Текст книги "Тринадцатый Койот (ЛП)"

Автор книги: Кристофер Триана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

“Господи, мы молимся Тебе, ибо среди нас скрывается демон. Он рыщет вокруг нас, рыкающий лев, охотящийся за душами, чтобы пожрать их. Он отравил наш скот и засолил нашу землю, так что ничего не может вырасти. – Мэйбл глубоко вздохнула. “Это зло не чуждо мне, Господь”. Она чувствовала, как взгляды сестер падают на нее. “Помоги мне, о Господи. Помоги мне еще раз поймать этого дьявола за пятки, чтобы я могла навсегда изгнать его в черную бездну. Мы верим в Тебя и в силу Твоего могущества. Дай нам всеоружие Божье, чтобы мы могли противостоять замыслам дьявола. Ибо наша борьба ведется не против плоти и крови, а против его колдовства. Дай нам пояса истины и нагрудники праведности. Давайте возьмем щит веры, чтобы погасить все пылающие стрелы зла”.

В центре груди статуи Христа камера, в которую попала большая часть крови, закружилась красным, окружая гудящий черный камень внутри.

Монахини перекрестились и встали. Пришло время.

“Мистер Рейнхолд сбежал из города”, – сказала им Мэйбл. ”Нам понадобится новый кучер".

***

Рассел облизал большой палец и смахнул грязь со своей звезды. Главные улицы были вымощены галькой, но некоторые переулки были глинистыми, и пыль поднималась под копытами его лошади, когда они направлялись к колодцу. Рассел спешился, с помощью шкива поднял ведро и отхлебнул из него. Он подвел жеребца к корыту и дал ему напиться досыта, прислонившись к столбу. День был теплее благодаря безоблачному небу. Солнечный свет согревал его тело и заставлял черную шерсть жеребца блестеть, как мокрая кожа.

“Хороший денек, не правда ли, Фьюри? Действительно, очень мило.”

Закончив поить Фьюри, он подвел лошадь к Ржавому Гвоздю и привязал ее к коновязи. Внутри салуна было сумрачно и дымно, и Расселу потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Он подошел к стойке, и бармен кивнул ему, разглядывая звезду на его куртке.

“Что будете, маршал?”

“Нужно открыть глаза. Есть бурбон?”

Бармен ухмыльнулся. “Вы слишком далеко на западе для этого кентуккийского виски, друг”.

“Тогда просто чистый виски”.

Бармен вернулся с бутылкой и стаканом и налил Расселу первый стакан за день. Он сделал глоток, и на его языке заплясали смешанные ароматы жженого сахара, выпивки и жевательного табака. Это было похоже на адское пламя. Рассел изучал открытый бар. Там была танцплощадка и стоящее пианино в стиле хонки-тонк. На нижней ступеньке лестницы сидела молодая девушка в голубом платье и нижней юбке, единственная девушка из салуна в поле зрения. Столики стояли в дальнем конце заведения, многие горожане пили, хотя время только приближалось к полудню. Трое мужчин играли в фаро в облаке сигаретного дыма.

“Владельцы салунов никогда не голодают”, – сказал Рассел.

Бармен, тощий мужчина с изможденным лицом, облокотился на стойку. “Когда наступают хорошие времена, они приходят, чтобы отпраздновать. В трудные времена они приходят, чтобы утопить свои печали. А в этом городе сейчас тяжелые времена. Вы проходите мимо, маршал, или вы здесь, чтобы остаться?”

“Остаюсь. До тех пор, пока я буду нужен.”

“Думаю, нам не помешала бы сильная рука в этих краях, если все идет так, как идет. Эти помощники шерифа слишком зеленые.”

“Джейк и Нортон – хорошие люди”.

“Я и не говорил обратного. Мое имя Зик. Зик Оттоманка.”

Рассел кивнул, но не предложил пожать ему руку. ”Генри Рассел".

"Добро пожаловать в "Ржавый гвоздь". И добро пожаловать в Хоупс-Хилл".

Рассел допил свой напиток. Бармен налил еще. Двери салуна распахнулись внутрь, и к другому концу бара подошел чернокожий ковбой. Его штаны были заляпаны грязью, хлопчатобумажная рубашка прилипла к спине от пота. Трехдневная щетина покрывала его лицо. Зик отправился обслужить его, а трое мужчин, игравших в карты на заднем сиденье, с кислым выражением лица уставились на ковбоя. Рассел наблюдал за ними краем глаза на случай, если они высказали свои возражения вслух. Он не был уверен, знали ли эти люди, что он представитель закона, или нет, но он даже не пытался спрятать кольт у бедра. Ковбой был крупным мужчиной, добрых шести футов четырех дюймов роста, с широкими плечами и мускулатурой каторжника. Не тот человек, с которым стоит затевать драку.

Зик и ковбой дружески беседовали. Казалось, у бармена не было никаких предубеждений, и Рассел уважал это. Он слышал, что ковбоя звали Оскар. Мужчины в задних рядах отложили свои карты и поднялись на ноги. Когда они отошли от стола, Рассел повернулся на стуле, одернул пальто и положил руку на кобуру кольта. Один из мужчин отступил, но двое других подошли к стойке. Их лица были загорелыми и измученными слишком долгими годами работы под солнцем.

Большой посмотрел на Зика. “Я думал, что это место для питья белых людей”.

В заведении воцарилась тишина, другие посетители теперь смотрели в сторону бара. Девушка из салуна вскочила на ноги и ухватилась за перила, готовая бежать наверх, если начнется скандал.

“Не начинай что-то со мной, Эрл”, – сказал бармен. “Это мое заведение, и я не отказываю ни одному платящему клиенту”.

Эрл ухмыльнулся своему другу. Они обменялись злобным взглядом, а затем повернулись к ковбою. Ковбой выпрямился, его рост был поразителен. Он потягивал свой напиток, по-прежнему не глядя на мужчин. Эрл подошел ближе.

“Что ты здесь делаешь, парень?” – спросил он ковбоя. “Никто не хочет, чтобы ты оставлял жирный след по всему этому бару. Сделай танцпол слишком скользким, чтобы девушки могли показать нам хорошее время”. Он посмотрел на девушку из салуна на лестнице. “Не так ли, сладкая моя?”

Девушка смотрела в пол, ничего не говоря.

Ковбой с силой и грохотом поставил свой стакан на стойку бара. “Относитесь к леди с уважением. Она девушка из салуна, а не шлюха, как твоя мама.”

Шея Эрла стала ярко-розовой. Большие желтые зубы оскалились. “Что ты мне сказал, мальчик?”

Теперь ковбой повернулся лицом к Эрлу и его другу. Его темные глаза были остры, как ножи, и сверкали так же ярко. “Еще раз назовешь меня мальчиком, и ты выползешь отсюда”.

“Тогда, я думаю, мне просто придется называть тебя мертвецом”.

Эрл замахнулся, но ковбой был слишком быстр. Он схватил бьющую руку Эрла и поднял ее в воздух, затем толкнул его на стойку, раскроив ему лицо. Его шляпа упала на пол. Друг Эрла наклонился и вытащил из сапога нож с прямой рукояткой, а Рассел вытащил свой пистолет и приставил его так близко к затылку мужчины, что от звука взведенного курка кольта волосы на его шее встали дыбом.

“Лучше держаться от этого подальше”, – сказал маршал.

Мужчина замер, и Рассел наклонился над ним и взял нож без какого-либо сопротивления. Эрл изо всех сил пытался восстановить равновесие, кровь сочилась из его разбитого носа и смачивала усы. Он потянулся за чем-то внутри своего пальто, но ковбой ударил его в живот, и Эрл обеими руками схватил его за запястье. Здоровяк занес ногу позади Эрла и подставил ему подножку, и как только он упал, ковбой отступил назад и ударил его ботинком по голове, а затем надавил подошвой на кровавое месиво на лице Эрла. Он засунул носок ботинка Эрлу в рот, сдвинув расшатавшийся зуб.

“Надеюсь, тебе понравится вкус коровьего риса”.

Рассел встал. “Хорошо, сейчас. Этого достаточно.”

Ковбой посмотрел на него, пот стекал по его лбу. Рассел указал на свою звезду, и ковбой сошел с Эрла. Рассел кивнул другу Эрла, и тот поднял Эрла, положил руку ему на плечо и помог доковылять до двери. Рассел ожидал, что они выкрикнут какое-нибудь обещание возмездия, но мужчины хранили молчание. Эрл наконец-то держал свой дурацкий рот на замке.

Ковбой вернулся к бару и сел на табурет.

Рассел подошел к нему. “Угостить тебя выпивкой?”

Ковбой молчал. Затем он ухмыльнулся.

“Оскар Шиес”, – сказал он.

”Генри Рассел".

Когда дверь снова распахнулась, Рассел вытащил свою железный ствол наполовину из кобуры, но когда он и Шиес повернулись, чтобы посмотреть, на фоне резкого солнечного света вырисовывались силуэты трех женщин. Когда они вошли в салон, Рассел увидел, что они одеты в ливреи Господа.

Оба мужчины встали.

Заговорила одна из монахинь. “ Доброе утро, джентльмены. Мы ищем нового маршала.”

Рассел снял шляпу. “Это я, сестра. Могу я быть вам полезен?”

“Меня зовут сестра Мэйбл”. Она представила других монахинь. “Мы ищем безопасный проход в священное место. Это недалеко отсюда, но находится в глуши Черной горы. Для женщин было бы неразумно путешествовать туда в одиночку. Мы надеялись, что вы сможете одолжить нам одного из ваших помощников, чтобы сопровождать нас.”

Рассел упер руки в бока. “Что ж, я бы с удовольствием выполнил такую просьбу, но у моих людей много работы здесь, в городе. У вас на службе нет людей, которые могли бы сопровождать вас?

“Вы выгнали его из города”.

Рассел прочистил горло. “Что ж, мне жаль причинять неудобства церкви, но Барли Рейнхольд заслужил свое исключение. Он выбрал беззаконие”.

“Как бы то ни было, вы лишили нас кучера и опекуна. Вот почему я пришла к вам. Ваша помощь – это должное служение нашему монастырю и Богу”.

Рассел опустил голову. Хотя он и не был религиозным человеком, он знал, что чувство вины за отрицание сестер будет грызть его, особенно если они попадут в руки индейцев, бандитов или волков. И отказ протянуть руку помощи церкви помешал бы его усилиям завоевать расположение города в качестве нового ведущего представителя закона. Непосредственная помощь этим монахиням принесла бы ему всеобщую благосклонность, а не только Божью.

“Тогда ладно”, – сказал он. “Я бы не стал уклоняться от своего христианского долга. Я сам провожу вас.

Шиес встал рядом с ним. “В Черной горе много троп, которые ведут в никуда. Я знаю эти горы, как свои пять пальцев. Я мог бы доставить вас туда, куда вам нужно, не заставив вас заблудиться.”

Рассел кивнул. “Премного благодарен”.

Шиес повернулся к Мэйбл. “Итак, это священное место?”

***

По улице катилась тележка с трупами, над которыми роился туман из мух. Их крылья издавали адский шум. Тягловая лошадь низко свесила голову на шею, ссутулившись, как и всадник, оборванный человек, такой же бледный и грязный, как и трупы, которые он перевозил. Гленн смотрел на проезжавшую мимо телегу с трупами. Она прогибалась в брюхе, а древесина была покрыта черной гнилью. Она увядала, как и все остальное в Оникс Бэнксе. Город был беден и отягощен двойным якорем бедности и отчаяния. Его жители были легкой добычей.

Хайрам зажал одну ноздрю и выпустил козявку из другой.

”Даже несмотря на вонь от этой повозки, – сказал он, – я все еще чувствую запах старого Джаспера по ту сторону тех гор“.

Вся стая учуяла запах своего старого вожака. Даже Диллон, который был слишком молод, чтобы встретиться с Джаспером Терстоном, знал об этом духе. Койот всегда чувствовал, когда кто-то из его соплеменников был недалеко.

“Его присутствие всегда было самым сильным”, – сказал Гленн. “Кажется, это остается таковым даже после смерти”.

“Как ты думаешь, что они с ним сделали?”

– Полагаю, похоронили его в каком-нибудь святом месте. Где-то, что они считали безопасным. Все эти годы мы не могли его найти. Теперь след снова теплый.”

Они медленно ехали по Мейн-стрит. Даже в центре деревни лежали иссохшие руины. Как и в большинстве шахтерских городов, здания были непрочными и располагались слишком близко друг к другу, в результате чего некоторые из них рухнули во время большого пожара прошлым летом. Горожане ходили взад и вперед по тротуарам, как ленивцы. Большинство избегало смотреть на грубых чужеземцев, но некоторые мужчины делали кислые лица, когда видели Веба, он был октороном, у которого был намек на африканское происхождение. Шахтеры шаркали в черных хохолках, их спины были согнуты от работы. Гленн склонил голову набок. Эта жалкая добыча была настолько послушной, что стая с таким же успехом могла бы рыться в мусоре. Велиал фыркнул и заревел, чувствуя раздражение своего хозяина.

Хайрам хмыкнул. “Это не то место, где можно полностью расколоться. Убить этих щук было бы все равно что прихлопнуть скитер.”

Позади них Уэб, Тэд и Диллон заворчали в знак согласия. Мужчины были голодны, но в этом должен был быть какой-то спорт. Они двинулись дальше, минуя аптеку и небольшое кафе. Горожане наблюдали за ними, настороженно относясь к новичкам. Оникс-Бэнкс вряд ли был местом назначения для туристов.

“Может быть, нам стоит зайти в аптеку”, – сказал Тэд. ”Принеси нам немного настойки опия".

Гленн сердито посмотрел на него. “Койоты получают кайф от охоты”.

“Хорошо, босс. Просто мимолетная мысль.”

“Сегодня вечером они будут много пить, чтобы отпраздновать, как только у нас будет что отпраздновать”.

Хайрам указал. “Посмотри туда. Возможно, я нашел именно то, что нужно.”

Стая смотрела на открытую полосу земли на востоке, вдали от городских улиц. Там была небольшая роща деревьев, расположенная на фоне ручья, окаймленного черным камнем. В центре поляны стояла большая квадратная палатка. Веревка и металлические колья удерживали холст, а в верхней части входа висело деревянное распятие, выкрашенное в белый цвет. Впереди был припаркован фургон с платформой. Там были привязаны несколько лошадей и пара мулов, ожидавших своих хозяев.

Гленн ухмыльнулся. “Адские колокола”.

“Ранее мы проходили мимо часовни”, – сказал Уэб. “Почему они здесь, когда они могли бы быть в своей церкви?”

“Это палаточное пробуждение”, – сказал ему Хайрам. “Сообщество само по себе. Вероятно, мормоны. Они мигрируют сюда с 48-го года.”

“ Черт, ” сказал Тэд. “Я слышал, что эти парни женятся на шести, семи девушках за раз”.

Диллон покачнулся в седле. “К черту лауданум, пошли!”

Мужчины рассмеялись. Гленн щелкнул вожжами и взвыл. Велиал в ярости вел других лошадей, их копыта были подобны ударам грома, когда они выезжали на извилистую тропу, пыль кружилась вокруг их тел призрачными клочьями. Кровь пульсировала в черном сердце Гленна. Волосы на его мышцах встали дыбом, утолщаясь от предвкушения, и психоделическая краснота заиграла в его радужках.

Охота продолжалась.

Добравшись до палатки, они выпрыгнули из седел, приземлившись на корточки, их руки свисали вниз, как у обезьяны, пальцы скрючены, ногти щелкают. Они вытащили свои охотничьи ножи. Гленн подумал о своем хлысте, но решил на этот раз быть более практичным. Привязанные к коновязи вьючные животные прихожан зашевелились в присутствии койотов. Гленн махнул Диллону и Уэбу на одну сторону палатки, а Хайрам и Тэд обошли другую. Гленн вышел из-за угла. Отсюда он чувствовал запах прихожан. Внутри проповедник разглагольствовал о еще одном толковании Библии, что-то о грехе, проклятии и всем том, ради чего жил Гленн. Как только каждый из койотов оказался на месте, Гленн дважды щелкнул языком. Стая прыгнула по его сигналу, прорезала брезент и ворвалась внутрь. Затем они прорвались сквозь стадо.

Гленн бросился через заднюю часть сцены и подошел к проповеднику сзади. Он ударил его ножом в спину, вонзив лезвие в почку мужчины, и когда тот завалился в агонии, Гленн вытащил нож, поднес его к горлу проповедника и вскрыл его в красном тумане. Схватив проповедника за волосы, Гленн отбросил нож и вонзил пальцы в разрез на его шее. Проповедник попытался закричать, но это только заставило пузыри крови выскочить из его открытого горла. Его открытые артерии налились алым. Удлиненные когти Гленна вонзились в мясо, одним выпадом вырвав трахею, и он вонзил в нее свои клыки, мотая головой взад-вперед, как собака-птица, пойманная на удочку. Дымящаяся плоть стекала с его подбородка. Брызги крови украсили его бакенбарды. Он потянул за каждый конец шеи и оторвал проповеднику голову.

Прихожане бросились к отверстиям в палатке, некоторые топтали друг друга в попытке убежать. Матери прижимали к себе своих визжащих детей. Несколько человек дали отпор койотам и были немедленно убиты за свои усилия. Один мужчина вытащил пистолет, но Уэб бросился на него и перерезал мужчине запястье, отделив его руку с пистолетом от тела. Крики наполнили палатку тошнотворной какофонией. Тэд вскрыл живот молодому человеку и зарылся лицом в его внутренности, лакая, пережевывая и фыркая в луже кишок. Хайрам бросил старую женщину на пол лицом вниз и сел на нее, царапая ее спину волчьими когтями. Кожа покидала ее тело трепещущими влажными лентами. Диллон схватил двух подростков – судя по виду, братьев и сестер – и ударил их головами друг о друга. Их черепа разлетелись вдребезги, как яичная скорлупа, и когда они упали на землю, он запрокинул голову и завыл. Гленн даже не мог видеть Веба. Все, что он видел, был великолепный кровавый туман, где гигантский человеко-зверь танцевал в очередном неистовом увечье. Дети плакали. Полетели тела. Женщина схватилась за кровоточащий обрубок на том месте, где была ее нога, а маленького мужчину вырвало кровью, в то время как мальчик-подросток рядом с ним лежал, только что обезглавленный, но все еще дергающийся.

Оглядев перепуганную толпу, Гленн заметил мужчину, скорчившегося на полу и держащего на руках девочку-подростка. Он чувствовал, что они были отцом и ребенком, и это только возбуждало его еще больше. Он прыгнул со сцены, костяные шпоры зазвенели, когда он ударился о землю, и его жертва отпрянула назад. Гленн щелкнул челюстями и сделал выпад, оторвав мужчину от своей дочери, а когда отец попытался сопротивляться, Гленн схватил его за ногу и наступил на колено, пока оно не хрустнуло. Он вывернул ногу, как штопор, разорвав ее пополам, раздробленная коленная чашечка выскочила из сухожилия. Мужчина побледнел от шока. Он дрожал там, в грязи, беспомощно наблюдая, как Гленн вцепился зубами в платье своей дочери и разорвал его, обнажив набухающие груди и бледный живот. Девушка закричала, покраснев, когда Гленн сорвал с нее нижнее белье, его когти царапали внутреннюю сторону ее ног, проливая кровь. От запаха девственной пизды у него пошла пена изо рта. По ее запаху Гленн понял, что у нее только что наступили месячные. Он расстегнул брюки и сильно надавил на бедра девушки, и ее таз затрещал и сломался, когда он вошел в нее. Она закричала, но громче всех кричал ее отец. Бедняге не пришлось бы долго смотреть. Как только Гленн покончит с девушкой, он выколет мужчине глаза и будет лакомиться ими, как виноградом.

Большая часть прихожан погибла от их рук, лишь немногие спаслись в лесу. Койоты пировали и отрывали мясо, чтобы приготовить вяленое мясо и ремни. Женщины и дети подвергались домогательствам и изнасилованиям. Как только койоты насытились, они вышли из палатки и вышли в прохладный сумеречный свет. Тлеющее красное солнце выглянуло из-за горизонта и скрылось за горизонтом, на оранжевом небосводе вырисовался силуэт стаи ворон, и Хайрам подошел к своей лошади и вытащил свой Вессон из седельных ножен. Сначала он застрелил мулов, и они издали предсмертный рев, отчего лошади прихожан встали на дыбы.

Он убил и их тоже.

ГЛАВА VI

ДАЛЕКОЕ СИЯНИЕ Марса отражалось в глазах Лютера Бирна, когда он смотрел в космос. Сегодня вечером красная планета казалась раздутой, отягощенной дурным предзнаменованием. Бирн не знал о происхождении этого предзнаменования, да и не хотел знать. Какая бы беда ни ждала его – будь то чума, пожар или голод, – это его не касалось. Он чувствовал Марс, даже когда не мог его видеть, но сегодня вечером он был достаточно ярким, чтобы заметить его невооруженным глазом; во всяком случае, невооруженным глазом. Не у всех было его обостренное зрение.

Скорчившись в пшенице, он перевел взгляд на овец Макмиллана. Они стояли в высокой траве, не подозревая об опасности, несмотря на то, сколько их сородичей было убито, сражено теми самыми зверями, которых Бирн должен был остановить. Он задавался вопросом, знал ли старик Макмиллан, что винтовка была выставлена напоказ, предложил бы он такую же сумму денег за услуги Бирна? Он должен был взять с собой Винчестер и капканы. Ни один другой волк на территории не смог бы остановить хищников от отлова скота без таких инструментов. Но у Бирна были свои инструменты, которые фермеры, нанявшие его, никогда не могли понять. Они бы просто назвали это колдовством, и, в некотором смысле, это может быть даже правильно. За свои тридцать с лишним лет Бирну приходилось иметь дело с оружием, чтобы иметь дело с людьми, но никогда с волками. В этом просто не было необходимости.

Он провел рукой по бакенбардам, прислушиваясь, ожидая. Его лохматые волосы откинулись с шеи, обнажив клеймо, которое он обычно прятал, шрам из другой жизни. Его коричневая плоть покрылась рябью. Когда сумерки сгустились в полную силу, появилась убывающая луна, заливая поля насыщенным водянистым сиянием. Вечерняя прохлада всегда возвращала его к тем ночам, которые он проводил под звездами со своей матерью. Ностальгия была его единственным утешением. Эти безмолвные мгновения на открытой местности были единственным покоем, который он когда-либо знал, и единственным, на который он мог надеяться.

В чаще послышался шорох. Бирн поднял нос и попробовал воздух, почувствовав волков прежде, чем увидел их. Они вышли на поле в V-образном строю, огромный вожак стаи во главе, по бокам более молодые и быстрые самцы, а самки не отставали. Их серые шкуры мерцали, как серебро, в свете луны.

Волки Ужаса, понял Бирн.

Когда они двигались, он двигался, маскируя звук своих шагов. Часть овец вышла на поляну, в то время как другие остались пастись в поле. Проклятые твари ничего не замечали. Бирну пришлось бы двигаться быстро, чтобы оказаться между ними и приближающейся волчьей стаей. Он шел, пригнувшись, волосы на его теле встали дыбом, зрачки расширились, а глаза покраснели. Вожак стаи обнюхал землю, где Бирн помочился, чтобы отметить территорию. Остальные волки подождали, пока вожак снова двинулся вперед, теперь осторожно, но не испугавшись, приближаясь к своей добыче. Если овцы замечали их, они убегали, и тогда волки бросались в погоню. Если это произойдет, у стаи не будет никаких шансов на выживание. Бирну оставалось надеяться, что они останутся глупыми.

Теперь он шел через поле, его неуклюжая фигура сминала высокую траву, и когда он добрался до волков, одна из самок заметила его и зарычала. Остальная часть стаи повернулась к ней спиной, их глаза отражали желтый свет в ночи, когда они уставились на Бирна, подняв шерсть. Молодые самцы медленно приближались, теперь уже лая, и краем глаза Бирн увидел, как последняя овца умчалась прочь. Волки были слишком сосредоточены на нем, чтобы преследовать. И хотя молодые самцы были ближе всего к нему, Бирн сосредоточился на вожаке стаи. Он был размером почти с черного медведя, его тело было крепким и покрытым боевыми шрамами. Часть его морды отсутствовала, оторванная во время какого-то давнего конфликта, а в ушах виднелись дырки от клыков соперничающих волков. В его взгляде была вся мудрость дикой природы.

Бирн кивнул этому товарищу-воину.

“На эту землю претендовали”, – сказал он. “Эти овцы, они не твои, чтобы их забрать и пожрать”.

Низкое рычание вырвалось у вожака. Остальные волки замолчали.

“Я знаю, тебе это не нравится, – сказал Бирн, – но вы не можете быть прихлебателями фермеров. Я думаю, ты достаточно силен, чтобы проложить свой собственный путь.”

Вожак покачал головой, его рычание перешло в ворчание.

“У этих сенокосилок достаточно проблем и без того, чтобы ты убивал их скот, понимаешь? Теперь я прихожу к тебе как брат. Было бы обидно, если бы нам пришлось решать это путем боя. Ты покинешь эту ферму, и я расскажу тебе о лучшем месте”.

Главарь уставился на Бирна, его зубы больше не скалились. Он сделал знак другим волкам, и они бросились обратно в чащу, из которой пришли, но вожак остался, выжидая.

“Идите на запад через те холмы и через каньон. Следуйте по следу фургона на некотором расстоянии. Там находится город под названием Баттлкрик, названный так потому, что он находится рядом с родником. Вам не нужно будет идти в город, чтобы насладиться этой водой. Лучше вам этого не делать, потому что они нанимают охотников на волков, которые застрелят вас насмерть и снимут с вас шкуру ради мехов. Вы прячетесь в низких пещерах на склоне горы и устраиваете там свое логово. Местность изобилует дикими ослами и другими хищниками, подходящими в качестве добычи, так что ваши желудки останутся полными, и летом вы не будете испытывать жажды.”

Волк встретился взглядом с Бирном. Между ними горела честность, неведомая человеку. Благородный лупицинус, Бирн говорил только правду, когда дело касалось других собак, и поскольку он ходил на двух ногах, но при этом общался с ними так, как будто он был одним из них, они считали его выше. Его не всегда встречали с повиновением, но всегда с уважением. Когда вожак стаи повернулся, чтобы уйти, Бирн вытащил полоску жира из своей кожаной сумки и бросил ее в сторону волка. Вожак стаи поймал полоску в воздухе и поспешил прочь, пережевывая это предложение мира.

***

Набив карманы монетами, Бирн на следующее утро поехал обратно в деревню. Он напоил и накормил Бо и поставил лошадь в конюшню за пансионом. Он принес в свою комнату седло, винчестер и флягу и поел в столовой со старой девой и парой старателей. Женщина говорила о политике, которой Бирн не интересовался, и продолжала называть его мистером Лютером, используя его имя вместо фамилии. Он не стал поправлять ее. Когда наступил вечер, он направился в танцевальный зал, один из немногих источников развлечений, которые мог предложить Стилбранч, и заплатил свои семьдесят пять центов за вход.

Оркестр состоял из тощего пианиста и карлика, играющего на мандолине и постукивающего ботинками по маленьким тарелкам-тамбуринам. Пианино было не совсем настроено, но музыка вызывала у посетителей веселое настроение. Некоторые местные жители играли в домино, другие играли в карты. Бирн наклонился под фонарем и свернул сигарету, затем открыл спичечный коробок. Сквозь дым он разглядел гибкую девушку из танцевального зала. Длинные, желтые локоны волос падали на ее обнаженные плечи. На ней была яркая юбка с оборками и еще более яркая нижняя юбка, которая едва доходила ей до колен, и пара лайковых сапожек. Он потянул носом воздух. От девушки сладко пахло Флоридской водой, нотки лаванды и корня ириса поднимались от ее кремовой плоти, как пар. Сама ее молодость заставляла сердце Бирна болеть, но ее красота заставляла его разрываться.

“Угостишь девушку выпивкой, ковбой?”

Бирн хихикнул. “Я еще даже себе не купил. ”Сядь, я бы предпочел купить танец".

– Для этого достаточно времени. Есть имя?”

“Лютер”.

“Откуда ты родом? Калифорния?”

Он выпустил клуб дыма. “Как тебя зовут, девочка?”

Она подняла голову, и свет лампы упал на ее глаза, зеленые, как Рождество.

“Скорбь”, – сказала она.

“Ну, теперь. В таком случае, может быть, тебе все-таки нужно выпить.”

Они подошли к бару, и Бирн заказал два стакана виски.

“И не давайте ей просто воды без сахара”, – сказал он бармену. “Я не заплачу за это ни цента”.

Бармен откупорил бутылку, налил и ушел. Скорбь приподняла свой бокал в тосте, и они чокнулись бокалами. Она залпом выпила виски так же грубо, как моряк.

“Так что привело тебя в Стилбранч?” – спросила она.

“Я иду туда, где есть работа”.

“А твое призвание?”

“Я волк”.

Скорбь застенчиво улыбнулась. “Судя по этим усам, я подумала, что ты сам можешь быть волком. У нас есть домашний парикмахер, если тебе нужен уход.”

“Их нельзя резать”.

Она приподняла бровь. “Я полагаю, ты очень к ним привязан".

Он нежно взял ее за руку и поднес к своим бакенбардам. Она погладила волосы кончиками пальцев.

“Господи”, – сказала она. “Это усы или металлическая стружка? Я чувствовала более мягкие колючие кусты, Лютер.”

Ему нравилось, когда она произносила его имя. Девушка хорошо справилась со своей работой. Он всегда предпочитал девушек из танцзала шлюхам. Грязные голубки борделей служили своей цели, но не составляли такой хорошей компании, как дамы из салуна. Они были там только для того, чтобы танцевать, петь и заставлять мужчин чувствовать себя желанными гостями, и они зарабатывали на этом хорошие деньги, часто больше, чем продавали бы свое тело, и любой мужчина, который хотел сохранить свою репутацию, относился к ним прилично. Как и любой уставший от дороги гонщик, Бирн считал, что их присутствие стоит каждой унции монеты.

“Как насчет того, чтобы потанцевать?” он спросил.

Они провели пятнадцать минут, исполняя шоттиши и вальсы, время от времени девушке приходилось направлять его, и когда его время истекло, Бирн заплатил Скорбь за еще один заход. Другие мужчины ждали своей очереди с ней, но Бирн проигнорировал их и дал девушке дополнительные чаевые, чтобы она сделала то же самое. Ее руки были такими маленькими в его руках, кружевные перчатки без пальцев были мягче, чем подбрюшье котенка. От прикосновения ее кожи у него потекли слюнки, и он почувствовал отголосок старого голода, который с таким трудом подавлял. Это всего лишь призрак прошлой жизни, сказал он себе, адского прошлого, которое он похоронил вместе с тем самым человеком, который с самого начала завербовал его в этот ад. Когда они закончили танцевать, Скорбь привела его обратно в бар. Он полагал, что она получает долю с каждого цента, потраченного клиентом на выпивку, но он не возражал. Он залпом выпил еще одну порцию виски. Это была сильнодействующая штука. Стены уже начали расплываться. Его тело согрелось, а плечи расслабились.

– Расскажи мне о себе побольше, ” попросил он, облокотившись на стойку бара.

“Что тут можно знать? Я такая же, как ты, Лютер, я иду туда, где есть работа. Я просто еще одна беженка с мельницы. Стилбранч ничем не отличается от любого другого маленького городка в том смысле, что здесь есть ограниченное количество профессий для женщин. Я не представляла себя женой поселенца. Увидел объявление о работе в салуне, и вот я здесь.”

“А как насчет твоего имени? Скорбь...”

Она отвела глаза. “Я предпочитаю его тому, что подарили мне мои родители. Мне больше подходит.”

Лютер Бирн не в первый раз задавался вопросом, имел ли его отец какое-либо право голоса в том, как назвали его мальчика, задавался вопросом, достаточно ли долго навахо оставался с белой матерью Брина, чтобы даже принять участие.

“Скорбь может тебе и к лицу, – сказал он, – но ты дала мне все, что угодно, только не это”.

“Это потому, что я существую только для того, чтобы забрать это”.

Он наклонился к ней, впервые заметив маленькое лезвие, засунутое в ее декольте. Верхушки ее грудей были цвета свежевыпавшего снега, и он изо всех сил старался отвести от них взгляд. В прошлом он просто брал все, что хотел, даже женщин. Но теперь он был цивилизованным человеком, как бы трудно ему ни было оставаться таким. Как только вы испили из колодца полного гедонистического греха, делать простые глотки становится вдвойне больно.