Текст книги "Выброшенная жена для генерала дракона (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

В дверях стояла бабка.

Не просто старуха. А бабка, одетая, как цыганка на ярмарке: яркий платок, бусы из костей и стекляшек, пальцы в перстнях, глаза – как у кошки в темноте. Она быстро пробежала взглядом по полкам, будто искала не лекарство, а способ войти в астрал и не страдать с утра перегаром и бодуном.

– Зелье от головной боли, – сказала она, не здороваясь.

Я тут же достала пузырёк – тот самый, что варила утром. Чистый, точный, без примесей. Прямо гордость взяла за флакончик.

Она взяла его в руку… и замерла.

– С вас пять лорноров, – сказала я, вспоминая цену, которую называла Марта.

– Да погоди ты… – прошептала бабка с явным раздражением. Она сняла с шеи какой-то медальон с косточкой и бусиной. Я уже хотела сказать, что натурой, ношенными вещами, украшениями у нас не расплачиваются, но бабка, сжимая медальон в одной руке, стала вдруг вести себя странно.

Она закатила глаза.

Не просто закрыла – а закатила так, что белки сверкнули в полумраке. А потом… загудела. Как холодильник.

Низко. Глубоко. Как будто в ней проснулось что-то древнее.

Потом бабку стало трясти! Я испугалась, сделала шаг назад.

– О, великий бог тьмы, повелитель всего зла и ужас всего сущего! Призываю тебя в этот мир… – низким голосом произнесла бабка. Я на всякий случай смотрела, чем я могу отбиться от древнего зла.

Не думаю, что древнее зло будет в восторге от того, что в него прилетело средство от поноса.

Оно может обидеться и устроить полный армагедец!

– Заклинаю тебя четырьмя стихиями… – произнесла бабка, а я готовилась к худшему. – И приношу тебе жертву!

Она ловко порезала себе руку, уронив несколько капель крови на прилавок.

– Скажи мне правду… Не утаи… – продолжала завывать она. – Из чего состоит это зелье? Правда ли оно работает?

Всё. Меня можно выносить.

Будь я на месте древнего зла, я бы обиделась.

Внезапно глаза бабки вернулись на место, пока я пыталась переварить увиденное и услышанное.

– Спасибо, – улыбнулась она, положив деньги на стол.

У меня дёрнулся глазик. Что ж. И такое бывает.

– Соседка! – крикнула Марта. – Она всегда так покупает!

– А! – протянула я, соглашаясь, что не каждый день такое увидишь. – И как? Великому древнему злу не надоело проверять составы лекарств?

– Видала царапину на прилавке? – послышался голос Марты и звяканье бутылочек.

Я присмотрелась к глубокой борозде, похожей на след от когтя.

– Не понравилось ему одно зелье, – зловещим голосом добавила Марта, а у меня тут же всё внутри сжалось.

Уже была ночь. Свет фонаря бил в окно, а я чувствовала себя уставшей и немного счастливой. Осталось только закрыть аптеку и составить план на завтра.

Я подошла к двери, видя сквозь мутноватое стекло силуэт мужчины.

Неужели ещё посетитель?

Глава 13

Дверь распахнулась так резко, что колокольчик над ней звякнул, будто его ударили молотком.

На пороге стоял солидный, худощавый мужчина – высокий, в чёрном сюртуке с серебряной вышивкой по воротнику, с лицом, будто вырезанным из дуба после бури. Глаза – уставшие, но большие, как у филина. Он тяжело дышал, будто пробежал полгорода. За его спиной в переулке маячила карета без опознавательных знаков.

– Вы ещё не закрылись? – выдохнул он, не здороваясь. – Позвольте представиться: я дворецкий семьи Моравиа. И мне срочно нужно зелье от головной боли.

Я замерла. Моравиа. Фамилия, о которой шепчутся в высшем обществе. Генералы. Воины. Те, чьи имена гравируют на мечах и боятся произносить вслух. Все как один – красавцы, герцоги, драконы… А их богатство и влияние фактически безгранично!

– От головной боли? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал от внезапно накатившего волнения. – А как именно болит? Тупо? Пульсирует? С тошнотой? Не могли бы описать боль…

Дворецкий нахмурился, будто я спросила, с кем у него спит супруга. Хотя я даже не знала, женат он или нет!

– Не у меня, – коротко ответил он. – У моего господина. Генерала Асгарата Моравиа. После ранения в последней битве… Боли не проходят. Магические. Ни одно зелье не помогает. Ни у целителей, ни у алхимиков из Верхнего квартала.

Я кивнула. Магические боли. Значит, не просто мигрень. Значит, в теле застряла чужая магия – как осколок, который не вынуть. Я такого не лечила. Но… Я делала обычное зелье по точной дозировке покойного Артура, с учётом баланса трав, а не «на удачу». Возможно, именно этого и не хватало другим?

Пару секунд я сомневалась. Но потом решила попробовать! А вдруг поможет? Тогда у нас появится постоянный клиент!

– У меня осталось одно, – сказала я и достала последний пузырёк – тот самый, что варила утром. Прозрачный, с золотистым отливом. – С вас пять лорноров.

Дворецкий моргнул.

– Сколько? Пять? – переспросил он, будто я предложила ему монету за королевский трон. – Вы шутите? В Верхнем квартале за такое просят пятьдесят!

– Здесь не Верхний квартал, – ответила я спокойно. – Здесь – аптека. А не рынок для тех, кто считает, что здоровьем можно торговать. Пять лорноров – чтобы каждый мог себе позволить не страдать от боли.

О, как я загнула. Прямо почувствовала, как над головой появился сияющий нимб.

Дворецкий посмотрел на меня. Долго. Впервые за день я почувствовала: меня увидели. Не как девку в лавандовом платье, не как «помощницу старой ведьмы», а как того, кто знает.

– Оно… хорошее? – спросил он тише, рассматривая флакон.

– Да, – сказала я, глядя прямо в глаза. – Я сама его делала. Всё строго по рецептуре!

Он кивнул, положил на прилавок десять блестящих монет, взял пузырёк – осторожно, как святыню – и исчез в ночи, будто его и не было. Я хотела сказать, что это много, но Марта остановила меня, сгребая деньги в заляпанный фартук.

– Не вздумай! – проворчала она. – Ишь, сдачу давать! Сдачу будешь давать в темном переулке, а у нас для богатых сдачи нет!

Я вздохнула, видя, как старая аптекарша удивленно смотрит на меня, словно не веря в произошедшее.

– Сам генерал Моравиа! – воскликнула Марта, вздыхая. – Купил у нас! Как в старые добрые времена! Когда Артур был жив, и сюда ездило много знатных людей!

Я улыбнулась. Впервые за долгое время – без горечи.

– Это благодаря указателю, – сказала я. – Люди просто не знали, что мы здесь. Или забыли! Так, я могу рассчитывать на краску? Чтобы здесь всё стало белым и красивым! Чтобы аристократы входили сюда не только в момент, когда совсем приспичило, а всегда!

«И вообще, я думаю перейти на круглосуточный режим! Лучше на ночной пока что!», – задумалась я.

А что? Отличная мысль! Все аптеки работают днем. Но болеть может и ночью? Тем более, что большая часть аристократов живут по ночному графику. И если уже мы ориентируемся на клиентов побогаче, то должны подстраиваться под них!

– Не знаю, – хмыкнула Марта, глядя на меня с новым блеском в глазах. – Я подумаю!

Я понимала, что ей ужасно не хочется ничего менять. Что она уже привыкла к старому дереву, старой грязи, к своему фартуку. И это будет, пожалуй, самым тяжелым для нее. Ведь всё вокруг напоминает о ее муже.

«Да! Даже пыль на полках!», – согласилась я, видя серую пыль. – «Она в первую очередь!».

Я уже хотела завести разговор про пыль и грязь, но дверь снова открылась. Только сейчас я осознала, что забыла ее запереть!

И в дверном проеме появился он.

Йенсен.

Глава 14

Меня словно молнией ударило!

Я вздрогнула, отвернулась, но он меня уже заметил.

– Эглантина? – в голосе бывшего мужа послышалось удивление, как у мужчины, решившего в кое-то веков воспользоваться услугами продажной любви по причине «бабьей холодности» и случайно обнаружив свою жену среди ее верных жриц.

Он стоял в том же самом сюртуке, что и в свадебную ночь. Только теперь он выглядел… меньше. Бледнее. С глазами, полными чего-то, застрявшим между страхом и надеждой.

– Ты здесь? – прошептал он, оглядывая аптеку, как будто не верил своим глазам.

Я не двинулась с места. Внутри всё сжалось, как кулак, но голос вышел ровный, как лезвие:

– Что тебе нужно?

– Эгла… – голос дрожал, как у ребёнка. Он не смотрел в глаза. – Я пришёл не за тобой. Я знаю… ты не вернёшься.

Он сжал кулаки, будто пытался удержать себя от падения.

– Я пришёл… потому что не могу дышать. С тех пор как ты ушла, в доме стало… пусто. Отец говорит, что ты – позор. А я… я вижу только твои глаза. Те, что смотрели на меня в ту ночь. Не с ненавистью. С разочарованием.

Он поднял взгляд – и в нём слёзы.

– Прости меня. Не за то, что я молчал. А за то, что до сих пор не нашёл в себе силы сказать: «Нет».

– В этом доме нет безопасности, – повышая голос сказала я, вспоминая каждый удар. – Там только ложь, трость и холодный пол. Я туда больше ни ногой. Никогда!

– Но я всё осознал, – почти закричал муж, сжимая кулаки. – И… я… понял, что вёл себя неправильно!

Казалось, мир замер.

Я поймала себя на мысли, что не чувствовала уважения к этому мужчине.

Я молчала. Смотрела на его сюртук – тот самый, что был в свадебную ночь. Потом – на руки. Те самые, что не шевельнулись, когда трость врезалась мне в скулу.

– Ты всё ещё ждёшь, что я поверю тебе? – наконец спросила я, не повышая голоса.

Йенсен открыл рот. Закрыл.

– Я…

– Не надо, – оборвала я и отвернулась к полке с пустыми склянками. Пальцы сами потянулись к одной – и сжали горлышко так, что стекло заскрипело.

Я понимала, что любовь у нас не успела зародиться. А уважение скончалось в конвульсиях на холодном мраморном полу в ту ночь, когда все узнали, что я – бесприданница.

Йенсен опустил голову. Потом поднял глаза – молящие.

– Почему ты не сказал ему «нет»? – спросила я, не скрывая горечи. – Ты же взрослый мужчина.

Муж сжал кулаки – и вдруг резко отвёл взгляд, будто боялся, что я увижу в его глазах того мальчика у конюшни.

Голос дрогнул, прежде чем выдавил:

– Ты думаешь, я не пытался?

Йенсен осёкся. А потом тихо сказал:

– В десять лет я заплакал, когда он приказал убить моего коня. Ему было всё равно, что конь старый. Что он служил верой и правдой двадцать лет. И что я любил этого коня. Отец заставил меня стоять, пока палач бил его до тех пор, пока тот не перестал вставать…

Он посмотрел на свои руки, а потом осторожно отогнул манжету.

Я увидела старый шрам на его руке.

– Каждый раз, когда я пытался сопротивляться, он находил способ показать: моя слабость ранит других. А не его.

– Так борись за себя! – вырвалось у меня.

– Я не знаю, как, – прошептал он. – Я забыл, как это – быть собой.

Он поднял на меня глаза, полные слёз.

– С тех пор я знаю: если ты не сильный – ты мёртвый. А я… я не умею быть сильным.

А что, если бы у него была хоть капля поддержки? Может, всё было бы иначе? Может, я должна была стать для него этой поддержкой? И тогда бы всё изменилось?

Глава 15

Что за чушь мне в голову лезет?

«Нет, Эгла! Не вздумай его жалеть!» – стиснула я зубы. «Если человек сам не хочет, никто его не заставит! Перед тобой не маленький мальчик, которому нужна защита! Перед тобой взрослый мужчина! И пока он не научится защищать себя сам, никто его этому не научит!»

– Мне… нужно лекарство. Для отца. Сердечные капли, – произнес Йенсен.

Я рассмеялась. Коротко. Горько.

– Твой отец – симулянт! Он притворился, чтобы сломать меня! Ему не нужны капли – ему нужен страх! – почти выкрикнула я.

– Нет! – Йенсен сжал зубы. – На этот раз правда! У него приступы! Я видел! Своими глазами!

– Послушай, Йенс, – усмехнулась я, глядя на его светлые волосы. – Ты первый, кто должен желать ему смерти. Не надо на меня так смотреть. Мы – взрослые люди. После того, что он сделал с твоим конём, я бы не бегала ему за каплями.

Йенсен посмотрел на меня. И я поняла. Связь между жертвой и палачом куда глубже. Он не может без отца. Он не представляет жизни без стука трости, ледяного взгляда.

Я уже открыла рот, чтобы сказать «нет», но из-за прилавка раздался хриплый голос:

– Есть у нас капли. «Слёзы совы». Редкое средство. Сорок пять лорноров! – тут же усмехнулась Марта, а я сама обалдела от стоимости.

Марта вышла вперёд, держа в руке пузырёк с мутной жидкостью цвета тумана.

Йенсен заплатил, не торгуясь. Потом снова посмотрел на меня:

– Подумай, Эгла. Пожалуйста. Я так рад, что случайно нашёл тебя. Я просто объехал все аптеки в поисках лекарства, но они уже закрыты, а тут увидел, что есть еще одна, решил заглянуть и… встретил тебя. Неожиданно, правда? Но я рад… Очень рад…

Он сжал кулаки.

Слова застряли в горле. Он не договорил.

– Я искал тебя по ночлежкам, спрашивал у людей… Отец не знает. Он думает, что я езжу к Джиневре Коул. Я ему так сказал. Честно? Я не верил, что найду тебя, – сказал он тихо. – Отец говорит, что ты мертва. Что сбежала и замёрзла в канаве…

Он сжал кулаки.

Йенсен положил на прилавок кольцо с жемчужиной – то самое, что надел мне на палец у алтаря.

– Это… твое обручальное кольцо… Оно фамильное, – прошептал он, не глядя на меня. – Передавалось от матери к невестке… Сто лет. Его всегда отдавали той, кому принадлежит сердце.

Он сглотнул. И нервно осмотрелся по сторонам, словно его кто-то может подслушивать.

– Но я… я не могу оставить его у отца. Не после того, как он…

Йенсен не договорил, глядя на меня так, словно я должна была прочитать в его взгляде: «Я тебя люблю!».

– Я… взял его ночью. Пока отец спал. Это мой бунт. Жалкий, но мой.

Голос дрожал больше, чем руки.

– Не для того, чтобы ты вернулась. А чтобы ты знала: я помню, что клялся. Даже если не смог сдержать своей клятвы.

Он повернулся и вышел, не дожидаясь ответа.

Я смотрела на кольцо.

На жемчужину, что когда-то казалась мне символом новой жизни.

Теперь она выглядела как слеза.

Если он украл его у отца – его ждёт больше, чем гнев. Его могут вычеркнуть из рода. Лишить имени.

– Он… не расскажет отцу, – прошептала я сама себе. – Он вернул кольцо. Значит ли это, что он изменился?

Я не надела его.

Но и не бросила в ящик с просроченными зельями.

Просто завернула в чистый лоскут пергамента – и спрятала в карман фартука.

Пусть лежит там. Как напоминание: даже сломленные клятвы – всё равно клятвы. А я больше не верю в обещания, которые не подкреплены поступками.

Когда дверь закрылась, я обернулась к Марте, которая стояла у окна.

– Гляди-ка! А твой еще стоит! Смотрит на аптеку… Вон дождь уже пошел, а он все еще стоит…

Я стиснула зубы, понимая, что не хочу это слышать. Мне и так больно!

– Что ты ему продала?

Старуха усмехнулась, потирая ладони, как муха.

Глава 16

– Да так, – усмехнулась она. – Старое просроченное зелье от колик. Валялось оно тут у меня. Словно заговоренное. Вот его время пришло!

Я заперла на засов дверь, чувствуя легкую тревогу. Чувство было неприятное.

После ухода Йенсена я стояла у двери, прижавшись лбом к холодному дереву.

В кармане фартука лежало кольцо. Тяжёлое. Холодное.

Он не злодей. Он просто слаб. А слабые всегда бегут к сильным.

Но впервые я подумала: а что, если он не расскажет своему отцу обо мне? О том, что случайно нашел меня? О том, что виделся со мной?

Что, если это кольцо – не жест отчаяния, а первый шаг к свободе?

Я тут же отогнала эту мысль.

Свобода не начинается с колебаний. Она начинается с выбора.

А Йенсен уже выбрал.

Я бросила кольцо в ящик с пустыми склянками. Пусть лежит там – как напоминание: никогда не жди спасения от того, кто боится за себя больше, чем за тебя.

– Ты себе накручиваешь! – прошептала я вслух, будто пытаясь убедить не себя, а тень за спиной. – Зачем? Он же просто пришёл за каплями! Что он может сделать? Найти меня в этом переулке?

Но тревога не уходила. Она росла.

Как будто где-то за стеной уже стучали сапоги.

Мысли накручивали меня до нервного тика. Я уже знала, на что способен лорд Арвейн. И сейчас дело в Йенсене. Или он не рассказывает отцу. Или рассказывает.

Нет. Он расскажет отцу. Всё расскажет.

Не потому что злой. А потому что не выдержит. А отец… Отец не простит мне, что я вышла из-под его каблука. Он найдёт способ сломать меня – через закон, через позор, через голод. Лучше подготовиться. Пусть хоть что-то будет под контролем!

Я резко отпрянула от двери и обернулась к Марте:

– Марта… дай мне завтра немного денег. На краску. Белую. Я хочу вымыть стены и покрасить их. Сразу после уборки. Пока ещё не поздно.

Старуха сидела за прилавком, перебирая монеты, будто искала среди них ответ на вопрос: «Почему жизнь такая подлая?»

– Нет, – сказала она, не глядя на меня.

– Почему? – удивилась я. – Вчера ты сказала: «Попробуй заработать». Я заработала! У нас сегодня столько клиентов! Это рекорд! Скоро очередь будет…

И я мечтательно задумалась. Очередь… Как я мечтаю об очереди! Раньше она меня раздражала, но сейчас – это была цель!

Марта медленно подняла глаза. В них не было злобы. Была усталость. Глубокая, старая, как трещина в фундаменте.

– Потому что так было при Артуре, – сказала она тихо, осматривая стены и полки. – И так останется. Пока я жива. А вот помру – делай что хочешь!

Эта аптека – не магазин. Это… памятник. Грязный, вонючий, но наш. И всё кругом – это память!

Я понимала, что нехорошее предчувствие не покидает меня. Я остановилась, задумалась и…

– Марта… – я обернулась. – Давай завтра не будем работать. Пусть это будет санитарный день. Мы приберемся, приведем здесь всё в порядок.

– Чего? – фыркнула она.

– У нас тут грязи по щиколотку… И… – начала я, чувствуя, что предчувствие немного успокаивается, словно мысли об уборке его утешают.

– А деньги кто зарабатывать будет? – ворчливо спросила Марта.

– Просто поверь. Есть у меня нехорошее предчувствие! – вздохнула я, вспоминая удары тростью, позор и унижение.

Глава 17

Марта посмотрела на меня как на сумасшедшую. Но потом кивнула:

– Ладно. Только не говори, что я одобрила. Я ничего не одобряю. Я просто… не против.

На всякий случай я даже брызнула на пол немного воды и рассыпала немного извести у входа – чтобы пахло «строительством».

– Пусть хоть что-то будет правдой, – подумала я. А потом повесила на окно табличку: «Санитарный день».

Честно сказать, я боялась. Я боялась собственных мыслей, собственных страхов, воспоминаний. И все это слиплось в один комок, который вращался внутри, поднимаясь к горлу и не давая мне расслабиться ни на секунду.

Я побрела в лабораторию, где была кровать. Марта спала наверху, где когда-то она жила с мужем.

Я легла спать, чувствуя, как верчусь как юла от нервов. Что-то внутри нагнетало, подсказывало, что добром это дело не кончится. Но в то же время я пыталась себя успокоить, мол, какое дело лорду Арвейну до меня теперь? И если Йенсен действительно любит меня, то не станет рассказывать обо мне отцу…

Ладно, поживем – увидим!

Уснула я лишь под утро, а проснулась оттого, что слышу стук в дверь.

Тук! Тук! Тук!

Я встала, наскоро привела себя в порядок, решив, что это были посетители.

Отворив засов, я открыла дверь, и на меня шагнули двое.

Послышался шаг.

Чёткий. Официальный. Как будто в дверь вошел сам закон.

В дверях стояли двое – в чёрных мундирах с серебряными пуговицами, в перчатках до локтя, с лицами, выглаженными, как бумага для указов. Один держал блокнот, другой – перо и чернильницу. Взгляды – холодные, без любопытства. Только оценка.

– Санитарная королевская инспекция, – произнёс первый, не здороваясь. – Жалоба поступила сегодня утром. От благородного дома Арвейн.

У меня внутри всё похолодело.

Йенсен.

Нет, не Йенсен. Лорд Арвейн.

– Простите, но мы не работаем, – сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

О, боже! Предчувствие меня не обмануло!

Они вошли. Осмотрелись. Не сказали ни слова. Просто запоминали.

Пол – в пыли и пятнах от зелий.

Окна – в жире.

Фартук Марты – как будто его использовали вместо тряпки для мытья канализации.

– Соответствует жалобе, – сказал второй чиновник, уже черкая в блокноте. – Полная антисанитария. Нарушение статьи 14, пункт 3: «Лекарские заведения обязаны поддерживать уровень чистоты, соответствующий стандартам Королевской Аптекарской Гильдии».

– Мы не работаем. У нас санитарный день, – снова вежливо напомнила я, указывая глазами на табличку. – А чистоту поддерживаем изо всех сил!

– Что-то не видно, – отрезал первый, не глядя на неё. – Предписываем немедленную приостановку деятельности до устранения нарушений. Штраф – 200 лорноров. При повторной проверке – конфискация имущества и лишение лицензии. Навсегда!

Марта побледнела. Потом резко вытащила из-под прилавка кошель.

– Вот! Пятьдесят! Возьмите! – сказала она, протягивая монеты.

Чиновники даже не посмотрели на деньги.

Один из них слегка отстранился, будто боялся, что монеты заразят его грязью.

Я поняла: они не берут взятки.

Они выполняют приказ. У лорда Арвейна длинные руки и хорошие знакомства.

«Ты была права. Сказал. Он всё сказал отцу!» – сглотнула я неприятную мысль.

И тут я вспомнила – как в моём старом мире учили: стой на своём!

– Это что? Взятка? – спросил чиновник, а глаза его сощурились. – А вы знаете, что за дачу взятки должностному лицу вам грозит тюрьма!