Текст книги "Темный аншлаг"

Автор книги: Кристофер Фаулер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

42
Теория мистера Мэя

После страшной ночи, пережитой Ковентри, последовал воздушный налет на Лондон, не менее опустошительный, чем бомбежка 15 октября, когда, казалось, в городе заполыхало более девятисот пожаров. В этой связи остановилось движение железнодорожного транспорта, и разбомбленная канализационная труба Флит выплеснула свое зловонное содержимое в туннели Кингс-Кросс-роуд.

В субботу глазам тех, кому удалось пережить ночь, предстал город, отдельные кварталы которого еще были охвачены огнем, а кое-где остались лишь пепелища. Больницы, школы, станции метро были разбомблены, и врачи пробирались в горящие здания, чтобы ввести раненым морфий. Из насосных и водонапорных башен выпустили всю воду, чтобы погасить яростный огонь от зажигательных бомб. Поскольку снабжение города водой в выходные сокращалось, пожарные шланги скоро опустели и пришлось использовать подъемные краны в доках, с их помощью прицепные насосы качали воду из Темзы с береговых барж.

В руинах магазинов и жилых домов с риском для жизни орудовали мародеры, но расследования подобных дел по большей части не афишировали, опасаясь подорвать моральный дух нации. В центре Чаринг-Кросс-роуд зияла глубокая воронка, через которую проглядывали поезда подземки. В рыбный магазин в Фаррингдоне попала бомба, и оторвавшаяся огромная балка придавила стоящих в очереди домохозяек. Поднять ее было не под силу нескольким десяткам мужчин, и женщинам не оставалось ничего другого, как лежать и умирать под ее тяжестью, пока не подоспел подъемный кран.

Кирпичная пыль толстым слоем покрывала улицы и дома, напоминая падающий снег, бледную мантию скорби. Все звуки стихли. Люди, как настоящие привидения, бесшумно пробирались сквозь руины.

Джон Мэй всю ночь просидел под лестницей в доме своей тетушки в Кэмдене. Грохот стоял оглушительный и бесперебойный, взрывам предшествовал гул самолетов, грохот зенитных орудий и заунывный вой сирен, одну из которых установили на крыше начальной школы напротив их дома. Город окутывал густой утренний туман, а период затемнения еще не истек, так что Мэй видел дорогу лишь на несколько футов впереди себя, пока шагал по Ковент-Гарден, прислушиваясь к резкому треску кирпичей рушившейся каменной кладки лондонских зданий. Команды спасателей растаскивали надломившиеся печные трубы и куски обвалившихся стен.

На Лонг-Акр атмосфера была иной. Уличные торговцы по-прежнему шумно галдели, распевая песни и обмениваясь шутками поверх плетеных корзин. Многие службы города просили своих изнуренных сотрудников поработать в две смены. Поскольку большинство коммуникаций было нарушено, обычный ритм торговли замедлился. Но на пользу рядовых лондонцев служила вся необъятность города. Какой бы ад ни разверзся минувшей ночью, днем не иссякала надежда, что жизнь еще может войти в привычную колею.

Брайант провел ночь у себя в кабинете и счел необходимым проветриться, отправившись на прогулку вдоль реки. Он чувствовал, что нащупал истину, и хотел побеседовать с Андреасом Ренальдой, но никто не был осведомлен о его местопребывании. К телефону в доме финансового магната в Хайгейте никто не подходил, а офис был закрыт на выходные.

Премьеру «Орфея» по-прежнему планировали на сегодняшний вечер, и ни разрывы зажигательных бомб, ни вероломные убийства, ни сам лорд-гофмейстер были не в состоянии этому воспрепятствовать. День был мрачный и пасмурный, небо хмурилось грозовыми облаками. Все молились, чтобы начался ливень и притушил пожары, и радовались тому, что небо над городом затянуто облаками.

В голове Брайанта пронеслись строчки из «Орфея» – «Рондо метаморфоз», в котором Купидон поет: «К чему сей маскарад? Ты находишь свое уродство и, желая быть любимым, прячешь свое истинное лицо». Если брат Ренальды где-то поблизости, им может оказаться кто угодно. Вечером ожидается грандиозная премьера, в театр повалит приглашенная публика. Кто знает, будут ли шансы отследить в толпе лицо преступника?

Брайант смотрел на реку, наблюдая за тем, как несущийся мимо катер оставляет за собой жирные пятна мазута. А тут еще эта история с девушкой, затерявшейся в городе, где, что ни день, без вести пропадают люди. Если Джен Петрович похитили с целью выкупа, почему похититель молчит? Какую выгоду можно извлечь, устранив столь незначительную для спектакля хористку? Он снова вспомнил бессвязный лепет Эдны Уэгстафф о живущих в театрах привидениях, о том, как они проходят сквозь стены. Каким образом кому-то удалось войти и выйти из «Паласа» незамеченным? Когда здание не запирают, у двух входов дежурит кто-то из персонала. Помещение за кулисами и переднюю частью здания соединяют две двери, одну из которых постоянно держат закрытой. Дверь в квартиру Петрович также была заперта изнутри. Как если бы…

Эдна упомянула чье-то отчаяние, но что именно этот отчаявшийся рискнет предпринять? Полиция на Боу-стрит и центральное управление Вест-Энда были слишком перегружены, чтобы оказать содействие отделу. Сержант Карфакс рассмеялся ему в лицо, когда он заикнулся о помощи. Может, Минос Ренальда проник инкогнито в штат сотрудников театра? Сейчас ему около сорока, что исключало лишь нескольких оркестрантов, около половины актерского состава и едва ли не одного человека из штатного персонала театра. Фортрайт проверяла возраст рабочих сцены.

Брайант отпустил мысли в свободный полет. В 1922 году в «Паласе» прошла премьера «Четырех всадников Апокалипсиса». Гилберт и Салливан стремились перещеголять Оффенбаха и причислили к богам Древней Греции Фесписа,[22]22
  Феспис (VI век до н. э.) – поэт, основатель архаической греческой трагедии, считается изобретателем актерского искусства.


[Закрыть] но в нынешней постановке образ Фесписа отсутствовал. Фойе театра «Палас» украшала картина «Согласие» на сюжет из греческой мифологии. Герой Оффенбаха помог Язону отыскать золотое руно. Коричневые интерьеры «Паласа» при помощи покровителей отделали золотом. Мифологические символы, но одновременно и масонские – циркуль и глобус. Матерью Орфея была Каллиопа. Вакханки разорвали Орфея на части за воспевание мужеложства, и его голова плыла по реке Гебр, а его песня не умолкала. Какая из греческих богинь носила при себе косу? А что если лезвие бритвы – это олицетворение косы?

В его голове вертелись самые невероятные ассоциации. Но нельзя исключать и более прозаическую возможность. Спектакль уже снискал репутацию кощунственного, вызывающе непристойного, демонстрирующего извращенную сексуальность. Мог ли некий поборник моральных устоев до такой степени проникнуться негодованием, созерцая эти предполагаемые пороки, чтобы пойти на убийства? Эта идея не вязалась с характером убийств. Преступления отличала бесстрастность, даже некая спонтанность. Словно на месте Капистрании и Сенешаля мог оказаться кто угодно.

– Так и думал, что найду тебя здесь, – произнес Мэй, положив руку на плечо Брайанта и протянув ему серебряную фляжку. – Это тебя согреет.

– Пытаюсь сосредоточиться, дружище. Имею я право на личную жизнь? – проворчал Брайант, но отвинтил колпачок и отхлебнул из фляжки. – Это дело меня бесит. Если бы меня попросили обрисовать портрет того, кого мы ищем, – сказал он, возвращая фляжку, – я бы счел, что мы имеем дело с мужчиной средних лет из среднего класса, который точит зуб на саму идею спектакля.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Традиционные зрелища, за вычетом мюзик-холлов и кинотеатров, практически не посещает рабочая молодежь. Фактически они – не места публичного досуга, а дворцы за семью печатями. Если у тебя нет билета или ты не задействован в постановке, то проникнуть или выйти из здания – задача не из легких. Наш убийца действует с такой самоуверенностью, которую дает лишь осведомленность. Он мужчина, поскольку наблюдает за жертвами со стороны. Неэмоционален. По статистике, женщины убивают в состоянии истерии. У него зуб на сам спектакль, поскольку актеры как таковые ему не важны. Действует по плану, и кульминация еще впереди.

– Ты видишь, как этому помешать?

– Премьера состоится сегодня вечером. Дальше разматывать клубок нет времени.

– Все, что мы можем сделать, – это проявить бдительность, – согласился Мэй. – Нападения никак между собой не связаны.

– Разве? Может, наш убийца исполняет некий ритуал? Орфей столкнулся с тяготами ада, прежде чем ему разрешили карабкаться к свету. Мне кажется, истинное зло бесстрастно, безлико, самодостаточно. Действие разворачивается прямо на наших глазах. Наш преступник знает об этом, и ему это безразлично, либо он вынужден настолько безоглядно вершить свои деяния, что готов идти на риск.

Мэй никогда прежде не видел своего напарника столь возбужденным.

– Мне кажется, ты теряешь время со всей этой сказочной чепухой.

– А? – Брайант обернулся, чтобы взглянуть на него. – У тебя есть идея получше?

– Не скажу, что лучше, но есть у меня на этот счет теория.

– Тебя не затруднит поделиться ею со мной?

Брайант зажал в зубах до смешного огромную вересковую трубку и ждал, пока Мэй ее зажжет. Свою обычную трубку он куда-то засунул. Последующие шестьдесят лет Мэй будет постоянно заниматься поиском потерянных его напарником предметов.

– Брат Ренальды замешан в смерти жены магната. Сейчас он прячется, судя по всему, где-то здесь. Кому он хотел бы нанести самый сильный удар? Самому Андреасу. Поэтому он и атакует театр, стремясь разрушить империю своего брата.

– Но тогда он ничего не получит с точки зрения финансов.

– А что если это не имеет никакого отношения к финансовой выгоде, а просто месть? – Мэй облокотился на балюстраду, наблюдая за тем, как красные пожарные судна качают воду.

– Чего он тогда дожидается? – Брайант взглянул на часы. – Я должен разыскать Андреаса. Он явно где-нибудь неподалеку от театра. Давай-ка доставим его прямо в отдел и допросим, покажем ему, что мы не лыком шиты.

– Вот так-то лучше. – Мэй посмотрел на темное небо, по которому неслись облака. – Прислушайся.

Брайант насторожился:

– Что? Ничего не слышу.

– Я тоже, – ухмыльнулся Мэй. – Правда, здорово?

43
Ад разверзся

– Мне некогда с вами разговаривать, – нетерпеливо сказала Елена Пароль. – Когда за сто тридцать минут до начала представления объявляют получасовой сбор, помещение за кулисами по сигналу закрывается и остается закрытым до конца спектакля. Входить и выходить могут лишь зрители. Вы когда-нибудь бывали за кулисами перед премьерой? Это кошмар, персонал снует туда-сюда, во всем здании лишь этот коридор более двух футов шириной. Вы видели пространство под сценой. Представьте себе, что оно заполнено актерами, ожидающими своей очереди подняться на сцену. Насколько мне известно, никто ничего не слышал о Петрович. Закурить есть?

Джон Мэй вытащил из кармана куртки пачку «Трех колокольчиков» и предложил ей сигарету.

– Здесь тоже нельзя курить. – Она вставила сигарету между алых губ. – И все эти деревянные конструкции… Но сегодня вокруг столько всего горит, какая разница? Бог знает, сколько пожарных шлангов здесь понатыкано. Джеффри наткнулся на тяжелый черпак и чуть не сломал лодыжку. Кого-то осенило, что ведро песка может потушить пламя. Суть в том, что если при пожаре кто-то окажется под сценой, то сгорит заживо. В театре нет места страдающим клаустрофобией. – Она потерла глаза от дыма. – У них такой вкус, словно в них напихали овощных очистков.

– Их достал для меня мистер Брайант. – Мэй присмотрелся к странным образом смещенным надписям на пачке. – Не думаю, что они самодельные, по шиллингу-то за пачку. По его теории, похищение Петрович никак не связано с убийствами. Вам ничего не приходит в голову, она ничем не выделялась?

– Она заполняла те же анкеты, что и остальные. Мы не проверяли их данные. Сейчас мы вообще рады кому угодно. Наверное, у нее могла быть другая фамилия. Вы не просматривали регистрационную книгу?

– Да, я спрашивал хозяйку дома, где она жила, кто ее рекомендовал. Ничего необычного.

– Знаете, вечером у нас будет полный аншлаг. Каким образом вы собираетесь контролировать вход?

– Войти в зрительный зал можно будет лишь через парадный вход. Швейцары, бармены и билетеры должны расписаться в журнале, а всем остальным понадобится билет.

– Вы же обошли все здание кругом и отдаете себе отчет, что здесь тысяча мест, где можно спрятаться. Маньяк может воспользоваться любым из них.

– Я в курсе, – ответил Мэй. – Мы не в состоянии за всем уследить. Нам дали только двух дополнительных сотрудников. Андреас Ренальда настаивает на премьере во что бы то ни стало.

– Пора мне бежать. Он вот-вот здесь появится. – Пароль докурила сигарету и посмотрела на часы. – Господи, эти штуки быстро сгорают. Каким он вам показался?

– Крайне целеустремлен. Холоден и нем как рыба.

– Пусть таким и остается. Он считает, что мы его не слышим, но это не так. У меня волосы встают дыбом, когда он стучит своими железяками, как капитан парусного корабля. Для него это не просто финансовое предприятие, это нечто глубоко личное.

– Что вы имеете в виду?

– Одну из костюмерных между первым и вторым этажами по его приказу переоборудовали во что-то вроде часовни. Он проводит в ней по двадцать минут перед тем, как приходит наблюдать за ходом репетиций. Нам здесь не хватает места, Джон, – могу я называть вас Джоном? – некуда что-либо поставить, к тому же не хватает костюмерных, а он оккупировал одну, превратив ее в молельню. На мой взгляд, это не вполне адекватное поведение.

– И это все, что вас тревожит?

– Не только это. Многое, и особенно – смерть Шарля. Это случилось на глазах у нескольких людей и всех взбаламутило. Попробуйте-ка сами побыть в темном коридоре еще с десятью исполнителями, ждущими выхода на сцену, и, если вы мне скажете, что их напряжение вам не передалось, ни за что не поверю. А тут – они прямо разбегаются прочь после репетиций. Все боятся уходить последними.

– Кто будет уходить из театра последним, когда начнется сезон?

– Наверное, Элспет, хотя она главный администратор, значит, на самом деле это будет Стэн Лоу, который дежурит у служебного входа. Он не должен уходить, прежде чем не проследит за тем, что ушли рабочие сцены. После вечерних спектаклей актеры приглашают к себе в гримерные друзей, но к одиннадцати им полагается расходиться. Сейчас в преддверии премьеры они соберутся в «Зеленой комнате», это один из актерских клубов недалеко от Стрэнда, или же в «Макреди» на Ковент-Гарден. Чтобы попасть в подобные заведения, нужно либо быть членом актерской гильдии, либо играть в текущем спектакле. Настоящие притоны, но, полагаю, там все же веселее, чем торчать здесь, напиваясь из щербатых кружек, когда отключают отопление.

– Хорошо, давайте продолжим, – попросил Мэй. Он остановился наверху лестницы и обернулся. – Мой коллега хотел, чтобы я спросил у вас по поводу статуи на крыше здания, в самом центре. Вы случайно не знаете, кого она символизирует?

– Полагаю, греческую богиню. Про нее рассказывают странную историю. На крыше она держит в руке горящий факел, но то ли это не соответствует мифологическому канону, то ли тут еще какая-то неувязка. Короче говоря, какой-то несчастный случай. Наверное, она навлекает несчастье.

– Значит, вы суеверны?

– Я? Ей-богу, нет. Если хотите узнать про статую, попробуйте поговорить с хранителем архива, хотя, по-моему, он на время уехал из Лондона.

– Вы не знаете, где я могу его найти?

– В архиве у мистера Крукшенка имеется персональный стол, хотя его не так-то просто увидеть невооруженным глазом. Он завален газетными вырезками и старыми архитектурными чертежами. Вам следует с ним переговорить, прежде чем начать там рыться. Возможно, у Элспет есть его новый адрес.

– Спасибо. – Он остановился на лестнице. – И удачи…

– Ни слова! – крикнула Елена. – Ни свиста, ни напутствий.

– А я-то полагал, что вы не суеверны.

– Я и не суеверна, – вызывающе ответила она, – до определенных пределов.

– Рад, что нам удалось вас настигнуть. Будьте любезны взглянуть на это. – Брайант разгладил помятую заметку, написанную Саммерфилдом для «Таймс», и протянул ее через стол Андреасу Ренальде.

Магнат был в ярости оттого, что его доставили прямиком в отдел, а не отвезли в Хайгейт, где ему предстояло переодеться к началу премьеры. Он гневно всматривался в грязные окна, словно обдумывал план побега. Мэй обратил его внимание на документ.

– Что это такое? – поинтересовался финансовый магнат, осторожно касаясь пальцами края бумаги.

– История вашей семьи, – пояснил Брайант. – Вы не захотели рассказывать свою биографию, поэтому я позволил себе ее раскопать.

Ренальда с отвращением отбросил листы в сторону.

– Мы подали в суд на газету из-за этой проклятой заметки. Их уйма, и из-за каждой мы судимся. Они печатались по всему миру.

– Вы выиграли эту битву, избежав судебного разбирательства. Ее так и не опубликовали.

– Еще не хватало, чтобы в тот момент с этим ознакомились мои акционеры! Публичное копание в грязном белье. Этот человек не имел права писать о моем отце, но, по крайней мере, был одним из немногих, кто признал вину моего брата. Для меня лично это очень тяжелые переживания. Я потерял любимую жену, смысл всей своей жизни.

– Вы по-прежнему уверены, что ее убил ваш брат?

– Он утверждал, что пригласил ее потанцевать в знак примирения. Моя Элисса пошла на танцы в то время, как ее муж отсутствовал по делам бизнеса! У нас такое не принято. Она не была знакома с островом и вряд ли когда-либо брала в рот спиртное. Они провели вечер в баре, а в полночь отправились на прогулку вдоль мола. Спросите любого в городе, и вам скажут, что мою жену преднамеренно утопили. Каждую ночь, перед тем как заснуть, я проклинаю себя за то, что уехал в Афины по делам, которые мог легко переложить на кого-то из своих сотрудников. Минос выжидал, пока я уеду.

– Но у вас нет доказательств.

– В жизни существуют такие вещи, которые не требуют доказательств, достаточно их замечать.

– Неужели вам показалось, что ваша жена…

– Мистер Брайант, надеюсь, вы не собирались предположить, что она находила моего брата привлекательным. Это оскорбило бы ее память.

– Могу поинтересоваться, как умерла ваша мать?

– В больнице, от рака.

– Вы никогда не опасались за свою жизнь?

– Конечно нет.

– Мне это непонятно. Если вы уверены, что ваш брат способен на убийство, почему вы так уверены, что ваша жизнь в безопасности?

– Моя мать дала всем знать, что меня оберегает ее вера. Минос слишком сильно поклонялся древним богам, чтобы рисковать навлечь на себя их гнев. Сейчас, полагаю, я ответил на все ваши вопросы.

– А вы сами, – настаивал Брайант, – вы действительно верите древним божествам?

– Меня так воспитали. Я сидел в саду над обрывом, и нас с матерью окружали древние покровители.

– И они по-прежнему оберегают вас?

– Безусловно. Не я управляю течением своей жизни, так же как не вы – вашей. Мне пора в театр.

– Извините, что задержал вас. – Брайант поднялся со стула. – Я никак не мог понять…

– Что?

– Я восхищаюсь вашей верой в мифологию. Может быть, вас не затруднит пообедать со мной завтра. Спектакля не будет, и вы сможете просветить меня на эту тему.

– Не думаю, что это хорошая мысль, мистер Брайант. Я слишком стар, чтобы попасться на эту удочку, вам не кажется?

– Уверяю вас, я имел в виду лишь общение, – расстроился Брайант, оскорбленный в лучших чувствах.

– Ничего. Полагаю, вы несколько неуклюже выразили свое искреннее желание. – Он сухо рассмеялся. – Думаю, вам стоит еще многому научиться. Я могу сам о себе позаботиться, не прибегая к помощи треклятой полиции. Я больше беспокоюсь за своих друзей в «Паласе». Мой театр поливают грязью, мой персонал убивают и уродуют. – Он с трудом встал на ноги и так резко качнулся в сторону, что Брайанту показалось, что он вот-вот рухнет на пол. – «Палас» атакуют христианские кликуши, ваши суды пытаются прихлопнуть меня еще до премьеры, а газеты изображают грязным, извращенным чужеземцем, вознамерившимся совратить невинных, мужественных островитян. Сейчас не время вступать в борьбу со священными государственными институтами. Что ж, посмотрим, кто выживет и кто погибнет… Что до меня, то я уверен лишь в одном: в том, что постановка шоу состоится – будь то вопреки концу света, Блицу или желанию лорда-гофмейстера. Если люди считают меня дьяволом, значит, устроим веселье в аду.

С этим объявлением войны Андреас Ренальда развернулся и вышел из заставленного мебелью кабинета столь стремительно, сколь это позволяли его хромые ноги.

– Интересно, – произнес Брайант, когда магнату помогли усесться в машину. – Чего-то он недоговаривает об этом своем брате. Он отвечает лишь на прямые вопросы, а я, судя по всему, спрашивал его не о том.

– Тогда давай прислушаемся к твоей интуиции, – предложил Мэй. – Рискнем.

Брайант тряхнул головой, отгоняя мысль.

– Нам следует раскрыть правду о Миносе до того, как начнем кого-либо обвинять. Ну пошли, занавес вот-вот поднимется.