355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристофер Фаулер » Темный аншлаг » Текст книги (страница 13)
Темный аншлаг
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:04

Текст книги "Темный аншлаг"


Автор книги: Кристофер Фаулер


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

29
Отражения ада

Ева Нориак любила запах старых театров.

Театральные здания можно как угодно перестраивать снаружи и перекрашивать внутри, но запах, пронизанный человеческим духом, останется. Ева выросла на южном побережье Франции, в маленьком городке Больё под Ниццей, до такой степени обласканном солнцем, что всю округу называли Маленькой Африкой, а ее приезд в Англию совпал с самым продолжительным периодом дождей, который выпал на страну за все десять лет. Через две недели она решила отправиться домой, но в мае ее родину оккупировали, и она была вынуждена остаться.

Именно тогда она открыла для себя мир театра. «Оперный», «Аполлон», «Форчун», «Критерион», «Кембридж» – у каждого были собственное лицо и стиль, но ощущение все порождали сходное. Дважды в день представления собирали под одной крышей охваченных благоговением школьников и ветеранов сцены, лондонцев и туристов, надоевших друг другу супругов и преданных поклонников. Проблема заключалась в том, чтобы объединить их всех и расположить к себе.

Один и тот же спектакль никогда не бывал одинаков, Даже когда казался таковым из зрительного зала. Ежедневно и еженощно велась война за сердца и умы зрителей. Место под солнцем отвоевывали и проигрывали, каждый вечер являл собой арену скромных побед и поражений. Итоги многочасовых репетиций либо принимали на бис, либо оставляли без внимания. Недостатки отмечались или замалчивались. Каждый сценарий призван был стать ключом к сердцу публики; эпизоды либо полностью сочетались с замыслом пьесы, либо выпадали из него. От малейших взлетов и провалов в игре исполнителей впечатление от спектакля могло измениться в мгновение ока.

Роль Эвридики заключала в себе квинтэссенцию оперы, к тому же для молодой певицы сопрано она была безусловным шагом вперед в профессиональном отношении. Одни вокалистки виртуозно владели своими голосами, оттачивая мастерство непрестанной работой. Другие обладали талантом от бога, которому требовалась лишь определенная шлифовка. Второй тип встречался реже, но был более восприимчив к сопереживанию. Певицы, хорошо владевшие техникой, никогда не обнажали душу. Наделенные врожденным талантом обладали захватывающей, опасной, даже роковой силой. Их голоса способны были создавать необычайную атмосферу напряженного ожидания.

Актеры суеверны. Ева Нориак знала о своем природном таланте и верила, что его даровали ей боги, покровители театра. Они благосклонно взирали на нее с небес, защищая от невзгод. В прошлую субботу в разгар дневного налета она шла пешком от собора Святого Павла к вокзалу Блэкфрайарз; представители гражданской обороны тщетно призывали ее спуститься в бомбоубежище. Не важно, во что ты веришь; важно лишь, что у тебя вообще есть вера.

Еве не везло только в выборе любовников; она понимала, что ей придется так или иначе прояснить отношения с Майлзом. Стоило ему появиться в театре, как их тут же бросило друг к другу в объятия. Размышляя о нем сейчас, Ева отдавала себе отчет в том, что он отнюдь не герой ее романа. Майлз будет отчаянно цепляться за нее. С разрывом придется подождать до премьеры. Нельзя преждевременно подрывать его доверие к себе; у нее не было желания сбить с него спесь – пусть это сделают критики.

Майлз Стоун был партнером Евы, Орфеем оффенбаховской Эвридики. В данный момент он изо всех сил стремился быть услышанным на другом конце провода, но акустика здания играла с ним злую шутку. Театр словно осуждал вмешательство внешнего мира, внося помехи в телефонную связь, воплощенную в старинном аппарате, стоявшем в холле у входа в офис компании.

– Не понимаю, что ты делаешь в Лондоне, – кричал он, зажав пальцем свободное ухо. – Я думал, ты осталась в Нью-Йорке. Что значит: я тебя приглашал? Я сказал, не приезжай. Да, так и было.

Непонятно, что ответила Рейчел, поскольку в трубке раздался треск. Но Майлзу было ясно: мать находится в городе. В то время как другие матери стремились укрыться в сравнительно безопасной провинции, его мать приехала в столицу.

– Почему ты не хочешь, чтобы я устроил тебя в гостиницу? – спросил он.

Майлз знал, что она предпочтет остановиться в его сырой квартире. Она не доверяла английским гостиницам, с их недобросовестным обслуживанием и непредсказуемой сантехникой.

– Нет, только не в центре, это небезопасно, – в заключение сказал Майлз. – Найду тебе что-нибудь подальше, но ты не сможешь прийти на репетиции.

Хватит с него следовать советам Рейчел. Она веч но побуждала Бекки, его бывшую жену, вести себя так, словно они все еще были женаты. Развод был одним из немногих счастливых озарений, когда-либо приходивших ему на ум. Изменение фамилии Саперштейн на Стоун – второе, пожалуй, не столь счастливое. Ему нравилось, что, сочетаясь с именем Майлз, фамилия Стоун легко запоминается; нравилось – по крайней мере до того момента, пока его агент не оговорился, назвав его Милстоуном.[16]16
  В оригинале – игра слов: millstone – мельничный жернов (англ.).


[Закрыть]
Он понимал, что теперь придется попросить Еву на несколько недель съехать с квартиры. Несмотря на то, что окончательный вердикт суда был получен год назад, в глазах Рейчел он был все еще связан с Бекки брачными узами – иллюзия, которую Майлз не слишком старался развеять: бывая в Нью-Йорке, он изредка спал с Бекки. Стоит Рейчел столкнуться в театре с Евой, как она тут же вступит с ней в перепалку, а их встреча неизбежна, поскольку, хочет он того или нет, она появится в театре и представит отчет Бекки. Всю жизнь он попадал в щекотливые ситуации из-за своей любви к капризным женщинам.

Он повесил трубку и направился вниз, к сцене, где все вокруг пестрело буйством красных, золотистых, пурпурных и синих цветов. Декорации были крайне пышными, и он засомневался в том, что публике вообще удастся увидеть хотя бы одного актера. В субботу у них ожидается аншлаг, а еще появятся критики, полиция, бригада «скорой помощи» и уполномоченный по противовоздушной обороне, что только добавит неразберихи.

Звонкая высокая нота эхом разнеслась по зрительному залу: этот призыв был адресован ему. Ева Нориак стояла на авансцене, напрягая горло и нетерпеливо взмахивая руками. Спускаясь по лестнице, Майлз еще раз задумался над тем, как это Орфей умудрился, спасая ее, не попасть в царство теней: ведь Эвридика отнюдь не была женщиной, умевшей ждать.

На часах была половина десятого, и несколько оставшихся исполнителей выбились из сил. Елена, развалившись, сидела в шестом ряду, допивая сотую по счету чашку чая. На сцене Эвридика пыталась подстроиться к новому исполнителю роли Юпитера, распевая «Duo de la mouche».[17]17
  Мушиный дуэт (фр.).


[Закрыть]
Начинающий баритон, дублер Сенешаля, в этой сцене предстал в обличье мухи и никак не мог попасть в такт, управляясь с целлулоидными крылышками сценического костюма.

– Ну хорошо, продолжим завтра в десять утра! – воскликнула Елена, хлопнув в ладоши. – Если кому-нибудь понадобится такси, дайте знать Джеффри или Гарри. – Она поднялась с кресла и пошла вверх по проходу, закурив сигарету.

– Елена! – К ней, прихрамывая, подошел Гарри. Во время обеденного перерыва он вывихнул лодыжку и весь день провел на ногах. – Пока не было сигнала воздушной тревоги, но прожекторы и пеленгаторы на Чаринг-Кросс-роуд уже включились. Почему бы труппе не остаться здесь на ночь? Можно открыть еще пару репетиционных залов. По-моему, там и постельное белье есть.

– Можешь без лишнего шума предложить девушкам, – сказала Елена, втянув благословенный дым в легкие, – а ребята пусть едут по домам. И без того достаточно проблем, не будем вводить барышень в искушение. – Она развязала платок и встряхнула волосами. – Если кто-нибудь из зрителей пожалуется, что ему приходится два часа сидеть на жестком сиденье из конского волоса, я предложу ему попробовать посидеть на нем две недели. – Она схватила Гарри за руку. – Ну, пошли. Хватит все о работе да о работе. Куплю тебе виски в этом баре для гомиков, который ты облюбовал. Если доберемся до начала налета, застрянем там на всю ночь.

Бетти Трэммел проснулась с ощущением сухости во рту и стреляющей головной болью. После репетиции «дамы и господа» из хора направились выпить во «Вкус жизни» и просидели там до закрытия. Ехать куда-либо во время воздушного налета было опасно, и она решила скоротать ночь на брезентовом матрасе в репетиционном зале при условии, что ее подруга Салли-Энн будет спать в соседнем. Нет, в одиночестве она ни за что не осталась бы. Она не то чтобы испугалась (в эти дни причин для испуга было предостаточно), просто ей хотелось с кем-нибудь поболтать. Она понимала, что вернулась в Англию не в самое удачное время, но дело сделано, оставалось извлечь из всего этого максимум пользы. Ладно, полежит, прислушается к жизни ночного города, подумает, что будет делать дальше. Вместо этого она почти тотчас же заснула и проснулась лишь оттого, что ей отчаянно захотелось пить.

Единственное окно комнаты было затемнено, а на улице стояла такая тишина, что на миг ей показалось, будто все занесло снегом. Растерев замерзшие руки, Бетти свесила ноги с кровати и поплелась к двери, у которой оставила фонарь. Она помнила, что ванная в конце коридора, и думала, что уж там-то сможет утолить жажду. Фонарь бросал тусклые желтые круги на коричневые стены. Она остановилась перед дверью в комнату, где спала Салли-Энн, и прислушалась к ее похрапыванию, затем направилась вдоль темного коридора.

«Chante, belle bacchante, – напевала она себе под нос, – chante-nous ton hymne à Bacchus».[18]18
  Пой, прекрасная вакханка, спой нам твой гимн Вакху (фр.).


[Закрыть]
Слишком много было проклятого Бахуса, подумала она, направив фонарь на дверь ванной. Голова раскалывается, а принять от головной боли нечего. Слабый свет свечи, оставленной наверху парадной лестницы, замигал и потух.

Бетти посветила фонарем вокруг ванной комнаты, проверив, что та пуста, затем закрыла и заперла дверь. Она сделала так по привычке – дома она жила с тремя братьями. Поставила фонарь на край раковины, под зеркалом, так, что его тусклый луч устремился на потолок. Пользоваться туалетом приходилось в темноте: окна не были затемнены, и Елена предупредила их, что теперь штрафы актерам придется оплачивать из собственного кармана.

Она повернула холодный кран, прислушиваясь к глухому звуку лязгающих труб, наполнила водой эмалированную кружку и залпом выпила. Вода застоялась в цистерне и была неприятной на вкус. Она скривилась и заметила, как в зеркале на ее лице замелькали тени от колеблющегося фонаря.

Детектив Мэй – красавчик, подумала она, но явно без гроша за душой, что крайне обидно, поскольку ей необходим мужчина обеспеченный. Особенно привлекало то, что он еще так молод и неиспорчен. И безусловно, она пришлась ему по вкусу. Высунув язык, Бетти увидела, что он покрыт белым налетом. Сделала глубокий вдох и задержала дыхание.

Но кто-то продолжал неровно дышать у нее за спиной.

Она еще стояла с открытым ртом, когда над ее правым плечом возникло огромное белое лицо в маске. Рот зиял кровоточащей раной, словно был рассечен резким ударом меча, зубы были неестественно крупные и кривые. Взгляд – дикий и затуманенный, все лицо испещрено лоснящимися рубцами. Надо лбом – полоска оголенного, потрескавшегося черепа. Он картинно тянул к ней руки в кровавых язвах, как в кадре из какого-то давнего фильма с Лоном Чейни[19]19
  Лон Чейни (1883–1930) – знаменитый характерный актер немого кинематографа США, прославился ролями в фильмах ужасов, например «Призрак оперы» (1925).


[Закрыть]
или в сцене из «Ада» – только такого, каким его увидел Данте, а не Оффенбах. Чем-то напоминая несчастного инвалида Первой мировой войны, получившего больше увечий, чем кто-либо из старых вояк, что торгуют на улицах карандашами.

Бетти закричала так громко, что заглушила стук упавшего в раковину фонаря. Последнее, о чем она успела подумать, прежде чем потеряла сознание, была досада на то, как глупо она распорядилась своими вокальными данными – всего за несколько дней до судьбоносной премьеры.

Брайант услышал крик и побежал на него, освещая путь фонарем, но вынужден был остановиться и повернуть назад, увидев, что вышел к двери левого прохода, наглухо забитой и закрашенной. Еще минута ушла на то, чтобы взлететь по лестнице на балкон. Подруга Бетти Салли-Энн проснулась и, вопя, трясла ее за плечи и размахивала руками.

Брайант распахнул дверь ванной комнаты и помог Бетти встать на ноги. Когда он отвернул кран и брызнул холодной водой на ее лицо, Салли-Энн вцепилась ему в плечо.

– Оно побежало на лестницу, – завопила она, указывая на дверь.

Брайант понимал, что ему следует ринуться и догнать злодея, но эта идея была ему явно не по душе. Он подбежал к лестничной площадке и посмотрел наверх в темный проем.

– Куда, наверх? – спросил он.

– Да, да, скорее, хватайте его! – Паника Салли-Энн передалась очнувшейся хористке, и теперь они вместе запрыгали по полу, суетливо размахивая руками.

Брайант с неохотой поднимался по лестнице. На лестничной площадке было так темно, что у него появилось ощущение клаустрофобии. Высоко подняв фонарь, он осторожно двинулся вперед и оказался в пустынном коричневом коридоре с запертыми дверями офисов. Он направил фонарь в противоположную сторону. Там тоже никого не оказалось. Однако, вернувшись назад, увидел широкую спину человека, заворачивающего за угол на расстоянии пятнадцати ярдов.

Откуда, черт возьми, он здесь взялся, спросил себя Брайант. Коридор был пуст. Как тот мог видеть в темноте? Он устремился за исчезающей фигурой. Дошел до угла, остановился и предусмотрительно посветил вперед фонарем, втайне надеясь на то, что если там еще кто-то стоял, то свет его спугнет и он убежит. Жаль, что рядом не было Мэя; крепкий, разумный, отважный, он бы поддержал его…

Помахав лампой достаточно долго, Брайант наконец завернул за угол.

И оказался в дюйме от белого лица с вытаращенными глазами. Он закричал, лицо под маской закричало, и Брайант в ужасе выронил лампу.

К счастью, у нее оказался надежный фитиль, так что горящее масло не расплескалось вокруг, но огонь все равно погас. Целую минуту Брайант потратил на то, чтобы дрожащими пальцами нащупать лампу в темноте и снова зажечь, и тогда увидел, что сидит на полу напротив простершегося во всю стену зеркала.

Откуда-то сверху, из-под самой крыши, он услышал звук стучащих по стальным ступеням ботинок и хлопок металлической двери. Тот, за кем он гнался, оказался теперь заперт снаружи, на крыше, без малейшего шанса спуститься вниз. «Слава богу, – подумал Артур, приглаживая волосы и поправляя на себе одежду. – Скажу девушкам, что спугнул его».

30
Триста

Утро четверга свидетельствовало о ночной бомбардировке, но центральные улицы Лондона по большей части остались невредимы. Мэй встревожился, обнаружив, что уже издержал недельную норму продуктов, за вычетом лишь свиного сала. У него не было ни малейшего представления о том, куда его деть, разве что обменять на что-то съестное. На оборотной стороне последней страницы его продовольственной книжки значился список с мистическими серийными номерами и правительственное сообщение, гласившее: «Никоим образом не используйте данную страницу до специальных указаний». Это резюмировало отношение властей ко всему происходящему.

Но, похоже, никто не обращал на это внимания. По приблизительным оценкам, в 1939 году недоедала по крайней мере четверть населения Англии. Ныне в семьях тщательно следили за питанием, выискивая овощи, какие вряд ли когда-либо видели или употребляли раньше.

Мэй гордился своей спортивной фигурой, но начал набирать вес. Его тетушка в буквальном смысле слова перенесла фронт военных действий на кухню. Всю ночь она ублажала любимого племянника малоаппетитными блюдами из шинкованной капусты, шпината, свекловицы и репы. Кормила его отвратительного вида картофельными оладьями и супами из рыбьих голов, приправленными щавелем и тертым мускатным орехом, взбивала пюре из пилюль для улучшения пищеварения с сельдереем и каштанами, обильно смазывая его жиром или добавляя для густоты нутряного сала. Однажды вечером она готовила некое экспериментальное варево, смешав кору вяза со сгущенным молоком, от чего с обеденного стола полностью сошла полировка, и ей пришлось несколько недель натирать его поверхность карполом, дабы восстановить блеск.

– Почему бы тебе не пойти и не купить нам пару чашек кофе, пока я закончу здесь дела? – распорядился Брайант, когда его напарник появился на работе. – Чай закончился, а братья Карлуччи весь свой распродали. Захвати заодно пару батских булочек.

– Мне крайне стыдно, – заметил Мэй, – но, боюсь, у меня не хватит денег. Я уже истратил свое жалованье за первую неделю.

– Понятно: из кожи вон лез, поражая воображение девчонок. Полагаю, придется выдать тебе аванс. – Брайант полез в карман своих широких шерстяных брюк. – Здесь десять шиллингов. Не беспокойся, что стал должником. Я трачу зарплату, которую мне не выплатят еще лет шесть после моей смерти.

– Спасибо огромное. Бидл говорит, прошлой ночью ты видел призрака.

– Конечно, но не хочу, чтобы ты так его называл. На самом деле я загнал его на крышу. Когда я туда поднялся, то наткнулся на удивленного добровольца пожарной охраны, сидевшего на вентиляционной трубе. Он сказал, что видел, как кто-то вылетел из двери, метнулся к краю крыши и пропал. Когда он подбежал к выступу и посмотрел вниз, там никого не оказалось. Словно тот просто растворился в воздухе. Когда я поднялся, бедный парень решил, что ему это привиделось.

– Куда все-таки он мог деться?

– Черт побери, не знаю. Здесь даже окна, в которое он мог бы залететь, нет. Ничего, кроме отвесной кирпичной стены, откуда лететь с огромной высоты прямо на улицу. Я послал Кроухерста обследовать все вокруг. Но меня больше беспокоит то, что твоя хористка, войдя, заперла дверь изнутри и тем не менее эта тварь возникла прямо у нее за спиной.

– Ты хочешь сказать, наш незнакомец умеет проходить сквозь двери и исчезать, спускаясь по стенам, будто вампир?

– Нет, это ты говоришь. Я вижу по движению губ. Сходи за кофе.

Мэй ушел и добыл кофе, но некий зловещий образ, материализовавшийся в ванной комнате, когда там находилась полураздетая девушка, неотступно следовал за ним.

– Мне кажется, моя обязанность – предложить Бетти защиту полиции, – сказал он, вернувшись.

– Хм. Я так и думал, что ты это предложишь. Я учу тебя подсказками, видишь. Понаблюдав, как ты общаешься с противоположным полом, можно написать труд по антропологии. И досаднее всего, ты сам этого даже не осознаешь.

Мэй пожелал сменить тему. Он проживал у тетки потому, что пристрастие его отца к противоположному полу разрушило их семью, и всерьез опасался пойти по его пути. Поставив чашки с кофе на стол, он заглянул Брайанту за плечо.

– Что ты нашел?

– Цюрих. Они объявились накануне вечером. Швейцарцы чертовски оперативны, хотя, безусловно, веры им нет.

– Что произошло в Цюрихе?

– Мы отслеживали движение денег, – объяснил Брайант. – На финансирование постановки. Из банка Ллойда в Лондоне, через континент, с выходом на нейтральную территорию.

– И ты обнаружил это отсюда? Потрясающе.

Брайант за минуту изучил телетайпную ленту и выделил несколько адресов.

– Постановку представляет финансовая группа, зарегистрированная в Виктории под названием «Триста интернешнл». – Он развернул еще одну ленту и аккуратно сложил ее. – Послушай-ка. Банк зарегистрирован в Цюрихе, но владеют им греки. Центральноевропейский офис находится в Афинах. Другие компании группы занимаются грузоперевозками, автомобильными запчастями, недвижимостью, всяким прочим – и вот ряд театров. Грузоперевозки и театры – странное сочетание, ты не находишь? Мне нужна вся информация о деятельности группы, но пока удалось нащупать лишь общий контур, а этого мало. Я говорил с одним чинушей из офиса в Виктории, но он был не слишком разговорчив. Что может заставить судоходного магната вкладывать деньги в театр?

Незадолго до смерти в одном из интервью Артура Брайанта расспрашивали о его первом расследовании. Он заявил интервьюеру: «После окончания военных действий в тысяча девятьсот сорок пятом году около пятой части театров было разрушено или находилось в непригодном состоянии вследствие бомбардировок. Остальные были скуплены одним-единственным синдикатом. Старые театральные объединения и их особый образ жизни – жизни, которую мы вели во время войны, почти тут же исчезли». Интервьюер делал вид, что записывает, но его интересовала лишь тема убийств.

– Сколькими компаниями владеют эти люди из «Трехсот»? – спросил Мэй.

– Я не считал. Пытался это сделать, а тут ты появился. Довольно трудно всех отследить.

– Давай помогу. – Мэй придвинул табуретку и начал просматривать текст.

– Хорошо, – согласился Брайант, шаря в верхнем кармане в поисках очков. – Сегодня утром я плоховато вижу. Вчера вечером мы опоздали в «Гомон», и пришлось сидеть прямо перед экраном; меня чуть не ослепило. Сиди и помогай. – Он ухмыльнулся. – Пусть Бидл побегает.

Процесс проверки занял около часа. Через некоторое время Брайанта непонятно почему разозлило то обстоятельство, что Мэй лучше его справляется с новой клавиатурой телетайпа, и он ушел выпрашивать пакетик с чаем у коллег в соседнем помещении.

– Итак, сколько ты обнаружил? – спросил он по возвращении.

– Мне следовало догадаться. – Мэй бросил на него многозначительный взгляд. – Точно триста.

– Они владеют тремястами компаниями? Ты уверен?

– Некоторые из них очень небольшие. Одна числится в Скарборо, это театральное агентство по работе с талантами под названием «Кети-колл-продакшнз». Я только что позвонил им и разговаривал с управляющим. Он был рад поговорить со мной.

– Он что-нибудь тебе рассказал?

– Только то, что Андреас Ренальда, владелец, живет здесь, в Лондоне.

– Ловко. Когда-нибудь слышал о Римском клубе? Некоторые считают, что это англо-американский сговор коммерческих директоров и плановиков. Впервые они тайно собрались в конце двадцатых годов, чтобы сформировать своего рода всемирное правительство. Основу его составила некая организация под названием «Клуб трехсот», заимствовавшая свое название из Библии. Послание к римлянам, глава третья, стих трехсотый. Перед самым началом Первой мировой еврейский министр иностранных дел Германии заявил, что экономическое будущее континента – в руках трехсот людей и все знают друг друга. Их также называли олимпийцами, продолжившими дело иллюминатов и катаров. Это одна из параноидальных теорий, согласно которым небольшая элита руководит финансовыми империями всего мира.

– Я бы не стал искать тайных организаций там, где их нет, – заявил Мэй, просматривая напечатанные адреса.

– Тебе придется согласиться с тем, что название группы, контролирующей театральную компанию, совпадает с их именем.

– В этом совпадении нет ни малейшего смысла, – возбужденно ответил Мэй. Он начал понимать, куда клонит Брайант. – С какой стати владельцу такой компании нужно убивать исполнителей в спектакле, который стоит ему целое состояние?

– В этом-то и вопрос, не так ли? – Брайант зловеще улыбнулся.

– Тебе не кажется, что и без нас хватает безумных слухов о проникновении нацистов в английский бизнес?

– Если из опыта войны извлечь урок, Джон, то он заключается в том, что всегда надо быть готовым к неожиданностям и к тому, что столкнешься с непостижимым. Сейчас не время мыслить по канонам. Все постоянно меняется.

Словно подтверждая высказанное Брайантом предостережение, по оконному стеклу внезапно стукнули камнем. Когда Мэй выглянул на улицу, он увидел, что снизу на него с мольбой в глазах смотрит Бетти Трэммел.

– Ваш сержант в юбке меня не пускает, – объяснила она. – Я сказала ей, что мне просто надо тебя увидеть.

Бросив взгляд на ее темные опухшие глаза, Мэй сразу осознал, что удушающий, иллюзорный мир театра «Палас» созывает под свои своды тех, кто находится в его орбите.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю