне показалось это удивление искренним. – Что ты хочешь доказать?

– Доказать? Зачем мне что-то доказывать? Я хочу выжить.

– Яна здесь высоко. – Он приближался почти незаметно, по шажочку. И зубы заговаривал умело. А главное… я знала, что это не Егор, а все равно смотрела. Хотелось смотреть. Хотелось верить, что тому, настоящему Егору все еще не наплевать. – Если прыгнешь, точно не выживешь.

– Смерть – всегда выход, – усмехнулась я. – Из любого сна.

– Да, только вот это не сон.

Ложь? Нога скользнула по карнизу, и вниз посыпались крошки штукатурки. Я проводила их расфокусированным взглядом. Как же высоко! Странно, я ведь никогда не боялась высоты.

Мнимый Егор приближался – осторожно, медленно. И если он врет, и это все же сновидение, когда доберется до меня, выйти из сна мне не позволит.

– Хватайся!

Он остановился где-то в метре от меня и протянул руку.

В ушах шумело. Сердце отбивало в груди бешенный, неровный ритм. Рот наполнился вязкой слюной.

Я ведь знала, что так будет. Меня остановят. Убить в реальности не рискнут, а вот во сне никакие законы не действуют, потому избавляться от меня станут именно в сновидениях. Альбина не допустит, чтобы дело раскрыли, а память ее распрекрасного сыночка осквернили обвинениями в убийствах. Сейчас она пойдет ва-банк, и образ Егора, на котором они успешно играют – лучший способ заставить меня сомневаться.

Всего-то нужно – не слушать. Отвернуться, глубоко вдохнуть и сделать шаг. Резким движением я перебросила через парапет вторую ногу.

Егор дернулся ко мне, но я оторвала одну руку от поручня, и оттолкнулась, держась лишь второй рукой.

– Не подходи.

– Яна, послушай меня…

– Я желала смерти твоей жене, – напомнила я видению. – Ты должен хотеть этого. Даже если это не сон.

– Но я не хочу.

«Почему?» – хотела спросить я, но так и не спросила. Стоило признаться себе: ответа я боялась.

– Все закончилось, – сказал Егор, не разрывая нить взглядов, единственное, что соединяло нас сейчас. – Жену Алмазова взяли. Морозко ищут. Это он убил Бородину. Посчитал это небольшой жертвой за грант, который ему обещала Альбина. Виктор на свободе.

– Виктор…

– Глинский поехал в совет, к нему, а я – сюда. Группа из США нарыла что-то против некого Густафа Эверса, главы голландского совета. Белецкий был с ним в сговоре, он сразу признался, куда тебя отправили, как только ветер переменился.

Его рассказ был очень складным. И описанная картина выглядела весьма соблазнительно. Только вот… можно ли верить?

– Если ты врешь, я не выберусь из сна, – сказала я зачем-то.

– А если не вру – погибнешь. – Егор опустил руку и устало добавил: – Я не вру, Яна.

Я посмотрела вниз, на влажный от дождя асфальт, на притихшие кроны деревьев, наполовину покрытые проклюнувшейся листвой. На блестящие спины припаркованных машин. А потом подняла лицо вверх – к свинцово-серому, в светлых прорехах небу.

Небо молчало.

– Помнишь, что ты мне сказала недавно про прыжок доверия? Теперь твоя очередь доверять.

Я зажмурилась, глубоко вдохнула и аккуратно слезла обратно. Меня тут же заключили в теплые, уютные объятия. И висок опалило дыханием.

– Ты так меня напугала…

– Морозко там, внизу, – прошептала я и вытащила из кармана ключи. – Он меня привез. Я оглушила его и заперла в комнате, где раньше собирались сновидцы.

Егор молча спрятал ключи в карман, прижал меня к себе, поцеловал в затылок.

Я еще раз посмотрела вниз, туда, куда только что собиралась сигануть с высоты седьмого этажа, и только тогда поняла. Я ведь чуть было не… чуть не…

Слезы брызнули сами – крупные, соленые, горячие. И трясло, как в самолете в момент турбулентности. И я, не сдерживаясь, зарыдала.

Плохо помню, что было потом. Помню, мы сидели. Вернее, Егор сидел и держал меня на руках, как ребенка. Гладил по голове. Я плакала, а потом слезы кончились. Остались всхлипы – судорожные, глубокие, постепенно сходящие на «нет». Истерика все же случилась. Ее сменил откат – апатия, усталость и жуткое желание спать. А может, у того препарата, который мне кололи, были побочные эффекты. Я проваливалась в дрему, периодически выныривая и ловя на себе встревоженные взгляды Егора.

Хотелось сказать ему что-то, какие-то важные слова, но я не знала важных слов. И он, будто понимая это, тоже молчал.

Потом Егор все же уговорил меня подняться и убраться с крыши. Поддерживал за плечи, когда мы спускались по лестнице, пока на каком-то из этажей у меня не подогнулись колени. Тогда ему пришлось подхватить меня на руки.