Текст книги "Золушки"

Автор книги: Кристина Ульсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Он уже готов, но кассирша из Флемингсберга должна окончательно подкорректировать его вечером.

– Хорошо, тогда идем дальше. – Алекс коротким кивком поблагодарил Фредрику.

Она открыла было рот, но Алекс знаком остановил ее:

– Позволишь мне рассказать, что я узнал из разговора с Сарой и ее родителями в Умео?

Фредрика с готовностью кивнула: ей, как и остальным, не терпелось узнать последние новости.

Алекс понимал, что ничем особенным их не порадует, но тем не менее пересказал свою беседу с Сарой и ее родителями после официальной процедуры опознания тела. И отметил, как заинтересованно взглянула на него Фредрика, услышав, что после школы Сара некоторое время жила в Умео. Едва комиссар закончил, как тут же вступила Фредрика:

– Сегодня я говорила с некоторыми друзьями и коллегами Сары и как раз удивилась: странно, что у нее не осталось друзей детства или юности…

– Верно, – согласился Алекс. – Насколько я понимаю, она перестала с ними общаться, когда познакомилась с будущим мужем.

– Вот именно, – подхватила Фредрика, – и когда мы описываем ее круг общения, то начинаем довольно поздно. То есть мы вообще упускаем из вида то, что происходило в жизни Сары до того, как она познакомилась с Габриэлем!

– Ты думаешь, это возможно? Что убийца Лилиан вынашивал планы мести столько лет?

– Думаю, такую возможность не стоит исключать, – кивнула Фредрика. – Просто если дело обстоит именно так, то на данный момент у нас нет шансов вычислить преступника, так как мы ищем не в том временном промежутке.

– Ладно, друзья, – задумчиво кивнул Алекс. – Теперь – все домой, и срочно порадуйте себя чем-нибудь! Завтра начнем с того, что еще раз пройдемся по всему материалу: просмотрим по новой всю информацию, все звонки, которые мы сочли неинтересными. Договорились?

Алекс вдруг подумал, что за это собрание дважды употребил слово «друзья», и улыбнулся.

* * *

Эллен Линд возвращалась домой с работы в расстроенных чувствах. С тех пор как девочка пропала, Эллен трудилась не покладая рук. Конечно, она простая ассистентка, но вообще-то начальник мог бы и похвалить ее за старание. Алекс о таком частенько забывает! Уж не говоря о том, как он обращается с этим несчастным аналитиком Матсом! Интересно, Алекс хоть знает, как его зовут?!

Но стоило Эллен взглянуть на мобильный и увидеть несколько пропущенных вызовов от любимого, как плохое настроение как рукой сняло! Он оставил ей на автоответчике короткое сообщение, что хотел бы встретиться с ней чуть позже в отеле «Англэ», где сегодня остановится на ночь, да еще и попросил прощения за дурацкий прошлый разговор!

Сердце Эллен отчаянно колотилось.

Но присутствовало и легкое раздражение – эти неожиданные повороты в их отношениях были ей не по нраву.

Слава богу, за приличное вознаграждение племянница Эллен все-таки согласилась посидеть с детьми. Вообще-то она и так ждала Эллен дома и сердилась на нее из-за того, что та допоздна задержалась на работе.

– Они уже большие, разве им нужна нянька?! – возмущалась по телефону племянница – вчерашняя выпускница школы.

– Нужна! – решительно ответила Эллен, вспомнив о Лилиан Себастиансон, и понеслась домой, чтобы пожелать детям спокойной ночи и переодеться.

Племянница наблюдала за тем, как тетка носится по дому в поисках подходящего наряда, и хихикала:

– Влюбилась, что ли? Ведешь себя как девчонка!

– Знаю-знаю, – покраснев, улыбнулась Эллен, – наверное, это смешно, но я так радуюсь, когда он предлагает встретиться!

– Надень красную кофточку, – с улыбкой предложила племянница, – красный тебе идет!

Вскоре Эллен ехала на такси в отель. Чудесным образом отступившая на короткое время усталость вернулась, и Эллен в изнеможении откинулась на спинку сиденья. В последние дни ей пришлось очень много работать. Она искренне надеялась, что Карл сможет выслушать ее рассказ обо всех этих ужасах, ей просто необходимо выговориться!

Карл встретил Эллен в фойе отеля и, нежно улыбнувшись, распахнул объятия.

– Представляешь, мы встречаемся второй раз за неделю! – прошептала Эллен, уткнувшись ему в плечо.

– Иногда выдаются недели посвободнее, – ответил Карл и крепко прижал ее к себе.

Он ласково погладил ее по спине, похвалил наряд и сказал, что она прекрасно выглядит, несмотря на то что ей пришлось столько работать.

Следующие несколько часов прошли как в тумане: они выпили вина, поужинали, долго и серьезно говорили о случившемся, а потом нежно занимались любовью, пока наконец не попытались заснуть.

Блаженствуя в его объятиях, Эллен сонно прошептала:

– Карл, я так рада, что мы познакомились!

Она не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается.

– Я тоже очень рад, – шепнул он, лаская ее грудь, и поцеловал женщину в плечо. – Ты действительно даешь мне все, что нужно!

Часть II
След ярости

Пятница

Когда Елена очнулась, в квартире было темно. Лежа на спине, она открыла глаза, точнее, один глаз – второй совсем заплыл. Не успела она удивиться этому, как все тело пронзила невыносимая боль. Боль билась изнутри и окружала ее снаружи, не оставляя ни малейшей лазейки, текла сквозь тело, заставляя его корчиться в судорогах. Елена попробовала повернуться на бок, но запекшаяся на спине кровь пристала к простыне и засохла.

Девушка почти сразу перестала сдерживать рыдания: она знала, что Мужчины нет дома – он всегда уходит после того, как ее «наставит».

Слезы хлынули по щекам.

Если бы он только дал ей договорить, если бы он выслушал и не стал тут же набрасываться на нее…

Настоящее безумие…

Такого с Еленой еще не случалось. «Как он мог», – думала она и рыдала, уткнувшись в грязную подушку.

Вообще-то ей не разрешалось так думать. Она не должна была ставить под сомнение действия Мужчины, таковы правила игры. Если он «наставлял» ее, то всегда ради ее же блага. Если она этого не понимает, то их отношения обречены. Он же сто раз ей об этом говорил!

Но все-таки…

Жизнь Елены сложилась так, что постепенно она потеряла веру в себя и в людей вообще. Она осталась одна, потому что сама виновата – вот почему она с благодарностью и любовью относилась к Мужчине, что бы он себе ни позволял.

Однако у девушки все же остались душевные силы, которые Мужчина уничтожить не успел. Да он и не собирался: если бы он полностью лишил ее силы воли, то она не смогла бы стать достойной соратницей в борьбе, которая им предстояла.

Елена лежала на кровати в одиночестве, абсолютно голая, избитая и израненная, но именно остатки силы воли помогли ей ощутить соленый привкус протеста. В юности все ее существо состояло из одного протеста – но они с Мужчиной сделали все для того, чтобы она забыла о тех временах. Мужчина постарался стереть эти воспоминания из ее памяти и внушил ей, что такого рода протест унизителен. Он объяснил ей это в первый вечер, подобрав на панели, сказал, что можно жить по-другому, и если она хочет и не боится, то он поможет ей.

Хочет?! Да Елена просто мечтала об этом!

Но путь к совершенству, которое обещал ей Мужчина, оказался куда длиннее, чем она полагала. Куда длиннее и болезненнее: болело все тело, а тяжелее всего ей приходилось, когда он начинал прижигать ее спичками. Он, конечно, делал это нечасто, только в самом начале их знакомства, и вот теперь это случилось снова!

Елену затрясло в лихорадке. Она едва могла вздохнуть из-за боли в ребрах, а об ожогах даже думать не хотелось – жгучая боль сводила девушку с ума.

В отчаянии она подумала: мне нужна помощь! Мне срочно нужна помощь!

Неимоверным усилием воли она выбралась из кровати и медленно поползла к двери. Обращаться за медицинской помощью тоже против правил, но на этот раз она была уверена, что умрет, если не обратится к врачу.

Рано или поздно Мужчина всегда возвращался домой и оказывал ей помощь. Однако на этот раз Елена не могла ждать – силы стремительно покидали ее.

Только бы доползти до входной двери…

Елену постепенно охватывала паника – это ведь предательство, как оно повлияет на их отношения с Мужчиной?! Что у нее останется, если Он бросит ее?

Мужчина никогда не простит ей, если она самовольно выйдет из квартиры в таком состоянии! Он найдет ее и убьет!

Время, в отчаянии думала Елена, стоя на коленях и дрожащими пальцами хватаясь за ручку двери, – мне нужно время, чтобы подумать.

Кривясь от боли, она попыталась поднять другую руку и открыть замок. Сначала замок, потом дверь, а потом сознание девушки затуманилось, дверь открылась, и Елена ничком упала на мраморный пол лестничной площадки.

* * *

На следующий день Алекс отправил Фредрику в Упсалу допросить бывшую подругу Сары Себастиансон, Марию Блумгрен, с которой они вместе учились на литературных курсах в Умео, а затем в одиночестве сел за письменный стол с чашкой кофе.

Впоследствии Алекс долго пытался понять, в какой момент это дело словно превратилось в дикого зверя, который, ставя в тупик всю следственную группу, упрямо и недвусмысленно давал понять – он сам выбирает, в какую сторону двигаться. Казалось, дело зажило собственной жизнью, подчиненной единственному желанию: запутать и сбить с толку следователей.

«Не пытайся мной управлять, – нашептывало оно Алексу, – даже не пытайся руководить мной!»

Алекс замер в офисном кресле. Ему удалось поспать всего несколько часов, но он ощущал необыкновенный прилив энергии. К тому же в душе комиссара бушевал всепоглощающий гнев. До чего нагло действует убийца: отправить посылку с волосами матери ребенка, подкинуть труп на парковку перед огромной больницей, да еще и позвонить врачам, чтобы те поскорее обнаружили тело, – и при этом ухитриться не оставить после себя ни единой улики! По крайней мере, ничего, что бы могло помочь вычислить его, например отпечатки пальцев.

– Людей-невидимок не существует в природе, все допускают промахи! – ворчал себе под нос Алекс, набирая номер Центра судебно-медицинской экспертизы в Сольне.

Ему ответил на удивление молодой голос. В представлении Алекса опытному врачу должно быть никак не меньше пятидесяти, поэтому комиссар всегда пугался, когда приходилось работать с молодежью.

Однако вопреки его опасениям патологоанатом оказался очень компетентным и говорил на понятном полицейскому языке – этого вполне достаточно, решил Алекс.

Соня Лундин из Умео оказалась права: Лилиан Себастиансон умерла от отравления, точнее – от передозировки инсулина. Инсулин ввели в шею с помощью шприца.

От изумления у Алекса даже ярость поутихла.

– Никогда с таким не сталкивался, – невесело продолжал врач. – Однако это эффективный, и, если можно так выразиться, клинический способ лишить человека жизни. Жертва не испытывает страданий.

– Она была в сознании, когда ей сделали укол?

– Сложно сказать, – с сомнением в голосе сказал патологоанатом. – В крови обнаружены следы морфия, убийца пытался усмирить ее. Но я не поручусь, что она была без сознания, когда ей сделали смертельную инъекцию… Сложно сказать, почему убийца захотел ввести яд именно в голову или шею, – продолжал он. – Концентрация столь высока, что убила бы девочку даже при уколе в руку или ногу.

– Думаете, он врач? Убийца-то? – осторожно спросил Алекс.

– Вряд ли, – коротко ответил собеседник. – Укол сделан скорее непрофессионалом. И к тому же зачем было пытаться делать укол именно в голову? Это скорее похоже на какой-то символический акт!

Алекс задумался над словами врача: символический акт? Как это?

Причина смерти выглядела столь же странно, как и все это дело в целом.

– Она ела что-нибудь с момента исчезновения?

– Нет, не похоже. Желудок абсолютно пуст. Но если ее все это время держали на транквилизаторах, то ничего удивительного.

– Можете ли вы что-то сказать о том, где побывало тело? – устало спросил Алекс.

– Наши коллеги из Умео оказались правы: тело частично протерли медицинским спиртом. Я проверил, не осталось ли под ногтями биологических следов нападавшего, но ничего не нашел. На теле сохранились частицы особого талька, значит, злоумышленники действовали в специальных перчатках, которыми пользуются в больницах.

– А такие перчатки можно достать где-то еще, кроме больниц?

– Точно смогу вам сказать, когда придут результаты остальных анализов, но похоже на настоящие хирургические перчатки. Их легко достать, если кто-то из знакомых работает в больнице, но в обычной аптеке не купишь.

– Но если убийца воспользовался шприцем, медицинским спиртом и хирургическими перчатками… – задумчиво кивая, начал Алекс.

– Вероятно, он или его сообщники вхожи в медицинские круги, – предположил врач.

Алекс умолк. Секундочку, что он такое сейчас услышал?!

– Вы все время говорите во множественном числе, как будто убийц было несколько!

– Да, так и есть, – подтвердил тот.

– А почему вы так решили?

– На теле девочки нет никаких повреждений, за исключением ранки на макушке. К ней не применяли ни грубую силу, ни сексуальное насилие.

У Алекса вырвался вздох облегчения.

– Однако на руках и ногах имеется четкий набор синяков, – продолжал патологоанатом. – Вероятно, они появились, когда девочка стала вырываться и ее пытались удержать на месте. Одна пара рук, с маленькими ладонями, скорее всего принадлежит женщине. Чуть выше, на плече, есть синяки куда большего размера – вероятно, второй убийца – довольно высокий мужчина.

– То есть их было двое? Мужчина и женщина? – вздрогнув, спросил Алекс.

– Возможно, но точно утверждать не берусь, – осторожно ответил врач. – Синяки, кстати, появились за несколько часов до смерти. Наверное, когда они брили ей голову.

– Женщина держала, а мужчина брил, – медленно сказал Алекс. – Но Лилиан сопротивлялась, и тогда они поменялись ролями – мужчина держал, а женщина стала брить.

– Возможно, – повторил врач.

– Возможно, – эхом отозвался Алекс.

* * *

Не успела Фредрика Бергман доехать до Упсалы, как фоторобот женщины, задержавшей Сару Себастиансон во Флемингсберге, уже появился во всех выпусках новостей. Девушка остановилась у дома Марии Блумгрен, и тут по радио сообщили:

– Полиция разыскивает женщину, предположительно находившуюся в…

Выключив двигатель, Фредрика вышла из машины. Все средства массовой информации напряженно следили за ходом расследования по делу Лилиан. Отвратительные подробности убийства еще не успели просочиться в эфир, но это лишь вопрос времени, вот тогда-то и начнется настоящий ад…

В Упсале стояла куда более теплая погода, чем в Стокгольме. Фредрика вспомнила, что это не раз удивляло ее, пока она училась в университете: летом в Упсале всегда было чуть теплее, а зимой – чуть холоднее, как будто приезжаешь совсем в другую страну.

Фредрика отвлеклась от воспоминаний, увидев Марию Блумгрен, которая выглядела типичной жительницей той же страны, что и она сама.

Мы с ней даже немного похожи, подумала Фредрика: темные волосы, голубые глаза. Разве что, пожалуй, у Марии лицо покруглее и посмуглее да ростом она повыше и в бедрах пошире.

Наверняка рожала, машинально отметила для себя Фредрика.

Мария производила впечатление еще более серьезного человека, чем Фредрика, если такое вообще возможно. Лишь после того, как сотрудница предъявила удостоверение, Мария чуть улыбнулась, не разжимая губ.

А впрочем, причин для радости действительно не было – Алекс Рехт позвонил Марии Блумгрен и объяснил, по какому поводу ее беспокоят. Мария сразу ответила, что сообщить ей особо нечего, но она, разумеется, готова оказать полиции любую необходимую помощь.

Они присели за стол на кухне. Стены песочного оттенка, белая кафельная мозаика, кухня датской фирмы «Квик», обеденный стол овальной формы и простые белые стулья из того же гарнитура. За исключением стен все на кухне было белого цвета – идеальный порядок и стерильная, больничная чистота.

Да, не то что дома у Сары Себастиансон, мелькнуло у Фредрики – сложно представить, чтобы эти женщины когда-то могли быть лучшими подругами.

– Вы хотели, чтобы я рассказала о том, как мы с Сарой ездили в Умео? – сразу перешла к делу Мария, четко давая понять, что она, конечно, с радостью поможет полиции, но чем раньше они закончат, тем лучше.

– Может, лучше начнем с того, как вы с Сарой подружились? Где вы познакомились?

На лице Марии отразилось сомнение, затем едва заметное раздражение. Глаза ее потемнели.

– Мы подружились в старших классах. Мои родители развелись, и мне пришлось перейти в другую школу. Мы с Сарой попали в одну группу по немецкому языку, три года за одной партой, – нехотя объяснила Мария, поглаживая стоящую на столе вазу с цветами.

Фредрика вдруг сообразила, что Мария не предложила ей даже стакана воды.

– Не знаю, что именно вас интересует, – помедлив, добавила Мария. – Мы с Сарой быстро подружились. У ее родителей тогда были сложные отношения, они часто ссорились. Мы с ней нашли друг друга: обе типичные отличницы, из тех, кто всегда одолжит однокласснику запасную ручку и не водится с хулиганами.

Мария подняла глаза на Фредрику, и та заметила, что они блестят. Ей грустно, поняла Фредрика, вот откуда эта отстраненность. Мария до сих пор тоскует по Саре!

– В девятом классе Сара вдруг изменилась, – продолжала рассказ Мария. – Запоздалый подростковый протест: начала краситься, выпивать и гулять с парнями. Мне кажется, она устала от самой себя. Это прошло довольно быстро, а потом и у родителей отношения наладились. Кажется, они какое-то время жили отдельно, но я точно не уверена. В любом случае постепенно все вернулось на круги своя. Мы поступили в гимназию и сделали все, чтобы оказаться в одном классе. Мы уже решили, кем хотим стать, когда вырастем: переводчиками в ООН. – Мария рассмеялась.

– У вас были способности к языкам? – улыбнулась Фредрика.

– О да! Учителя по немецкому и английскому нарадоваться на нас не могли… А потом у Сары дома снова начались проблемы, – помрачнев, продолжала Мария. – Родители вдруг ударились в религию, стали посещать новую церковь, и Саре пришлось жить по новым жестким правилам.

– Новую церковь? – переспросила Фредрика.

– Ну да, – приподняв брови, подтвердила Мария. – Родители Сары – пятидесятники, ничего особенного. Но группа прихожан откололась от основной церкви, превратившись в шведское отделение какой-то американской секты – «Дети Христовы» или как-то так.

– А что за проблемы возникли в связи с этим у Сары?

Беседа приняла интересный оборот.

– Ой, да глупости всякие, – вздохнула Мария. – Родители Сары всегда относились к ней довольно либерально, несмотря на свою религиозность, не возражали, когда мы ходили на дискотеки и так далее. Но после того, как они перешли в эту новую секту, то как-то переменились, стали более радикальными, что ли: начали многое запрещать, критиковать одежду, музыку, вечеринки… Саре это пришлось не по нраву: она отказалась участвовать в церковных мероприятиях, и ее родители не стали настаивать, хотя пастор пытался убедить их вести себя с дочерью более строго. Но Саре и в этих границах было тесно, она попыталась расширить и их.

– Алкоголь и мальчики?

– Алкоголь, мальчики и секс, – вздохнула Мария. – Не то что бы это случилось слишком рано – шел уже второй год гимназии, когда она пошла вразнос, если можно так выразиться. Но я волновалась за нее, потому что она начала соблазнять парней просто так, чтобы позлить родителей.

Фредрика вдруг заметила, что сидит нога на ногу: сама-то она потеряла девственность только в восемнадцать…

– А потом, когда мы учились уже на третьем курсе гимназии, она стала встречаться с одним очень хорошим парнем, а я – с его другом, в общем, большую часть времени мы проводили вчетвером.

– Как восприняли это родители Сары? Появление молодого человека?

– Ну, сначала они были не в курсе, а потом… Потом, мне кажется, нормально. Сара подуспокоилась, к тому же ее родители, честно говоря, вряд ли знали, сколько парней у нее было до него. Вот если бы они узнали…

– Что было дальше? – спросила Фредрика, увлеченная рассказом Марии.

– Дальше наступило Рождество, потом пришла зима, а за ней – весна, – продолжала Мария тоном хорошей рассказчицы, нашедшей благодарного слушателя. – Сара вдруг начала сомневаться в своих чувствах, проводила все меньше времени со своим парнем, и мы стали реже встречаться вчетвером. Мы с другом ее парня расстались, и тогда Сара решила, что тоже не хочет больше встречаться со своим бойфрендом, – вздохнула Мария. – Сначала он разозлился: не хотел расставаться с ней, названивал и доставал ее, а потом нашел себе другую и отстал от Сары. До выпускного оставалось всего несколько недель, мы с Сарой уже записались на литературные курсы в Умео. Я умирала от нетерпения: выпускной, курсы, поступление в университет… – Прикусив нижнюю губу, Мария замолчала. – Но Сару что-то беспокоило, – медленно произнесла она. – Сначала я решила, что она волнуется из-за этого парня, но он вроде оставил ее в покое. Потом я подумала, что она, наверное, поссорилась с родителями, но нет – дома все было в порядке. Я чувствовала, что с ней что-то не так, и очень обижалась, что она не хочет поделиться со мной, лучшей подругой…

Делая пометки в блокноте, Фредрика взглянула на Марию – та замолчала.

– А потом вы поехали в Умео? – тихо спросила Фредрика.

– Да-да, – вздрогнув, очнулась от воспоминаний Мария, – а потом мы поехали в Умео. Сара все время повторяла, что, как только мы уедем, все наладится, а потом вдруг сказала, что решила остаться там на все лето, что домой мы поедем врозь. Я ужасно расстроилась и обиделась на нее.

– Вы не знали о том, что она устроилась на работу на лето?

– Нет, понятия не имела! Как и ее родители – она сообщила им эту новость по телефону, через неделю после отъезда. Выставила все так, как будто работа просто случайно подвернулась, но это неправда! Сара еще до отъезда знала, что пробудет там все лето.

– Она объяснила вам, что произошло? – неторопливо спросила Фредрика.

– Нет, – покачала головой Мария. – Сказала, что год выдался тяжелый, что ей необходимо сменить обстановку и чтобы я не принимала это на свой счет… – Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, взгляд посуровел. – Но я ей так этого и не простила. Курсы закончились, и я уехала домой. Вообще-то мы собирались поселиться в одной комнате в упсальском университетском общежитии, но летом я решила, что лучше буду жить одна. Сара рассердилась, обозвала меня предательницей, но вообще-то она первая начала! А потом…

Мария опять замолчала. Фредрика посмотрела в окно, провожая взглядом проезжающую мимо дома красную машину и терпеливо дожидаясь продолжения.

– Словом, отношения у нас так и не наладились, – тихо произнесла Мария. – Так, как раньше, уже не было. Конечно, мы много общались в Упсале, у нас были общие интересы, мы многое друг другу рассказывали, но… уже не так, как раньше.

Сердце Фредрики сжалось: она вспомнила о том, скольких друзей юности потеряла с годами. Жалеет ли она о них, как Мария о Саре?

– Вернемся к вашему пребыванию в Умео, – поспешно предложила Фредрика, – если вы не против.

Мария кивнула.

– Как вам жилось? Возможно, там произошло нечто особенное?

– Как жилось? Ну, наверное, неплохо. Жили в кемпинге при курсах, учились, знакомились с новыми людьми…

– Вы продолжаете общаться с кем-нибудь из них?

– Нет-нет, что вы… Уезжая домой, я знала, что вряд ли встречусь с кем-то из них еще раз. Курсы кончились, я отправилась домой, все лето проработала, а потом переехала в Упсалу.

– А Сара? Когда она вернулась домой, она ничего вам не рассказывала?

– Нет, почти ничего… – нахмурила брови Мария.

– Была ли у нее еще какая-нибудь близкая подруга, кроме вас?

– Вряд ли. Я так не думаю. Конечно, у нее было много приятелей, но не таких близких. Мне казалось, что когда она переехала в Упсалу, то постаралась просто забыть о старой жизни. Довольно решительно. А потом в Упсале у нее появились новые друзья. Пока она не познакомилась с Габриэлем… и снова не осталась в одиночестве.

– Вы продолжали общаться с Сарой, когда она познакомилась с ним? – тут же отреагировала Фредрика.

– Да. Мне даже казалось, что мы начинаем снова сближаться. После этой истории в Умео прошло уже несколько лет, мы заканчивали университет, собирались устраиваться на работу. Наступал новый этап, настоящая взрослая жизнь. Но тут Сара познакомилась с Габриэлем, и все снова изменилось – он полностью завладел ее жизнью. Сначала я пыталась поддерживать отношения с ней, чтобы…

Мария умолкла, и Фредрика увидела, что женщина плачет.

– … чтобы?.. – тихо переспросила Фредрика.

– Чтобы спасти ее, – рыдая, произнесла Мария. – Я же видела, что он ее избивает! А потом она забеременела, мы совсем разругались и с тех пор не общаемся. Я не могла видеть ее рядом с ним и, честно говоря, не хотела смотреть, как она медленно умирает и даже пальцем не хочет пошевелить, чтобы попытаться уйти от него!

Фредрика не считала, что Сара Себастиансон ни разу не попыталась уйти от Габриэля. Но сочла за лучшее оставить эти соображения при себе и спросила:

– Теперь она ушла от него окончательно. И она очень-очень одинока.

– Как она выглядит? – спросила Мария, утирая слезы.

Фредрика, уже убиравшая блокнот в сумку, чтобы встать из-за стола и уйти, подняла голову:

– Кто?

– Сара. Как она теперь выглядит?

– У нее очень длинные рыжие волосы, – с улыбкой ответила Фредрика. – Пожалуй, она красивая. А еще красит ногти на ногах синим лаком.

У Марии снова навернулись слезы.

– Совсем как раньше, – прошептала она, – ничуть не изменилась!

* * *

Петер Рюд размышлял о жизни вообще и об их отношениях с Ильвой в частности. Он нервно потер лоб – старая привычка снимать напряжение, а потом рассеянно почесал между ног – сегодня у него зудело все тело.

Не находя себе места, он выскочил в коридор за очередной чашкой кофе, а потом тихонько прокрался обратно, на всякий случай прикрыв за собой дверь. Надо немножко побыть наедине с собой, вчерашний вечер закончился просто ужасно.

– Идите домой и порадуйте себя чем-нибудь! – сказал им на прощание Алекс.

Порадовать себя Петеру, мягко говоря, не удалось: когда он пришел домой, мальчики уже спали.

Он уже давно не приходил домой рано и не успевал поиграть с детьми.

А потом началось: они с Ильвой начали разговор «как взрослые люди», но буквально после пары фраз Ильва как с цепи сорвалась.

– Думаешь, я ничего не понимаю? – кричала она. – Дурой меня считаешь?

Сколько раз за последний год он видел, как она плачет? Ну сколько можно?!

У Петера оставалось единственное оправдание, и теперь он со стыдом вспоминал, как им воспользовался:

– Ты что, не врубаешься?! У меня ужасно сложное дело! Ты хоть понимаешь, как мне хреново?! Знаешь, каково это, когда в Швеции начинают находить трупы детей, а у тебя у самого двое?! Что, молчишь?! Ну, переночевал на работе, и что?!

Конечно, ему удалось ее убедить. Конкретных доказательств его вины у Ильвы не было, а доверять интуиции за год депрессии она разучилась. Все закончилось тем, что она села на пол, заплакала и попросила прощения, а Петер обнял ее, погладил по голове и сказал, что прощает. Зашел к мальчикам и молча сел между их кроватями, не зажигая свет. Ну вот, мальчики, папа дома.

Вспоминая обо всем этом, Петер побагровел.

Какой же он свинья!

Настоящая свинья!

Его затрясло. Господи, до чего он докатился…

«Я – дрянной человек, – думал он, – плохой отец! Никудышный! Отвратительный человек…»

В дверь настойчиво постучали – он сразу понял кто. Не успел он крикнуть «войдите!», как дверь распахнулась и на пороге появилась Эллен Линд.

– Прости, что я без стука, но звонит следователь из Йончёпинга, хочет поговорить с кем-нибудь из группы Алекса. Алекс попросил, чтобы ты ответил – он разговаривает с кем-то из Умео.

– Хорошо. – Петер растерянно уставился на Эллен и взял трубку.

Из трубки доносился уверенный и приятный женский голос, ей, наверное, около сорока, подумал Петер. Женщина представилась Анной Сандгрен, инспектором из йончёпингского отдела Управления полиции лена, отдел уголовных преступлений.

– Ага, – неуверенно пробормотал Петер.

– Простите, не расслышала, как вас зовут?

Петер сморщился.

– Меня зовут Петер Рюд. Инспектор полиции Стокгольма и член специальной особой следственной группы Алекса Рехта.

– Вот теперь понятно, – продолжала Анна Сандгрен своим мелодичным голосом. – Я звоню по поводу женщины, которую мы обнаружили мертвой вчера утром.

Петер стал слушать внимательнее: в то же утро им сообщили о смерти Лилиан Себастиансон.

– Нам позвонила ее бабушка и сообщила о том, что внучка пропала. Утверждала, что та позвонила ей в среду вечером и сказала, что приедет в гости. Видимо, личные данные женщины были засекречены после того, как у нее появились серьезные проблемы с неким мужчиной, и время от времени она пряталась от него у бабушки.

– Ясно. – Петер ждал, что Анна объяснит, каким образом это касается их группы.

– Однако вечером она ей так и не перезвонила, и тогда, – продолжала Анна Сандгрен, – бабушка позвонила в полицию и попросила нас съездить к ней домой и проверить, все ли с внучкой в порядке. Мы послали туда патрульную машину – никаких признаков жизни, все тихо. Но бабушка настаивала, чтобы мы взломали дверь. Мы так и сделали и обнаружили женщину мертвой в собственной постели. Ее задушили.

Петер нахмурился, по-прежнему не понимая, при чем тут их группа.

– Мы немедленно обыскали квартиру и нашли мобильный: в записной книжке мало телефонов, звонков сделано тоже немного, но среди номеров оказался ваш, – пояснила Анна Сандгрен и замолчала.

– Наш? – недоуменно переспросил Петер.

– Мы проверили все номера из списка, и одним из них оказался номер горячей линии, который передавали по телевизору в связи с пропавшей девочкой, обнаруженной потом в Умео. Насколько нам известно, номер был просто забит в контакты в телефоне, если она звонила, то не с мобильного. Однако мы решили все-таки сообщить вам. С учетом того, что информации у нас немного.

Петер тут же насторожился. Йончёпинг?Кажется, Йончёпинг уже всплывал в расследовании, но в связи с чем?

– Во сколько она умерла?

– Видимо, через несколько часов после того, как позвонила бабушке и сообщила, что скоро приедет навестить ее, – ответила Анна Сандгрен. – Судмедэксперт скоро предоставит более точную информацию, но по предварительным данным она умерла около десяти часов вечера в среду. Купила через Интернет билет на поезд в Умео и собиралась…

– В Умео?! – перебил ее Петер.

– Ну да, бабушка живет в Умео. Нора собиралась выезжать из Йончёпинга в то утро, когда мы обнаружили тело, то есть вчера.

– А бабушка знает того мужчину? – У Петера заколотилось сердце. – Который избивал ее, так что понадобилось засекретить личные данные?

– История крайне запутанная, – вздохнула Анна Сандгрен. – Если в двух словах, то дело было так: жертва, то есть Нора, познакомилась с этим мужчиной, когда жила в пригороде Умео шесть-семь лет назад. Довольно быстро стало ясно, что отношения у них, мягко говоря, ненормальные. Норе и самой тогда пришлось нелегко – у нее была депрессия, она сидела на больничном. В анамнезе тяжелое детство, сменила несколько приемных семей, родители умерли…