Текст книги "Темный аншлаг"

Автор книги: Кристофер Фаулер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Двадцать один, сэр.

– Давай-ка найдем тебе место для шляпы, – беспечно предложил Брайант. – Я так понимаю, ты ставленник Давенпорта.

– Я отчитываюсь перед ним.

– Значит, можно предположить, что ты приставлен присматривать за нами?

– Я бы не стал ставить так вопрос, сэр.

– В самом деле? – весело улыбнулся Брайант. – А как бы ты его поставил?

Ни разу в жизни никто не вызывал у Бидла столь активной антипатии с первой минуты знакомства. От Артура Брайанта исходило нечто такое, что вызывало желание отвесить ему оплеуху. Второй, высокий, не вымолвил ни слова. Возможно, чувствовал нечто подобное.

– Мистеру Бидлу понадобится свободное время для посещения лекций по судебной экспертизе, – напомнила ему Фортрайт.

– О, неужели? Что ты изучаешь?

– Кровь и типирование тканей, газовую хроматографию, скоропортящиеся улики, – ответил Бидл.

– Хм. А что-нибудь еще – на уровне подсознания?

– Сэр?

– Тебе совсем неинтересна судебная психиатрия? Проникать в душу преступника, а не изучать грязь с его ботинок?

– Не уверен в этом, сэр.

Брайант разочарованно хмыкнул:

– Ну что ж, с разрешения мистера Давенпорта придется посмотреть, можно ли привести тебя в надлежащую форму. Полагаю, ты наслушался всякой чепухи об отделе.

– Нет, сэр. – Бидл смотрел на него безучастными глазами. Похоже, он рассматривал пятно на стене поверх головы Брайанта.

– Да ты не волнуйся, до меня слухи тоже доходили. Все, о чем я прошу, чтобы ты был под рукой, когда я здесь. Если курсы совпадут по времени, придется что-то решать.

– Я бы предпочел, чтобы приоритеты расставил для меня мистер Давенпорт, сэр.

– О, понятно, – ответил Брайант, видя ситуацию насквозь. Он на мгновение задумался, затем буквально просиял. – В таком случае возьми и завари для нас чай. Сладкий и крепкий. Я не спрашиваю, где ты добудешь сахар, хотя на углу переулка болтается один жулик с большими связями, и возьми мою кружку, а не чашку, она для посетителей. Завари чай и для мистера Мэя. Вы пьете с сахаром, мистер Мэй?

Бидл стал еще пристальнее изучать пятно на стене.

– Это не входит в круг моих обязанностей, сэр.

– Как и мытье сортиров, но ты и этим займешься, если не научишься заваривать приличный чай. Я засекаю время. Тик-так, тик-так. Время пошло.

Бидл неохотно ретировался, и Брайант ногой захлопнул за ним дверь.

– Итак, похоже, в наше гнездо залетела кукушка, – вздохнув, заметил Брайант. – Он чем-то напоминает фрица, вам не кажется? Должно быть, стрижкой. Ох, черт. – На улице завыла сирена, то басовитее, то пронзительнее. – Придется спуститься в соседний подвал. Бидл может принести наш чай туда, но упаси его господи по дороге пролить.

9
Аномальные преступления

– Будь я на твоем месте, Артур, я бы тут поостереглась острить насчет Давенпорта, – предупредила Глэдис. Она взглянула на Джона Мэя, который неуклюже топтался возле них в подвале, стараясь говорить как можно тише. – Я не всегда буду рядом, чтобы тебя прикрыть.

Коридор, выкрашенный в зеленый и светло-желтый цвет, служил пристанищем для всего личного состава с Боу-стрит. Отделу аномальных преступлений предоставили собственное бомбоубежище на случай воздушных налетов – либо для пущей конфиденциальности, либо потому, что сержант Карфакс всюду поливал их грязью. Свет выключили, и едкий запах от фонарей-«молний» разъедал глаза, вызывая слезы.

– Ты больше не заговариваешь о том, чтобы выйти замуж за старика Лонгбрайта? – с ухмылкой поинтересовался Брайант. – Думал, отложишь свои планы на замужество на после войны.

– Не хочу все видеть в мрачном свете, Артур, но тогда у меня есть риск остаться старой девой или вдовой. Вот уже восемь лет я работаю на Боу-стрит, восемь лет у меня заняты все вечера и разрушены планы на выходные, и что в итоге? Гитлер оккупировал Данию, и все отпуска запретили. Я вынуждена выполнять не только свою работу, но и быть тебе нянькой, ублажать твою хозяйку, следить за тем, чтобы твое белье отдали в прачечную, гонять репортеров и врать всем, кто пытается прикрыть эту лавочку. Сейчас мне дали неделю на замужество и улаживание всей моей жизни. Неужели я не могу себе позволить чуточку счастья перед тем, как все мы взлетим на воздух?

– Возможно, в этом есть свой резон, – заметил Брайант. – Желаю тебе долгой и счастливой супружеской жизни с невежей Лонгбрайтом. Послушай-ка.

Где-то наверху над ними послышался приглушенный взрыв бомбы. Последует ли за ним еще один, зависело от направления, в котором летели бомбардировщики: в их сторону или в обратную.

– Вот выйдем отсюда, а отдела уже нет. Обними нас на прощание.

– Ну уж нет, ты, чудовище.

Брайант готовился к разлуке с сержантом Фортрайт. Он воспылал к ней страстью тем самым утром, когда увидел ее стоящей в очереди у Стрэнд-Лайонз и подтягивающей чулки на глазах у всего личного состава. Когда она задрала край юбки, он был столь ошеломлен видом ее блестящих загорелых бедер, что опрокинул себе на брюки кружку с молоком. Когда Глэдис подняла глаза и увидела уставившегося на нее Брайанта, похоже, она искренне удивилась.

– Что? – вызывающе звонко спросила она.

Все присутствующие смущенно отвернулись, как и подобало испокон веков истинным английским джентльменам.

В Глэдис ощущалось нечто на редкость беззастенчивое. Казалось, ее ничуть не волнует, что думают о ней окружающие. Брайант же каждую секунду своей жизни пропускал через призму восприятия других людей. Он крайне болезненно относился к мнению женщин. Безусловно, это присуще молодости. Когда он свыкся с мыслью о собственной непривлекательности, жить стало гораздо легче. Когда ему стукнуло сорок, он уже не переживал о том, чем в итоге обернутся его слова или действия, что хорошо для него и плохо для кого-то другого.

Фортрайт решила повременить с многообещающей карьерой патологоанатома и набраться опыта, поработав в отделе. Продолжать занятия она намеревалась по вечерам, но тут началась война, и все изменилось. И уж меньше всего она стремилась связать свою жизнь с юным воздыхателем, особенно столь неприспособленным к жизни, как Брайант. Она считала, что это всего лишь страстная влюбленность, в чем его и убеждала. А дальше стало еще хуже: выяснилось, что она влюблена в мужчину намного старше. Совершенно отчаявшись, Брайант предпочел до утра засиживаться на работе, лишь бы не думать о Фортрайт и ее суженом, о том, как в выходные они самозабвенно занимаются сексом, уединившись в спальне, в то время как вокруг рвутся бомбы. Сейчас она готовилась обрести домашний очаг и мужа и, возможно, кучу детей в придачу, а их оставляла на съедение подлому доносчику Бидлу. Разве это не повод ощущать себя обманутым в лучших чувствах?

– Не представляю, почему Лонгбрайт в таком возрасте решил жениться, – посетовал Брайант. – Харрис тебе в отцы годится.

– Это вполне допустимо. Тринадцать лет разницы, да будет тебе известно. У нас еще могут быть дети.

– Ужасная мысль. Непонятно, как у него это получится, ведь он так долго проработал в рентгенографии. У них у всех вялая сперма. Тебе придется над ним попотеть, а это вредно для здоровья.

– Я уже в этом преуспела. Он в отличной форме.

Брайант стянул обернутый вокруг ушей шарф и швырнул его на кушетку у двери. Атертон, Кроухерст и Ранкорн с угрюмыми лицами сидели друг за другом, напоминая Мэю статуэтку Викторианской эпохи, привезенную с вышедшего из моды курорта.

– Джон, сядь и расслабься. Здесь еще не такого насмотришься. – Брайант повернулся к Фортрайт. – Глупышка, тебя некому будет водить в кино. Слышал, Лонгбрайт терпеть не может кинотеатры.

– Факт налицо. – Она провела темно-красным ногтем по неизменно взъерошенным волосам Брайанта. – Уже не знаешь, что придумать, чтобы я осталась.

– Ты единственная, кто в курсе, какой я изобретательный, – польстил ей Брайант.

– Мистер Мэй быстро научится уживаться с твоими слабостями. И впредь станет второй половиной твоего мозга, не так ли, мистер Мэй? – Она стерла пятно сажи с воротничка Брайанта. Днем над Лондоном нависала глухая дымовая завеса, впитывавшаяся в одежду, словно кто-то постоянно жег костры. – Пришло время самому следить за манжетами на рубашке. Я бы выслала тебе официальное приглашение, но мы расписываемся в регистрационном бюро, и, кроме того, тебя это не воодушевляет. – В глазах Фортрайт появился блеск. – Жалко. Как было бы приятно увидеть твою смешную мордашку над воротничком взятого напрокат фрака.

Брайант встряхнул головой и бросил на нее беспомощный взгляд.

– Он весь ваш, мистер Мэй. – Фортрайт стянула с себя форменную фуфайку, отчего они потеряли дар речи. – Мне нужно переодеться. Слышишь отбой воздушной тревоги, Артур? Почему бы тебе не пойти и не понаблюдать за другим новичком?

Брайант несколько приободрился.

– Да, превратить его жизнь в сущий ад – это могло бы меня утешить. Что-то он запаздывает с чаем. Может, его раздавило? Кстати, это тебе. – Он вытащил из пальто неряшливый сверток и протянул ей. Красная ленточка соскользнула с коричневой бумаги, стоило Фортрайт прикоснуться к свертку.

– О, Артур. – Она увидела зачитанный экземпляр «Холодного дома». Он вынес его из кабинета как единственно ценную для него вещь. Это была любимая книга Брайанта – старое издание, купленное его отцом на Патерностер-роу, и он всегда держал его у себя на столе. Она знала, как много эта книга для него значила. Накручивая ленточку на пальцы, она, не задумываясь, сунула сверток в карман. – Знаешь, я буду скучать по тебе. – Она подошла и дернула его за ухо.

У Атертона был при себе фотоаппарат со вспышкой, и он тут же их сфотографировал. У всех был удивленный вид.

– Ну ладно, выкатывайся, – сказал Брайант, доставая трубку, пока остальные друг за другом выходили из подвала. – Мистеру Мэю и мне надо многое обсудить. Ведь кто-то должен ввести его в курс дела.

Фортрайт отправилась на встречу в Женскую добровольную службу. Стоило им выйти из убежища, как появился Бидл с кружками чая в руках. Вернувшись в отдел, молодые детективы расположились на стульях друг против друга. Брайант набил свою трубку и открыл окно.

– Рискнем? – спросил он Мэя. – Солнце светит. Спорим, они собьют их в Эссексе. – Он освободил место на своем столе. – Все в какой-то пыли. – Он показал брошюру. – Теперь вот это, – и указал на титульный лист, – это твоя библия. Творение Давенпорта, и, конечно, полная чушь, но я могу дать тебе выжимку. Так вот, отдел планировали создать давно, в рамках так называемой центральной лондонской команды специалистов по борьбе с преступностью, но это подразделение получило дурную славу, не сумев раскрыть дорожного убийцу в Пэддингтоне в тридцать пятом году. Оно так ни в чем и не преуспело, и в конце концов через три года его распустили. На следующий год наш начальник убедил центральную полицию Вест-Энда и городскую полицию Лондона в том, что их самые запутанные дела должны передаваться в группу по выявлению перебежчиков. Давенпорт отнюдь не дипломат и проиграл уже в самом начале. Всякий раз, когда на нас нападают, я отсылаю письмо в главную контору, напоминая о том, что мы ведем лишь те дела, за которые уже никто не берется. Меня наделили полномочиями набирать свою собственную команду специалистов, ограничив кругом проблем, выходящих за рамки общепринятых, но на самом деле это означает, что мы призваны фильтровать чужой мусор. Отдел был определен МВД как последнее средство Лондона при раскрытии не подлежащих огласке дел, а он превращается в накопитель неоднозначных и аномальных преступлений. Вдобавок полиция может теперь скидывать к нам давние нераскрытые убийства. Они по горло увязли в делах о мародерстве, не говоря уже о нападениях и грабежах во время налетов, хотя, безусловно, нам запрещено обсуждать эту тему.

Брайант с шумом пососал трубку, скорчил гримасу и снова ее зажег.

– Нам предоставили относительную свободу, но проблема заключается в типе свидетелей и материалов, какие я пытаюсь подключить к расследованию. Адвокаты поднимают шум, заявляя о неприемлемости то того, то другого в рамках судебной процедуры. Не воспринимают свежие идеи.

Он решил не посвящать своего нового напарника в детали того, как показания медиума оказались последней каплей для судьи из Холборна, который наотрез отказывался приобщить к делу показания представленных отделом свидетелей, пока Брайант не сумел его убедить, что все они физически существуют и пребывают в здравом уме и твердой памяти.

Отдел аномальных преступлений работал без всякой поддержки, неоцененный и необласканный, в помещении, расположенном этажом выше ателье по индивидуальному пошиву одежды «Монтегью Карлуччи», рядом со станцией «Боу-стрит», и с переменным успехом оборонял страну от всего кощунственного и зловещего, пока не началась война. И тут его архивные папки неожиданно распухли до отказа, что дало Давенпорту возможность снискать особую благосклонность министерства внутренних дел. Отдел начал притягивать сумасшедших, как мотыльков на огонь. Все дело в войне, твердили в один голос, за все необъяснимое надо винить войну.

По крайней мере на данный момент это не шло вразрез с теми целями, что преследовали власти предержащие, а именно – использовать отдел для расследования правонарушений, не поддававшихся какой бы то ни было классификации. Лондон столкнулся с возрастающим уровнем преступности. Его и можно было ожидать в городе, где все воспринимали каждый прожитый день как последний. Никто не был заинтересован в том, чтобы Лондон приобрел репутацию средоточия шпионажа, криминальных синдикатов или убийств. Напротив, сейчас было важнее, чем когда-либо, продемонстрировать всему миру, что Англия способна выстоять. «Но как долго она продержится?» – недоумевал Брайант.

– У нас поднялся страшный ажиотаж вокруг мужика, напугавшего жену греческого посла. Она сказала, он разгуливал в их саду со странным видом, с перевернутым лицом. Разумеется, выяснилось, что это был итальянец, решивший поиздеваться над бедной женщиной, надев пальто задом наперед. Казалось бы, глупость, но ведь небезопасная. Учитывая нынешние отношения между Грецией и Италией, мы должны быть крайне бдительны. В итоге наружка вывела нас на человека, снабжающего Муссолини сыром, и военное министерство тут же взялось разрабатывать планы его отравления. Над чем-то подобным они работали в отношении Гитлера и арбузов. Или это были бананы?

День близился к концу, пока Брайант описывал разные случаи из собственной практики, даже разыгрывал их в лицах, демонстрируя нетрадиционные методы, которые он стремился внедрить в стандартную процедуру следствия. О самых невероятных он пока умолчал, дабы Мэй получил о них информацию в другое время и из других источников. Для Брайанта было крайне важно убедиться, что в лице Мэя он приобрел союзника в борьбе против кукушки Бидла, который, как он подозревал, против него ополчился.

Когда Джон Мэй вышел из переулка на Боу-стрит, наступила ночь и транспорт фактически не работал, так что он вновь оказался один в кромешной тьме осажденного города. Пока он ощупью пробирался домой, дело об убийстве балерины окольными путями подбиралось к отделу.

10
Холодные ступни и жареные каштаны

– Джон, ты не можешь ему сказать, что я уже ушел? – рано утром во вторник спросил Артур Брайант, как только ему сообщили, что звонит Фарли Давенпорт.

– Он в курсе, что ты на месте. Твердит, будто слышит, что ты в комнате, даже когда ты молчишь.

– Странно, что у него, всегда тугого на ухо, временами прорезается слух. – Брайант шарил по карманам в поисках своей трубки. Он вечно ее терял – чаще всего зажженной, и у него вечно что-то воспламенялось. – Он все еще ждет?

Мэй предусмотрительно прижал тяжелую бакелитовую телефонную трубку к уху и закрыл микрофон.

– Я слышу его дыхание.

– Ох, господи, давай ее сюда. – Брайант протянул руку, чтобы Мэй смог передать ему трубку прежде, чем направиться в дальний конец кабинета и заняться работой. – Чем могу быть полезен, Давенпорт? Я чуть было не ушел.

– Мистер Брайант, сегодня утром по радио Альвар Лиделл прошелся по делу о вампире с Лестер-Сквер.

– Знаю. Считаю его выступление в высшей степени странным. Есть опасность, что у него появится чувство юмора. Нельзя не учитывать, что это могло бы нанести ущерб обороноспособности страны.

– Может, и так. Но, по-моему, я недвусмысленно дал вам понять, что это дело не следует предавать огласке. Нам придется опубликовать опровержение.

– Кто-то из «Дейли скетч» слонялся здесь и расспрашивал. Я поведал ему абсолютный минимум. Мне и в голову не пришло, что он передаст информацию еще кому-то. Хоть убейте, не представляю, как Би-би-си это заполучила.

Мэй махнул рукой Брайанту, прося передать ему трубку.

– Ах, наш мистер Мэй хотел бы перекинуться с вами словом. – Он швырнул трубку, словно она жгла ему пальцы.

– Мистер Давенпорт? Это сообщение прозвучало как курьезная концовка новостей. Никому и в голову не придет принять его всерьез, коль скоро оно не будет детализировано в дальнейших выпусках. Опровергать его сейчас означало бы лишь его подтвердить.

На линии наступила пауза.

– Я не догадывался, что вы эксперт в этой области, мистер Мэй.

– Вовсе нет, сэр, но не бывает дыма без огня.

Снова наступила пауза.

– Возможно, вы и правы. Дайте-ка мне еще раз вашего коллегу.

Мэй поспешно передал трубку.

– Пусть все остается как есть, мистер Брайант, при условии, что других проколов не случится, – предупредил Давенпорт. – Геббельс молится о такого рода пропагандистских победах.

– Абсолютно ясно, суть понятна, – ответил Брайант. – Кстати, ваш новичок прибыл.

– А, мистер Бидл, – сдержанно произнес Давенпорт. – Думал, обеспечу вам подмогу.

– Сейчас у меня есть проницательный мистер Мэй, за которого я вам очень благодарен. Бидл несколько перебарщивает, вам не кажется?

– Не искушайте судьбу, мистер Брайант. Он здесь, чтобы наблюдать за происходящим.

– Будем надеяться, он правильно пишет наши имена в отчетах.

На другом конце провода воцарилось короткое гробовое молчание.

– Пока вы тратите государственные деньги, вы подотчетны нации.

– Любопытно, нет ли у нее права знать хоть часть того, что происходит. – Брайант подмигнул Мэю через заваленные бумагами столы.

– Новости надо преподносить корректно, чтобы они надлежащим образом влияли на моральный дух нации! – рявкнул Давенпорт. – Вы не позволите этому повториться.

– Есть, задание получено и усвоено.

Послышался щелчок, и связь прервалась.

– Слушай, спасибо, что вывел меня из-под удара, – сказал Брайант, положив трубку.

– Что представляет собой Давенпорт?

– Иногда бывает туповат. Конечно, он уже старикан, и вид у него жалостнее, чем у сардинки в банке. Надеюсь, что не буду на него похож, когда перевалит за сорок. Он абсолютно уверен, что Геббельс следит за каждым нашим шагом.

– Говорят, у Геббельса раздвоенное копыто, как у дьявола, – сказал Мэй, – ты в курсе?

– О, это изуродованная ступня. Из-за нее его освободили от армии.

– Странное чувство – не участвовать в военных действиях в то время, как многие другие воюют.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Нам попалась служебная записка с указанием числа погибших. За последние два месяца были убиты четырнадцать тысяч гражданских, еще двадцать тысяч тяжело ранены, и четыре пятых из них – лондонцы. Об этом не объявляют по радио.

– Видишь масштаб страдания и чувствуешь себя таким бесполезным. Жаль, что мне не довелось побывать в Дюнкерке.

– Ты здесь, чтобы применить свои мозги, Джон. Правительство знает, как употребить в дело светлые умы. Ученые выигрывают войну иными способами. Вот увидишь. – Он озорно ухмыльнулся. – Кстати сказать, только что поступило нечто весьма необычное. Присоединяйся ко мне где-нибудь через час, сможешь? Я буду – дай-ка посмотрю, – он проверил неразборчиво записанный адрес, – на углу Шафтсбери-авеню и Кембридж-Серкус, напротив магазина «Макс и K°». Обойдешь его, свернешь на Лонг-Акр и поднимешься наверх, а там найдешь. Они перекрыли начало Боу-стрит, чтобы расчистить тротуар после бомбежки.

– Ну, ты что-нибудь понимаешь? – поинтересовался Брайант, глядя на прилавок с каштанами на краю дороги.

Они стояли у книжного магазина «Макс и K°», впоследствии известного по адресу: Чаринг-Кросс-роуд, 84.

– Вчера вечером здешний джентльмен обнаружил нечто необычное на своем прилавке с каштанами и позвонил в полицию. Они приехали и передали это нам.

Мэй посмотрел на нервозного молодого человека, выходца со Средиземноморья, стоявшего за жаровней. Утром на улице сильно подморозило, и транспорт практически не ходил. На плоских крышах домов на Шафтсбери-авеню блестел иней, посеребривший черепичные башенки.

– Этот парень взялся разогревать свою жаровню и тут заметил нечто такое, что никак не вязалось с каштанами. Точнее, не такое, а такие. Пару женских ступней, очень маленьких. Мозолистых, с деформированными пальцами.

– Бог мой.

– Я всегда считал, что, перекусывая на улице, можно получить расстройство желудка, но это выходит за всякие рамки. Передали о нескольких налетах после включения светомаскировки прошлым вечером, но они были короткими, и ни одному вражескому самолету не удалось проникнуть в центр города, так что едва ли перед нами части тела, разорванного взрывным устройством. Кроме того, присмотрись к ним хорошенько. – Он ткнул в безжизненные ступни концом карандаша, аккуратно их переворачивая.

– А это обязательно? – спросил Мэй, сдерживая тошноту.

– О, ты привыкнешь к подобным зрелищам. Видишь, мясо по краю обеих лодыжек аккуратно срезано. Бомбы оставляют на коже рваные края. Кожа достаточно сухая и шершавая. Крови нет. Видишь, кость чистая. Значит, смерть наступила задолго до их обнаружения, возможно за сутки. Не хочешь выпить горячей настойки?

– Нет, спасибо.

Брайант зашуршал пакетом.

– Согреешься, – сказал он, – зимняя микстура от Бассетта. Я посеял свою трубку.

– Я в порядке, спасибо. – Мэй дул на руки и притоптывал.

– Тебе надо приобрести приличное зимнее пальто. На этой работе приходится подолгу торчать на улице, а твой костюм недостаточно теплый. Если не хватает наличности или карточек, могу тебе что-нибудь подобрать.

– Уверен, я что-нибудь себе подыщу, – пообещал Мэй, разглядывая странный наряд своего напарника.

Сегодня на Брайанте был зеленый костюм в крупную клетку, поверх которого он накинул желтовато-коричневое кашемировое пальто, сшитое явно в двадцатые годы на более крупную фигуру. Данный ансамбль венчал еще один шарф ручной вязки, неопределимой длины, формы и окраски.

– Теперь, когда ты увидел ступни на месте их обнаружения, полагаю, следует спрятать их в мешок и забрать с собой. – Брайант вытащил пару красных резиновых перчаток и натянул их на руки. Достал ступни со сковороды для жарки каштанов. – Слава богу, не сгорели. Наш торговец сообразил оставить все в том виде, в каком обнаружил. По сути дела, его следует забрать и допросить, но он еле говорит по-английски. Мне кажется, он турок и боится потерять разрешение на работу, если вообще его имеет. Мне нужно с ним подружиться. Всегда мечтал переплыть Босфор.

С мастерством фокусника Брайант вытащил из кармана матерчатый мешок, расстегнул боковую молнию и сунул в него ступни. И предоставил Мэю еще один шанс изучить его содержимое.

– Какой режим работы у этого парня? – спросил Мэй. – Думаю, ночью торговцы где-то хранят свои жаровни.

– Прямо на Сохо-Сквер, около шляпной мастерской Генри Хита. Они редко их чистят, хотя и обязаны это делать, просто закрывают крышкой. Он не убирал жаровню со своего места после того, как прикатил ее назад сегодня утром. Складской отсек был заперт тем, кто покинул его последним, и оставался заперт до сегодняшнего утра.

– Значит, ступни прошлой ночью уже находились на жаровне. Как же он их не заметил?

– Он слишком нервничал, когда закончил работу. Помнишь вечерний налет?

– Он на какое-то время отходил от лотка?

– Ранее он отлучился отлить на Моуэр-стрит, но не хотел, чтобы я об этом знал. До твоего прихода я беседовал с парочкой других продавцов. Если оставить прилавок без присмотра, тебя могут уволить. Они должны просить других торговцев присмотреть за их лотками, но ясно, что это невозможно из-за налетов. Не успел он вернуться, как завыли сирены, и ему пришлось, бросив тележку, отправиться в убежище. На этот раз он отсутствовал около часа.

– Тебе нужен переводчик для разговора с ним?

– До сих пор он великолепно демонстрировал все мимикой и жестами. Думаю, поведал нам все, что знал. Кроме того, хорошего переводчика нам не найти. Все они работают на военное министерство.

– Интересно, найдется ли само тело. Давай посмотрим, не было ли ночью каких-либо сообщений, и справимся в речной полиции.

– Господи, как холодно, – посетовал Брайант, у которого даже в разгар лета мерзли руки. – Отличная идея. На Чаринг-Кросс-роуд есть полицейский пост, так что в отдел можно не возвращаться. Спроси у этого парня имя и адрес.

– Не боишься, что он сбежит?

– Я не собираюсь тащить его на допрос на Боу-стрит. Зверюга Карфакс просто шкуру с него сдерет, а он так ничего и не скажет.

Напарники двинулись вдоль Чаринг-Кросс-роуд, мимо книжных магазинов, заставленных снаружи столами с дешевыми изданиями, и аптек, рекламирующих необычно хитроумный джентльменский набор: грыжевые бандажи, противозачаточные средства и проспекты по уходу за здоровьем с изображением обнаженной натуры. Прошли мимо старого продавца спичек, стоявшего на углу Ньюпорт-стрит, чья слепота и культя вместо ноги свидетельствовали о предыдущей войне. Наконец они добрались до выкрашенного в голубой цвет полицейского поста, и Брайант открыл дверь своим ключом. Переговорил с женщиной на коммутаторе, и через несколько минут ему перезвонили.

– Похоже, уже нашли ее останки, – радостно сообщил он Мэю. – По крайней мере, обнаружили тело без ступней. Официальное подтверждение еще предстоит, но неофициально ее уже опознали. Балерина по имени – подожди, мне надо где-нибудь его записать, – Таня Капистрания. Довольно экзотично. Ее только что извлекли из театра «Палас», sans pieds[8]8
  Без ног (фр.).


[Закрыть] Уборщицы нашли ее в грузовом лифте, с ногами, застрявшими в решетке. Наводит на размышления, учитывая, что торговец каштанами оставил свой лоток на Моуэр-стрит, что неподалеку от театра. Пойдем посмотрим. Там есть одна женщина, билетерша, она ждет, чтобы показать нам все вокруг. Мило улыбнись, и, возможно, она выложит нам пикантные подробности, которыми не поделится с громилами в полицейской форме.

– Не посмотреть ли для начала, где этот парень оставил свой лоток с каштанами в первый раз?

– Отличная идея. – Брайант все еще держал в руках матерчатый мешок с парой ступней внутри. – Я бы не возражал отделаться от них при первой возможности. Не хочу, чтобы подумали, будто меня подкупили двумя свиными ножками с черного рынка.

Они отправились назад, сквозь раннее движение транспорта, пересекли Кембридж-Серкус и прошли под навесом театра «Палас». Мэй наклонился над водосточным желобом. Дотронулся указательным пальцем до булыжников.

– Взгляни на это. Кто-то вывалил здесь угли. Удивляюсь, как их никто не унес. Вокруг довольно мало пыли. И никаких следов, что странно.

– Уголь может попасть сюда из любого дома в округе.

– Ты прав. – Мэй распрямился, вытирая руку о пальто. – Но здесь турок должен был оставить свою тележку, пока ходил отлить. Это очень короткая улица.

Брайант присел на корточки, чтобы присмотреться к угольной пыли на водосточном желобе.

– Напоминает поиск от обратного, правда?

– Что ты имеешь в виду?

– Находишь следы, оставленные в результате жестокого преступления, и идешь по следу менее явному, который уводит от него в сторону, так что участники скорее рассредоточиваются, чем сводятся воедино. – Он на мгновение задумался, затем оперся рукой на плечо Мэя, чтобы встать на ноги. – Что-то здесь не в порядке. Как это по-немецки? Unheimlich?[9]9
  Странный, зловещий (нем.).


[Закрыть] – Он натянул свой шарф на торчащие красные уши. – Холодный ветер. И довольно мрачное здание. Определенно зловещее.

Они шагнули обратно на дорогу и посмотрели на здание театра. Снаружи «Палас» представлял собой один из наиболее впечатляющих образчиков архитектуры поздней Викторианской эпохи, оставшихся в Лондоне. Одиноко стоящий на западной стороне Кембридж-Серкус, облицованный кирпичами приглушенного оранжевого цвета, с отделкой из камня с персиковым отливом, украшенный четырьмя куполообразными башенками, с параллельными группами каменных херувимов, составной фресковой живописью и декоративными панелями, остроконечным центральным фронтоном, увенчанным изысканно вырезанной фигурой богини (чудом не пострадавшей во время бомбежки Шафтсбери-авеню), а ниже – около пятидесяти сводчатых фасадных окон, ныне заколоченных досками для защиты его обитателей от вылетающих стекол.

– Здание в готическом стиле вполне соотносится с началом расследования убийства, – со смаком произнес Брайант. – Но наша обязанность – добросовестно выполнять свой долг. По этой причине мы должны вступить в царство тьмы.