Текст книги "Выброшенная жена для генерала дракона (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 68

Воздух в аптеке вдруг кончился. Теперь каждый вдох давался с трудом, будто я вдыхала не кислород, а осколки стекла.

За окном вдруг накапал дождь, и капли стучали по стеклу, как часы, отсчитывающие последние мгновения нашей свободы.

Свежая белая краска на стенах казалась теперь не символом чистоты, а предупреждением: всё, что мы построили, рушится.

– Это не я, – прошептал Йенсен, глядя на стражу. – Я не приходил. Не возвращал кольцо. И не просил вернуться домой.

Слова вонзились в меня, как нож в мягкую ткань. Я почувствовала, как что-то внутри ломается, словно его ответ ломает мне кости, от чего ноги начинают подкашиваться. В горле застрял ком, от которого не могла выдохнуть. Не могла даже моргнуть.

«Он лжет. Он должен лгать. Это его шанс не покидать клетку. Но почему не смотрит мне в глаза?»

– Это – ложь! Он лжет потому, что до одури боится своего отца. Потому что лорд Арвейн запугал его, – вырвалось у меня, но голос превратился в тихий шепот. – Йенсен! Ты же вернул его! Ты… ты говорил… Ты был здесь, Йенсен! Скажи правду! Хоть раз в жизни перестань плясать по дудку этого старика!

Йенсен отвел взгляд. Руки сжались в кулаки, но не от гнева. От страха. Страха, который сковывал его с детства. Его пальцы дрожали – но не от эмоций. От привычки подчиняться.

– Я говорю правду. Готов поклясться. Я не приходил, – повторил он. – Это кольцо ты украла. Ты украла его из дома Арвейн. Ты украла его у моего отца!

Слово «украла» прозвучало так, будто оно не присутствовало в его лексиконе до сегодняшнего дня. Как будто он выучил его наизусть, повторяя перед зеркалом.

Внутри меня что-то треснуло – не сердце, а какая-то невидимая связь, которую я так долго пыталась увидеть. Не гнев. Не страх. Сожаление, острое и горькое, как полынь. Я смотрела на него – и видела того самого мальчика, который стоял у конюшни, слушая, как палач бьет коня, а отец говорит: «Смотреть – это слабость». Тот, кто выучил: чтобы выжить, нужно перестать быть человеком. И он не просто сдался. Он перестал существовать как личность. В его глазах не было слабости. Было отсутствие. Пустота, которая не может бороться, потому что уже давно не чувствует боли.

Лорд Арвейн расхохотался. Не так, как в ту ночь, когда бил меня. Громко. Триумфально. Он подошел к сыну, похлопал его по плечу – не как отец, а как хозяин, одобряющий удачный трюк.

– Молодец, сынок, – произнес он, и в его голосе слышалось нечто новое. – Вижу, ты наконец научился быть сильным. Вижу, что ты не дурак. Не предал отца и семью! Я горжусь тобой!

Йенсен опустил глаза. Но на лице не было ни гордости, ни облегчения. Лишь пустота. Он стоял, как кукла, которую натянули на веревочки и заставили танцевать.

– Вы арестованы за кражу чужого имущества! – рявкнул старший стражник, подступая ко мне. Его пальцы впились в мою руку, и я почувствовала, как кожа горит от прикосновения. – Согласно статье 17-й, вы подлежите суду. И, учитывая ценность украденного, вас ждет не только суд, но и тюрьма.

Слово «тюрьма» прозвучало как приговор. Я замерла, чувствуя, как каждый шум аптеки – скрип полок, шелест трав, потрескивание свечи – превращается в эхо, уносящееся в прошлое.

Воздух стал густым, мутным, как винный осадок. В голове мелькнуло: «Аптека. Марта. Всё пропало». Но не это было самым страшным. Самое страшное – это то, что я поняла: я больше не могу защитить тех, кто верил в меня.

– Нет! – крикнула я, пытаясь вырваться. – Это неправда! Я его не брала!

Стражник сжал мое запястье так, что кость захрустела под пальцами. В глазах запрыгали черные точки, но я не моргала. Я думала только о том, как бы не упасть. Потому что если я упаду, аптека погибнет. Если я упаду, Марта останется одна. Если я упаду, лорд Арвейн победит. И я сжала зубы до боли, заставляя себя стоять, даже когда мир начал темнеть по краям, а колени подкашивались, будто в них разлили свинец.

– Марта! – закричала я, глядя на старушку, которая бросилась к нам, как львица к щенку. – Не вмешивайся! Пожалуйста, не вмешивайся! Тебе же будет хуже!

Ее рука потянулась ко мне, но стражник оттолкнул ее. Марта споткнулась, упала на колени. В ее глазах я увидела то, что никогда не видела: страх. Настоящий, первобытный страх.

– Ты потеряешь нашу аптеку! – крикнула я, пытаясь держать голос ровным. – Береги аптеку, Марта! Береги ее! Пожалуйста!

Слезы жгли глаза, но я не позволяла им вырваться. Не могла. Если я сейчас заплачу, аптека погибнет. Марта – погибнет. Всё, что мы построили, превратится в пепел.

– Марта! – прошептала я, глядя в ее глаза. – Не мешай. Пожалуйста. Сделай то, о чем я тебя просила! Сделай!

Марта кивнула.

Ее лицо исказилось – не от страха за себя, а от боли за меня. Она хотела крикнуть, что верит, что я невиновна, но слова застряли в горле. В ее глазах читалось всё: обида, гнев, боль. Она видела, как я защищала аптеку, как мы вместе ее возрождали. И теперь всё рушится. Я почувствовала, как мои собственные глаза наполняются слезами, но я не позволила им вырваться. Не могла. Впервые я посмотрела на Марту с такой ясностью: седые волосы, морщины, выцветший фартук – всё это не просто старость. Это история. История людей, которые жили и умирали, веря в то, что делали. И я не могла позволить, чтобы это кончилось здесь и сейчас. Я посмотрела ей в глаза, стараясь передать: «Держись. Пожалуйста, держись».

– Вы не имеете права! – крикнула я, пытаясь вырваться. – Это не кража! Это мое кольцо!

– Ты – воровка, – произнес лорд, стоя в дверях, и его голос звучал как удар молота по наковальне. – И ты заплатишь за то, что оскорбила семью Арвейн.

Он сделал шаг вперед, его взгляд скользнул по аптеке – по чистым полкам, по аккуратным этикеткам, по свежей краске на стенах. В его глазах мелькнуло что-то, что я не смогла расшифровать. Не гнев. Не ярость. Нечто более сложное.

– Но… – он остановился, и в его голосе прозвучало нечто новое, не похожее на его обычные угрозы. – Я не допущу, чтобы ты сгнила в тюрьме.

Его слова повисли в воздухе, как вопрос, на который нет ответа. Это не похоже было на милосердие. Скорее, на угрозу другого рода. Его улыбка не была доброй. Она была как нож, обтянутый бархатом. И я поняла: он не спасает меня. Он просто выбирает, как уничтожить меня сам.

Глава 69

Я замерла, чувствуя, как по спине пробегает ледяная волна. Неужели это конец? Триумф лорда Арвейна? В голове мелькнуло: «Зачем я не бежала, когда была возможность?»

Лорд Арвейн, стоящий в дверях, усмехнулся. Его глаза, как два куска льда, сияли холодной победой.

– В силу обстоятельств, основываясь на законных основаниях, – произнес лорд Арвейн. – Я вправе требовать, чтобы подсудимую не помещали в тюрьму, а передали на поруки ее семье. Закон разрешает аристократам в случае внутрисемейных проблем воспользоваться правом не предавать огласке ситуацию, а решить ее мирно в кругу семьи. Согласно статье 127-й, раздел 3, пункт 4, «О семейных делах аристократов и древних фамилий», если речь идет о членах семьи и преступление не связано с убийством или насилием, то дело рассматривается в рамках семьи, которой принадлежит обвиняемый. В данном случае, – он указал на меня, – Эглантина по закону является членом семьи Арвейн, так как брак был законно заключен.

Стражники переглянулись, кивая друг другу. Один из них вытащил из кармана потрепанный свиток, развернул его и стал искать нужную статью.

– Да, есть такое, – подтвердил он, пробегая пальцем по строкам. – Статья 127-я. И действительно, в данном случае, согласно пункту 4, мы обязаны передать ее семье для внутреннего разбирательства.

Мое сердце замерло, будто его погрузили в ледяную воду. Кровь в венах застыла, и каждый следующий удар сердца отдавался болью в висках. Я попыталась сделать вдох, но воздух превратился в густую патоку, которая застряла в горле.

Внутреннее разбирательство. Это звучало ужасно. Я посмотрела на Марту, которая стояла у окна, сжав руки до белизны. В ее глазах я увидела то, что не могла выразить словами: отчаяние, боль и страх. Она не могла помочь мне. Она не могла ничего сделать. И я поняла: это не просто мое поражение. Это конец всего, что мы строили вместе. Ее глаза говорили мне: «Беги. Уходи. Делай что-нибудь». Но я знала – если я сбегу, Марта пострадает. И я не могла этого допустить.

– Это не законно! – крикнула я. – Я не член семьи Арвейн! Я покинула дом!

– Вы не покинули дом, – холодно произнес лорд Арвейн. – Вы сбежали. Это разные вещи. Вы останетесь женой Йенсена до тех пор, пока брак официально не расторгнут. А этого не произошло. Значит, вы все еще член семьи Арвейн.

Он шагнул ко мне, его трость в руке напоминала мне об ужасной ночи в свадебную ночь.

– Милорд, – обратился к нему стражник. – Согласно закону, мы должны передать вас под вашу опеку. Вы обязываетесь не причинять вреда, пока не будет рассмотрено дело?

– Естественно, – кивнул лорд Арвейн. – Я отвечу за ее действия.

– Нет! – закричала я, пытаясь вырваться. – Я никому не принадлежу! Я ушла! Я заплатила по иску! Вы получили свои семь тысяч! Что вам еще нужно?

– Вы не понимаете, – произнес лорд, не глядя на меня. – Это не о деньгах. Это о репутации. О том, как будут смотреть на нашу семью.

Я попыталась вырваться, но их хватка была железной.

Они потащили меня к выходу. Мир закрутился, как в кошмаре. Я пыталась вырваться, но меня крепко держали.

– Стойте! – крикнула я. – Не трогайте меня! Я ни в чем не виновата! Я даже заплатила!

– Деньги не решают проблемы, – ответил лорд. – Репутация семьи важнее любого количества золота.

Он повернулся к стражникам:

– Прошу вас, отведите ее в карету. Семейные дела не должны обсуждаться на улице или в присутствии посторонних лиц.

Меня вывели на улицу, где стояла карета с гербом семьи Арвейн. Стражники подтолкнули меня внутрь.

– Нет! – крикнула я, пытаясь зацепиться ногами за порог. – Не отдавайте меня! Пожалуйста! Лучше тюрьма!

Лорд Арвейн сел рядом со мной в карету. Дверца захлопнулась.

Карета тронулась с места, и я почувствовала, как колеса глубоко врезаются в мокрую брусчатку. За окном мелькали темные дома, словно силуэты надгробий.

Я попыталась выскочить, но лорд схватил меня за запястье.

– Успокойся, – произнес он, сжимая мое запястье с такой силой, что я вскрикнула от боли. – Никто не пострадает, если будешь вести себя правильно. Как и подобает женщине рода Арвейн!

– За что? – прошептала я, сдерживая слезы. – Я ушла. Я никому не мешала. Я заплатила по иску. В чем моя вина? Что вам еще от меня нужно⁈

Лорд Арвейн посмотрел на меня. В его глазах не было гнева. Только что-то холодное, расчетливое.

– Ты не понимаешь, – начал он, его голос звучал почти ласково, но я чувствовала, как он дрожит от сдерживаемого гнева. – Это не про тебя. Это про репутацию. Ты сбежала. Ты оставила сына. Ты открыла аптеку. Ты стала независимой.

Он словно выплюнул это слово. Как будто он ненавидел его всей душой.

– Ты показала, что женщина может жить без мужа, без семьи, без опеки. Это опасно. Это разрушает порядок, – произнес лорд Арвейн. – Это разрушает мой порядок! Твое место я тебе уже определил! И то, что ты не хочешь его занимать, не делает тебе чести!

Он сделал паузу, его пальцы сжали мое запястье еще сильнее.

– Ты думаешь, я хочу вернуть тебя обратно в наш дом? Нет. Я хочу, чтобы ты исчезла. Чтобы тебя больше не было. Но у нас есть репутация. Семья не может позволить себе, чтобы невестка бежала и жила независимой жизнью. Это будет примером для других. Это подорвет уважение к нашей семье.

Его глаза сузились.

– Ты – не человек. Ты – символ. И этот символ должен быть уничтожен. Но не публично. Не в суде. Это нанесет урон нашему имени. Поэтому ты вернешься в дом. Ты будешь вести себя как должна. Или… – он сделал паузу, давая мне понять, что не только репутация под угрозой.

– Или что? – выдохнула я, чувствуя, как ледяной страх охватывает меня.

– Или я найду способ сделать так, чтобы твоя аптека сгорела дотла. А твоя подружка… Она так любит сидеть у окна. Жаль, если ей вдруг захочется прогуляться по крыше и споткнуться. Или если ей вдруг не понравится вкус чая, который ей подадут. Я многое могу сделать, даже сидя в своем кабинете.

Я посмотрела на Йенсена, который сидел рядом с отцом, опустив глаза. Я поняла: он не предал меня. Он никогда не был на моей стороне. Он был частью этой системы, которая превращает женщин в имущество. И это было хуже всего. Потому что предательство я могла бы простить. Но безразличие… Это оставило меня одну, без надежды, без спасения.

– Я сделаю так, чтобы о твоих зельях забыли. Чтобы о тебе забыли все. Ты думаешь, что ты свободна? Ты думаешь, что можешь жить так, как хочешь? Нет. Ты всегда будешь под моим контролем. Потому что ты носишь мое имя. Ты – мое имущество. И пока я жив, ты будешь подчиняться мне, – произнес лорд Арвейн.

– Я готова подписать документы на развод! – произнесла я.

– Нет. Никакого развода! Ты что? Хочешь опозорить нас? В нашей семье никто не разводится! К тому же я не собираюсь платить тебе пособие из своего кармана!

Воздух в карете мгновенно наполнился запахом дымного табака и старой крови. Я замерла, чувствуя, как ледяные пальцы страха обвивают мое горло. За окном кареты мелькали деревья, словно черные тени, танцующие под луной. Каждый поворот заставлял меня думать, что сейчас я увижу аптеку. Но она не появлялась. И я поняла: я больше никогда не увижу ее. Потому что лорд Арвейн не остановится, пока не уничтожит все, что я создала.

Карета остановилась у ворот поместья. За высокими чугунными воротами, увитыми колючими розами, стояли два лакея, как статуи из льда. Их глаза скользили по мне, оценивая, не убегу ли я. Каменные стены дома, серые и холодные, поднимались ввысь, закрывая собой небо. Я вспомнила, как когда-то входила сюда, полная надежд, а теперь вернулась в качестве пленницы.

Лорд Арвейн открыл дверцу.

– Выходи, – приказал он. – И помни. Твоя жизнь – мое имя. Твое существование – моя репутация. И я сделаю все, чтобы сохранить ее, даже если это значит уничтожить тебя.

В этот момент меня схватили лакеи, подоспевшие к хозяину. Их руки были жесткими, как стальные тиски, и я почувствовала, как они впиваются в мою кожу, оставляя синяки. Они вытащили меня так, будто я была мешком, который нужно перенести из одного места в другое. Я попыталась вырваться, но их хватка только усилилась.

Я больше не была свободной. Я была пленницей, даже если мое тело находилось вне стен дома. Свобода умерла в тот момент, когда я покинула этот дом. И теперь я поняла: я не просто вернулась. Я вернулась в ловушку, которую лорд Арвейн построил для меня много месяцев назад. Каждый мой шаг, каждая попытка жить своей жизнью – это лишь игра в кошки-мышки, от которой я проиграла с самого начала. Я думала, что бегство – это свобода. Но настоящая свобода – это право выбирать. А я его уже давно потеряла.

Потому что теперь я знала: лорд Арвейн не отпустит меня. Он не хочет вернуть меня в дом. Он хочет уничтожить меня, чтобы сохранить иллюзию порядка. И в этом мое единственное преимущество. Потому что если я стану для него не просто угрозой репутации, а проблемой, которую нужно решить, значит, я еще не сломлена. И пока я не сломлена, есть шанс. Надежда. Внутри меня, словно тлеющий уголек, вспыхнула искра.

Я не сдамся.

Я сделаю все, чтобы выжить.

И когда настанет время, я вернусь.

К аптеке. К Марте. К свободе.

Но сначала мне нужно выжить.

И я сделаю это.

Даже если это убьет меня.

Глава 70

Дверь в спальню распахнулась с тем же грохотом, что и в ту ночь, когда всё началось. Только тогда я впервые переступила порог с надеждой, а теперь – с ощущением, что ступаю на эшафот.

Лорд Арвейн шел впереди, его трость стучала по каменному полу, как метроном, отсчитывающий мои последние свободные секунды. Каждый удар резонировал в моих висках, будто били в колокол смерти. Воздух в коридоре был густым, пропитанным запахом воска и прелого вина. Стены, когда-то украшенные портретами, теперь выглядели как тюремные решетки, окутанные пылью времени.

Лакеи держали меня за руки, но я не сопротивлялась. Слишком хорошо помнила, к чему ведет сопротивление.

– Добро пожаловать домой, дорогая невестка, – произнес лорд, входя в комнату и оглядываясь, словно впервые видит эти стены.

Он не смотрел на меня, но я чувствовала его взгляд, скользящий по моему платью – тому самому, что Марта дала мне в день, когда я впервые упала на порог аптеки. Простое, но чистое, выстиранное до белизны.

– Я уже не ваша невестка, – произнесла я, но голос дрогнул.

– Ты – долг, – отрезал он, не оборачиваясь. – Долг, который вернулся. И вы будете вести себя как должна.

Он бросил на кровать сверток ткани – дешевое платье служанки, намекая, что теперь оно мое по праву.

– Я хочу переодеться и поужинать, – произнес он слугам, не глядя на меня.

Дверь захлопнулась. Засов щелкнул.

Я тут же бросилась к окну. Деревянные рамы были старыми, но когда я потянула за них, магия обожгла пальцы, как раскаленный металл. Окно не открывалось. Магический барьер. Я ударила кулаком по стеклу, но оно осталось целым. Слезы навернулись на глаза, но я не позволила им вырваться. Нет, я не буду плакать в этом доме. Никогда больше.

Ноги подкашивались от воспоминаний. Той ночи, когда трость врезалась в скулу. Когда я упала на колени, а Йенсен отвернулся.

Я сжала кулаки, пытаясь удержать дрожь. Нет. Больше не сломаюсь.

И тут – шаги. Негромкие. Трепетные, как у человека, боящегося собственных слов.

– Эгла… – прошептал знакомый голос за дверью.

Йенсен. Голос его дрожал, но в нем слышалась такая надежда, что внутри все сжалось. Как будто он снова верил в сказку, которую сам же разрушил.

– Я здесь, – ответила я, подойдя ближе к двери, но не прикасаясь к ней.

– Я так рад, что ты вернулась, – его голос дрожал, но в нем слышалась радость.

Я молчала. Слова застряли в горле, как камень.

– Я люблю тебя, – продолжал он, голос становился тише. – Я всегда любил. Я не хочу жениться на другой. Я не могу без тебя.

– Ты не любишь, – вырвалось у меня. – Ты просто трус. Ты просто стоял и смотрел, как твой отец бьет меня в этой комнате. Ты встал на сторону отца, когда нужно было просто сказать правду!

Тишина. Только шелест ткани за дверью.

– Да… Ты права… Конечно же права… Я должен был сказать правду… Но я не мог. Отец… Он угрожал всем. Он сказал, что если я встану за тебя, я больше не его сын. Я не знал, что делать. Я люблю тебя, Эгла. Я всегда любил. И я знаю, что если ты будешь вести себя правильно, отец смягчится. Просто потерпи. Все наладится. Если первым нашим ребенком будет мальчик, он обязательно смягчится. Я уверен…

За дверью наступила тишина. Потом Йенсен заговорил снова, голос дрожал еще сильнее:

– Отец смягчится, если ты будешь вести себя правильно, – прошептал он, и в его голосе появилась уверенность. – Я уверен. Если ты будешь вести себя правильно, он простит. И мы будем счастливы.

Его слова звучали как молитва, как манифест его собственной слабости. Он все еще верил в сказку, где достаточно быть «хорошей девочкой», чтобы все кончилось счастливо.

– Йенсен, – прошептала я, прижимая ладонь к двери. – Открой дверь. Пожалуйста. Ты можешь помочь мне сейчас. Ты можешь изменить все. Ты можешь стать сильным сейчас.

Пауза. Даже дыхание за дверью замерло.

– Нет, – произнес он через мгновение. – Я не могу. Я не могу жить без тебя. Я люблю тебя, Эгла. Я готов искупить вину. Просто дай мне шанс. Я знаю, что если выпущу тебя, ты уйдешь… Ты уйдешь от меня снова. Сбежишь… А я не хочу… Я не хочу жить без тебя! Понимаешь?

Я замолчала, чувствуя, как сердце разрывается на части.

– Ты должен был защитить меня, – прошептала я, и голос звучал как приговор. – Ты должен был встать между нами. Но ты не сделал этого. И теперь все кончено.

– Но я люблю тебя! – вырвалось у него, и в его голосе прозвучала паника.

– Нет, – ответила я, и это «нет» звучало твердо, как камень. – Ты просто не можешь без меня жить. Ты не можешь без того, к кому привык. Но это не любовь. Ты – жертва, которой нельзя протягивать руку помощи. Потому что твоя цель не выбраться, а утащить к себе и сделать такой же жертвой того кто пытается тебя спасти.

Я отошла от двери, чувствуя, как внутри все горит.

– Ты не любишь меня, – прошептала я, глядя на дверь. – Ты любишь себя. Ты любишь то, что я могу дать тебе. Но не меня.

Вспомнила Аса, как он держал мою руку, не боясь показать слабость. Вспомнила Гарта, как он смотрел на меня, не пряча своей ярости, своей страсти. Они боролись. Даже когда это могло убить их. А он… Он сидел и смотрел, как меня унижают. И это не любовь. Это слабость, замаскированная под любовь.

– Ты не можешь защитить даже собственное отражение в зеркале, – выдохнула я, чувствуя, как внутри что-то ломается окончательно. – А я не хочу такого человека в своей жизни. Я не хочу жить с человеком, который не может защитить даже себя. Потому что если ты не можешь защитить себя, ты не сможешь защитить и меня. А я заслуживаю того, чтобы меня защищали.

– Йенсен, – произнесла я, глядя на окно, сквозь которое не могла убежать. Взгляд застрял на тенях, танцующих на стенах. – Ты не можешь вернуть то, что разбил. Сломанное стекло никогда не станет целым. Оно может быть склеено, но трещины всегда останутся. И я не вернусь в клетку, из которой ушла. Я не хочу жить в клетке, где единственная моя функция – быть вам удобной!

Тишина.

– Эгла… – прошептал он, но я не ответила.

Я подошла к кровати, взяла платье служанки и бросила его в камин. Огонь ярко вспыхнул, пожирая ткань с ледяным шипением. Пламя отбрасывало тени на стены, будто отмечая момент, когда я перестала быть чьей-то собственностью. «Пусть сгорит в аду вместе с лордом Арвейном,» – прошептала я, сжимая кулаки, пока платье превращалось в пепел. 'Потому что я не вещь, которую можно бросить на огонь и забыть.

За дверью послышался стук. Йенсен что-то произнес, но я не разобрала. Голос его был полон боли, но я не могла жалеть его. Не сейчас. Не после всего, что произошло.

– Все кончено, – повторила я, впервые за долгое время чувствуя облегчение. – Ты выбрал свой путь. Я выбрала свой. И они больше не пересекутся.

За дверью стих шепот. Йенсен ушел.

Я осталась одна. Но впервые за долгое время я чувствовала себя свободной. Свободной от надежды, что он изменится. Свободной от мечты, что он наконец станет тем, кем должен быть. Свободной от того, чтобы быть кем-то.

Потому что поняла: свобода – это не отсутствие стен. Это знание, что даже в клетке ты остаешься собой. Это знание, что ты не вещь, которую можно переломать и сломать. Это знание, что твоя воля сильнее любой клетки.

И я останусь собой.

Даже если для этого мне придется сжечь весь мир.

Даже если для этого мне придется сжечь саму себя, чтобы вырваться из этого пламени.

Потому что лучше сгореть в огне, чем жить в ледяной клетке, где нет ни тепла, ни любви, ни чести.