Текст книги "Выброшенная жена для генерала дракона (СИ)"

Автор книги: Кристина Юраш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 71

В коридоре послышались шаги и постукивание трости. Они остановились возле моей двери.

– Ты готова приступить к своим обязанностям? – раздался за дверью ледяной голос хозяина.

Я не обернулась. Не дрогнула. Просто стояла у камина, глядя, как пепел от платья служанки поднимается вверх, словно душа той самой Эглантины, что когда-то верила в любовь, в семью, в честное слово.

Дверь распахнулась с таким скрипом, словно едва слышно закричала женщина.

«Даже скрип дверей в этом доме напоминает женский крик и плач», – подумала я.

Лорд Арвейн вошёл, как входит смерть – уверенно, без спешки, с тростью в руке и презрением на лице. Его глаза мгновенно скользнули по моему платью – тому самому, что дала мне Марта. Простому. Чистому. Живому. И его глаза распахнулись. Ещё бы! Такой дерзкий акт неповиновения.

Потом взгляд упал на камин. На угли. На дым, ещё не рассеявшийся под потолком.

– Где твоя униформа? – спросил он, и в голосе уже звенела угроза, как натянутая тетива.

Трость ударила об пол, а я сжала кулаки, понимая, что сейчас либо начнется отсчет моих последних минут жизни или первых минут настоящей свободы.

Время пошло.

– Сгорела, – ответила я, не поворачиваясь. – Как и твои надежды на то, что я снова стану удобной и послушной куклой в этом доме.

Мой ответ был четким и холодным. Я не сомневалась ни в одном своем слове.

Лорд Арвейн шагнул вперёд. Трость в его руке дрожала – не от слабости, а от ярости.

– Ты думаешь, я позволю тебе вести себя, как заблагорассудится? – процедил он. – Ты думаешь, я не сломаю тебя, как сломал свою жену? Она тоже сопротивлялась. Думала, что любовь спасёт её от моих правил. А потом я выбил из неё эту дурь. Удар за ударом. До тех пор, пока она не начала целовать мои сапоги с благодарностью.

Я медленно повернулась. Впервые за всё это время – не с опущенными глазами, не с дрожью в коленях. Я смотрела прямо в его мутные, злобные глаза, и в моём взгляде не было страха. Была решимость. Была боль. Была ярость, накопленная за время молчания.

– Ты не тронешь меня, – сказала я, наконец обернувшись. – Ни пальцем. Ни словом. Ни взглядом.

Он рассмеялся. Коротко. Жестоко. Как человек, который привык видеть, как все перед ним падают на колени.

– Ах, вот как? – Он поднял трость, и в его глазах вспыхнула та самая жажда насилия, что живёт в душах тиранов. – Я выбью из тебя эту дурь, как выбивал из неё. И ты будешь благодарить меня за каждый удар!

Он зарычал – да, именно зарычал, как зверь, загнанный в угол собственной жестокостью. Взмахнул тростью, но я не отпрянула. Не закрылась руками.

Я бросилась вперёд.

Не как жертва. Не как испуганная девчонка. А как зверь, загнанный в угол, у которого остался один шанс – выбить ружьё у охотника.

Его пальцы сжимали трость, как последнее оружие старого тирана. Но я была быстрее. Я схватила её за конец и рванула изо всех сил – не как жертва, а как охотница.

Мои пальцы вцепились в трость. Лорд Арвейн рванул её к себе, но я не отпустила. Я вложила в этот рывок всё – боль унижений, слёзы, которые не пролила, синяки, что не зажили до конца, и ту самую ночь, когда я бежала босиком по ледяной брусчатке, думая, что мир кончился.

– Ты⁈ – выдохнул он, ошарашенный. – Ты смеешь⁈

– Да, – вырвалось у меня сквозь стиснутые зубы. – Я смею!

Мы стояли, дёргая трость в разные стороны, как два воина в поединке за власть.

Лорд Арвейн был сильнее меня. Но я почувствовала, как внутри просыпается чудовище. Нет, не дракон. Просто чудовище, для которого не существует правил, милосердия, доброты.

И это чудовище придало мне сил.

Вот для чего оно нужно!

Чтобы прийти на помощь в тот момент, когда всё потеряно.

Надо будет сказать Гарту и Асу…

Что чудовище – это последний шанс!

Он не враг!

Он друг!

Лучший и последний!

Мы стояли с лордом Арвейном лицом к лицу, дыша одним и тем же воздухом, пропитанным ненавистью и отчаянием. Его лицо побагровело. Вены на шее вздулись, как корни старого дерева.

– Ты знаешь, что я с тобой за это сделаю, паскуда? – слышался полный ярости голос старика. – Ты сдохнешь замурованной в подвале! И даже если ты на брюхе поползешь за мной и будешь целовать мои сапоги, я всё равно тебя не прощу!

Он тянул, рвал, пытался ударить меня локтем, но я не отпускала. Мои пальцы горели от напряжения, но внутри меня горело что-то большее – огонь, который он не мог потушить.

И я держала эту трость крепче, чем когда-либо держала что-либо в жизни.

Он рванул, а я чуть не выпустила трость из рук.

Нет, удержала.

Я собралась с силами и рванула сама.

Трость вырвалась из его рук.

Я отшатнулась, держа её в руках, как трофей. Как символ его поражения.

– Ты… ничтожество! – прохрипел с кашлем лорд Арвейн. – Ты – пыль! Ты – долг! Ты – ничего!

– Я – Эглантина! – вырвалось у меня, и в этом имени прозвучала вся моя суть. – И ты не имеешь права со мной так обращаться! Я не позволю!

Я посмотрела на камин, потом на лицо лорда.

Трость упала в огонь с глухим шипением. Набалдашник в виде волчьей пасти застыл на мгновение, будто в последний раз оскалился, а потом пламя обвило его, как месть.

Лорд Арвейн замер. Его глаза расширились от ярости и… чего-то ещё. Чего-то, что я не могла прочесть.

– Ты… – выдохнул он, делая шаг к камину. – Это фамильная трость, мерзавка! Слуги! Быстро сюда! Избить ее до полусмерти!

Я бросилась к двери и тут же закрыла ее изнутри, слыша приближающийся топот.

Тем временем старик протянул руку, будто хотел вытащить трость из огня, как вытаскивают последнюю нить власти из пепла.

Но вдруг его лицо исказилось. Он схватился за грудь. Пальцы впились в ткань жилета так, что костяшки побелели.

– А-а-а… – вырвался хриплый стон.

Он пошатнулся. Колени подкосились. Он упал на одно колено, всё ещё глядя округлившимися, полными ужаса глазами на огонь, в котором погибал его символ власти.

– Капли… – прохрипел он.

Я стояла. Не двигалась. Не бежала. Не звала на помощь.

Я просто смотрела, слушая лихорадочное биение своего сердца.

Потому что впервые за всю свою жизнь я поняла: я не обязана спасать того, кто пытался убить меня.

Пусть горит. Пусть задыхается. Пусть узнает, каково это – быть бессильным.

Он поднял на меня глаза. В них не было ни злобы, ни угрозы. Только страх. Первобытный, животный страх смерти.

– Помоги… – прошептал он.

Я шагнула ближе. Встала над ним. Как он когда-то стоял надо мной.

– Хватит притворяться! Ты притворяешься, – сказала я. – Как в ту ночь. Когда я только пришла. Ты притворился, что у тебя сердце. Чтобы сломать меня.

Он задрожал, пытаясь что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Я не твоя жена, – повторила я. – И не твоя служанка. Я – не твоя долговая расписка. Я – человек. И я не обязана спасать того, кто пытался уничтожить меня.

Он смотрел на меня. В его глазах – мольба. Но я не двинулась.

– Ты сам выбрал этот путь, – прошептала я. – Теперь иди по нему до конца.

Трость в камине треснула пополам – и превратилась в обгоревшую палку.

За окном вдруг вспыхнула молния. Гром прогремел так, будто небеса одобрили мои слова.

И в этот момент я поняла: я больше не боюсь. Ни его. Ни этого дома. Ни прошлого.

Потому что я наконец-то стала собой.

И в этот момент слуги выломали дверь.

Глава 72

– Замуровать её, – прохрипел лорд Арвейн, сидя на полу, прислонившись к стене. Его лицо было серым, глаза – мутными, как у умирающей рыбы. – В подвале. Навсегда. Пусть знает, что свобода – для тех, кто рожден с именем. Не кормить. Не поить. Пусть сама сдохнет!

Я вздрогнула от ужаса.

Холод подвала уже вползал в мою душу – влажный, гнилой, с запахом плесени и забвения. Он обволакивал меня, как погребальный саван, впитывая тепло, надежду, имя… Эглантина.

Я чувствовала, как он скользит по коже – не как воздух, а как приговор, вырезанный в камне. И в этом холоде я поняла: если меня замуруют – я не просто умру в страшных муках.

Я исчезну.

Как будто меня никогда не было.

Как будто мой смех, мои слёзы, моя боль – были лишь ошибкой, который лорд Арвейн давно стёр с лица земли.

Я стояла у камина, сжимая кулаки, и смотрела, как пепел моего платья служанки тлеет в углях. Оно сгорело не как унижение. Как вызов. А сверху догорала трость…

Слуги замерли. Один из них – тот самый, что в ту ночь тащил меня за руки – медленно шагнул ко мне.

– Не смейте! – вырвалось у меня. Я отступила, чувствуя спиной каминную решётку. – Вы не имеете права!

Но они не слушали. Два крепких мужика схватили меня под руки, как в ту ночь, и потащили к двери. Я билась, кусалась, кричала – но мои удары были слабы, как у загнанного зверька.

Они выволокли меня в коридор, где мраморный пол отражал свет канделябров, будто насмехался. Каждый шаг – как удар по ране.

Кожа на руках горела от их хватки – жесткой, как кандалы. Я цеплялась ногтями за стену, оставляя кровавые следы – последние следы Эглантины. А они тащили меня, будто я была не человеком, а вещью – испорченной, лишней, которую нужно похоронить за кладкой кирпичей.

– Пусть никто не узнает, – доносился хриплый, угасающий голос лорда Арвейна из комнаты. – Пусть думают, что она сбежала… или умерла…

И в этот момент – грохот.

Не дверь распахнулась.

Нет.

Стена рухнула.

Будто сам мир разорвался, чтобы выпустить чудовище. Пыль, камни, обломки – и в этом хаосе – он.

Не человек. Не герой. Не спаситель.

Асгарат Моравиа.

Высокий. Могучий. В алом мундире. Злой, будто его только что вырвало из неба, бросив на землю. Волосы растрёпаны, глаза – горят.

Я не видела его. Я почувствовала.

Как будто сердце, которое замерло от страха, вдруг вспыхнуло – не от радости, а от осознания: он здесь.

И в этот момент я поняла – даже если бы я умерла в подвале, он бы разнёс весь дом, чтобы найти мою пыль.

Он не кричал. Не ревел. Просто шагнул вперёд – и разметал слуг, как соломинки. Один удар – и первый отлетел к лестнице. Второй – и второй рухнул на колени, хватаясь за челюсть.

А потом генерал обнял меня.

Не осторожно. Не сдержанно.

Как человек, который потерял целый мир и только что нашёл его обратно.

– Ас? – прошептала я, задыхаясь. – Гарт?

Он отстранился на миг. Посмотрел в глаза. И в его взгляде не было двойственности. Была целостность.

– Нет, – сказал он, и голос его был глубже, чем раньше. Теплее. Сильнее. – Асгарат Моравиа.

Я замерла.

– Как? – выдохнула я.

– Марта, – ответил он, не отпуская меня. – Прислала письмо. Сказала: «Она в беде». Мы прилетели. В тот момент в голове была одна мысль: спасти. Она поставила ультиматум. Сначала зелье, а потом уже остальное. И вот теперь… Мы снова вместе. Я и моё чудовище.

В этот момент из комнаты выскочил Йенсен. Бледный. В панике. Глаза – полные слёз.

– Папа умер! – закричал он, останавливаясь посреди коридора. – Он… он просто… просто! Сердце… Он умер!

Он бросился ко мне, схватил за руки, за платье, за волосы – как будто я могла исчезнуть.

– Эгла! Теперь всё будет хорошо! – рыдал Йенсен. – Теперь никто не посмеет тебя тронуть! Мы начнём сначала! Ты вернёшься! Мы будем счастливы! Я обещаю! Я всё исправлю!

Я посмотрела на него. И впервые не почувствовала ни злости, ни жалости. Только усталость.

– Нет, Йенсен, – сказала я тихо, но чётко. – Всё кончено.

Асгарат шагнул вперёд, отцепив и отбросив в сторону руки моего бывшего мужа.

– Подпиши документы на развод. Сейчас. Или я сам прикажу их составить – и подам в суд на семью Арвейн. Как свидетель преступления. Я видел всё, что произошло. И ты будешь гнить в тюрьме вместо твоего папаши. Ты ведь соучастник!

– Нет, – замотал головой Йенсен. И тут же задрожал всем телом. – Я не причинял ей вреда… Я ничего не делал.

– Вот поэтому ты соучастник, – тихим и страшным произнёс генерал. – Знаешь, что бывает с теми, кто намеренно скрыл факт, что видел врага, пробирающегося к лагерю? Знаешь, что бывает с теми, кто промолчал, потому что испугался, что первый удар придётся на них? Знаешь, недавно случай был один. Девушку пытались взять силой двое моих солдат. Они считали, что раз они на земле врага, то имеют право делать всё, что им заблагорассудится. Она же тоже враг? Пусть и мирная. Но враг. Это была их месть. Так они сказали. Так вот. Я казнил троих. Этих двоих и третьего, который стоял, смотрел и ничего не делал. Он умолял меня, чтобы я смилостивился. Он ведь не принимал участия. Он даже пальцем не тронул её. Как ты. Так что ты не у того ищешь справедливости. Моя справедливость тебе не понравится.

Йенсен замер. Потом – зарыдал. Он упал на колени, как в ту ночь. Только теперь – не перед отцом. Передо мной.

Глаза – полные слёз, но не от раскаяния. От страха. От осознания, что без меня он – ничто.

Он схватил подол моего платья – не как муж, не как любящий, а как утопающий, хватающийся за соломинку.

– Я не выживу без тебя! – хрипел он. – Я умру! Ты же знаешь! Я не умею быть один!

Он говорил, как ребёнок. Как тот, кого никогда не учили быть человеком.

И я смотрела на него – и не видела человека. Я видела пустую оболочку, которую лорд Арвейн создал, чтобы не потерять контроль.

И мне стало не жалко.

Мне стало стыдно. За него. За себя. За то, что я когда-то думала – он может стать другим.

Я молчала.

Потому что слова уже ничего не значили.

– Документы на развод! – приказал Асгарат.

Через двадцать минут документ был составлен.

Всё это время Йенсен умолял меня одуматься. И обещал, что всё будет иначе.

Бумага легла на стол, а он заплакал, как мальчишка.

– Подписывай! – приказал генерал, а я смотрела на него и узнавала холодного Аса.

Йенсен протянул руку за пером, взял его и подписал. Дрожащей рукой. Слёзы капали на пергамент, размазывая чернила – как будто даже бумага отказывалась принимать его подпись.

Я смотрела на него – и впервые почувствовала: это не конец. Это начало.

Начало моей жизни.

Без имени Арвейн. Без долга. Без страха.

Я прижала к груди документ – не как свидетельство свободы.

Как гробницу.

Гробницу для той Эглантины, которая верила в любовь. В семью. В справедливость.

И в этот момент я поняла – я больше не буду той девушкой.

Я стану тем, кем меня сделал он.

Свободной.

Жестокой.

Непобедимой.

И в этот момент уже бывший муж заплакал в голос.

Потом бросился к моим ногам, схватил подол платья и прижал к лицу.

– Не оставляй меня! – молил Йенсен. – Я не заслужил этого!

Я посмотрела на него – и отстранилась.

– Это больше не моё дело, Йенсен, – спокойно и устало произнесла я.

Рука Асгарата легла на мою талию – не как опора. Как обещание. А я прижала к груди документ, который дарил мне настоящую свободу. Свободу от Арвейнов, от унижений, от боли….

Мы с генералом вышли из дома. Ветер хлестнул по лицу, как пощёчина свободы.

Я смотрела на него – и в груди сжималась боль. Точно. Ас. Правильно говорил дворецкий. Ас больше всего похож на генерала. Именно поэтому он разговаривал с родными. Именно поэтому дворецкий испытывал куда большее уважение к Асу, чем к Гарту.

Неужели Гарт был прав?

И что я его больше не увижу?

Неужели он теперь заперт в клетке навсегда?

Я посмотрела на Асгарата – и в его глазах не было Гарта. Ни дерзкой улыбки. Ни огня. Ни змеиного блеска.

Только лёд. Чистый. Безупречный.

И в этот момент я поняла – он не потерял Гарта.

Он снова запер его.

Ради меня. Ради того, чтобы я не боялась. Чтобы я не сомневалась. Чтобы я не страдала.

Но мне было больнее, чем когда-либо.

Потому что я любила обоих.

Ради меня Гарт согласился… И теперь он снова в своей клетке… Он добровольно шагнул в нее ради меня. Я почувствовала, как мне невыносима эта мысль.

Я знала, чувствовала… Это прощание. С Гартом. С тем, кто был мне дорог. С тем, кто смеялся, целовал, играл с моими волосами.

А теперь – только Ас. Холодный. Целостный. Безупречный.

Я посмотрела на него – и впервые за всё это время поняла: я не спасла дракона.

Я разбила его.

На две части.

И одна из них – теперь моя.

А другая – навсегда потеряна…

– Ты… Ас, – прошептала я, чувствуя, как сердце рвется на части. – Гарт… его больше нет?

Глава 73

Генерал ничего не ответил, лишь усадил меня в карету – будто не спаситель, а палач, ведущий жертву на казнь.

Я смотрела на него – и в этот момент поняла: это хуже смерти.

Потому что передо мной был Ас. Спокойный. Сдержанный. С глазами, полными чести… и боли.

А Гарт?

Гарт был потерян.

Не просто исчез. Не просто заперт.

Он раздавлен. Разбит. Уничтожен. Как будто я, в попытке спасти их обоих, вырвала сердце из груди одного, чтобы вставить его в другого.

И теперь я сидела в карете, чувствуя, как внутри меня рвётся всё – и не от радости, а от осознания: я не спасла дракона. Я разорвала его.

На две части.

И одна из них – теперь моя.

А другая – навсегда потеряна.

Я закрыла глаза, чувствуя, как слёзы катятся по щекам. Я подарила им свободу… чтобы снова запереть одного из них?

«Давай сбежим!», – вспомнила я улыбку Гарта. – «Я не хочу, чтобы меня заперли!».

И ведь он был прав!

– А что это мы так расстроились? – послышался голос, а я резко подняла глаза на генерала.

Он усмехнулся – и в этой усмешке я узнала ту самую дерзость, которую так любила.

Расстегнул верхнюю пуговицу – не как человек, которому жарко.

А как дракон, который наконец вырвался из клетки.

И в этот момент я увидела – золотую цепочку, сверкнувшую в вороте.

Не новую.

Не случайную.

Его цепочку.

Ту, что он носил, когда был Гартом.

Ту, что я видела, когда он целовал меня под луной.

Когда он говорил: «Давай сбежим».

Когда он обещал: «Я не хочу, чтобы меня заперли».

И я вспомнила – он был прав.

Он всегда был прав.

И я – глупая, слепая, жестокая – снова заперла его.

Но теперь…

Теперь он здесь.

Не как призрак.

А как реальность.

Как правда.

– Я думала… – прошептала я.

– Надеюсь, что обо мне, – заметил Асгарат. И я узнала его улыбку. Такую же, как у Гарта.

Он резко притянул меня к себе – не как муж, не как герой.

А как человек, который потерял себя – и только сейчас нашёл обратно.

И поцеловал.

Не как Ас. Не как Гарт.

Как он.

Его губы нашли мои – не прося, не требуя, а забирая то, что принадлежало ему по праву.

Поцелуй был жарким, глубоким, почти яростным – будто он хотел влить в меня всё, что не мог сказать словами.

Его язык скользнул по моим губам – и я открылась ему без колебаний, как цветок – солнцу после долгой ночи.

Я почувствовала вкус кардамона, страсти… и чего-то древнего, драконьего – того, что не поддаётся описанию.

Я чувствовала холод и огонь одновременно – как будто он был двумя половинками, которые наконец слились воедино.

И в этот момент я поняла – он не просто поцеловал меня.

Он вернул мне часть меня.

Ту, что я потеряла, когда думала, что спасла его.

Когда он отстранился, я задохнулась.

Не от воздуха.

От осознания: он жив.

И он – мой.

Я увидела его улыбку.

Ту самую.

Дерзкую. Наглую. С изгибом бровей, будто он знает, что я уже его.

И вопрос только – когда это случится.

Сейчас или на пару мгновений позже.

Но в этот момент я поняла – это не улыбка Гарта.

Это улыбка Асгарата Моравиа.

Целостного. Единого.

И в ней не было ни капли насмешки.

Была победа.

Победа над клеткой.

Победа над страхом.

Победа над тем, кто думал, что может запереть его.

И я поняла – он не исчез.

Он просто стал собой.

И теперь – он не позволит мне уйти.

– Ты думала, я исчез? – прошептал он, и в голосе – хрипотца Гарта. – Нет, аптекарь. Я просто… стал частью целого. Я появляюсь тогда, когда нужен. А ты… ты подарила мне свободу. Не клетку. Не войну. А право быть собой – даже внутри него.

Я смотрела на него, не веря.

Потом взгляд упал на его руки.

На пальцах – несколько золотых перстней.

С драконами.

С глазами из изумрудов.

С узорами, которые я раньше не замечала.

Потому что раньше я видела только одну часть его.

А теперь – всё.

Каждый перстень – как напоминание: он не просто дракон.

Он – всё то же чудовище. В душе.

И эти перстни – не украшения.

Они – его корона. Символ власти над этим миром.

И снова поцелуй. Только сейчас до меня дошло, что каждый из них отдал самое дорогое, чтобы спасти меня. Ас отдал клетку, контроль, порядок. А Гарт отдал свободу.

– Так, давай успокоимся, – отстранился генерал. Сейчас он говорил как Ас. – Иначе для тебя это кончится очень приятно, а для платья – смертельно. Мы должны доехать до аптеки, чтобы твою бабушку не хватил удар. Мы посидим, попьём чай, она убедится, что с тобой всё в порядке, а потом я увезу тебя в поместье. И вот уже тогда…

В этот момент он усмехнулся. И я увидела ту самую улыбку Гарта.

– Я дам волю своему чудовищу… – прошептал он, и в голосе – не угроза.

А обещание.

Потому что я знала – его чудовище – это не ярость.

Это страсть.

Это желание.

Это любовь, которую он держал в клетке столько лет. И теперь – она вырвалась на волю.

Я поняла – он не просто говорит.

Он предупреждает.

Потому что, если я позволю себе сомневаться…

Если я попытаюсь убежать…

Он не станет просить.

Он заберёт.

Как дракон.

Завоюет как генерал.

И удержит любовью, как тот, кто пожертвовал клеткой и собой, чтобы снова держать меня в своих объятиях.