Текст книги "Жизнь с моей сестрой Мадонной"

Автор книги: Кристофер Чикконе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Итак, мы выезжали из дома, чтобы встретиться с риелторами. Каждый раз мы просто подъезжали к домам, но не входили внутрь. Мадонне было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что дом ее не интересует. Такое поведение выводило риелторов из себя – Мадонна лишала их шансов впарить ей что бы то ни было.

А потом мы увидели Кастильо-дель-Лаго. Этот дом принадлежал знаменитому гангстеру Багси Сигелу. Когда-то в роли Багси снялся сам Уоррен Битти. Из дома открывался вид на Голливудское водохранилище. Здесь совершенно не было ощущения того, что ты находишься в городе. Дом скорее напоминал североитальянское палаццо. Мадонне дом понравился, мне тоже. Общая площадь составляла двадцать тысяч квадратных футов. Здесь было пять спален, семь ванных комнат. Площадь всего поместья составляла четыре акра, а 160-футовая смотровая башня внушала ощущение безопасности.

Мадонна купила Кастильо-дель-Лаго примерно за пять миллионов долларов. Я приступил к оформлению интерьеров и занимался этим практически круглосуточно и без выходных. Мадонна не ограничивала меня в средствах. Я потратил на обстановку и ремонт около трех миллионов. А потом Мадонна передумала. Она прислала мне письмо, в котором говорилось: «Не знаю, сколько я выдержу в этом городе, потерпевшем полное культурное банкротство». Мадонна решила, что я трачу на Кастильо слишком много денег. Наверное, так оно и было, но мне нравился сам процесс. В конце концов все расходы были оправданны и подтверждены чеками.

Мы встретились и обсудили этот вопрос. Я объяснил, что мне необходимо. К моему удивлению, Мадонна впервые за все время, что я работал над оформлением ее домов, не согласилась с моими планами. Это было крайне неприятно. В конце концов, она сама дала мне свободу действий. Кастильо-дель-Лаго стал самым красивым домом из всех, что я делал для нее.

В процессе реконструкции дома я решил перестроить две башенки и массивную подпорную стену. Идея заключалась в том, чтобы скопировать маленькую церковь в Портофино, где мы с Мадонной побывали в конце турне «Blond Ambition». Эта церковь в белую и терракотовую полоску понравилась нам обоим. Я рассказал сестре о своей задумке.

– А ты уверен, что дом не будет напоминать цирковой шатер? – усомнилась она.

Я пообещал, что все будет в порядке, особенно после того, как фасад состарят. Мадонна согласилась с моими предложениями.

На большой стене гостиной мы повесили картину Ланглуа «Селена и Эндимион», написанную для Версальского дворца. В свое время она висела на потолке дома на Ориол-Вей. С ведома Мадонны я вылетел в Лондон и потратил целое состояние на ткани и мебель. На Лилли-роуд я нашел шестнадцать кресел времен Вильгельма и Марии – покупка дорогая, но стоящая. Мадонне кресла очень понравились. Она возила их из дома в дом. Они и сейчас у нее.

Мы с Мадонной постоянно работали вместе. Как и в прошлые времена, когда бы я ни проснулся среди ночи, она всегда сидела на полу в библиотеке и читала – например, книгу Пауло Коэльо «Алхимик». Несмотря на прошедшие годы, привычки сестры не изменились. Изменились только обстановка и образ жизни.

В процессе работы над оформлением дома Мадонна попросила меня встретиться с Фредди. Мы обсудили мою роль в новом турне. Я сказал, что хочу быть не только дизайнером, но и режиссером, и попросил избавить меня от обязанностей костюмера. Мадонна сказала, что подумает.

Я давно простил ее за то, что она выставила напоказ мою личную жизнь. Она доверила мне оформление своего дома и собиралась доверить постановку своего турне. Она полагалась на меня. Я был частью ее мира, и это доставляло мне огромную радость.

Когда я приехал к Фредди, он сразу порадовал меня тем, что Мадонна решила сделать меня режиссером турне «The Girlie Show». Но были и плохие новости. Мадонна поставила свои условия.

Во время турне мне будет выделена машина с шофером. Я могу лететь первым классом. Но Мадонна отказалась оплачивать сьюты в гостиницах. Мне это не понравилось, потому что даже ее помощник всегда жил в сьюте.

За это турне Мадонна должна была получить миллионы. Я спросил у Фредди, почему она так мелочится и жалеет на меня всего несколько тысяч.

– Она настаивала на этом условии, так что я должен подчиняться, – пожал плечами он.

Думаю, я понял, что он хотел сказать. Хотя Мадонна согласилась поручить мне работу режиссера, но потом пожалела о своей щедрости. Отказав мне в роскошных апартаментах, она проявила свою обиду.

Мы прилетели в Лондон. Меня провели в одноместный номер, который мне сразу не понравился. Я обратился к менеджеру турне, и меня переселили в сьют. Сестра об этом узнала и прислала мне довольно ядовитое письмо. Я пришел в ее сьют. Во время этого разговора я впервые в жизни заплакал. Я сказал, что мне очень жаль, если ей кажется, что я пользуюсь родственным положением. Я попросил прощения. Впредь меня селили только в сьюты. Я выиграл эту битву, но обида все же осталась. Мадонна всегда думает о расходах, а не о людях. Уж конечно, она не собиралась думать обо мне и о тех годах, что мы работали бок о бок. А может быть, я слишком приблизился к ней и она начала отдаляться...

В июле мы начали репетировать на студии «Сони» в Калвер-Сити. Я продолжал оформлять новый дом Мадонны, но в то же время руководил репетициями, проектировал декорации, следил за танцовщиками, поддерживал мир и спокойствие в коллективе и – самое главное! – ставил выступление Мадонны. Однако, к моему удивлению, на репетициях Мадонна прислушивалась к моему мнению и следовала моим советам относительно танцевальных движений, костюмов, освещения и постановки. Мы работали вместе круглосуточно. Между нами не возникало конфликтов. Мы были настроены на одну волну. Это было лучшее время в моей жизни, хотя никогда еще мне не приходилось работать более напряженно.

Сначала у меня возникли проблемы с персоналом. Около сотни сотрудников считали, что я всего лишь брат Мадонны. И она не разуверяла их в этом. Мне потребовалось две недели на то, чтобы завоевать их уважение, и в конце концов я победил.

Вечерами мы с Мадонной обсуждали шоу. Для вдохновения мы смотрели индийские мюзиклы, тайские танцы, фильм «Трапеция» с Бертом Ланкастером, картины Марлен Дитрих и Луизы Брукс. Мы решили использовать цирковой бурлеск и пригласили пять разных хореографов, в том числе и Джина Келли.

Джин Келли работал над номером «Rain». Однако с самого начала стало ясно, что ему неудобно работать с нашими танцовщиками, которых мы подбирали по характеру, а не из-за классической балетной подготовки. Он не понимал концепции грандиозного зрелища и бурлеска с мощной сексуальной подоплекой.

Я отозвал Мадонну в сторону и сказал, что ей нужно прийти и посмотреть на номер Джина. Мне казалось, что он делает что-то не то и что его нужно уволить.

Мадонна посмотрела номер и абсолютно со мной не согласилась.

– Нет, я думаю, Джин со всем справится.

Я пожал плечами и стал ждать. Через неделю Мадонна сама подошла ко мне и сказала:

Кристофер, я только что снова смотрела номер Джина. Не думаю, что это нам подходит. Пожалуй, его нужно уволить. Неужели? Ты уверена, Мадонна?

Она кивнула. Чувствовалось, что ей крайне неловко так обращаться с легендой американского мюзикла.

– Ты с ним поговоришь? – неуверенно спросила Мадонна.

– Ни за что, Мадонна. Твоя идея – ты ему и говори! -

решительно отрезал я.

– Тогда я попрошу Фредди.

Надеюсь, Джин Келли на нас не обиделся. Впрочем, Мадонна никогда не была сентиментальной.

Накануне начала турне, в июне 1993 года, мы с Дэнни отмечали десятую годовщину совместной жизни. В честь этого события я спроектировал два одинаковых платиновых кольца – одно с квадратными рубинами, а второе с квадратными изумрудами – и заказал их у Гарри Уинстона. На внутренней стороне колец была гравировка: «Как я принадлежу тебе, так и ты принадлежишь мне».

Мы прожили вместе десять лет. И как только Дэнни избавился от проблем с пьянством, единственным поводом для разногласий были лишь мои отношения с сестрой. Хотя они с Дэнни общались вполне по-дружески и, когда я работал в Коконат-Гроув, он приезжал и жил вместе со мной, Дэнни постоянно твердил, что она меня использует.

Он постоянно говорил, что Мадонна высасывает из меня жизнь. Я возражал: «Ты неправ. Она дает мне жизнь». Он ненавидел Мадонну, потому что ему казалось, что она уводит меня из нашего маленького безопасного мира, который мы с ним создали в Нью-Йорке.

Я пытался ввести Дэнни в свой мир, но он просто отказывался. Он не хотел встречаться со мной, когда начиналась североамериканская часть турне. Он ненавидел Лос-Анджелес, не водил машину и не общался со мной. Я пытался подтолкнуть его к поискам работы. Дэнни всегда интересовался архитектурой. Я предложил ему поступить в Нью-Йоркский университет, получил необходимые документы, помог ему их заполнить, но за неделю до собеседования он решил, что не хочет больше учиться. Он предпочитал жить в идеальном маленьком мире и не думать ни о чем другом.

Он не любил Мадонну, а вместе с ней и других моих друзей. Ему казалось, что они крадут меня у него. Когда моя подружка-лесбиянка стала уговаривать меня стать отцом ее ребенка, и я подумывал об этом, Дэнни устроил настоящую истерику.

Я оплачивал все расходы, но мы жили по его правилам. Готовил почти всегда я. Мы постоянно устраивали ужины с друзьями. Я считал, что так будет всегда, хотя пропасть между моей жизнью с Мадонной и моей жизнью с Дэнни становилась все глубже.

1 июня 1993 года мы с Мадонной были на концерте Шарля Азнавура и Лайзы Миннелли в Карнеги-Холл. После концерта мы пошли за кулисы, в гримерку Лайзы. Она сидела перед зеркалом в том же красном, расшитом блестками платье, в котором только что пела на сцене.

Привет, – сказала она своим характерным голосом. – Я Лайза! Я Мадонна. Знаю, знаю, – перебила Лайза, – я ваша большая поклонница. Я тоже, – кивнула Мадонна и быстро добавила: – То есть я поклонница вашего творчества, конечно же.

Мадонна повернулась и представила меня.

– Вы были просто великолепны! – сказал я.

Лайза улыбнулась, сверкнув превосходными зубами. Открылась дверь гримерки, и улыбка мгновенно померкла. Вошла группа поклонников. Лайза снова заулыбалась, но на этот раз не нам. Мы с Мадонной переглянулись. Аудиенция была закончена. Мы вышли из гримерки, оставив поклонников Лайзе. Мы повидались с еще одной легендой.

25 сентября турне «The Girlie Show» открылось концертом на стадионе «Уэмбли». Затем мы направились в Париж. Здесь Мадонна дала три концерта в «Пале Омниспорт». Из Франции мы поехали во Франкфурт, а 4 октября выступали в Израиле, в Тель-Авиве.

В свободный день мы поехали в Иерусалим, где вместе посетили храм Гроба Господня. В католической церкви мы увидели, что каждая ветвь католицизма имеет собственное место. Интенсивность религиозных чувств в Иерусалиме нас просто напугала.

– Каждый хочет получить кусочек этого города, – сказала Мадонна. – Наверное, очень тяжело жить здесь и обрести покой.

Европейская часть турне завершилась 7 октября концертом в Стамбуле, откуда мы вылетели в Америку. С самого первого дня я жил в мире Мадонны, погрузившись в него целиком и полностью. С ней я мог дать волю своему творческому началу, с ней я посетил разные страны. Только с ней я мог удовлетворить свое стремление к приключениям и вдохновению.

Мы были очень близки, но это не мешало ее привычным отношениям с так называемым «настоящим мужчиной». На сей раз им стал Майкл Грегори. Поскольку я, как всегда это бывало в турне, был одинок, я последовал примеру сестры. У меня сложились близкие платонические отношения с одним танцовщиком. Назовем его Ричардом. От него я получал хотя бы часть той любви и теплоты, что и дома. Наши отношения не были ни сексуальными, ни романтическими и все же были по-настоящему близкими.

Перед лондонской премьерой «The Girlie Show» танцовщики преподнесли мне благодарственные карточки. Я сохранил только одну из них – черно-белую фотографию балетных танцовщиков 30-х годов. Ее подарил мне Ричард. На снимке он написал: «Спасибо за то, что ты был мне другом. Работать с тобой было чудесно. Ты удивительный режиссер. С любовью, Ричард, хх».

Вернувшись из Европы, я провел пару вечеров с Дэнни в нашей нью-йоркской квартире. Поскольку Мадонна собиралась дать здесь только три концерта – два в Мэдисон-сквер-гарден и один в Филадельфии – и отправиться в Азию, я не стал распаковывать багаж.

Концерт в Филадельфии состоялся 19 октября 1993 года. После концерта мы с Мадонной поехали на Манхэттен. Я добрался домой около двух ночи. Дэнни сидел на полу, держа в руках открытку от Ричарда. Достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять – у меня неприятности.

Он бросил открытку к моим ногам и обвинил меня в измене. Он потребовал, чтобы я ему во всем признался. Я сказал, что мне не в чем признаваться. Он требовал, чтобы я поклялся в том, что никогда больше не изменю ему. Я отказался клясться, чтобы не стать лжецом – ведь я ему никогда и не изменял. Я рассказал о том, что Ричард был мне всего лишь другом, что я никогда не был влюблен в него.

Дэнни набросился на меня.

– Тебе решать! – сказал он. – Поклянись, что никогда больше не будешь мне изменять, или уходи.

Я был в полной растерянности.

Два часа мы ссорились.

В четыре Дэнни пошел спать.

Я до восхода сидел в кухне на полу и думал, что делать. Хочу ли я и дальше оставаться на этой одинокой маленькой планете в обществе одного только Дэнни и никогда больше не выходить в большой мир? Или я хочу и дальше идти по жизни, быть частью дорогого мне мира, а не смотреть на то, как жизнь проходит стороной?

На рассвете я принял решение. Я схватил чемоданы и отправился в свою студию.

Утром я позвонил Мадонне и рассказал, что случилось. В нашей семье не было принято говорить о чувствах, и я должен был об этом вспомнить, а не ждать, что она подставит мне плечо, в которое я смогу выплакаться. И все же в глубине души я надеялся на то, что она достаточно хорошо ко мне относится, чтобы проявить сочувствие.

– Не переживай, – сказала она. – Он мне никогда не нравился.

На какую-то минуту я утратил дар речи.

—Не переживай об этом, – продолжала Мадонна. – Все обойдется.

Конец лирике. Назад к работе.

Она не предложила мне приехать к завтраку или сесть рядом в самолете, чтобы поговорить.

Ничего.

Десять лет моей жизни ничего не значили.

В этот момент я особенно остро почувствовал, что рядом со мной нет мамы. Мне не к кому было обратиться, меня никто не понимал. Никто.

И тогда я сосредоточился на работе – и добился успеха. 21 октября мы выступали в Оберн-Хиллс, 23 октября – в Монреале. Оттуда мы отправились в Сан-Хуан на Пуэрто-Рико. Здесь Мадонна выступала 26 октября перед двадцатью шестью тысячами поклонников. Без скандала не обошлось. Мадонна прикрепила пуэрто-риканский флаг к трусикам, что вызвало гнев местных парламентариев. К счастью, мы быстро покинули остров.

Оттуда мы направились в Буэнос-Айрес, потом выступали в Сан-Паулу и Рио, где концерт Мадонны прошел с полным аншлагом. В Мехико Мадонна дала три концерта. Местные религиозные фанатики требовали запретить выступления и выдворить ее из страны, но безуспешно.

17 ноября мы были уже в Австралии. Мадонна выступала в Сиднее, потом в Мельбурне, Брисбене и Аделаиде. К этому времени я почти забыл о своем разрыве с Дэнни.

После Нью-Йорка наша дружба с Ричардом еще более окрепла. Хотя моя профессиональная карьера складывалась чрезвычайно успешно, я остро чувствовал, что с личной жизнью не все в порядке.

Когда мы прилетели в Токио, где пятью концертами завершалось турне, я мог думать только о Дэнни. Хотя Ричард скрашивал мое одиночество, я понимал, что мне предстоит вернуться домой, где Дэнни меня больше не ждет. Я чувствовал, что потерял свою единственную любовь, лучшего мужчину в моей жизни. И это меня убивало.

Я обдумал нашу жизнь с Дэнни и решил, что должен компенсировать ему те годы, что мы провели вместе. Я послал ему почти четверть своих сбережений – пятьдесят тысяч долларов. Эти деньги я откладывал последние пятнадцать лет.

Об этом я рассказал Мадонне и был глубоко тронут, когда она прислала мне длинное, теплое письмо. Она обращалась ко мне: «мой дорогой страдающий брат». Мадонна писала, что была рада узнать, что «нерешительность, сомнения, неспособность справиться с одиночеством и мазохизм – это фамильные черты, и в ее собственной генетической структуре нет ничего необычного».

Мадонна призналась, что не проходит и дня, чтобы она не испытывала таких же чувств. Меня даже удивила ее откровенность.

Она писала, что давно поняла – я перерос Дэнни, но любые разрывы особенно болезненны для нас, потому что в детстве мы не получили материнской любви.

«Тебе нужен мужчина, который открыто будет выражать свое несогласие... Я уже начала свою гонку! Посмотрим же, кто из нас первым добьется цели».

Мадонна была совершенно права. Более того, она продемонстрировала настоящую сестринскую любовь, и я был глубоко тронут. Мне казалось, что именно так и должны вести себя братья и сестры – мы можем отчаянно ругаться и буквально в следующую же минуту окутывать друг друга полной и безоговорочной любовью. Впрочем, сколь бы добра и нежна ни была со мной Мадонна, я все же чувствовал себя так, словно жизнь моя кончена. А вот ее жизнь только начиналась. Она двигалась в новом, совершенно ином направлении. Мадонна собиралась забеременеть. Она еще не выбрала отца для своего ребенка, поэтому приступила к осуществлению проекта «Поиск папочки».

Мадонна сказала, что в ее жизни наступил особый момент – она ощутила пробуждение материнского инстинкта. Мне кажется, что она хотела обрести того, кто принадлежал бы ей безраздельно, кто остался бы после ее смерти. Уверен, что ей хотелось стать матерью, какой у нее самой никогда не было. Мадонна хотела дать ребенку ту любовь, которой не испытывала сама.

Она была преисполнена твердой решимости найти отца для своего ребенка. Эти поиски стали основной темой для наших разговоров. О том, чтобы обратиться в банк спермы, и речи не было, поскольку журналисты разнюхали бы все в мгновение ока. Она решила найти подходящего мужчину, а уж выходить ли за него замуж – это дело второе.

Мы даже придумали специальный термин «Папочкино Кресло». Я каждый раз спрашивал у Мадонны: «Ну и кто сегодня сидит в Папочкином Кресле?» Идеальный кандидат должен был быть умным и красивым. Вопросы расы или религии Мадонну не волновали. Ей просто нужен был отец для ребенка, который идеально подошел бы для Папочкиного Кресла.

Какое-то время шансы были у Эноса. Потом Мадонна побывала на игре «Никсов» в Медисон-сквер-гарден и запала на Денниса Родмана – огромного баскетболиста, знаменитого своими татуировками и волосами, выкрашенными в разные цвета. Давая интервью на телевидении, Мадонна не преминула обмолвиться о том, что ей страшно хочется познакомиться с Родманом. Прошло три месяца, но Деннис не звонил. Моя сестра к такому не привыкла. Она организовала интервью с Родманом для «Вайба» и вылетела в Майами, чтобы встретиться с ним.

В автобиографической книге «Плохой, каким я и хотел быть» Родман утверждает, что как только интервью закончилось и началась фотосъемка, они с Мадонной были уже «преданы друг другу телом и душой» и бросились прямо в постель. Если верить книге Родмана, Мадонна без экивоков сказала, что ей нужно, чтобы он стал отцом ее ребенка. Кстати, мне она говорила, что ее страшно огорчает тот факт, что расписание игр НБА не совпадает с ее овуляцией и что определенную проблему представляет бывшая подружка Родмана. «В любом случае, – сказала она, – очень забавно поохотиться за кем-нибудь просто для разнообразия».

«Бывшая подружка» оказалась не такой уж бывшей. Ее звали Ким, и Родман не собирался бросать ее ради Мадонны. Впрочем, Родману вряд ли подошел был тот свободный образ жизни, к которому мы с Мадонной давно привыкли. Мы решили устроить в Коконат-Гроув вечеринку в честь дня рождения Мадонны. Я договорился о выступлении с Альбитой, пригласил массу трансвеститов: Мадам Вы, Дэмьена Дивайна, Бриджит Баттеркап, Матушку Киббл – все сливки общества. Мадонна же пригласила своих баскетболистов, в том числе и Родмана.

Как только прибыли трансвеститы, началась заварушка в стиле Монтекки и Капулетти. Баскетболисты отвернулись от трансвеститов и старались держаться от них подальше. Точно так же повели себя и трансвеститы. Гости поделились пополам и заняли противоположные углы комнаты. Все было бы хорошо, но мы с Мадонной совершили фатальную ошибку – на какое-то время вышли. Возвращаясь, мы услышали звуки потасовки, раздававшиеся у бассейна. Баскетболисты покидали всех трансвеститов в воду.

По поверхности воды плавали накладные ресницы и парики. Трансвеститы отчаянно барахтались – ведь некоторые из них не умели плавать. Я нырнул и вытащил нескольких из них, а Мадонна успокаивала баскетболистов, отчаянно пытаясь не хохотать слишком громко.

Потом она посмотрела на баскетболистов и задумчиво сказала:

– Похоже, им не понравились трансвеститы.

Дни Родмана были сочтены. Сестра начала поиск нового кандидата на Папочкино Кресло.

Вскоре после этого мне позвонил Дэнни. Мы встретились в моей нью-йоркской студии. Разговор пошел о воссоединении. Дэнни сказал, что хочет спасти наши отношения, и предложил снова жить вместе. Потом разговор зашел о его финансовом положении. Я чувствовал себя виноватым, поэтому предложил ему еще 50 тысяч. Через несколько дней мне написала его мать с требованием выплаты алиментов. Я не стал отвечать на ее письмо. И все же я продолжал любить Дэнни и страдал из-за нашего разрыва.

Некоторое время я провел в Майами, пытаясь обо всем забыть, а потом вернулся в Нью-Йорк, где впервые попытался снять партнера на одну ночь – разумеется, мы занимались безопасным сексом. Этот опыт мне не понравился. Я всегда чувствовал, что влюбленность делает меня лучше. Я знал, что мне нужны серьезные отношения. Случайный секс со случайными партнерами только усиливал мое чувство одиночества.

26 апреля 1994 года на дисках и кассетах вышла запись последнего концерта Мадонны – «Madonna: The Girlie Show – Live Down Under». Записи сразу же стали золотыми. Сообщалось о том, что продано пятьсот тысяч экземпляров. В январе Мадонна выпустила свою вторую книгу «Девичье шоу». В нее вошло много моих фотографий, за каждую из которых мне заплатили по сто долларов. Но мне было все равно. Меня мучили воспоминания о Дэнни, жизнь в Нью-Йорке казалась невыносимой. И я переехал в Лос-Анджелес. Вместе со мной поехали двое друзей, потому что я просто не мог жить один – да и не хотел.

К этому времени Мадонна полностью сосредоточилась на карьере актрисы и не планировала никаких турне в ближайшем будущем. Норманн Мейлер только что назвал ее в журнале «Эсквайр» «величайшей из живущих актрис», и она стремилась оправдать это звание.

Ингрид познакомила меня с Глорией и Эмилио Эстефан. Им понравилась моя работа в последнем турне Мадонны, и они предложили мне снять клип для легендарной кубинской актрисы Альбиты.

Я никогда прежде не снимал клипов, но, несмотря на это, с радостью принял предложение. Как всегда, я положился на удачу. Мне не раз удавалось овладевать новой профессией без чьей-либо помощи и советов. Я согласился снять клип и прекрасно справился с этой задачей.

Посетив выставку Ива Клайна, на которой выставлялись отпечатки тел обнаженных моделей, покрашенных голубой краской, я убедил своих друзей позволить мне расписать их тела. А потом я сделал отпечатки на стенах и дверях своей квартиры. Во время одной из вечеринок в моей квартире кто-то из друзей спустил брюки и встал на колени на молельную скамью Мадонны из Коконат-Гроув. Это был мой подарок, но он, как часто бывало, ей не понравился. Я раскрасил ему ягодицы, а потом сделал отпечаток на стене. Очень скоро все стены моей квартиры были покрыты отпечатками ягодиц. А еще я делал поларо-идные снимки задниц своих друзей.

Пожалуй, я слишком много развлекался в тот период. И неудивительно, ведь я жил в Лос-Анджелесе. Этот город не вдохновлял меня, а подталкивал к сомнительным удовольствиям. В моем случае это был кокаин.

Я начал принимать наркотики раз в неделю, по вечерам в субботу. В такие дни я мог разделить грамм кокаина с четырьмя приятелями, отправиться танцевать в клуб, напиться, а по том вернуться спать. Не самый большой грех, и все же мое поведение становилось все более деградирующим.

Мадонне тоже было нерадостно. Она прислала мне на удивление депрессивное письмо: «У меня пропал интерес к работе. Это не похоже на меня, но мне хочется развлекаться – читать, смотреть кино, встречаться с друзьями. Что со мной происходит?» Я не мог сказать ей этого, но понимал. Ее проблема заключалась в том, что она до сих пор не нашла подходящего кандидата для Папочкиного Кресла.

Осенью 1994 года в Центральном парке Мадонна познакомилась с тренером Карлосом Леоном. Вскоре после этого она попросила меня переделать ее манхэттенскую квартиру, потому что собиралась создать семью. Более того, она сказала, что Кар-лос идеальный кандидат на Папочкино Кресло, да и к тому же подающий надежды актер.

Отлично, – сказал я, – еще один актер. Заткнись, он лапочка, – ответила сестра.

Я познакомился с Карлосом и понял, что она была права. Он был лапочкой. Он был красив и сексуален. Но Мадонна не была уверена в том, что он отвечает ее интеллектуальным запросам.

Я встретился с Карлосом, пообщался и решил, что он не совсем подходит для странного мира Мадонны, но далеко не глуп. Я увидел его рядом с ней на красной ковровой дорожке, и мои сомнения в прочности их отношений еще более укрепились.

Я был уверен, что Мадонна заранее готовит его ко всеобщему вниманию – крикам, скандалам и поклонению, которые ее окружали постоянно. Но это его пугало. Такая нагрузка была ему не по силам. Я чувствовал, что она сознательно вывалила на него все сразу. Мне показалось символичным, что на красном ковре он всегда держался позади нее. Он позволял другим людям физически вставать между ним и Мадонной. Карлос не чувствовал себя уверенно. Он был хорошим парнем, но я боялся того, что, в конце концов, неутолимая жажда внимания, столь свойственная моей сестре, высосет из него всю жизнь.

Мадонна купила шесть квартир в одном и том же доме и соединила их в одну. Я спроектировал винтовую лестницу, создал большой тренажерный зал, комнату для электроники, дополнительные апартаменты и парную, отделанную розовым мрамором.

Отношения Мадонны с Карлосом развивались. В январе 1995 года мы провели несколько дней в Лондоне, где она пела «Bedtime Story» на присуждении британских музыкальных премий. Я был режиссером ее выступления. Мы построили решетку, Мадонна встала на нее, загорелся свет, пошел дым и теплый воздух. Волосы Мадонны развевались на ветру. Она напоминала ангела, парящего в небе, и это было прекрасно.

Вскоре после этого Мадонна подписала контракт на исполнение роли Эвиты в одноименном фильме Алана Паркера. Я был рад за нее. Я знал, что она всегда мечтала получить эту роль, которая ей идеально подходила.

К этому времени у меня появился новый друг, Камиль Салах, стройный, красивый татарин, продавец из магазина «Прада» на Манхэттене. Два года мы встречались от случая к случаю. Как и Карлос, он был очень красив и нравился Мадонне. Но, как она однажды заметила, мне нужен был самостоятельный мужчина, неподатливый и неподобострастный. Камиль не знал границ, а я знал, что для меня они необходимы, если я хочу сделать наши отношения длительными. В конце концов проблема так и не разрешилась. Мы расстались, но остались добрыми друзьями.

В середине 2006 года Камиль позвонил мне. Я знал, что он собирается выпустить книгу «Собаки знаменитостей», и радовался за него. Когда он позвонил, я сразу же подумал, что он собирается пригласить меня на вечеринку в издательстве по поводу выхода книги. Камиль сообщил мне, что у него рак кишечника с метастазами в печени. Я находился в Майами. Ближайшим самолетом я вылетел в Нью-Йорк, чтобы увидеть его. Он умирал, но я постарался внушить ему надежду на излечение. Мы провели вместе два дня, а потом я вернулся в Майами работать.

Через два месяца он умер. Ему был всего тридцать один год. Его книга вышла посмертно. Я присутствовал на его похоронах в Лисбурге, штат Вирджиния. У могилы я встретил его убитых горем родителей. Стоя на кладбище, я не мог не думать о матери и о своих друзьях, умерших молодыми. Мне было бесконечно жаль Камиля, который не успел реализовать свои способности и таланты.

В начале 1995 года я провел несколько месяцев у Мадонны в Кастильо-дель-Лаго. Как-то утром мы проснулись и обнаружили пропажу небольшого шелкового персидского ковра в красных и синих тонах. Ковер стоил примерно пять тысяч долларов. Я обыскал весь дом и заметил, что дверь открыта.

Я много раз говорил Мадонне, что ей нужны телохранители, но она не обращала внимания на мои слова. Кража ковра подтвердила мою правоту.

Мадонна, у нас были воры. Кто-то украл персидский ковер. К счастью, они взяли только ковер и ничего больше. Тебе обязательно нужны телохранители, – решительно заявил я. Нет, у нас не было воров, – ответила она. – Ковер украло привидение. Ты смеешься надо мной? Нет, я совершенно серьезна. Ночью я слышу странные звуки. В этом доме живет привидение.

Она действительно говорила серьезно.

Я сказал, что она сошла с ума, что ей нужна охрана, но она продолжала настаивать на том, что никакой охраны ей не нужно.

Ей было жалко тратить на это деньги, и к тому же она не хотела, чтобы посторонние люди постоянно находились рядом с ней. К сожалению, время показало, что я был прав.

7 апреля 1995 года, когда я в Нью-Йорке отделывал для Мадонны новую квартиру, мне позвонила Лиз. Она сообщила, что в Кастильо-дель-Лаго проник бывший взломщик Роберт Дьюи Хоскинс. Он с ума сходил по Мадонне. Несколькими месяцами ранее он прислал ей письмо, в котором писал: «Я люблю тебя. Ты будешь моей женой навеки». А в случае отказа Хоскинс грозил Мадонне смертью. Письмо напугало Мадонну так сильно, что она наконец наняла охрану.

На этот раз Хоскинс перелез через стену, но охранник Мадонны, Бэзил Стивене, ранил его в руку и бедро.

К счастью, в тот день Мадонны в Кастильо не было.

Я сразу же перезвонил ей, чтобы убедиться, что все в порядке.

Она меня успокоила, и я вздохнул с облегчением.

Я был просто счастлив, когда сестра сказала, что теперь у нее круглосуточная охрана.

Дело Хоскинса поступило в суд. К нашему ужасу, судья постановил, что Хоскинс может оставаться в зале суда, когда Мадонна будет давать показания против него. Адвокат сестры, Николас Девитт, сделал все, что было в его силах, чтобы Хоскинса на тот момент вывели из зала. Вот как он мотивировал свою просьбу: «В действительности, мистер Хоскинс хочет только одного и ничего больше. Он хочет видеть тот страх, какой внушил моей подзащитной».