Текст книги "Конечная Остановка (СИ)"

Автор книги: Ксений Белорусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Надежды юношей питают?

– Угу, не только их и не столько они...

В камере разговор продолжился. Натурально, в предыдущем контексте и в прежнем подтексте. Но с учетом возможного прослушивания.

– Послушай, Евген. Я вот писал, ты помнишь, о полусреднем белорусском классе экономического народонаселения. Хочу теперь бульбоедов лукашистских покруче перетряхнуть.

Подумать только! 190 кг картофеля на потребительскую душу в год!

Ясное дело, бульбой у нас в основном питаются те, у кого среднемесячный доход на члена семьи меньше 30 долларов. Но ведь тот самый полусредний класс, имеющий от 90 до 500 баксов на рыло, тоже свински хавает не в себя ту же картошку! Как же, как же второй хлеб! В штампованном словоупотреблении, отметим, в такую-то душу мать.

В жесть искусственно завышенная цена на картофель, как продукт массового потребления, не декларируя, дополнительно позволяет государству финансировать планово-убыточное колхозно-совхозное сельское хозяйство. И здесь искусственное монополистическое предложение контролирует естественный массовый спрос. В процессе, естественно противоположном рыночным принципам.

Если принципиально подойти к вопросу, то нынешнее белорусское государство втихаря поднаторело, наблатыкалось тоталитарно обкладывать продовольственные товары, но которые уходит львиная доля заработка нижних слоев и значительная часть дохода полусреднего класса, своего рода скрытыми акцизными налогами.

Фактически государство тихой сапой, мягкой лапой приравняло потребление экономически активным народонаселением продуктов питания к вредоносному употреблению подакцизных табачных изделий и спиртных напитков. Тех самых товаров, которые в планомерно воспроизводят инфляцию путем неуклонного повышения розничных цен.

Тем самым, какой ни возьми потребитель продовольствия, табака и алкоголя в розницу работает на государство. Трудится ради паразитического непроизводительного роста государственно-монополистического капитала.

Я хочу этот потребительский феномен и мою новую статью назвать "Экономика бульбоедов". Звучит?

– Даже очень! Пробирает и пронимает. К вопросу о национальной гордости и годности бульбоедов подходит и подводит.

Полагаю, спадар Инодумцев, такой ярлык ой многих душевно оскорбит. Хотя правдочка, она глаза колет.

А монополизм, недобросовестная государственная конкуренция и налоговая обираловка никого еще до добра не доводили. Это ― факт.

– Во-во! Скорее, отжимают добро.

Цепляйте белорусское, бульбоеды! Старательно пережевывая пищу, вы помогаете этакому мародерствующему государству вас напаривать и опускать до уничижения нижей плинтуса. Фактически ниже низшего ооновского индекса человеческой недоразвитости.

– Вы белорусы? Так вам и надо!..

Разговоры разговорами в камере, но Евген Печанский в душе готовился к предстоящему побегу, странно не понимая, настроен ли он к нему или же нет. Им овладело какое-то непонятное чувство отстраненности. Словно не он, но кто-то другой должен сегодня валить к чертовой бабушке из тюряги, откуда за всю ее историю ни разу не случалось ни одного успешного бегства заключенных.

Ему также затруднительно решить, заключить, каков таков период в жизни у него сегодня настает. То ли отсюда и впредь наступил режим наибольшего счастливого благоприятствия, как скоро все задуманное чудесным образом удается в наилучшем виде. То ли совсем даже наоборот, когда насилу, через пень-колоду, а то и чудом, удается избегать крупных неприятностей и провалов. А уж мелких незадач в такой неблагоприятный период вообще пруд пруди, валом валят.

Этакую исходящую неуверенность Евген нисколько не показывает напарнику. "Еще чего не хватало, в приход и расход!" Хотя тот, оно видно, будь здоров как боится. Но держится наш Змитер молодцом, хвост пистолетом. И фасона придерживается. Вон-де ему то и это нипочем, если о будущей статье рассуждает.

Со всем тем, шутить на тему намеченного силового исхода из тюрьмы ни тот, ни другой просто-напросто не осмеливаются. Не до того им сейчас.

Ведь подчас ожидание боя куда как страшней самой смертельной атаки. "Без суеверий. Ажно для вельми бесстрашных людей. В дебет и в кредит!"

Обговорить они все обговорили, наметили, распределили, кому как сработать назавтра, в час утренней оправки. Но, как оно выйдет на самом деле, никому неизвестно, пока не грянет время "Ч" и не поступит сигнал к решительным действиям. Ох скоро надо включать говорящую ручку.

Третьего сокамерника им покуль не подкинули. "И то хорошо, одной заботой меньше будет..."

― ...Знаешь, Евген, я тут загадал кинуть курить на воле. Сам знаешь, в каком раскладе.

– Я, кстати, тоже, Змитер, собираюсь расстаться с той же самой тюремной вредностью, сам понимаешь, где и когда... Суеверие, однако...

Еще не кончилось тюремное обеденное время, вертухай-баландер еще не отбирал у зеков столовые ножи, как подследственного Ломцевича неожиданно вызвали на допрос. Недалеко, на первый этаж, ― услужливо предупредил надзиратель, давно уж побаивавшийся сурового Евгена.

Напарник вернулся спустя каких-то полтора часа.

– Представляешь, Евген! Объявился следак по моему давнему делу о ДТП. Я тебе рассказывал, как меня грузовик давил и тачку в металлолом.

Так вось нынче оказывается, будто это я уж кругом у них виноват! Предъявил мне тот ёлупень совсем нескладную новую схему. Дескать, я по обочине пошел на обгон справа! И свидетели, мол, у него как бы имеются.

– Это тебе на новенького предъява ментовская, хлопче. По команде сверху с политикой. Прессуют это они так тебя ненавязчиво.

Ты, надеюсь, не слишком огорчился?

– Да пошли они! Как-нибудь переживем, пережуем!

– Как-нибудь и дурень сумеет, Змитер. А нам надо с умом и со вкусом к правильному и здоровому образу пропитания.

– Правильно. И где хлеб мой насущный днесь? Пообедать так толком и не дали, борзота!

– В дебет и кредит, партнер. Чаек, сахарок в наличии. Щас забодяжим в кайф.

Чуть погодя, за чаем Евген отчего-то, сам того не желая, чуть ли не исповедально вдруг заговорил о вольной жизни:

– Эх, Змитер, почему-то больше всего мне здесь не хватает моей кухни на даче в Колодищах! По высшему поваренному разряду у меня там обустроено, братка. И для работы, и для наслаждения от нее.

– А мне жалко моего рабочего стола с креслом, Евген, ― подхватил было разговорную тему собеседник.

На этом оба приумолкли. Далее рассуждать, чего они тут и там должны без сожалений оставить, о чем надо позабыть, им ни к чему. Об этом, тут и сейчас, лучше и безопаснее промолчать. И без того оба-два в несказанном, безмерном напряжении. Оно ведь накануне и в преддверии...

Тана Бельская откровенно испугалась, забоялась вчера всего такого, предстоящего. И сегодня не стыдится признаться в том самой себе.

"Что-то мне анально подсказывает: ты по-простецки бздишь и мандражируешь, спадарыня-барыня Бельская! Что, очко в жим-жим играет? Бери себя в руки, фефела тюремная! А то вон ажно позеленела с переполоху, со страху..."

В пятницу, как обычно, после дневной оправки Тана заполучила настольное зеркало и тщательно без спешки нанесла соответствующий текущему моменту макияж. Готовилась она, "ясен х... не к вечернему приему, что в лобок, что по лбу!"

Черный спортивный костюм, темная куртка с капюшоном, черные кроссовки ― у нее наготове. Хотя изначально "придется действовать, разувшись..."

За привычным косметическим занятием Тана помаленьку-полегоньку успокоилась. К тому же она на отличку знает: когда наступит время "Ч", боевая готовность у нее будет тип-топ. "Никакого вам заполоху, мои п...юки и п...ючки, в конце-то концов!".

Конечно, ее гнусно смутил, гадски выбил из колеи состоявшийся вчерашним утром никчемушный и тягомотный допрос у следака Онучкина. "Это замест прогулки! уйя, х...сос гадский!.."

Не в лобок, так по лбу, коль скоро ненавистный следачок Трапкин вызвал ее к нему в кабинет в большой дом. Пришлось кочумать по улице всей гебухе на обозрение под конвоем в браслетах. Невольно подумалось нехорошо, с руганью. А вдруг опять "так вось, вертаться в тюрягу, коли с утеком выйдет облом"?

Тана хотела было Богу помолиться, стала припоминать слова "Отче наш". Но посчитала такое вот богомольное действо излишним. Потому как неизвестно: услышит ли Бог ее ханжескую молитву, если она уж забыла, когда в церковь-то последний раз заходила. Успешнее будет только на саму себя надеяться. Или на тех, кто на воле обеспечивает операцию освобождения трех зеков ни за что ни про что посаженных в эту гнусную тюрягу.

"Господи! Коли не мне, так хоть им, моим корешкам-подельникам, да помоги!"

Глава двадцать восьмая

Вольный бег

Алесь Двинько в третий раз спустился в подземелье. Теперь его группировка, какую по-разному не возбраняется называть, по-военному технологично развернута в полном боевом порядке. Внизу и наверху.

"Вроде как готовность ╧ 1 соблюдена безукоризненно. Маршрут понизу и поверху дважды самолично обтоптал, объехал. Распоряжения отданы, исполнители при деле. Транспорт на своих местах... Имеющиеся силы и средства подготовлены в максимум.

Серединки на половинку в спецоперациях не бывает. Успех или провал. Или все, или ничего. Незачем огород городить, коли результат сомнителен...

Минус 55 минут по графику...

Оповещение работает в штатном режиме... Ну-тка, на старт, милые...

С нами Бог, и мы с Богом!

Господи, спаси благочестивыя!

Минус 30 минут по графику..."

Все же Двинько многого опасается и очень далек от самоуверенности. Ему несравнимо лучше, чем кому-либо иному, отличительно известны существенные изъяны собственного оперативного плана. Из них важнейший недочет состоит в том, что объективно и категорически в текущей операции нельзя задействовать необходимые силы и средства в самодостаточном количестве и в приемлемом качестве. Иначе говоря, невозможно по существу зарезервировать оптимальный план на максимально неблагоприятное развитие событий.

Увы, увы и тысячу раз увы! Отнюдь не всегда и не везде стоит привлекать наполеоновские большие батальоны. Сомнительные прославленные победы зачастую оборачиваются своей противоположностью, нежели доблестное поражение, становящееся моральным триумфом побежденных.

Мнится: нет ничего проще, нежели достаточно вооруженной группе неустановленных лиц, имеющих свободный доступ в охраняемый периметр, проникнуть внутрь, уничтожить наличными огневыми средствами охрану тюрьмы, освободить заложников, сиречь военнопленных. Затем без потерь отступить по безопасному маршруту. В идеале следует оставить внутри периметра различные сюрпризы, которые неприятно удивят противника. К примеру, помимо мин-ловушек установить пару автономных роботизированных огневых точек и рентабельно ― хорошо защищенный тяжелый пулемет с дистанционным управлением и телеметрией.

К большому огорчению бывшего спецназовца капитана Двинько, его идеальные военные замыслы реально не осуществимы по многим и многим позициям. Прежде всего, в силу политических обстоятельств. Горько не только на свадьбе, если бегство трех политзаключенных должен быть всемерно обеспечен без существенных боевых потерь у противника. Не допустимо, чтобы охрана тюрьмы, караульные службы, тревожная группа ― потеряли хотя бы одного человека убитым или тяжелораненым.

"Хай им здоровеньки булы... Хотя тряхнуть спецназовской стариной можно и должно. Желающего быть ко всему готовым сам Бог ведет. А нежелающего и мелкие бесы по-латыни трахунт. Будьте благонадежны...

Минус 10 минут по графику..."

Алесь Двинько предпочел контролировать проведение операции освобождения в самом напряженном ее месте. Вместе с двумя лишь ему известными диггерами-проводниками при силовой поддержке надежно рекомендованных ему двух профессионалов он находился непосредственно вблизи точки скрытного проникновения в охраняемый периметр противника. Лаз в кирпичном потолке проделан. Инструмент, чтобы вскрыть половые доски в помещении для обыска наизготове.

Все пятеро участников соответственно экипированы и вооружены. Горные каски с фонарями, шерстяные маски на лицах, бронежилеты, армейский камуфляж. Личное оружие на усмотрение участников операции. Сам капитан Двинько посчитал уместным взять собой свой старый "стечкин" и "глок" для Евгена Печанского. На всякий случай прихватил особо пару наступательных гранат РГД.

"Тем, кто носит гранату за пазухой, безопасно в деревне у нас...

Минус 5 минут по графику..."

Молодых военных профи, грамотно и успешно отработавших в нескольких дальних и ближних горячих точках, Двинько порекомендовал его стародавний российский сослуживец. Несомненно, ребятишки настроились и в родной местности поработать на полном серьезе. По всей видимости, пистолеты-пулеметы под камуфляжем отнюдь не все, чем они располагают в данный момент. Для того у них новые позывные в конкретной разовой акции.

С обоими Двинько уговорился потрудиться безвозмездно. Как с горечью, умно, намекнув на собственный боевой опыт, пошутил один из них, они не прочь оказать добрым людям активную силовую поддержку из гуманитарных соображений. А также из любви к боевым искусствам для того же боевого искусства и подержания боеготовой формы. Отдых отдыхом, а война войной.

Кроме того, операцию профессионально поддерживают наверху. Пятеро силовиков от Вольги Сведкович прикрывают подступы к запланированной точке выхода на поверхность штурмовой группы и заложников, кого предстоит освободить, а затем беспроблемно эвакуировать в безопасное месторасположение.

Диггеры бесследно уходят своечастным подземным маршрутом. Силы поддержки отходят самостоятельно, независимо от эвакуируемых и их сопровождения. Сведкович отвечает за транковую закрытую связь, Шабревич ― за транспортные средства.

"Ноль по графику... Связь в норме..."

– Время "Ч". Работаем по первому варианту, ― вполголоса отдал ожидаемое распоряжение Алесь Двинько.

Евген и Змитер донельзя внимательно прислушивались к тихим звукам и к неясным шумам в кольцевом тюремном коридоре. Оба молча расположились, залегли головой к двери по плану через четверть часа после отбоя. У Евгена под ухом связная ручка на подушке.

Долгое, напряженное, целенаправленное ожидание тяготит лишь психически неуравновешенных людских особей, знать не знающих, что такое находиться в охотничьей или в снайперской засидке.

"Несчастные психи да невротики, наверное, и удумали пустую поговорку о том, ровно бы тяжко ждать и догонять. А бездумно повторяют ее те, кто понятия не имеют о возбуждающей засаде, которая сродни упоительной погоне..."

Сентенция с антитезой Змитеру безумно понравилась, и он ее скоренько записал в блокнот. Иного имущества, кроме собственных мыслей и воспоминаний, он из тюрьмы выносить не намеревается.

Дверь в камеру распахнулась в один момент без предупреждения, без стука и обычной вертухайской возни. Но высокий мелодичный женский голос не стал для сокамерников неожиданностью, как и предложение, зекам привычное. Да и обращение, продолжение оказались не слишком из ряда вон выходящими:

– Але, кореша, на выход! И без вещей! Я пришла дать вам волю!

Врубайте ваш маячок, мальцы. Бо я свой расчехвостила ненароком. Свистунов коридорных пакуем и запираем по быструхе!.. Есть ли у них мобилы, гляньте.

Впоследствии Тана Бельская вспомнит и детально проанализирует, как же она безошибочно действовала по первому варианту предложенного плана освобождения.

До того пару-тройку недель назад Тана выбила себе у сердобольной и прикормленной толстой прапорщицы Алевтины регулярную привилегию посещать туалет или душ после общетюремного отбоя. По чисто женским надобностям. И на сей раз просьба о выходе в нужник была принята с доброжелательностью. Толстухе нервно-паралитическое средство досталось в третью очередь. Первым его испытал надзиратель, рутинно заглядывавший в дверные глазки. Невидимо от точного кистевого броска получил дротиком в затылок от проходившей мимо Таны. Когда прапорщица и шедший вровень с ней свистун-конвоир недоуменно полуобернулись на шум упавшего тела, Тана метнулась назад и с двух рук послала дротики им обоим прямо в профиль. Чем ближе к лицевым нервам, тем надежнее действует спецсредство.

На мужчину нервно-паралитический яд подействовал штатно: в течение секунды болевой шок, затем состояние обездвиженности и ступора на срок от сорока до семидесяти минут в зависимости от массы тела. Зато на упитанную особу женского пола укол сразу не возымел решительного действия, ее пришлось выключать вручную, ударным способом. Правда, без видимого членовредительства. Хотя впопыхах Тана пыталась отоварить ее не той заколкой. Сломала второпях средство спецсвязи, но пару точных поражений в нервные узлы все-таки нанести сумела.

"О мобильниках у вертухаев можно не думать. Им вроде как запрещено иметь с собой всякие гаджеты в наряде. Но проверить все-таки стоит..."

Оставив три неподвижных тела отдыхать в круглом коридоре второго этажа, Тана босиком беззвучно и незримо спустилась по центральной металлической лестнице на первый этаж. В дежурке один надзиратель преспокойно спал, другой упорно таращился в телевизор. Кондового телезрителя Тана вырубила походя, а спящего снабдила дополнительными, приятными или не очень, нейролептическими сновидениями. Дежурку она предусмотрительно заперла снаружи, заклинив замок.

После того Тана Бельская, в точности с полученными инструкциями, намертво заблокировала массивную железную дверь в коридор, откуда мог по тревоге прибыть вооруженный караул с КПП или из запретки.

"Вось так настоящие женщины работают!!! Хрена вам тертого в сраку! Что в лобок, что по лбу от прекрасного пола!"

Половые доски в комнате для обыска выворачивали снизу бесшумно, домкратом. Как только получили условный стук сверху. Незамедлительно принялись спускать в подземелье счастливых зеков, все же таки легонько ошеломленных побегом. Один из безмолвных диггеров невозмутимо задержался, чтобы обусловлено замаскировать место проникновения и наскоро заделать проход.

Напоследок Тана озорно присвистнула в подземном проходе, вызвав сдавленный нервный смех у Евгена со Змитером. Остальным же вовсе недосуг вникать, что тут такого смешного. Нервы у каждого не железные, как бы избито и пошло оно ни звучало. Пускай вам все хорошо, что покуда хорошо кончается.

– Пошли, пошли! Будьте благонадежны, друзья мои!

По пути всей группе снова пришлось пройти по костям. Непрекословно и дословно. В низком туннеле в буквальном смысле слова и шагу никуда не получалось ступить, не раздавив чего-нибудь из хрустящих костных останков когда-то тайно расстрелянных в Американке жертв советской власти, ― врезалось в память Змитеру.

Долго ли коротко, ― под землей время и расстояние воспринимаются по-особому, ― диггер-проводник подвел группу к плановой точке выхода. Двое силовиков первыми поднялись на поверхность в неосвещенном школьном дворе глубокой темной ночью. Получив сигнал: чисто! ― остальные по одному вскарабкались вверх по скобам колодца ливневой канализации прямо к приглашающе распахнутым дверцам фургона.

– Поехали!

Спустя десять минут приемистый автофургон "мерседес" неброской и немаркой расцветки подрулил прямиком на тротуар к подъезду многоквартирного дома по улице Ильича. Силовое прикрытие на другом микроавтобусе проследовало далее в штатном плановом порядке, ― принял во внимание Евген.

Несколько человек неприметно вошли в подъезд, где на то время отсутствовало лестничное освещение, поднялись на второй этаж. Только здесь Алесь Двинько истово перекрестился:

"Спасе Ты, Господи, благочестивыя! Полдела сделано, причем хорошо весьма в полном смысле старозаветного цитирования..."

По истечении примерно трех с лишним часов где-то во дворах комплекса зданий белорусского КГБ по улице чекиста Урицкого раздался приглушенный взрыв. Тем самым сработал небольшой сюрприз от спецназовца Двинько нынешним наследникам советских карательных органов.

Уходя, он высыпал пакет железных опилок в основательную стеклянную емкость с концентрированной серной кислотой, ранее им установленную в туннеле с останками репрессированных. Самодельный химический взрыватель воспламенил в нужное время воздушно-водородную смесь для производства подземного взрыва объемного действия.

В то самое время Двинько, глянув на экран смартфона, на рассвете просигналившего о получении кодированного короткого сообщения, третий раз за ночь молчаливо перекрестился и вознес благодарность Богу. Теперь не во здравие беглецов, но за упокой некогда убиенных в прошлом веке, павших от рук кровожадного призрака коммунизма.

"Даруй им, Иисусе милосердный, добрый ответ на страшном судилище Твоем..."

Двинько непоколебимо уверен, что устроенное им глубокое захоронение, никто вскрывать и осквернять не рискнет. Преимущественно по политическим мотивам. Об этом он в ближайшем будущем особнячком позаботиться, сегодня-завтра. Как и не позабудет о заупокойной службе в поминовение неизвестных зеков, задавно убитых и заброшенных в подземельях поныне действующей сталинской спецтюрьмы.

"Исподволь не из подполья, а грань не всегда граница..."

Об этом Двинько подумал чуть раньше, когда напутствовал восвояси опекаемых беглецов, находясь с немногими людьми на замечательной конспиративной квартире по соседству.

Глава двадцать девятая

Бежала вдаль

― ...Хотелось бы вам заметить, друзья мои! Времени у вас не более четырех часов, чтобы в полном спокойствии пересечь белорусскую границу на востоке и на юге.

Отставить разговоры, сделайте одолжение! ― Двинько решительно пресек дружеские объятия, поцелуи, радостный обмен впечатлениями и взволнованными рассказами.

– Лев Давыдыч, твои, друже, оставшиеся транспортные полдела покамест не сделаны!

Всем полчаса на гигиену и маскировку. Выезд в 3.30 по графику, беглые други мои. Дальнейшие инструкции услышите в пути от ваших сопровождающих.

Вначале, разрабатывая операцию освобождения, Двинько думал обеспечено уложить недавних узников и заложников на матрацы в некоем надежном провинциальном прибежище. Но затем напомнил себе о политических обстоятельствах побега, о том, что в подполье можно встретить только крыс. И как просто всяко-яко изгнанников и подпольщиков обнаружить широким розыскным бреднем. Не поминая уж о том, как легко их выкуривают из подвалов и подполий. Резонно, когда в розыске задействовано достаточно сил и средств.

Непосредственно лучше опережать, чем отставать или нагонять. Гораздо того, когда речь идет о том, чтобы упредить, обескуражить и канализировать противостоящую сторону.

"Врага нам надлежит ненавидеть. Но вести боевые действия следует с реальным противником. То бишь в роли такового супостата выступает оголтелое государство, его силовые структуры и спецслужбы. И бить его надобно политическим оружием, ежели политика есть мирное продолжение извечной и всеобщей войны между людьми и государствами".

– Михалыч, моя прелестная племянница Инесса подъедет с минуты на минуту за своим, хе-хе, украинским дедушкой. Мишук на месте, с нетерпением ждет во дворе, когда же ему представят его подзащитного в новом прелестном облике. Оленька у нас всегда безукоризненно готова, даже без пионерского галстучка...

Со своей стороны Тана Бельская без лишних разговорчиков приняла к исполнению команду старшего по возрасту и писательскому званию.

"Причем в неслабой должности организатора нашего четкого утека. Вон хитромудрый Лева-то перед ним на цырлах, точно салабон. Зря не познакомилась с этим Алексан Михалычем по-соседски. Пораньше, когда Шабревич зазывал.

Уйя! Вот мы и смылись, не в лобок, так по лбу! Нервно-паралитически... Ха-ха и х... вам..."

Под душем, во всех смыслах смывая с себя тюремную гнусь, отвратные запахи и отвратительное прошлое, Тана мысленно усмехнулась. Выходит: Евген и Змитер тоже были ее соседями по этому двойному конспиративному адресу на Ильича-Ульянова. Делового Евгена, помнится, она видела верхом на внедорожнике, а Змитера с компом на коленках во дворе.

"Ишь ты, где трое присоседились и скорешились! Место старой встречи изменить нельзя. Что было, то и случилось. Теперь до нового свиданьица в Киеве, как предлагает наш Михалыч... Дельный дядечка, что ни говори... и как мужчинка еще ах неплох..."

Минское прощание с новыми друзьями вышло предельно кратким и деловитым. Для всех, без разговорных исключений.

Споро и самостоятельно переформатировавшись в пошлый дурковатый облик пегой полублондинки из рабоче-селянского сословия, Тана Бельская выехала в московском направлении. За рулем Вольга Сведкович. У них не слишком подержанная красноватая "лада-калина" с калининградскими номерами. Автомобиль приобретен в Калининграде, купчая и транзитные документы оформлены на Вольгу.

Обе имеют нисколько не поддельные российские паспорта. Разве лишь у Вольги куплена регистрация в Смоленске, который не только исторически без малого белорусский город. Тана бюрократически приписана к Москве. И значится она в РФ по паспорту Татьяной Курша-Квач.

Думали они приблизительно об одном и том же. Сейчас вовремя успеть бы до введения в действие ментовского розыска по разным планам "Перехват" и "Магистраль". Тогда в пути им не встретятся какие-либо проблемы, извините за выражение, юридического характера.

"Заплати за пользование евромагистралью и п...уй в Россию! Жми на газ в разрешенном скоростном режиме..."

Да и на российской территории им вовсе не к чему входить в крутые дорожные разборки с тамошними властями. Могут и хапнуть беглых ненароком. Занадта ранний шухер, понимай, маловероятен. Но мало ли? Как ни крути, лукашисты для совковых россиянцев ― обожаемые союзники.

"Что в лобок, что по лбу, гниды лобковые!"

– Первая остановка, Татьяна душа моя Казимировна, у нас по плану в Борисове.

– Ну и х... с ней! Устала от п... и выше, спать хочется. Инструкции на потом.

– Как скажешь...

Заснула Тана преспокойно, немного поспала без ярких снов и запоминающихся сновидений. Проснулась на рассвете где-то за Жодино, дремотно взглянула направо, на футуристический футбольный стадион Борисов-Арена при въезде в город.

Вольга и Тана разобщенно безмолвствовали. Затем Вольга свернула к железнодорожному вокзалу.

– Надо бы оставить пару ложных следочков, ― объяснила она.

– Валяй законно и подзаконно, ― ничем таким Тана опустошенно не любопытствует впросонках. Раздумывать о чем-либо ей категорически не хочется. Апатично, если не сказать, аутично. Ехать бы так дальше и ехать. Безразлично. Без происшествий. Без проблем.

В безлюдной кассе Ольга Сведкович приобрела два билета на первый же поезд до Москвы. Один по белорусскому паспорту на имя Татьяны Бельской, другой ― по милицейскому удостоверению Евгения Печанского.

За Борисовом безразличная сонливость от Таны навроде бы ушла. Но какие-нибудь умные мысли, трезвые вспомины, расчеты на отдаленное будущее ей в голову и на соображение не приходили. Разве что лез в мозги навязчиво старый конноспортивный стишок. До Орши и дальше надоедал, доставал своим похабством: вульва трется о седло, скачет девка далеко.

"Поэзия! Что в лобок, что по лбу..."

С тем они и миновали эту государственную границу. Благополучно, без промежуточных остановок. В расчетное время.

– Ну что, любовь моя Воленька? ― взбодрилась Тана. ― Поздравляю тебя и себя!!!

Выкладывай, давай-тка, двиньковские инструкции и замыслы в законе. Подумаем дорогой, как далей жить будем. От Смоленска через Брянск на Киев. И потом...

Или нет, шофер, давай закурим, или лепей выпьем да скорей! Чтоб не стало в Беларуси больше тюрем, чтоб не стало в Беларуси лагерей!

– Ты же, Тана, ажно в тюряге не курила! Не говоря уж об опилочной водяре для народа...

– А теперь могу начать всенародно нездоровый образ жизни! Без всяких-яких советов и семейной любви к е... собачьим. Уйя! Родненькие, миленькие мои п...юки и п...ючки!

– Сигаретами и пристойной выпивкой здесь затаримся, Тана моя Казимировна?

– Э не! Дотянем до Киева, моя дороженькая Ольга Сильвестровна. Что-то мне банально и анально подсказывает: в России пити да курити небезопасно и неправильно. А там, в Украине еще посмотрим, приглядимся, сестричка.

– Продано и куплено, сестра моя! Тогда слушай инструктивные указания наших старичков.

На мою белорусскую думку, дедка Двинько очень правильно вырешил первую пресс-конференцию устроить не в Москве, а в Киеве. От ридной Украйны, нам тамотка, поболей политического толку и журналерских толковищ. А в совковой России о Луке и его белорусах сейчас говорят, будто о покойниках. Или враз хорошо, дуже редко, вне политики. Или же совсем ни п... ни х... продолжено в официозе. Россиянцы-обосранцы!..

"Бля и вуаля! Сейчас косметичку достанем, растопырь-манда, и штукатурку наведем на морде лица... Каб лунной сракой не выглядеть...

В достатке денег из секретного оперативного фонда и языка, чтобы до Киева довести. Подальше вдаль от, х... вам, тюряги! Да поближе к неким п...астым телам и странно сраным делам в нашенской Белорашке... Ой, чую, будет кому-то полный анал...

Глава тридцатая

Бежал за милой суетой

Змитер Дымкин и Мишук Коханкович благорасположено выехали по московскому азимуту через кольцевую дорогу на трансъевропейскую магистраль. Отъехали они от дома по улице Ильича чуть позднее мстительной Таны и бдительной Вольги. Но раньше сумрачного Евгена с восторженной Инессой, которую Змитеру так и не довелось повидать.

Зато Тана Бельская ему в момент приглянулась.

"Вось эта да!!! Гарна яка девчо без бабских заморочек! Таких оторванных и отвязанных, поди же ты, у нас поищи... Днем под огнем гаубичной артиллерии... Думается, мы вскоре выразительно подружимся..."

– Друже мой Змитер! Не рассиживайтесь и не задумывайтесь.

Двигай в ванную, Влад. Поди, помнишь, как тебе на помывку давеча давали меньше десяти минут?

– Такое неужо забудешь, Алексан Михалыч?

– И я то ж самое помню-помню. Давай-ка, давай, не задерживай людей. Вслед на кухню скоренько на макияж.

Выйдя после душа, Змитер к своему невыразимому удивлению обнаружил собственный родной комп в руках у Двинько.

– Надеюсь, сие аппаратное обеспечение вас несказанно обрадует, мой молодой друг?

– Еще бы, Алексан Михалыч, еще бы!

Змитер даже забыл поблагодарить Двинько, немедля уцепившись за цифровую машинку, прибывшую, казалось, из небытия. Из безвозвратного, дотюремного прошлого.

Потрясающе! Он уж забыл, что, оказывается, накануне ареста в брестском поезде ноутбук-то остался у него на квартире, на подзарядку, в сонном режиме ожидания. А тут на тебе! Бывает же в жизни банальное счастье! Информационно и технологически.

"А если б не планшет, а комп с запасной батарей был со мной в редакции? То как, скажите на милость, туда в сумку поместилась бы хренова куча подставного кокаина?"