Текст книги "Конечная Остановка (СИ)"

Автор книги: Ксений Белорусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Наутро не только дорожный гардероб всей честной компании он наметил подобающе обновить в московских бутиках по московским, эдак прикинуть, ценам и ценникам. Ан мелочиться добрым мирным людям определенно не к лицу и не к бумажнику. Паче любых чаяний за корпоративный счет тороватого белоруса Марьяна Птушкина, ― улыбнулся Евген.

Тем временем полное птушкинское досье из кейсового чемодана Евген Печанский намерен по-аудиторски придирчиво и пристрастно изучить на досуге в Киеве, перекрестно, резонно проверить по возможности. Безоглядно доверять всему, сказанному и собранному Марьяном Птушкиным, было бы неразумно. И в дебет, и в кредит.

Билеты на киевский поезд Евген, кстати, предварительно и легально заказал, воедино оплатил с кредитной карточки посредством интернета. Хорошо б домой в Дарницу поскорее самолетом, но, к сожалению, погода в последние времена чересчур нелетная для воздушного сообщения между Украиной и Россией. А вот железнодорожные пассажирские составы между двумя враждующими странами и народами до поры и военного времени еще ходят.

Невозможно и не резон в походном порядке утверждать, будто наша троица политэмигрантов, изгнанников из Беларуси интегрально мыслями и помыслами сообща устремляется драматически в Москву наподобие трех чеховских сестер-лимитчиц. За маленьким столиком в купе спального мягкого вагона Евген, Змитер и Тана хорошим добрым словом больше поминали Минск альбо Менск, тамошних далеких друзей и доброжелательных менских знакомых. Воистину прав великолепный солнечный классик русской поэзии: иных уж нет, а те далече!

– На жаль, к деду Двинько на хату не удалось заскочить, пообщаться, ― выразил их общую белорусскую думу Змитер Дымкин. Оттого и выпили от души за писательское здоровье и долголетие дядьки Алеся.

Заедино, от словесности к слову, вторично помянули убиенных Льва Шабревича с Альбиной. Вслед хорошего адвоката Михася Коханковича, нынче юридически и процессуально живо озадаченного их общим объединенным делом.

Евген вспомнил геройски погибшего при несении караульной службы душевно воспитанного пса Акбара в Колодищах. И то, что на одинокие могилки к матери и к дядьке нынь ему не сходить запросто, не съездить без чрезвычайных мер безопасности и конспирации.

– Пусть им в Менску старая белорусская земля будет легчей пуха! ― пафосно обобщила Тана.

За то разлили снова, задушевно опрокинули по пятьдесят граммов французского коньяку, по обычаю не чокаясь. Цитрусовыми пахучими дольками на свой вкус закусили.

– К нам в Дарницу на близящееся Рождество Христово неяк позовем Двинько и Коханковича? ― хитро подмигнув, вопросил Евген. "Живым лепей-таки живое до дому, до хаты".

– А як же!!! ― слаженным дуэтом воодушевленно воскликнули Змитер с Таной.

– А Вольгу Сведкович? ― надавил Евген Печанский.

– Куда ж без нее... ― хоть и с запинкой, на выдохе ответствовала Тана Бельская. ― From Byelorussia with love. С любовью, что в лобок, что по лбу, возвращаемся с холода.

– Без аншлюса, аннексий, но с контрибуцией, ― подхватил тему Евген, вручил соратникам по 800 евро в конвертах и объяснился.

– Это вам боевые и наградные бабульки. По-моему неплохая оплата за четверо суток во вражеском тылу, на территории противника. На вещевое же довольствие, ясновельможные, я вас ставлю в союзной Москве, какая б она ни была...

На паузе в повествовании, в абзац или в два-три параграфа упомянем, что Москву и москвичей Тана Бельская недолюбливала, коль благопечатно выражаться. Допрежь всего она едва-едва выносила хамство, грубость и вульгарщину чмошной московской обслуги. И вообще, гнусность подлого пролетарского сословия по лимиту, по регистрации и по месту рождения скопившегося в советской экс-метрополии. В Таниной риторике, дранг нах Москау, по сю пору отовсюду лезет коммуно-фашистское сраное быдло, кое она на дух терпеть не выдерживает.

Не то слово, сравнивая славутых, приветливых менчаков с брыдкими москалями! Фактами быдлоту по морде!

Во вторую же очередь она полностью согласна со Змитером, утверждающим кое-что фактически и фактурно. По его мнению умного аналитика, в Москве группируется, проживает, зажилось гораздо больше заскорузлых лукашистов, нежели в Менске и во всей Беларуси вместе взятой. В доказательство досыть глянуть на одурелых московских пенсюков, исступленно закупающих все белорусское исключительно по идеологическим соображениям. Нисколь не принимают во внимание, бейбасы состарелые, цену и качество товаров, крупным оптом поставляемых государственным белорусским торговым домом "Лука и сыновья".

Ежели брать не экономически, но социологически, вовсе не русская душою Тана любила приводить цитату одного российского литератора. Чью именно она не помнила, но без разницы в мелкую розницу, если он хорошо припечатал. Дескать, Москва у всей России под горою, в нее вселякий срачь сливается...

Со своей стороны Змитер Дымкин мало-мальски не разделял канализационный неприязненный взгляд Таны Бельской на Москву и московитов. В богатейшей Московии он смог бы вполне содержательно развернуться по его журналистским прикидкам.

– Московиты мозговиты! ― пиитически процитировал он в пику Тане, когда их поезд-тягник неторопливо приближался к Белорусскому вокзалу российской столицы.

Как в Минске, так и в Москве журналист Дымкин также группирует, но демократично делит всех людей принципиально, потенциально на читателей и нечитателей. Пусть ему окаянных нечитателей, тех же затятых телезрителей с отлеженными, отсиженными и засиженными у телеэкранов посконными мозгами, он стопроцентно относит к нелюди.

В утреннюю забавную дискуссию о Москве и москвичах, о сравнительных людских нравах тут и там, Евген никак не вмешивался за завтраком. Прихлебывал себе железнодорожный чаек из стеклянного стакана с традиционным металлическим подстаканником. Кого бы там ни было, сплошь и рядом он своемысленно подразделяет на три демократические группы.

В первую входят те, кто имеет властные права и возможности проверять, контролировать, ревизовать, инспектировать. Второй подраздел составляют влиятельные такие люди, заказывающие весь этот аудит за деньги или в приказном, директивном порядке. Естественно, в третье сословие бесправно попадает разношерстная беззаконная публика, заслуженно подвергаемая проверкам, ревизиям, инспекциям. "Третий рейх, третий русский мир, пасутся мирные народы, их надо резать и стричь, как Пушкин повелел".

В Москве, более чем где бы то ни было, Евгений Печанский испытывал особенно волнующее чувство ревизора, приехавшего по именному повелению, насколько Александр Пушкин сюжетно подсказал Миколе Гоголю.

Отсюда достоименно следует, что аудиторской работы у него, у старшего аудитора Печанского, здесь непочатый край в потенциале. Повально, навалом, в принципе.

И о соратниках следует до кучи помнить, распорядительно напомнив им в плановом порядке:

– В общем так, панове и паненки! По первости оставим не надежду, но всяк багаж, ручную кладь в автоматических камерах хранения. Днем в Московии нам пушки замест масла ни к чему. После небольшенькой банковской операции с налом и безналом у нас великий поход по одежным магазинам. По-китайски, Батыевым нашествием. Исполняю вчерась обещанное. Потом ланч в кой-какой русской ресторации по стародавней памяти об искусном и вкусном.

Я вельми надеюсь, в нынешней довоенной Москве покуда не разучились раскладывать шматликие ножи-вилки, а не подсовывать шляхетным гостям совковские серп и молот...

Первым делом на Москве интересует Евгена, тем не менее и тем более, расклад предновогодней торговли украшениями для рождественских елок. С большим сожалением он думал об оставленных в Минске, любовно приобретенных в продолжение многих лет блистательных стеклянных шарах в коробках. И теперь уповает, как если б судьба соблаговолит ему восстановить кое-что. То бишь, не столь велеречиво надеясь, ― повезет раздобыть чего-ничего, тож вручную расписанной российской выделки, ради наступающего праздника Рождества в благодатном Киеве. Поклажа невелика, подарок самому себе весьма приятен, упаковка, транспортировка необременительны.

Вот чего невозможно высказать, по меньшей мере подумав тревожно об огнестрельных стволах и боеприпасах к ним. Потому вечером за соответствующую мзду он убедит начальника киевского поезда благонадежно сохранить оружейный груз, личный багаж в вагонных закутках, заведомо не подвергающихся таможенному и пограничному досмотрам. Помогли не только хорошие деньги, но и украинские разрешения на легальное ношение оружия, а также очень респектабельный, ответственный внешний вид пана киевлянина Евгена Пичански, джентльмена и аудитора на выезде.

"Великороссы, осади!.. Московиты позади..."

В отдельном четырехместном купе Евген задумчиво, риторически, безответно вопросил под перестук колесных пар на рельсовых стыках железнодорожного пути вскоре за Киевским вокзалом всероссийского метрополиса:

– Может статься, панове, когда-никогда и на Беларусь мы на благо возвернемся с удобством и комфортом?.. Зимой, возможно, весной, летом?.. Не будет висеть над душой неладный розыск по уголовной статье четыре-один-три...

Глава пятьдесят девятая

Идет волшебница зима

Первостатейно в Киеве продолжил Евген основательную подготовку к празднованию рождественских святок и новогодних каникул. По установленной им для себя зимней традиции действовал и священнодействовал он заблаговременно. В первых числах декабря начинал посещать распродажи елочных игрушек, мигающих гирлянд, фонариков и тому подобного, предназначенного для волшебного, с детских лет праздника.

В противоположность дурноватому совковому обычаю впопыхах, второпях, наспех, блин комом да в кучку пошло встречать Новый год не раньше тридцать первого числа, Евген Печанский, размахнувшись, готовился заранее. Он исподволь входил в праздничное настроение духа и в постепенное предвкушение ныне самого аполитичного торжества в людских календарях, органайзерах, деловых поминальниках.

Любые человеческие торжества, фестивальные собрания, соборные празднества требуют неспешной солидной организации. Дабы не хвататься в отчаянии за голову и за неисчислимое количество предпраздничных дел в последний день и час. И более того, когда нужно методично создавать чудесную торжественно-юбилейную атмосферу. Таким вот ежегодным юбилеем у Ген Вадимыча Печанского был и есть не календарный день рождения по паспорту, но Новый год, исполненный аурой счастливых предвкушений, радостных забот и приятных хлопот.

Не он придумал, но ему их суждено продолжать, эти языческие и христианские традиции, старые добрые ритуалы, в цивилизованных странах благорасположенно утратившие идеологическое содержание и политическую подоплеку. Кто нынче-то помнит о римских календах и начале консульского года? Вот и Евген с удовольствием следует этакой старине касаемо заблаговременной встречи, поздравлений, приготовлений на Рождество в канун Нового года в крещеном мире. Пусть ему искренне наш и ваш Евгений Печанский не состоит в глобальной экклесии воцерквленного человечества, подобно многим из нас. Но устоявшиеся культурные обряды чтят почти все.

Не был исключением в этом обширном ряду неукоснительных почитателей новогодних традиций и Евген. Ежегодно поздравлял, одаривал на Рождество и Новый год ближних и дальних. Неизменно устанавливал загодя традиционное рождественское дерево.

Теперь же он будет по-новогоднему обустраиваться на новом месте в Киеве, на дарницкой квартире.

"Надо бы предварительно выяснить, как тут обстоит дело с натуральными и живыми елками. Говорят, у хохлов сосна идет вместо ели. А это не есть хорошо..."

В родном Менске все его новогодние дела давным-давно были упорядочены и системно устоялись. В том регистре отбор и доставка в натуре, не вмертвую срубленного под корень, спиленной бензопилой елки, но вживе рождественского чудо-дерева. Устанавливал Евген всегда свежую запашистую елочку в той комнате, где спал или читал, работал, взяв документы на дом.

До того он въедливо выбирал себе хвойное дерево по густоте, пушистости, крепости ветвей. Непременно каб было оно ростом с него, не меньше. Следил, как его с предосторожностями выкапывают, помогал грузить в разверстый багажник внедорожника или в арендованный грузовичок.

Не имеет существенного значения, сколько времени, километров и бензина у него пойдет в расход, сколько ему пилить по зимней дороге до того лесничества и елового питомника. И обратно с приятным таким грузом и квитанцией, оплаченной по прейскуранту. Ему даже нравилось, если в дороге его останавливал какой-нибудь тупо бдительный гаишник. Или умный хороший человек в погонах, желающий просто-напросто обменяться предновогодними поздравлениями с необычайным участником дорожного движения.

Евген давно убедился, что в дикой лесной, едва живой природе вокруг Минска и в районе Колодищ пригодного дерева ему ни за что не найти. И подавно его не отыскать на минских елочных базарах, которые к тому же разворачивают слишком поздно на исходе декабря. Не выделяя уж о разницу между живым деревом и мертвыми еловыми дровами, какими торгуют, какими обыкновенно украшают новогодний интерьер на службе и дома. Не зная куда деваться потом от надоедливо осыпающихся колючих сухих иголок. Их-то ведь не всякий пылесос возьмет с ковров!

Другое дело ― мягкая и красивая долговечная искусственная ель. Ничто не мешает ее уместить, украсить в первую неделю декабря, начав праздничную подготовку к встрече наступающего солнечного года. Притом, приятно предвкушая, проводить, в течение двух-трех недель отрадно провести уходящий период обращения нашей планеты вокруг солнца.

Синтетическую метровую елочку, вовсе не в лесу родившуюся, Евген предпочитал ставить, наряжать, любоваться ею пятого декабря вечером. А к двадцать четвертому числу, никак не позднее, доставлял высоченное, разлапистое, отборное контент-аналитическое древо жизни из питомника, чтобы разместить ненаглядное в большом таком керамическом вазоне у балконной двери. В начале января ― глаза б на него не глядели! ― он с облегчением пересаживал оттаявшее новогоднее деревце по всем агрономическим и лесотехническим правилам в мерзлый грунт у себя на даче в Колодищах. Приживется весной ― добро. Коли нет ― тоже не беда. Не весь же участок вдоль забора елками-то засаживать?

Новый год и Рождество Христово истинно настают, когда прибраны елки и елочные игрушки. С глаз их долой, из сердца вон. Да поскорее до встречи снова! Задолго встречать новое лучше, чем надолго-таки застрять, выпроваживая старое, прошлогоднее. Особенно в результате долгого хронического каникулярного пьянства и тяжелого продолжительного многодневного обжорства. Не дай нам Бог, если повсеместные эпидемические застойные, тормозные каникулы до середины похмельного января станут дурным лжеправославным обычаем.

Боже, спаси и сохрани люди твоя в эклектичные времена смутной и сумбурной нашей эры посткоммунизма, мешкотно путающейся в календарях и в летоисчислениях!

Давнишние рождественские, предновогодние рассуждения Алеся Двинько отчасти представляются Евгену Печанскому справедливыми. В особенности и в отношении безудержного пожирания спиртных и продовольственных заготовок, припасов, дополнительных затрат в течение январских нерабочих дней. Не всем ведь дано благополучно завершить банкет первым января, не правда ли? И не требовать продолжения кутежа во что бы то ни стало для здоровья и семейного бюджета.

По поводу и по случаю каких-нибудь бюджетных ограничений Евген не испытывает. Потому решительно приступил к предновогодним приобретениям, побывав в Москве. К искусственным елкам присмотрелся, наглядно убедившись, насколько убогим и запредельно дорогостоящим предстает российский импорт времен великоотеческих и покоренья Крыма.

"Горе без ума... Дурань таньчыт, ума нема, як устане, перастане... Лука-урод и тот умнее, коли на Запад правит, не отрекаясь от кремлевских субсидий..."

С импортно-экспортными раздумьями об инвестировании в экономику и в политику соответственно вражеских бесконтрольных государств Евген потратился не с бухты-барахты. Из своих кровных приобрел целых три больших коробки елочных шаров в матовом разноцветьи. "В шерсть мэйд ин Рашка". Две из них ради подобия и элегических воспоминаний об утраченном в Беларуси. Но коробочка из двенадцати разрисованных золотистыми и серебристыми искрящимися звездочками лазурно-прозрачных стеклянных шариков ему приглянулась и привела в восхищение. "Блеск! Умеют все-таки москали кое-что сделать по европейским образцам, когда захотят..."

Тогда в Москве и потом в Киеве не раз вспомнил Евген о былых рождественских закупках некогда в Берлине, в Праге, в Париже, в других городах и весях в Европе и в Америке. Однако особливо не горевал беспредметно о том покинутом в одночасье в Минске богато собранном новогоднем декоруме.

"Все приобреталось под настроение, святочного настроя ради. А его чего-ничего достоит декоративно повторить и предметно развернуть заново по эволюционной материалистической спирали...

Много ли уцелело от немецкой елочной красоты деда Викентия и бабы Алины?.. В корявых ручках у витеблянских тетушек?.."

Восхитительную елку дома, волшебный Новый год, зимние каникулы Евген контрастно помнит лет с шести-семи от роду. Среди прочего чудные январские поездки с матерью к дедушке и бабушке в Витебск. Ничего против развития и продолжения посленовогодних радостей в малолетстве не имел. Скорее наоборот, если у деда с бабкой мог соприкоснуться с истинно завораживающим дивом, близко увидеть елку, сплошь сверху донизу украшенную изумительными игрушками из Германии, разительно отличавшимися от того убожества, ненавязчиво предлагавшегося предновогодней торговлей в тогдашней БССР и во всем Совсоюзе.

По рассказам старших дед начинал военную службу лейтенантом с эмблемами танкиста под Дрезденом в советской зоне оккупации. Оттуда и вывез спальный мебельный гарнитур плюс пять циклопических фанерных чемоданов выдающегося типоразмера "гросс-дойчлянд". Помимо шмотья и посуды дед с бабкой также обзавелись рождественскими украшениями: шариками и шарами, шишечками, птичками, ангелочками, фигурками, сосульками, колокольчиками, никак не виданными в тяжком громадье планов совковой легкой промышленности. Заканчивал воинское служение полковник Харликов опять же в той самой Группе советских войск в Германии уже в восьмидесятых годах прошлого века. Два немалых железнодорожных контейнера всякого европейского добра прикопил, вагон и маленькую интендантскую тележку вывез на малую белорусскую родину оборотистый отставник, зам по тылу командира танковой дивизии.

А уж волшебно матовых елочных шаров-шариков не сосчитать! Как раз на громадную ель под потолок! И сверкающая остроконечная звезда на вершине. Аж восемь лучей!

Детские впечатления Евген не позабыл. И раньше ему ничто не мешало и сейчас не препятствует в декабре торжественно и тождественно возобновлять связь времен, поколений, традиций. Причем по-своему, по-новому, а теперь именно по-европейски от Рождества к Новому году, но отнюдь не в обратном устарелом распорядке. Советского наследия везде и во всем Евген Печанский не жаловал и не жалует. В настоящем и в прошедшем.

"Куда ни харкнешь, менавито в политику попадешь. Будь ей неладно!.. Колдовство, однако".

В мыслях улыбнувшись стародавней шутке, Евген разглядел хорошенькую искусственную елочку на очередной рождественской распродаже со скидками. Достоименно то, что нужно метровой высоты! Да поместить ее в правом переднем углу, в гостиной, на посудной горке под красное дерево! И киевская красная цена соответствует европейскому качеству без скидок. Там же на шумной цветомузыкальной распродаже, широко разрекламированной в сети, он со скидкой и с удовлетворением разжился двумя длинными светодиодными елочными гирляндами с навороченными режимами переключения. Но вот предлагаемые рождественские игрушки со скидками и без таковых ничуть не вызвали в его душе праздничного отклика. Притом в основном грубая пластмасса, а не изящное стекло.

"Оно типичное не то! Будьмо шукать далей! Рождество и Новый год, они вам и нам завсегда в процессе праздника жизни..."

Здесь и сейчас в классическом латинском смысле данного выражения Евген радостно и празднично узнает у компетентного менеджера по продажам: живые ели-то в горшках будут поставляться из Польши. Правда, большие размеры, елки-палки, надо заказывать предварительно, с частичной предоплатой.

"Поди же ты, процессуально, однако!"

Глава шестидесятая

Настанут святки. То-то радость!

Партнеры Евгена восприняли его предпраздничные планы положительно, оптимистично и компетентно. Включая сдержанный восторг маленькой Лизы, кому Тана экспромтом обещала турпоездку в рождественский Будапешт и условно-досрочное начало зимних каникул.

Дядька Змитер, с некоторых пор волнисто бородатый, тут же за совместным дарницким ужином пустился в ностальгические мемуары:

– Вось у меня с бессловесного младенчества новогодние праздники починались вечером в сочельник Рождества сладким каноном. Берестейские родоки и предки Ломцевичи-Скибка ― сплошняком католики с униатами. 25 декабря ― оно семейное, фамилия, свята. С утра подарунки под елкой.

В школу дозволяли не ходить. Ну ее! Только за оценками за вторую четверть, на утренники школьные, на дискотеку новогоднюю.

Новый год ― это свято для всех, ― заакцентировал и подытожил Змитер на русской мове.

– Положим, дары волхвов, ― вторила ему Тана, ― у меня от бабушки Валентины Петровны были, не от Санта-Клауса с Дедом Морозом, а 7 января. Она и 1 января рождественский пост держала. Меня когда-то шляхетно крестила, часто благословляла крестным знамением.

А вообще, не слава Богу, мои слуцкие родичи по-совковски отмечали, провожали, встречали! 31 декабря советское полушампанское на дрожжах, тазик свекольного дерьма винегретом, бадейка гнусно майонезного "оливье", тошная пересоленая селедка под свекольной шубой бессоли. И популярнейшая гадость ― заливная с вареной морковью безвкусно отварная рыба. Зато со злучной болботнёй о родовом застенковом шляхетстве Курша-Квач. И елку в самый Новый год в песок ставили, мишурой украшали, каб до старого стиля не осыпалась всрачь...

Чего там дробить! Что в лобок, что по лбу, празднички тут-ка организуем на европейский лад. С Рождеством Христовым обязательно до наступления нового года нашей христианской эры по европейскому календарю. Беларусь в Европу, а Россию в букву "жо" русской азбуки! Коли нынче живем под жовто-блакитным стягом-прапором, ясновельможные...

Живе Беларусь!..

Обещания, деловые качества, организационные способности Таны Бельской знаменательно не разошлись с предновогодним ясным делом и рождественским задельем. На следующей неделе из Амстердама, с конференции феминисток, она воротилась, перегруженная памятными подарками и сюрпризами для достойнейших дарницких компаньонов. Очень по жизни переживала, чтоб на погрузке-выгрузке летного багажа ничего тонко-стеклянного не побилось. Божией милостью и Таниными молитвами, все живьем уцелело в хорошо упакованной сохранности по отправлению и прибытию чартерного рейса "Эр Франс".

Вскоре в мимолетном времени, частенько не позволяющем нам оглядываться глубоко назад да и заглядывать далеко наперед, совсем уж приблизился рождественский сочельник. Оттого Евген взялся за подготовительные работы, спиртные и продовольственные закупки, засучив рукава в супермаркетах и прочих торговых заведениях. Пока Тана с Лизой по-туристически дивились, разглядывали, как загодя встречают европейское Рождество потомки гуннов в Венгрии, они со Змитером много чего успели совершить и завершить к ожидаемому приезду званых гостей из Беларуси.

"Без разницы в розницу и мелким оптом по-крупному сработали!" ― без громких слов, бахвальства, ни от кого не ожидая притворно льстивых похвал, подумал Евген. В первоочередность он имел в виду генеральную уборку дарницкого пристанища.

В то время как Змитер Дымкин от души не для печати радовался дивному совпадению, пересечению рождественских и новогодних планов лицеприятной компании на 25 декабря в воскресенье пополудни в Дарнице. Укромный Евген Печанский ему скромненько так не сообщил, как он предварительно с открытой датой оплатил авиабилет в первом классе для адвоката Мишука Коханковича до Киева и обратно в Минск.

"Наш живой классик-то, дед Двинько плотно обещался прибыть утренним поездом, ― прикидывал Змитер, ― свою старуху-инвалидку Ангелину он опять наладит к борисовским сродственникам по-семейному обычаю, каникулярно. Потом ему в Англию лететь, повидаться с дочерью и внуком на Новый год.

Вольга Сведкович, н-да, избавлена от новогодних пьянок-гулянок по-родственному с Таниными боярами Бельскими. Бо траур у них... Ан ей к нам сюда, деликатно и конфиденциально...

Merry Christmas to us all! And happy new shopping..."

Сам Змитер собирается счастливо свидеться с родителями в начале января в Варшаве или где-нибудь по эту сторону границы Евросоюза. Потом, мог-быть, в замежную Москву. Но прежде он с радостью слетает во Франкфурт и в Гамбург в уходящем году. По заданию Евгена прикупит на послерождественских распродажах елочных украшений для полного новогоднего счастья и декорума. Что, где, чего искать, он примерно представляет по картинкам в интернете.

"На мой безупречный вкус и цвет расшарим шоппинг в наилучшем новогоднем виде. Миссия с наборами рождественских джингл беллз и вполглаза прекрасно выполнима!"

Стараниями Таны в дарницкой комнатке Змитера закрепленная струбцинкой на столе отрадно переливалась разноцветными огнями, радовала глаз профессионального юзера рождественская елочка, технологично подключаемая через USB-порт его ноутбука. Пиликать рождественские мелодии елочка без устали умеет, коли звук в драйвере не отключить.

"Класс и классика!!! Не в лесу она родилась, а в Силиконовой долине, выросла на острове Формоза. Это вам не елы-палы..."

Сей же час Змитер Дымкин не без удовольствия припомнит: а ведь завтра у них намечен выезд на зимнюю природу, в лес. Всей честной компанией гулять, играть в пейнтбол на снегу!

"Вось малой фройлян Лизхен тож на пользу. Не все же время ей с компом в обнимку в соцсетях зависать?..

По правде жизни подумать, Змитер предпочел бы потренироваться где-либо в хорошо оборудованном тире с убойной машинкой "Beretta−93AFА−Nightmare". "Только так, на аглицкой мове ТТХ!" Знаменательный предрождественский подарок Евгена он покамест не успел как-нибудь опробовать практически, скорострельно очередями или одиночным огнем:

"Чего-ничего, в кайф юзану когда-нибудь этакое итальянское чудо-изделие... Мишеней и целей на мой век досыть, яшче вволю обстреляюсь напрочь..."

Между прочим, в некоторые тонкости нежданной и скоропостижной смерти Евдокии Бельской они сообща приняли решение не посвящать ни адвоката Коханковича, ни писателя Двинько. Как говорит Алексан Михалыч, лишнее это. Особисто на веселый и радостный праздник европейского Рождества.

Почитай, для всех, не исключая Двинько и Коханковича, те четыре дня в конце ноября и в начале декабря они легально провели в Москве. Чему есть документальные свидетельства в форме интервью. Опубликованы с фотографиями в диссидентском рунете из первых рук, из первых уст онлайн трех знаменитых белорусских политэмигрантов.

Весь декабрь по возвращении из нелегального вояжа в белорусские края Тана Бельская с очевидностью демонстрировала партнерам удивительное здравомыслие и непоколебимое спокойствие. Без какой-либо гормональной нервозности или гуманитарной неуравновешенности навроде неуместной площадной брани по-русски.

Меж тем Евген Печанский принял взвешенное руководящее решение. Конкретнее, невзадолге дать в Минске уголовный ход кое-каким заочно проверенным сведениям из досье Марьяна Птушкина:

"Пускай рьяный следак, который лейтенант Виктор Одноземец, постарается, попытается... Если сумеет повесить на тех двух шнырей лагерных, дополнительно к убийству Шабревича, мокруху Таниной свекрови. Так тому и быть. По принципу криминальной дополнительности... Какие люди у нас в кумовьях!"

Евген подумал было, как бы самому разобраться, разделаться с теми двумя негодяями. Но почти сразу пришел к мысли, что есть-таки у него на Беларуси политкорректная цель поважнее, нежели парочка мелких уголовников.

В воскресенье с утра важнейших белорусских гостей встречала, привечала, подвозила на место киевская панночка Одарка Пывнюк на отцовском белом «лексусе». У Евгена и Таны дел на кухне невпроворот. Змитер у них на подхвате, чуть что закупать недостающее. Но ему лучше б чересчур не маячить в Киеве. Не сказать, чтобы ватники и россиянские наемники объявили на него охоту. Но зачем лишний раз дразнить диких гусей? Не трожь растяжку к гранате, и она тебя не тронет.

Тогда как трогательные приветствия, рукопожатия, объятия и поцелуи более уместны в узком кругу истинно избранных и немногих званых на рождественский и святочный обед в Дарнице. Среди своих, не чужих. Может, нынче как-то дальних, но неизменно остающихся ближними. Хоть и разнесены они временем, расстоянием, возрастом.

Молодой адвокат Мишук Коханкович обстоятельно прилетел в аэропорт Жуляны в деловом настроении с кожаным кейсом юридических бумаг на подпись. Или он так счел нужным продемонстрировать высокоценимым клиентам свои деловитость и компетентность. Пока праздновать не приступили полноразмерно. Не с похмелья же завтра обсуждать уголовщину с политиканством?

– ...С делом о вашем побеге судейские и прокурорские низы пока затягивают, тянут-потянут. Вытянуть его на судебное заседание никто не решается без дозволения с самого сверху.

Тем часом президиум Верховного суда рассмотрел мою кассационную жалобу на приговор нижестоящей инстанции по делу гражданина РБ, ― подчеркнул Мишук, ― небезызвестного Владимира Ломцевича-Скибки по статье 130 в части второй УК РБ.

И отклонил немотивированно мое ходатайство об отмене приговора всем составом спецтройки. В числе тройки закрыто заседавших находился известный вам, Алексан Михалыч, судья Роман Алехнович, который вас некогда наделил тремя годами усиленного режима с абсурдной формулировкой. Якобы за возможность разжечь религиозную рознь.

– Так точно, ― подтвердил Двинько. ― Никто не забыт, ничто бесследно не забывается. Я отнюдь не запамятовал свой приговор, того городского судью и мое последнее слово на том закрытом безгласном заседании. Помню-помню, и как находился на полулегальном положении в России, в Беларуси до ареста.

– Отныне, Змитер, можно передавать твое дело по уголовно-политической статье 130 приоритетно по инстанциям в международные судебные органы, ― деловито продолжил Коханкович. ― Итак, Ломцевич-Скибка против Республики Беларусь. Заодно представить также к правовому рассмотрению общее дело о вынужденном побеге. Это трудно, но возможно. В Варшаве или в Вильнюсе, где судьям свойственно политкорректно осуждать государственные органы, виновные в нарушении прав человека.