Текст книги "Тринадцатый Койот (ЛП)"
Автор книги: Кристофер Триана
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Она со вздохом подошла к алтарю, не зная, с чего начать. Она произнесла тихую молитву в надежде, что Бог даст ей слова, чтобы объяснить то, что она сама едва понимала.
"Вы знаете это зло, – сказала она, – даже если не можете дать ему имя. Церковь долгое время пыталась сдерживать его, особенно мы, монахини. Мы – невесты Христа, но мы также и матери. Мы не ложимся с мужчинами и не рожаем детей, потому что мы уже матери потерянных детей. Женщины в одежде лучше способны держать эту злую силу в заточении и противостоять ее искушениям".
"То есть, как те монахини в ту ночь, когда Джаспер пришел в Хоупс-Хилл?"
Мэйбл "Некоторые сестры сильнее других".
"Так вот почему вы построили это место? Часовни было недостаточно?"
"Да. Мы поняли это в ту роковую ночь. Простая часовня может лишь немного отгородиться от зла. Мы пытались держать самую могущественную силу тьмы на расстоянии, но нам нужно было какое-то более священное и уединенное место".
Бирн закатил глаза. "Вы хотите сказать, что поймали дьявола?"
"Не Дьявол, а энергия, стоящая за ним. Люцифер опирается на космическую тьму, которая находится в самой Вселенной. Это самая черная магия, и хотя ее нельзя сдержать целиком, мы можем захватить ее по частям, чтобы уменьшить ее использование теми, кто предпочел бы увидеть открывшийся портал".
Она смотрела на Бирна, ища в его глазах хоть какой-то проблеск узнавания. Они были глубокими и черными, уже не такими мягкими карими, как когда-то давно, до того, как он превратился в волчонка и больше никогда не вернулся.
"Эта сила заражает всех волкодлаков, – сказала она, – притягивая их, как мотыльков на пламя. Конечно, ты должен чувствовать тьму, которая живет в самой твоей сущности".
"Черт, конечно, чувствую!"
"Ты боролся с ней с тех пор, как покинул Койотов. Ты пытался вытеснить ее из своей души. Я пыталась вытеснить ее из нашего мира".
"Да. Я знаю это. Но то, что живет во мне, больше не контролирует меня".
"Потому что ты сильнее Койотов".
"Я и есть Койот". Бирн откинул назад волосы, обнажив номер, вытатуированный на шее. "Это число – клеймо, связывающее навсегда. Я просто отбился от своей стаи. Одинокий волк – все равно волк. Я вернулся сюда, чтобы не дать им уничтожить этот город, потому что это единственный дом, который я когда-либо знал, как ни печально это говорить".
"Лютер, пожалуйста. Если ты по-прежнему будешь обижаться на меня, даже ненавидеть меня после того, как все это закончится, я не буду осуждать или винить тебя за это. Но я прошу тебя – не позволяй этой вражде удерживать нас от работы на общее благо. Я должна показать тебе кое-что, что видела только я и другие сестры. Я показываю тебе это только сейчас, чтобы ты понял, что действительно поставлено на карту. Это больше, чем этот город и люди в нем. И это нечто большее, чем сердце Джаспера".
Она придвинулась к нему и удивилась, когда он позволил ей взять себя за руку, точно так же, как он позволил ей взять себя за руку, когда только приехал в приют. В каком-то смысле она все еще видела в нем дикого ребенка. За обветренной кожей и бакенбардами скрывалась разрушенная молодость, запятнанная душа. То, что он вырвался из порочной жизни, было достаточным доказательством чудес.
Проводив его к алтарю, они подошли к статуе Христа, и сестра Мэйбл вытащила из-под нее подставку для ног.
"Встань", – сказала она Бирну.
Когда он сделал это, она направила его к гребням на животе Христа, где замки и тумблеры были настолько незначительными, что их не было видно, пока вы не оказались на уровне глаз. Она взяла распятие, висевшее у нее на шее, и протянула его Бирну. Его не нужно было инструктировать, что делать дальше. Он всунул крест в тело Христа и повернул, освобождая каждый замок из своей камеры, и ключ от распятия начал светиться неземным светом, искрящимся на латуни, как огонь святого Эльма. Когда каждый замок был открыт, Бирн положил руку на середину тела Христа и открыл маленькую дверцу.
За завесой витражного стекла лежал прямоугольный артефакт. Хотя он напоминал идеально гладкий и симметричный камень, он сверкал, как драгоценный камень, а тело его было окутано туманом. Этот красный туман обволакивал его и одновременно изгибал прямоугольник в нарушение всех правил физики. Витраж был залит кровью. Она клубилась вокруг предмета, находящегося внутри, – это была клубящаяся оболочка, созданная жизненной силой сирот.
Сестра Мэйбл держалась на расстоянии, постоянно страшась главного зла, которым был Менгир. Хотя он был лишь частью великого монолита за пределами их измерения, он был достаточно силен, чтобы пройти в их мир, и достаточно силен, чтобы разорвать его надвое, если попадет не в те руки.
"Ты чувствуешь это?" – спросила она.
Бирн смотрел на Менгир остекленевшими глазами. Его руки тряслись, клыки прорастали из распухших десен. Сестра Мэйбл надеялась, что правильно его оценила. Если бы он не был достаточно силен, его волчья сущность была бы подорвана, и хотя он не был колдуном, он был прав, говоря, что он все еще Койот. Если что-то может превратить его обратно в зверя, которым он когда-то был...
"Лютер?"
"Да", – сказал он. "Я чувствую это".
"Теперь ты видишь. Вот что мы должны держать в святой крови. Вот почему Джаспер Терстон пришел в Хоупс-Хилл с самого начала. В ту ночь он был на дне фонтана крови. Он почти достиг достаточной силы, чтобы завладеть им. Джаспер знал, что эта часть монолита находится здесь. Будучи беспримесным слугой тьмы, он чувствовал, что оно зовет его. Но пока мы держали его в крови ягнят... то есть наших сирот... ...он не мог ее найти. Вот что наполнило его гневом настолько, что он захотел полностью уничтожить мир. Он хотел получить силу, чтобы разделить измерения, чтобы буквально открыть врата ада".
Бирн спустился по стремянке вниз, подальше от Менгира. Он был весь в поту и дрожал. Сестра Мэйбл обняла его за плечи, опасаясь, что он может упасть в обморок.
"Лютер, ты в порядке?"
"Уведите меня подальше от этого".
Они направились к лестнице, Бирн наклонился так низко, что рука Мэйбл обхватила его плечо.
"Никогда больше не подпускайте меня к этой штуке", – сказал он. "Если ты это сделаешь, я могу причинить тебе боль, даже убить тебя. Я не знаю, смогу ли я остановиться. Тяга... она просто слишком сильна".
Они поднялись по лестнице и вошли в главный зал часовни. Остальные монахини ждали их, их лица были суровыми и серьезными. Позади них стоял преподобный Блэквелл, его катарактальные глаза были как белый мрамор, немигающие, призрачные. В руках он сжимал массивную Библию.
"Сердце Джаспера бьется", – сказал преподобный. Это амулет черной магии, но также и проводник к еще более черной магии, поистине самой черной из черных". Он все еще хочет Менгир".
Бирн сказал: "У вас всегда бывают такие видения?"
"Не всегда. Бывают моменты, когда я приветствую их. А бывает, что они вообще не приходят. Но это видение невозможно перепутать. Оно самое ясное из всех, которые я когда-либо испытывал".
Сестра Мэйбл была слишком напугана, чтобы сдерживать слезы.
"Койоты придут, Лютер, – сказала она, – и ад последует за ними".
***
Мерфи Хайерс хотел возглавить этот город, но, очевидно, не хотел вести его в бой. Хотя он сказал, что не поедет с ними из-за своей значимости в обществе в качестве предполагаемого мэра, Рассел узнал желтобрюха, когда увидел его. В то утро он потерял часть уважения к Хайерсу, но здесь еще предстояла работа. Обязанности Рассела не закончились только из-за изменения личной политики.
У него был Бирн, два его заместителя и этот сумасброд Браззо. Местный бармен Зик Оттоман хотел остаться на месте и защитить свой салун, если действительно грядут неприятности. Но он сказал, что будет держать свое ружье наготове. Кассиус Снек выразил те же опасения по поводу своего магазина. Рассел обсуждал вопрос о том, чтобы забрать Киллиана О'Коннера из приюта. Он видел, как его родителей забрала тьма, которую преследовали сотрудники регуляторов Рассела. Но Рассел опасался, что мальчик выплеснет свой гнев на любого, кто посмотрит на него недоброжелательно. Ему нужен был законный отряд, а не банда злобных недовольных. Более того, если Киллиана убьют, это оставит остальных детей О'Коннеров в еще более тяжелом положении. Он решил отказаться, по крайней мере, пока. У него был другой человек на примете.
Оскар Шиес жил на небольшом ранчо с маленьким домиком и сараем, достаточно большим для лошадей и одного борова, пасущегося на пастбище. Приехав один, Рассел привязал Фьюри к столбу и подошел к крыльцу, старое дерево прогибалось под его ногами. Когда он постучал в дверь, ему открыл молодой парень, голова которого была чуть выше колен Рассела. Даже в таком юном возрасте у него были напряженные глаза Шиеса.
"Да, сэр?"
"Здравствуй, сынок. Я маршал Генри Рассел. Это дом Шиеса, верно?"
Женский голос позвал изнутри. "Тохасан? Кто стоит у двери?"
"Мама. К папе пришел шериф".
"Я маршал, мэм", – позвал Рассел, входя в дом. "Не совсем шериф. Я пришел искать Оскара. Мне нужно с ним поговорить".
"Тохасан, вернись в дом".
Мальчик повиновался, и в дверях появилась женщина. Это была красивая индийская девушка, взрослая, но моложе Шиеса на десяток лет, если не на два десятка. Ее черные длинные волосы спадали на бедра, живот раздулся от ребенка. Ее беременность была так велика, что была заметна даже под платьем, которое она носила. Это был наряд, более привычный для белых женщин, не похожий на обычную одежду ее народа. Рассел снял свою шляпу и взял ее в обе руки.
"Что вам нужно от моего мужа?" – спросила она.
"Я тот человек, которого Оскар провел на гору несколько дней назад".
"Это я знаю".
"Что ж, мэм, я снова нуждаюсь в помощи вашего мужа".
Ее глаза сузились. "Я не хотела, чтобы Оскар вел вас на кладбище. Такие места лучше обходить стороной. Но он мой муж, поэтому я подчиняюсь. Скажи мне, что вы не возьмете его в другую страну беспокойных духов".
Рассел никогда не лгал женщинам. Многие белые мужчины не проявляли к цветным женщинам такого же уважения, как к представительницам своей расы, но мать Рассела с ранних лет учила его, что к дамам всегда нужно относиться как к таковым, без исключения.
"Мэм, все, что я могу сказать, это то, что мне нужна помощь нескольких хороших людей, и я видел доброту в вашем муже. Я пришел только попросить его помощи в защите Холма Надежды. Я не стану и никогда не стану принуждать его к такой обязанности. Это дело сугубо добровольное".
Молодая женщина смотрела на него, оценивая его и его слова.
"Меня зовут Низони", – сказала она. "Здесь холодно. Пожалуйста, проходите в дом".
"Премного благодарен".
Дом оказался не более чем деревенской хижиной, а внутреннее убранство оказалось еще меньше, чем снаружи. Мебели было мало, вся в трещинах и вмятинах, а старая, тяжелая печь в углу обеспечивала тепло в комнате. Маленький мальчик сидел на полу и играл с чашкой и мячом. Низони закрыла дверь, взяла чайник с плиты и налила кофе "Рассел" в глиняную чашку.
"Оскар уехал в город", – сказала она. "Вчера он вернулся с перегона скота, и нам нужны припасы. Я не могу достать их, пока его нет".
"А как же лошади в сарае? Неужели в вашем состоянии вы не смогли бы доехать на одной из них до магазина?"
Низони покачала головой. "Я не хожу в город, даже когда не с ребенком. Белые не хотят видеть индианку в своих магазинах и еще менее добры, когда она приводит с собой сына-полукровку. Мы с мужем удивляемся, кого белые ненавидят больше – негров или апачей".
"Мне очень неприятно слышать, что у вас был плохой опыт в Хоупс-Хилл. Я планирую все изменить, раз уж я здесь. Вы не должны бояться приезжать в свой собственный город из-за слепых предрассудков".
"Значит, вы миротворец?"
"Мне нравится так думать, да".
Она улыбнулась и села, чтобы облегчить свою ношу. "Я чоктау, но в этой долине живет племя кайова. Они приносят мне вещи, пока Оскара нет дома. Они говорят, что Сетимика исполнил песню над тобой и твоими людьми, чтобы благословить вас дождем и дать вам больше молний в руки".
Рассел кивнул.
Низони сказал: "Они говорят, что вам противостоит могущественное зло, что за деревьями живут волки размером с человека. Так вот для чего вам нужен мой муж? Чтобы он был рядом с вами, когда вы будете сражаться с людьми-волками и злыми духами?"
Маршал не знал, что ответить, поэтому промолчал.
" Вам нужны хорошие люди, но моим детям нужен их отец".
Она потерла вздувшийся живот.
С того момента, как Низони открыла дверь, Рассел почувствовал, что должен уйти. Он должен был солгать женщине в этот раз и сказать ей, что просто зашел поздороваться. Подставить ожидающего отца под удар всадников смерти – это не то, с чем он мог смириться.
"Вы абсолютно правы, мэм. Вашим детям нужен отец, и он нужен им больше, чем мне". Он поставил чашку на стол. "Я благодарю вас за гостеприимство и надеюсь скоро увидеть вас в городе".
Он пошел к двери, она последовала за ним, и когда холодный зимний ветер встретил его, он надел шапку и сгорбил плечи. Низони отвесила ему небольшой поклон, прижимая к себе ребенка.
"Меня воспитывали в недоверии к белому человеку", – сказала она. "Но там, где есть доброта, есть и настоящая сила. Самая сильная рука у человека – не та, которая сокрушает. А та, которая поднимает".
Рассел улыбнулся. "Добрый день, миссис Шиес".
"Доброго дня, мистер Рассел. И удачи".
ГЛАВА XXI
ВЕЧЕРОМ БЫЛО тихо.
Бирн сидел за угловым столиком и крутил пустой стакан одним пальцем. Он не собирался так напиваться, но что-то в его возвращении домой заставляло его жаждать оцепенения и забвения. В баре Зик Оттоман раскладывал пасьянс. Двое пьяниц вели политические дебаты, а на табурете сидела клубничная блондинка, закинув одну ногу на другую, длинная и прекрасная в чулках. Бирн хотел потанцевать с ней, но не хотел подходить слишком близко к такой женщине после общения с Менгиром. Он словно спускался с высоты. Период охлаждения был необходим, если он не собирался разорвать мужчин на части и изнасиловать женщину прямо на полу. Темнота на краю света все еще звала его, как и в те времена, когда он был моложе и необузданнее. Тогда он делал такие вещи, которые не давали ему спать по ночам.
Грех действительно брат хорошего человека.
Когда он только превратился в волка, Бирн изнасиловал многих женщин и девушек, убивал невинных людей и даже ел их в состоянии оборотня. Укрощение зверя было самым трудным делом в его жизни, потребовавшим огромной стойкости духа. Он пытался сказать себе, что не контролировал себя, когда превращался под полной луной, но знал, что его действия проистекали из его собственных желаний, что он все еще хотел сделать, несмотря на то, что знал, что это неправильно. Волк внутри него теперь подчинялся ему, но искушение выпустить его на волю оставалось. Он мог бы выпороть эту собачку, но никогда не смог бы вырвать у нее кусок.
" Может, вам подкрепиться?"
Бирн не заметил, как бармен подошел с бутылкой. Бирн кивнул, и Зик наполнил его стакан виски.
"Я знаю вас", – сказал бармен. "Знаю таких, как вы. Я был здесь, когда вы и эти парни приехали в город. Сожгли мой салун дотла, да, сожгли. Пришлось отстраивать его заново, с нуля".
Бирн прищурился. "И до сих пор ты мне прислуживаешь?"
"Да. Это сделали не вы, а другие из вашей компании. И мы все знаем, как вы отвернулись от них и сделали то, что было правильно для нашего города". Он поставил бутылку на стол. " Ваши деньги здесь ни к чему, друг, пока вы помогаете мне уберечь этот салун от участи моего последнего".
Бирн не привык к похвале и превозношению. Он считал их незаслуженными, несмотря на то, что он сделал для Хоупс-Хилл около пятнадцати лет назад, и старался уклоняться от них. Когда он передвигался по городу, то не хотел, чтобы его узнавали пожилые жители, и держал шляпу низко надвинутой.
"Я благодарю вас", – сказал он, поднимаясь на ноги. "Но, думаю, с меня хватит".
Пока он шел к дому Аберкромби, старые призраки возвращались к нему, пробивая себе дорогу к переднему краю его сознания. Эти воспоминания кружили в его мозгу с момента возвращения. Теперь, в пьяном состоянии, они стали еще острее.
Он не знал, что Джаспер приведет их на холм Надежды. Если бы Бирн знал это, он мог бы не возвращаться вместе с Гленом и остальными.
***
Джаспер собрал Бирна и еще трех Койотов, не желая, чтобы вся компания оставила их базу без охраны. Они захватили бордель в Поупс-Рок и свили там гнездо, а блудницы веселились с ними каждую ночь, когда они возвращались с новыми богатствами. Город был беден и приветствовал этих чужаков и их щедрые траты. Купцы поставили свои тележки у борделя, пытаясь в любое время суток продать Койотам различные товары. Еда и напитки, новая одежда, шляпы и седла, молодые женщины и военные постели – все удовольствия, какие только могли предложить всадники, и даже немного больше. Джаспер хотел сохранить это ощущение королевской власти как можно дольше, зная, что это лишь вопрос времени, когда законники из других городов, которые они разграбили, соберутся вместе, чтобы найти их. Когда они это сделают, Койоты должны быть готовы.
"Это займет всего пару дней", – сказал Джаспер.
Бирн все еще не понимал, в чем дело. "На что мы охотимся, босс?"
Джаспер держал нос по ветру. Его бараний чуб был длинным и низко свисал, как борода, шепот был густым, как перья дикобраза, а когда он пробовал воздух, его глаза становились красными и блестящими.
"Там есть что-то особенное, парень. Что-то, что стоит больше, чем золото".
"Что это?"
"Я и сам не знаю. Но что бы это ни было, я слышу его зов, как боевой клич, он тянет меня, как магнит Марса. Все, что делает меня волчонком, все, что делает меня первым Койотом, начинается и заканчивается этим".
Бирн почесал затылок. "Так куда мы идем?"
"Куда угодно. Эта штука либо в Черной горе, либо вокруг нее. Возможно, она где-то в ней зарыта. Может, в пещере летучих мышей или в каком-нибудь индейском захоронении. Йе, Корбин, Лерой и Оки пойдут со мной на поиски. Гленн возьмет на себя командование остальным отрядом, пока мы не вернемся".
Они провели пятнадцать дней верхом по неровной и скалистой местности горы, ведомые вздернутым носом Джаспера, как гончие, вынюхивающие еду. Все это время Бирн и другие мужчины ничего не чувствовали. Они не были неопытны в вопросах черной магии – как луна и звезды наделяли их силой, недоступной смертным людям, как красная планета могла благословить или проклясть их поворотом своей оси. Но они не чувствовали притяжения, как Джаспер. Какой бы ни была эта магия, она выбрала только его.
Сила, влекущая Джаспера Терстона, каждое утро вела его и его последователей в новом направлении. Они вставали со своих постелей и шли на юго-восток, когда накануне они шли на северо-запад. Они переходили через ручьи, у которых уже бывали, и продирались сквозь знакомые заросли, Джаспер вел их на вершину и спускался обратно в котловину, чтобы проделать все заново.
"Мне кажется, он сошел с ума", – сказал Оки однажды ночью, пока остальные спали.
Они лежали на подстилках у угасающего костра, угли были достаточно яркими, чтобы Бирн мог разглядеть желтое лицо Оки. Они говорили шепотом.
"Не говори так", – сказал Бирн.
"Жаль, что я не остался с Гленом. Иногда мне кажется, что он был бы лучшим вожаком стаи".
"Сказано же, замолчи. Хватит болтать".
"О, черт, Лютер. Что это мы тут кругами ходим, пока наши братья по разуму в своих фанданго, получают отсос и едят свежее мясо каждую ночь? Они тонут в пиве, в то время как мне приходится довольствоваться последним кукурузным спиртом. У них есть баня, пристройка, укрытие от дождя и шлюхи, которых можно трахать. Лучшее место, где мы когда-либо сидели".
"Мы скоро вернемся к ним".
"Да, ладно, хрен с ними, я говорю сейчас. Мы уже обгорели на солнце и устали в седле от этой охоты за гусями".
Бирн надулся. "Терпение – это добродетель, которой у тебя просто нет. Джаспер показал нам жемчужины".
"Правда? Я видел тот маленький ранец, который он носит с собой, в нем много мрамора, блестящих камней и зубов. Он говорит, что это драгоценности, ради всего святого, как будто он панамский пират".
"Он не имеет в виду, что это бриллианты и рубины. Он имеет в виду драгоценности другого рода".
"Да, я слышал всю эту чушь. Он называет это своей сумой. Ну, я не видел никакой магии вуду. Может, он не колдун, а просто четырехпалый".
"Черт возьми, Оки. Джаспер учит нас управлять своими превращениями, вместо того чтобы позволять луне делать это за нас".
Оки фыркнул. "И за это мы обязаны ему слепой преданностью?"
"Думаю, да. И если ты не чувствуешь волшебства, просто подумай о том, что он делает нас богатыми, одно ограбление за другим".
"Черт, я тоже грабил эти банки. Он не делал все это для меня. Я ничем не обязан никому. Помнишь, это я нашел табун лошадей, который мы украли у этих вакеро в Оатмане. Целых пятьдесят шесть голов породистых лошадей и мустангов, не считая всех этих диких норок, которых мы нашли по дороге. Мы продали этих лошадей с большой выгодой, не так ли?"
"Да, я припоминаю. Вот так ты и попал в эту банду".
"Ну, я вступил в эту компанию не для того, чтобы следовать за какой-то кукушкой в никуда. Черт, он даже не знает, что ищет. Я вернусь в Поуп до рассвета. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты сделаешь то же самое".
Бирн перевернулся на спину, подальше от Оки и огня, который теперь совсем погас. Он тоже устал от этой поездки, но больше всего его изматывало чувство, что Оки может быть прав насчет вожака стаи. С тех пор как он обнаружил эту невидимую силу, Джаспер больше ни на что не обращал внимания. Он почти не ел, только пощипывал вяленое мясо, которое делил с лошадью, не желая останавливаться на передышки. Его губы постоянно шевелились, он что-то бормотал про себя. Может, он и вправду расклеился? Но, с другой стороны, он никогда не казался таким уж здравомыслящим.
Бирн спал, но не крепко.
Когда он проснулся, Оки уже не было, но его лошадь все еще стояла в лагере.
Когда утренние лучи забрезжили над горизонтом, Бирн заметил Джаспера, идущего через заросли под мантией из черной листвы. Он был одет в нижнее белье, на котором спереди виднелись пятна мокрой крови. Он снова что-то бормотал себе под нос, и когда он вышел из кустов, Бирн увидел его извращенную ухмылку и расширенные глаза.
Лерой первым заговорил. "Вы в порядке, босс?"
Джаспер не ответил. Все еще ухмыляясь, он подошел к лошади Оки и начал снимать с нее седло.
"Босс", – спросил Бирн. "Где Оки?"
"Пошел обратно".
"Без своей лошади?"
Джаспер бросил седло и детали в грязь и шлепнул лошадь по заднице.
"Давай, козел!"
Мустанг только рысил вперед, поэтому Джаспер достал винтовку, лежавшую на подстилке, поднес ее близко к уху лошади и выстрелил в воздух, спугнув ее. Лошадь бросилась бежать, вздымая пыль.
Джаспер сплюнул. "Теперь и его лошадь уйдет".
Бирн посмотрел на своих товарищей-койотов. Корбин молча начал собирать свои вещи. Лерой сидел неподвижно в грязи, опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Он был чернокожим, и его кожа стала пепельной от сухости. Холод прошелся по стае. Здесь что-то произошло. Братство подверглось испытанию и не выдержало.
***
В ту ночь они совершили набег на первый город.
Нос Джаспера привел их в деревню, где неумолимые горные скалы уступали место зеленеющей низине. Она была слишком мала, чтобы в ней действовал местный закон, поэтому Койотам противостояли только люди, плохо подготовленные к бою. Когда один из жителей деревни отважился подойти к конным Койотам с поднятыми руками, моля о мире, Корбин выхватил оба пистолета и выстрелил в него семь раз, прежде чем его тело успело упасть на землю. Бирн смотрел в другую сторону.
"Где же оно?" закричал Джаспер в ночь, обращаясь ко всей деревне.
Горожане разбежались, как грызуны, ныряя за каменные заборы и залезая в окна. Лерой скакал вдоль ряда соломенных хижин, подливая виски в ручной факел, чтобы подбросить пламя. Бирн снова смотрел в другую сторону.
"Тяга к этому сильна", – сказал Джаспер, скорее себе, чем кому-то еще. "Я чувствую это в своей крови и костях. Мы близко, черт возьми. Оно говорит со мной! Оно хочет жертв! Ему нужны жертвы! Мальчики, давайте умиротворим его и соберем наше колдовство!".
Корбин и Лерой сошли с коней и погнались за женщиной, которая бежала от хижины, которую Лерой только что поджег, с ней были двое детей-подростков. Корбин подбил ей ноги, и когда она упала, ее дети тоже остановились, плача по матери. Мальчик был старшим и пытался играть в героя перед своей младшей сестрой, стоя перед ней как живой щит. Лерой снес ему голову одним взмахом томагавка, а когда сестра закричала, Корбин схватил ее за волосы, приставил ствол пистолета к ее горлу и выстрелил. Мать визжала и корчилась в грязи. Бирн все еще смотрел в другую сторону, потому что его глаза стали красными от безумия его рода.
"Сделай еще хуже!" крикнул Джаспер. "Чем сильнее их боль, тем громче зов!"
Возле дома Корбин схватил женщину за одну сломанную ногу и бросил ее на мертвых детей, ткнув лицом в вытекшие мозги дочери. Он взобрался на нее, разорвал низ ее платья и содомировал ее. Когда на Корбина набросился человек с вилами, Лерой взмахнул факелом и пламя ударило ему прямо в лицо.
Джаспер подошел к Бирну. "Займись делом, Лютер. Ты здесь не для того, чтобы сидеть и смотреть".
Бирн сошел с коня и вынул свой винчестер из ножен. Запах крови и горящей плоти разбудил в нем тьму. Он почувствовал, что его клыки напряглись, а усы стали густыми. Ему вдруг захотелось есть. Голод. Позади него Джаспер поворачивал лошадь кругами, выискивая новую зацепку. Между двумя домами показалась группа жителей деревни. Один мужчина побежал прочь, и Бирн выстрелил ему в спину. Более смелый мужчина выскочил из переулка с двуствольным ружьем. Взрывная волна осыпала Бирна, но он не сбавил шага. Его мышцы вздулись, грубые волосы пробивались из-под одежды. Он дымился порохом, но кровь почти не шла, и он чувствовал лишь слабую боль, похожую на жало пчелы. Когда крестьянин взвел второй курок, Бирн выстрелил ему в сердце, и взрывная волна ружья снесла женщину, которая пригнулась в укрытии. Часть ребра вылетела у нее из спины. Она упала, захлебываясь кровью, поднимавшейся в горле, а Бирн схватил ее за шею и вонзил клыки в ее плечо, вырвал мясо и проглотил его, даже не жуя. Он засунул одну руку в огнестрельную рану и крутил выступающее ребро, пока оно не вырвалось, а затем начал колоть ее собственной костью. Он отрывал плоть и вгрызался в мышцы. Его когти разорвали блузки женщины на ленты, и он вошел в нее, насаживаясь на нее и пожирая ее заживо.
Он еще не полностью контролировал зверя. В этот момент он и не хотел этого.
В ту ночь Койоты убили около сорока человек, среди которых было много женщин и детей. Все это время Джаспер настаивал на том, что каждое злодеяние только укрепляет его внутренний компас. Перед тем как покинуть деревню, они подожгли маленькую часовню и сели на лошадей, наблюдая, как горит дом Божий, куря сигары и передавая по кругу бутылку вина, одну из многих, которые они украли. Их одежда висела на телах, влажных от крови, а мухи вились вокруг них возбужденными черными тучами. После более чем двух недель голодной тягомотины на горе это веселье стало для стаи спасением.
Они смотрели, как разрушается часовня: пылающая крыша проваливается внутрь, стены прогибаются и разлетаются в щепки. Крест на вершине здания перевернулся и с треском упал на землю. Он разлетелся на горящие куски.
Бирн бросил окурок сигары в пламя.
Поджечь церковь было его идеей. Так было всегда.
***
Они ехали всю ночь напролет.
Джаспер не хотел терять преимущество, которое он почувствовал, поэтому они ехали через низкую долину, дальше по травянистым склонам и запутанному бриару, по тропам, которые тянулись по этой отчаянной земле. Иногда они дремали в седлах. Джаспер был единственным, кто не терял бдительности, его нос всегда проверял ветер.
Между сном и сознанием Бирна преследовали воспоминания обо всем, что они делали накануне ночью. Теперь, когда состояние оборотня прошло, он оплакивал свои поступки, особенно убийство детей на глазах их родителей.
Он был чудовищем. Они все были такими.
В молодости Бирн не так беспокоился о своем поведении, когда его оборотень брал верх. Но когда он стал мужчиной, то, что осталось от его человечности, начало разъедать его. Его поступки, когда он позволил зверю поглотить себя, цепью вины обвились вокруг его сердца. И чем больше он контролировал свое волчье состояние, тем труднее ему было оправдывать собственные злодеяния.
Лишь после полудня Бирн начал узнавать местность. Он был еще ребенком, когда в последний раз проезжал по этому лесу, где белые ивы шептались на ветру, а журчащий ручей пел, как восторг, в чреве леса. Он рыбачил в этих водах много лет, когда сестры брали сирот в свои маленькие поездки на пикники и игры, как будто они были такими же детьми, как все остальные, как будто они могли быть счастливы не только в эти редкие дни.
Джаспер вел их на север. Они должны были добраться до холма Надежды перед самым закатом.
Когда они остановились, чтобы напоить лошадей, Бирн умыл лицо в ручье и сел на поваленное бревно. Он вглядывался в журчащие воды, как медведь, ищущий лосося. Он искал не еду, а скорее ответы.
Холм Надежды был достаточно плох, чтобы покинуть его, но достаточно хорош, чтобы смотреть на него сквозь розовые очки теперь, когда его не было столько лет. Ностальгия способна сгладить неровности памяти. Среди страданий были и хорошие времена; он чувствовал, что это несомненно. Теплые весенние дни, когда он катался в грязи с матерью, она облизывала его голову и живот, чтобы помыть его. Другие дети, с которыми он подружился в приюте, те, что уже были взрослыми и, вероятно, все еще жили в городе. Их дома и бизнес были сожжены дотла, их сыновей и дочерей трахали и убивали на их глазах. И хотя он по-прежнему презирал церковь за садизм христианства, за то, что она высасывала его кровь и искажала его детство, даже некоторые монахини занимали в сердце Бирна более теплое место, чем тогда, когда он сбежал. Только выйдя в самостоятельную жизнь, он понял, что познал любовь, пусть и несчастную. Город за городом он мстил за жестокость сиротского приюта, разрушая церкви в отместку. Но мог ли он вынести то, что единственное место, которое он когда-либо называл домом, превратилось в галерею трупов, а весь Хоупс-Хилл обратился в пепел и сломанные кости?
"Что тебя беспокоит?"
Бирн повернулся и увидел стоящего позади него Джаспера. Усы вожака стаи все еще были испещрены кусочками человеческой кожи. Его возвышающаяся фигура отбрасывала длинную тень, достаточно холодную, чтобы заставить плоть Бирна покрыться колючками.
