Текст книги "Жизнь с моей сестрой Мадонной"

Автор книги: Кристофер Чикконе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

О своей матери я думаю со смешанным чувством любви, тоски и утраты. Хоть это может показаться иррациональным, но сколько я себя помню, я бессознательно переносил эти трепетные эмоции на мою сестру Мадонну. Уверен, что и отец относился к ней так же. И это давало Мадонне некую власть над нами. Она чувствовала, что может получать и делать практически все, что захочет. И это, как мне кажется, объясняет развитие наших отношений во взрослой жизни.

Поскольку борьбу за любовь и внимание отца всегда выигрывала Мадонна, нам приходилось довольствоваться остатками. Естественно, это порождало между нами чувство вражды. Мы не могли по-настоящему понимать и заботиться друг о друге. Став старше, мы постарались покинуть семью и заняться своими делами.

Мадонна училась, участвовала в команде болельщиц и наслаждалась сладкой ролью любимой папиной дочки. Энтони и Марти были «плохими парнями» и выросли настоящими мачо. Оба мужа Мадонны были такими же. Паула всегда жила сама по себе. А мне оставалось общаться только с Мелани и нашими сводными братом и сестрой, Марио и Дженнифер, что меня страшно обижало.

Сидеть с Марио и Дженнифер всегда приходилось нам с Мелани. К стыду своему, должен признаться, что мы переносили на малышей нашу неприязнь к Джоан. Мы вели себя точно так же, как старшие братья по отношению к нам, даже не понимая того, что слепо копируем их поведение. Как-то раз мы с Мелани остались одни дома. Малыши были поручены нашему вниманию. Мы сказали им, что в стране произошло нечто ужасное. В телевизионных новостях сообщили, что из тюрьмы бежал серийный убийца и что он может находиться в нашем районе. Мы шепотом сказали, что нужно погасить весь свет, чтобы убийца не понял, что мы дома. Иначе он может прийти и убить нас всех.

Марио и Дженнифер окаменели от ужаса. А мы с Мелани отправились на кухню, взяли большие кухонные ножи и вышли из дома. Примерно через пять минут мы ворвались в дом и стали носиться за Марио и Дженнифер с ножами в руках. Малыши так сильно кричали и плакали, что в конце концов мы приготовили им гранолу и рассказали о своей проделке. Когда об этом узнала Джоан, нас с Мелани на неделю заперли дома и заставили выполнять всю домашнюю работу.

Впрочем, даже в лучшие времена, когда мы все вели себя, как ангелы, избавиться от хозяйственных поручений не удавалось. Каждое утро мы внимательно изучали список заданий, который Джоан вывешивала на холодильнике. Вот что я запомнил: «Кристофер моет посуду и убирается на дворе. Паула стирает. Марти выносит мусор. Мелани чистит ножи и вилки. Марио собирает носки. Энтони стрижет газон. Дженнифер штопает одежду».

Мои старшие братья никогда не мыли посуду и не стирали. А сестрам никогда не поручали стричь газон или выносить мусор. Мне же всегда доставались и мужские, и женские задания. Я никогда не понимал, почему. Впрочем, я не возражал против стирки, поскольку тогда мне удавалось завладеть великолепными хлопковыми простынями с цветочным рисунком. И когда это происходило, мне казалось, что я сплю на шелке. Я и сейчас обожаю простыни из 100-процентного хлопка.

Джоан редко давала какие-то задания Мадонне. Судя по всему, она признала ее особое положение в сердце нашего отца. Кроме того, мне кажется, что Джоан ее немного побаивалась.

Не помню, чтобы отец когда-нибудь ругал или наказывал Мадонну за исключением одного-единственного раза. Мадонна вернулась очень поздно, Джоан ударила ее, а Мадонна ударила мачеху. Ее на неделю заперли дома и запретили садиться за руль... красного «Мустанга» 1968 года, о котором все мы мечтали.

В другой раз Мадонна с друзьями отправились в гравийный карьер в двадцати милях к северу от Рочестера. Мы всегда ездили туда купаться. Мадонна и Паула предпочитали купаться без родителей, потому что отец строжайше запрещал им надевать бикини, и Мадонна страшно обижалась.

Летом Мадонна никогда не загорала, как все мы. Она берегла свою нежную кожу. А вот плавать она очень любила и отлично плавала. В тот день она отправилась в карьер без нас.

Ночью она вернулась домой с синяком под глазом и разбитым носом. Джоан сильно встревожилась. Она всегда заботилась о Мадонне и о всех нас. Она спросила, что случилось.

Выяснилось, что в карьер приехали байкеры и включили громкую музыку. Это не понравилось всем, но только Мадонна решилась высказать свое неудовольствие. Одна байкерша поколотила ее. Впрочем, на самоуверенности и смелости Мадонны это событие никоим образом не отразилось.

Наша жизнь текла по строго определенному распорядку, который нарушали лишь редкие необычные события, вроде стычки Мадонны с байкершей.

Сборы в школу всегда проходили в страшной суете. Мы вечно опаздывали, повсюду разбрасывали свою одежду. Джоан выходила из себя. Ее любимыми фразами были: «Твоя комната словно после кораблекрушения «Гесперуса»!» и «Можно подумать, что через твою комнату прошла русская армия!» Конечно, мы понятия не имели, о чем она говорит.

Джоан вздыхала и отправлялась готовить нам школьные завтраки: сэндвичи из крекеров (два соленых крекера, смазанных майонезом). Мы эти сэндвичи ненавидели. Потом мы бегом неслись на автобусную остановку, которая находилась через два дома от нас. Мы поскальзывались и старались не упасть. Нам нужно было успеть на желтый школьный автобус, и обычно мы успевали, но не всегда. Если же мы опаздывали, то приходилось идти пешком три мили до школы.

Приезжая домой из школы, мы вытягивали шеи, чтобы увидеть, стоит ли перед домом машина Джоан. Если машины не было, то нас ждал замечательный день. Никакой мачехи, а значит, никто не будет кричать на нас, гоняться за нами с деревянной ложкой или давать пощечины тем, кто не слушается.

Джоан строго блюла дисциплину. А вот отец никогда не обращал на это внимания. Он был человеком действия. Отец всегда четко формулировал свои требования и не терпел двусмысленности. Он ясно давал нам понять, что недоволен нами, и так же ясно, если был доволен. Консервативный католик, он каждое воскресенье ходил в церковь и исполнял обязанности дьякона. Если мы поминали имя Господне всуе или сквернословили, отец тащил нас в ванную и заставлял высовывать язык. Там он брал мыло, как следует намыливал наши языки и только потом позволял прополоскать рот. После такого мы не скоро решались повторить эту ошибку.

Если отец и Джоан решали, что мы вели себя достаточно хорошо, то вечером нам позволялось посмотреть с ними телевизор в гостиной. Больше всего мы любили передачи «Мой любимый марсианин», «Мистер Эд», «Три бездельника» («The Three Stooges») и «Я мечтаю о Джинни».

Часто смотреть телевизор нам не разрешали, но и не запрещали. Впрочем, Мадонна вообще не позволяет Лоле и Рокко смотреть телевизор. Хотя когда я в последний раз был в ее доме на бульваре Сансет, то поразился тому, что телевизоры там повсюду.

Со временем между отцом и Джоан сложились теплые, любовные отношения. Они не проявляли своих эмоций открыто – это также не свойственно ни мне, ни Мадонне. Мадонна не проявляла своих чувств ни в браке с Шоном Пенном, ни во время романа с Уорреном Битти.

Хотя мы католики и всегда празднуем Рождество и Пасху, наш отец является членом Движения христианских семейств, которое выступает за терпимость в отношениях между христианами и евреями. Поэтому каждый год мы все вместе празднуем и Песах. Я часто думаю, что знакомство Мадонны с этим священным еврейским праздником и с иудаизмом в целом повлияло не только на ее увлечение каббалой, но и помогло в начале карьеры сблизиться с влиятельными музыкальными продюсерами, многие из которых были евреями. В детстве я был уверен, что Песах является частью праздника Пасхи. Только став взрослым, я понял разницу.

На Рождество мы всегда отправлялись на полуночную мессу в церковь Святого Фридриха или Святого Андрея. Это яркое событие можно считать нашим первым знакомством с театром. Во время поста отец заставлял нас каждое утро перед школой ходить в церковь. Наша семья была такой большой, что мы просто не могли позволить себе каждое Рождество покупать девять подарков. Вместо этого примерно за две недели до Рождества отец ставил на обеденный стол большой бумажный пакет. Мы писали свои имена на листочках бумаги и опускали их в пакет.

Отец тряс пакет, а потом каждый из нас доставал одну бумажку и готовил подарок тому члену семьи, чье имя было на ней написано.

Когда мне было четырнадцать лет, я вытащил листок с именем Мадонны. Но у меня не было денег на подарок. Отец поехал в «К-март», чтобы купить запчасти для автомобиля. Мы с Марти увязались за ним. В магазине было множество народу, громко играла музыка, повсюду сверкали праздничные гирлянды. Я бродил между полками, гадая, что бы подарить Мадонне. Когда отец и Марти отвернулись, я украл маленький флакончик духов «Zen». Я сунул его в карман и бросился к выходу из магазина. И вдруг кто-то схватил меня за плечо. Меня привели в кабинет управляющего и приказали вывернуть карманы. Флакончик выпал. Меня поймали на краже. Но гнева отца я боялся больше любого наказания.

Помню, как по громкой связи объявили: «Мистер Чикконе, зайдите в кабинет управляющего!» Через минуту отец уже был в кабинете. Он посмотрел на меня, выругался и выволок меня из магазина.

В машине отец не сказал ни слова, но я знал, что у меня серьезные неприятности. Я был изумлен, когда отец меня не наказал. Наверное, он понял, что я украл не для себя, а чтобы сделать рождественский подарок Мадонне.

Я чувствовал, что отец растает, если я скажу, что украл духи для сестры, потому что очень ее люблю. Но это было бы неправдой. Тогда я не любил Мадонну. Я ее почти не знал. Я чувствовал себя чужим в собственной семье. Я не был ни плохим, ни хорошим ребенком. Я был тихоней. Я просто наблюдал, всегда наблюдал.

В 1972 году мы всей семьей отправились в путешествие по Америке на нашем темно-зеленом мини-вэне. Мадонна вечно норовила устроиться на переднем сиденье между отцом и Джоан, практически втискивая мачеху в дверцу.

Каждому из нас позволили взять с собой все, что поместится в картонную коробку из-под пива «Rolling Rock» – дед его просто обожал. На каждой коробке было написано имя. Девочки нарисовали на своих коробках цветы, а я раскрасил свою красными, белыми и синими полосками.

По ночам отец и Джоан спали в автомобиле, а мы, дети, – в темно-зеленой армейской палатке, пропахшей гнилью и плесенью. Мы провели очень много времени в дороге, но поездка удалась. Мы побывали в Большом каньоне и национальном парке Черные Холмы в Южной Дакоте, увидели Гуверовскую дамбу и гору Рашмор. Были мы и в Иеллоустонском национальном парке. Когда мы добрались до Калифорнии, Джоан предложила проехать по пляжу Санта-Моники. Машина завязла в песке, мы очень устали и злились. К счастью, на помощь пришли местные серферы. Они посоветовали отцу немного спустить шины, чтобы увеличить поверхность соприкоснования с песком. Машину удалось вытащить.

Оглядываясь назад, я понимаю, что наш гран-тур по Америке был еще одним воплощением просветительских идеалов отца. Он хотел познакомить детей с родной страной. Отец верил в добродетель трудолюбия. Когда мне было двенадцать, отец открыл дверь, вытолкал меня на улицу и сказал: «Не возвращайся, если не найдешь работу!» А ведь были летние каникулы!

Я целый день бродил по Рочестеру, пока не увидел объявления о том, что местному гольф-клубу нужны мальчики, чтобы носить клюшки за игроками. Я получил эту работу. Меня обучали неделю, но после первого же дня работы я сбежал, потому что отнеслись там ко мне очень плохо.

Отец всегда возлагал на меня большие надежды. Больше всего ему хотелось, чтобы все его дети стали адвокатами, инженерами или врачами. К счастью для меня и Мадонны, он не возражал и против занятий искусством. Благодаря ему все дети Чикконе учились играть на пианино. Когда кто-то из нас говорил, что хочет заняться искусством, он, хотя и не с самой большой радостью, соглашался с нашим решением. Я был удивлен тем, что он так либерально отнесся к нашему выбору. Потом бабушка рассказала мне, что брат отца, Гвидо, талантливый художник, по настоянию жены отказался от своего призвания и пошел работать на сталелитейный завод. Всю жизнь он был очень несчастен. Отец видел, как тяжело приходится брату, и поклялся, что не причинит подобных страданий никому из своих детей.

Конечно же, мой отец, очень замкнутый человек, никогда не говорил о печальной судьбе Гвидо. Он всегда старался подавлять эмоции, никогда не поддавался им и не позволял другим проявлять чувства. Со временем его характер смягчился. К моему удивлению, мы с ним стали настоящими друзьями.

Насколько я помню, главной страстью отца было виноделие. В этом он пошел по стопам своего отца, который в Пенсильвании выращивал виноград и делал вино. Все свободное время отец проводил в подвале с бутылками. В доме всегда пахло вином и уксусом. Отец гордился своим вином. Когда я стал взрослым, то ушел из дома и приезжал только на семейные праздники. На одном таком празднике я неудачно пошутил, сравнив вкус отцовского вина с приправой для салата. Он ничего не ответил, но страшно обиделся. Мне было ужасно стыдно – ведь я знал, насколько важно для него домашнее вино.

Каждые несколько недель отец заставлял нас спускаться в прачечную, оборудованную в подвале, и стриг нас собственными ножницами. Я ненавидел этот процесс, потому что после стрижки мы с братьями становились похожи друг на друга как две капли воды.

Однажды вечером отец усадил меня рядом с собой и сказал:

– Кристофер, тебе нужно больше знать о сексе, об отношениях между мужчинами и женщинами.

Я страшно покраснел, вжался в кресло и ответил:

– Папа, пожалуйста, подстриги меня и отпусти. Я знаю, откуда берутся дети.

Моя сексуальная природа все еще оставалась для меня загадкой, а вот Мадонна осознала собственную сексуальность и звездность во время первого самодеятельного концерта. Все ее биографы утверждают, что этот концерт проходил, когда она училась в школе Святого Андрея, но я помню, что это было в школе «Вест-Джуниор».

Мне было двенадцать, а Мадонне четырнадцать. Вся семья отправилась в школу, чтобы увидеть ее выступление. Никто из нас не представлял, что именно будет делать Мадонна, но все мы были преисполнены желания поддержать ее.

Мы сидели во втором ряду, наблюдая за выступлениями других детей. Как обычно, кто-то танцевал степ, кто-то играл на аккордеоне, кто-то читал стихи. Мы ждали номер Мадонны.

Должен был исполняться фрагмент из фильма «Маленькая мисс Счастье». И вот Мадонна появилась на сцене, с ног до головы покрытая зеленой и флуоресцентной розовой краской. Создавалось впечатление, что она была совершенно голой. На ней были шорты и топ, покрытые той же краской. Впрочем, на взгляд отца, она могла бы быть и голой. Такой вид уже никоим образом не соответствовал его моральному кодексу. В ужасе он опустил свою камеру.

Мадонна начала танцевать – лучше сказать, извиваться. Хотя на сцене она была не одна – вместе с ней точно в таком же виде выступала ее подруга, Кэрол Беленджер, – всеобщее внимание было приковано к нашей сестре. Никто не мог оторвать от нее глаз. Ее выступление стало самым скандальным в нашем консервативном районе.

Выступление Мадонны и Кэрол продолжалось около трех минут. Когда в зале зажегся свет, почти никто не хлопал. Все просто окаменели. Люди выходили, приглушенно переговариваясь.

В машине по дороге домой никто не произнес ни слова. Отец смотрел только перед собой. Все понимали, что у Мадонны серьезные проблемы. Когда мы приехали домой, отец вызвал ее в гостиную и закрыл за собой дверь. Мадонна вышла оттуда с заплаканным лицом. Больше о ее выступлении не говорили.

Целый месяц выступление Мадонны на школьном концерте обсуждали во всем Рочестере. Одноклассники подходили ко мне и шептали: «Твоя сестра Мадонна – шлюха!» Меня и раньше били и называли гомиком, но я этого слова не понимал, поэтому то, что мою сестру называли шлюхой, меня не беспокоило. Могу представить, что чувствовал отец в кругу друзей и на работе. Если бы он знал тогда, что это было только начало...

Для меня же тот концерт стал началом увлечения собственной сестрой. В тот вечер я понял, что она непохожа на других. Она совершенно иная. Очень скоро я понял, что и сам непохож на окружающих.

ГЛАВА ВТОРАЯ

О дитя, иди скорей В край озер и камышей.

У.Б. Гейтс. «Похищенный»

(пер. Гр. Кружкова)

В школе я был таким же одиночкой, как и дома. В мои тринадцать лет все вокруг были убеждены, что я – гомик. Я бросил занятия скрипкой. К счастью, после того, как за меня заступился один из самых сильных ребят в школе, Джей Хилл (до сих пор не понимаю, почему он это сделал), бить и дразнить меня перестали.

В старших классах я решил не обращать внимания на одноклассников и заставить их бояться меня. Я отрастил волосы, купил темнозеленый армейский плащ до колена, отрастил усы и ходил по школе молчаливый, мрачный и безразличный ко всему. Очень скоро бояться меня стали даже учителя – особенно их настораживало, когда я с футляром от скрипки в руке молча смотрел на них. У меня не было настоящих друзей, зато любопытных наблюдателей – хоть отбавляй.

Дома я любил читать научную фантастику, особенно книгу Фрэнка Герберта «Дюна». В этих книгах я открывал для себя иные миры, не похожие на тот, в котором я жил. Они производили на меня глубокое впечатление и позволяли забыть о повседневной реальности.

Почти каждый день я стоял возле родительского дома, курил сигареты, наблюдал за самолетом в небе и думал: «Я хочу улететь на этом самолете. Унеси меня отсюда». Проблема была в том, что я не представлял, как и когда это осуществится.

Когда я учился в старших классах, Мадонна стала каждый четверг по вечерам куда-то уходить. Возвращалась она усталой, но довольной. Мы не были достаточно близки, чтобы я мог спросить, но я чувствовал, что сестра изменилась. Вскоре она бросила команду болельщиц, похудела и стала носить черные спортивные костюмы вместо обычных коричневых юбок в складку и свитеров. Эти перемены с ней меня страшно интересовали.

Как-то вечером, когда мы с Мадонной остались дома одни, она пришла ко мне в спальню и сказала, что каждый четверг ходит на занятия в балетную школу Кристофера Флинна «Кристоферз Бэлли» в Рочестере. Я занимался живописью и скрипкой, поэтому идея балета не показалась мне странной или необычной. Когда Мадонна спросила, не хочу ли я посмотреть на занятия, я с радостью согласился. Ее предложение мне польстило. Старшая сестра наконец-то обратила на меня внимание. Мне было любопытно и страшновато, потому что я инстинктивно чувствовал, что отцу не понравится то, что я увлекся столь женским занятием, но меня позвала с собой Мадонна, и этого было достаточно.

Прохладным осенним вечером мы с Мадонной незаметно выскользнули из дома. На мне были синие джинсы и спортивная фуфайка, на Мадонне – розовый с черным спортивный костюм. Мы поехали в пригород Рочестера.

В машине я молчал, чтобы не сердить сестру. Мадонна тоже молчала. Мне казалось, что мы вместе отправились в увлекательное, но опасное путешествие. Мы приехали к каменному угловому зданию напротив универмага «Мицфилдс». Там Джоан иногда покупала нам одежду, когда ей казалось, что сшить самой что-то подобное не удастся, чему мы были страшно рады.

Перед тем как войти, Мадонна сказала: «Кристофер Флинн отличный парень». Так что еще до встречи я узнал, кого мне предстоит увидеть.

Мы поднялись на второй этаж, и Мадонна познакомила меня с Кристофером. Я никогда не видел подобного человека. Передо мной был стройный мужчина среднего роста, с каштановыми волосами, в серых брюках и гимнастическом трико с наброшенной поверх него рубашкой. Он разговаривал высоким голосом довольно манерно. Помню, я подумал, что он говорит, как девчонка.

За Кристофером и Мадонной я вошел в студию. Там уже находились пятнадцать девочек в возрасте от двенадцати лет и старше. На всех были розовые пачки и трико. Мальчиков не было. Я почувствовал себя полным идиотом, но подобное ощущение мне было не впервой. Поэтому, когда Кристофер велел мне сесть на пол и просто смотреть, я так и поступил.

Я не мог поверить, что Мадонна спокойно займет место среди пятнадцати других девочек и будет, как и они, беспрекословно подчиняться приказам Кристофера. Когда он похлопывал ее стеком, потому что ее плие было недостаточно глубоким или выворот стоп не очень правильным, она тут же исправляла ошибку. Так безоговорочно Мадонна никогда не подчинялась даже отцу. Я немедленно проникся глубоким уважением к Кристоферу.

Музыка была замечательной, а танцовщицы очаровательными. Тогда я подумал, что балет – это классно, но не понимал, смогу ли сам заниматься чем-то подобным.

Занятие закончилось. Все ушли. В зале остались только Мадонна, Кристофер и я. Он спросил меня, не хочу ли я заниматься у него. Я не успел и слова сказать, как вмешалась Мадонна:

– Крис, я думаю, тебе обязательно нужно заниматься. Тебе это понравится.

Ни я, ни они не знали, смогу ли я танцевать. Я сказал, что не знаю, как отнесется к этой идее отец.

Не думаю, что ему это понравится, – сказал я, глядя на Мадонну. Просто не говори ему, – предложила она. – Мы с этим справимся.

Мы. Неожиданно мы с сестрой превратились в мы. Это было нечто новое. И мне это понравилось. Мне нравилась идея заниматься балетом вместе с Мадонной, иметь с ней общее увлечение, а не только безумных родственников.

Но оставалось еще одно препятствие.

Тут занимаются только девчонки. Ну и что? – возмутилась Мадонна.

Кристофер быстро предотвратил назревающий конфликт. Он заговорил о балете, о том, что балет значит для него и как он танцевал в нью-йоркской балетной труппе «Джоффри Бэлли».

Я был заинтригован. Тогда я подумал: «Может быть, я тоже смогу».

В конце концов Кристофер уговорил меня заниматься, умело подначив.

– Это будет нелегко, – сказал он. – Я не собираюсь с тобой нянчиться.

Вызов. Новый мир. Может быть, даже способ выбраться из Мичигана.

Я сказал, что подумаю, и мы с Мадонной уехали.

Как только мы сели в машину, Мадонна сразу же спросила:

– Ну и что ты думаешь? Как тебе это? Ты будешь заниматься?

Я ответил, что боюсь реакции отца.

– Не волнуйся, – улыбнулась она. – Я об этом позабочусь.

Сестра собиралась позаботиться обо мне! Ее слова заворожили меня. В следующий четверг я отправился на первый урок балета к Кристоферу Флинну.

До этого момента мы с Мадонной не были друзьями и никуда вместе не ходили. Теперь же каждый четверг мы вместе отправлялись к Кристоферу. И никто в семье об этом не знал. Даже Паула, с которой Мадонна раньше была очень близка. Иногда я удивлялся тому, что она пригласила в балетный класс меня, а не ее, но я играл на скрипке и занимался народными танцами, а Паула ничем таким не увлекалась.

После того, как я попал к Кристоферу, моя жизнь изменилась. Не радикально, но постепенно. Я узнал, что Кристофер – учитель моей сестры, что они очень близки и что она даже немного влюблена в него.

Как истинный Пигмалион, Мадонна часто приходила посмотреть на меня, хотя сама занималась в другом классе. Она всегда с похвалой отзывалась о моих достижениях. Как-то раз мы с ней смотрели телевизионную передачу о Фонтейн и Нуриеве. Я представлял себе, что наступит день, когда мы с Мадонной будем танцевать вместе, как Нуриев и Фонтейн. Но до этого было еще очень далеко, и я это понимал. Мы еще не были даже друзьями – только Дудочник и слепо следующий за ним мальчик. Но я чувствовал, что сестра начинает заботиться обо мне, и это ощущение мне нравилось.

Встреча с Кристофером Флинном и занятия балетом открыли для Мадонны новый мир. Балет стал возможностью выбраться из Мичигана. Я думаю, что она боялась покидать дом и искала себе опору в семье. Я показался ей родственной душой. Она что-то во мне разглядела и решила воспитать эти черты.

Сейчас я понимаю, что если бы сестра не ввела меня в свой мир, то я так никогда и не покинул бы Мичигана. Жизнь моя сложилась бы подругому. Приглашение в балетный класс Кристофера Флинна стало лучшим подарком Мадонны. Такие подарки делаются лишь раз в жизни.

Однако...

Став старше и мудрее, я понял, что Мадонна всегда умела разглядеть ценный шанс. Сколь бы очарован я ею ни был, сколь бы ни были щедры ее подарки – в них всегда была капля яда, всегда было какое-то «но»...

Несмотря на почти материнский альтруизм по отношению ко мне у Мадонны была личная заинтересованность в том, чтобы я стал заниматься у Кристофера Флинна. У него не занимались мальчики, а ему нужен был танцор. Хотя мой романтизм вопит, что все было не так, на самом деле Мадонна вытащила меня с Оклахомы-авеню и ввела в свой прекрасный и удивительный новый мир, как всегда, небескорыстно. Она обожала и почитала Кристофера, считала его отцом, наставником, возлюбленным. Ему нужен был танцор, и Мадонна привела меня. Впрочем, какими бы ни были ее мотивы, сколь бы горьким ни было наше расставание, я всегда останусь перед ней в долгу.

Мадонна покинула дом осенью 1977 года. Она поступила в университет Мичигана в Энн-Арбор и стала изучать современный танец. Когда старшая сестра уехала, Паула наконец-то получила собственную комнату. Я учился в старших классах, страшно скучал по урокам балета вместе с Мадонной и очень тосковал по ней.

В старших классах у меня появилась собственная машина, подержанный зеленый «Додж Дарт». Я редко виделся с Мадонной, но часто думал о ней. Она стала первой из детей Чикконе, кто поступил в университет. Это казалось мне классным. Я часто думал, как она там живет. Мне страшно хотелось посмотреть, и я был польщен, когда она пригласила меня вместе с родителями на свое первое балетное представление в Мичиганском университете.

И вот я еду. Мне семнадцать лет. Длинные волосы, как это модно в 70-е годы, собраны в африканскую прическу. Усы в стиле Фу Манчжу. Черные брюки, коричневая полиэстровая рубашка с длинными рукавами и манжетами на трех пуговицах (подарок Джоан) и коричневые ботинки на платформе с красно-синими полосками на носках. Направляясь из Рочестера в Энн-Арбор, я даже не догадываюсь о том, что благодаря Мадонне следующие шесть часов навсегда изменят мою судьбу – и сексуальную, и профессиональную.

В университетском театре я, как и было условлено, встречаюсь с отцом и Джоан. Во время представления – экспериментальный балет «Вешалка для шляп» – я сижу рядом с ними. Они смущены тем, что происходит на сцене. На Мадонне только черный бюстгальтер и шорты. Двое мужчин-танцоров тоже в черных шортах. Все вместе они катаются по сцене. Странные, угловатые движения, совершенно не похожие на тот балет, которому меня учил Кристофер Флинн.

Балет и мне кажется довольно причудливым, но я не могу оторвать глаз от сцены, от Мадонны. Я не могу отделаться от мысли, что именно так хотелось бы танцевать и мне. Я никогда не видел подобных движений: скачки, повороты, обнаженное тело, танцы босиком. Меня захватывает чувство, что я мог бы все это повторить, мог заниматься современным танцем. Я решаю пойти по стопам Мадонны, бросить балет и начать изучать современный танец в колледже. Разумеется, о своем решении я не говорю ни Джоан, ни отцу. Я все еще в трансе – я представляю свою новую блестящую карьеру.

Мы идем за кулисы поздравить Мадонну. Она разрумянилась от танца. Мадонна счастлива, весела и возбуждена от того, что первое представление прошло так удачно. Джоан и отец говорят, что она танцевала прекрасно. Джоан задает вопрос, который хотелось задать и мне:

– А в чем смысл балета? Каков его сюжет? Какую роль ты исполняла?

На этот раз Мадонна вежлива с Джоан и ловко уклоняется от ответа. Потом она спрашивает мое мнение.

– Интересно и необычно, – задумчиво отвечаю я.

Она спрашивает, не хочу ли я немного побыть с ней после спектакля.

Я в восторге. Она не только моя сестра, но еще и танцовщица, которая живет в совершенно ином, прекрасном мире. Конечно же, я соглашаюсь.

Мадонна переодевается – надевает леггинсы, ботинки, плащ и шляпу. Я говорю родителям, что вернусь домой позже.

Мы обедаем в ресторане на углу улиц Гурон и Южной Первой.

За обедом я задаю Мадонне вопросы о «Вешалке для шляп». Она изо всех сил пытается помочь мне понять смысл современного балета.

Потом она спрашивает, не хочу ли я пойти с ней в клуб. Я семнадцатилетний школьник из маленького городка в Мичигане. Я никогда не был в клубе. Зачарованный, я соглашаюсь. И я иду за своей сестрой в очередной новый мир.

На двери висит вывеска со словом «Рубайат», написанным арабской вязью. Огромный верзила, стоящий перед дверью, бурчит:

– Три доллара. Скидок нет.

Мадонна платит за нас обоих.

Внутри темно, но я вижу голую кирпичную стену со множеством кабелей и красные скамейки, стоящие вдоль стен. В центре находится деревянная танцплощадка, над которой сверкают стробоскоп и рождественские гирлянды. На потолке закреплены деревянная решетка и огромный серебристый шар. Спустя много лет Мадонна выйдет из такого же шара во время турне «Confessions Tour». Даже в молодости она обращает внимание на каждый опыт, каждый визуальный образ.

В клубе гремит музыка. Звучит «Stayin'Alive».

И только тут я замечаю. В клубе множество парней. Они танцуют обнявшись, танцуют поодаль друг от друга, танцуют вместе.

Я одурманен.

Я поворачиваюсь к Мадонне и спрашиваю:

– Почему здесь нет девушек?

Мадонна недоверчиво смотрит на меня.

– Кристофер, – необычайно терпеливо говорит она, – это гей-бар. То есть для мужчин.

И неожиданно меня охватывает чувство облегчения. Я не знаю и не понимаю почему. Я просто знаю, что все так, как должно быть.

Диджей ставит «Boogie Nights». Мадонна хватает меня за руку и вытаскивает на танцпол. Но я слишком смущен взглядами мужчин, чтобы насладиться танцем с Мадонной. Я смотрю под ноги и пытаюсь не разглядывать других мужчин. Я хочу скрыть свои чувства.

Я понимаю, что Мадонна не первый раз в этом клубе. Позже она рассказала мне, что впервые ее привел сюда Кристофер Флинн, и с тех пор они часто здесь бывают.

Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался. Когда клуб закрывается, я предлагаю подвезти Мадонну в общежитие.

В машине Мадонна спрашивает:

– Ну, Кристофер, что ты думаешь?

Я смотрю перед собой и напеваю мотив «Stayin'Alive».

– Нет, что ты на самом деле думаешь?

Я знаю, она хочет, чтобы я признался, что я – гей. Но я еще не готов признать свою сексуальную ориентацию.

– Что я думаю? – переспрашиваю я и снова укрываюсь в привычной скорлупе. – Я думаю, что это забавно. Музыка была отличная.

Мы подъезжаем к общежитию, она выходит из машины. Мы оба понимаем, что в наших отношениях произошел перелом. Сестра показала мне отражение моей сексуальности, и я не могу больше скрывать этого – по крайней мере, от себя самого. Она открыла мне глаза, и я испугался.