Текст книги "Безумие (СИ)"

Автор книги: Кристина Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Как заведенная мысленно обращаюсь к Богу, прошу защиты от лукавого, который кажется, уже прилип к моей спине и не торопится отступать, и я лечу в его ебанную бездну, впитываю и восторгаюсь его безумием. И его вины в том нет, это все я.

Сломанная и перепаянная по его сумасшедшему подобию. Бьющему и разбивающему окружающее меня мировоззрение, заставляющее по другому видеть истинность вещей. Где ты готов заставить свое сердце не паниковать, лишь бы почувствовать живое, не причиняющее боли тепло кожи. И не важно, что это тепло исходит от твоего мучителя, хозяина.

Нет, он ни в чем не виноват, разве может обвиняться существо, которое за свои грехи не понесет наказание? Который, впитал в себя все ужасы кровавых праздников и наслаждался ими сполна? Нет. Виновата в своем желании только я сама, потому как сама впустила его. Впитала, растворилась и не стоит удивляться желанием тела, потому как касаться его разрешено только ему, и он знает об этом. Чувствует своим гнилым нутром, как чует хищник свою жертву, вцепляется в нее и забирает последние шансы на выживание.

Пару глубоких вздохов, я ощущаю, как молекулы воздуха приходят в движение рядом со мной. Как проникают в его расширяющиеся ноздри, затягиваются мощными легкими. Как позже скользит теплое дыхание по коже, как стадо мурашек от этого касания ускользают ко мне в живот, щекотят там своими мерзкими лапками, накапливая жар между бедер, как приостанавливаю болезненное желание потереться ими друг о друга, чтобы ослабить щекотку.

Я знаю, что сейчас в эту гребанную минуту его губы раздвигаются в холодной, но в тоже время обжигающей усмешке, оголяя верхние резцы. Как затянутые мглой глаза в последний раз скользят по напряженной спине. Знаю.

Как кожа на руках натягивается сильнее от сомкнутых в кулаках пальцев, как колышется воздух от его резкого поворота, и как контрольный выстрел в висок, слышу его удаляющиеся шаги вниз по лестнице. От меня. И не знаю, толи закричать ему вслед благодарные слова, что отпустил меня, толи рвануть за ним и обматерить, от того, что еще больше натянул мои нервы своим голосом, пробудил такие низменные желания и бросил неудовлетворенную. Я слабая.

Чертов сумасшедший мир. Мир, в котором легко запутаться кто ты на самом деле – злобная тварь, убившая во мне живое или странный, но не менее желанный любовник. Или может все же ты мне просто товарищ по оружию?

Затаскиваю непослушное тело в темноту комнаты, подхожу к окну и падаю на колени. Взгляд молящий, смотрю на бледные руки, раскрываю единственного и молчаливого свидетеля моего падения, молящим жестом пробегаю по струнам, вспоминая свое увлечение роком. Струны от щипков дрожащих пальцев вибрируют, складываются, льются, жалят.

Walking, Waiting, Alone without a care.

Hoping, Hating. Things I can't bear.

Did you think it's cool. To walk right up,

And take my life, аnd fuck it up,

Well did you?

I see hell in your eyes. Taken in by surprise

Touching you makes me feel alive

Touching you makes me die inside

Walking Waiting

Alone without a care

Hoping, Hating, Things I can't bear

Did you think it's cool. To walk right up.

And take my life. And fuck it up.

Well did you? I hate you.

I see hell in your eyes

Taken in by surprise.

(Jay Gordon of Orgy – Slept So Long)

Хочется закричать, хочется зарыдать и побиться головой обо что-нибудь в этом долбанном пространстве, сломать ее к чертям собачим, выгрести мозги, хорошенько прополоскать в проточной воде и вернуть уже нормальными, чистыми, обратно. Заставить работать, как правильно должно быть. А как это гребанное правильно, хрен знает. На губах только горький привкус чего-то грязного, страшного, неуместного, а в голове запретные желания.

Не помню, сколько так просидела и промучила струны страшными, неправильными словами, страстного, кровавого рока. Вырубилась с горем, пополам заставив затащиться бренное тельце на кровать. Через плотный полог, словно отметка для утопающего сознания приход Сашки, и опять кутаюсь в бездонный ад марева сна.

Если закрыть глаза перед взором стоит каменная маска, с лика которого пристально взирают дьявольские глаза. Пухлые красные губы растягиваются от безумного смеха, но я его не слышу, не могу вырваться из гулкой тишины комнаты, в которой основным преобладающим цветом был черный. Не раз еще об этом задумаюсь на протяжении своего заключения. Не раз еще возненавижу этот цветовой спектр, который может поглотить любой другой. Спрятать в своей тени, растворить. И я растворяюсь в нем, теряюсь.

Дни сливаются в одно протяжное пятно времени, а вечер со сгущающимися сумерками растягивает мою агонию.

Единственное пятно в этой черной комнате окно и оно же мое спасение, откуда до сих пор могу подсматривать за цветом и светом, за неспешно плывущими облаками, за зелеными лапами огромных сосен и представлять вместо немого безмолвия шум свободы. Насколько я понимаю, окно выходит на задний двор каменного чудовища, в котором меня посадили под замок. Задний двор упирается в огромную стену смешенного леса и уходит в горизонт.

Охотничьи угодья. Место, где проливается кровь невинных на потеху властителям мира.

В дневное время можно представить, что я принцесса, заперта в огромном безлюдном замке и издыхающая от тоски по отголоскам мира, или единственная выжившая во время апокалипсиса на всей земле. Одинокая, но живая.

Даже не хмыкаю от абсурдности таких фантазий, на это просто нет сил, а тишина она очень обманчива, в ней, если хорошенько напрячь слух можно расслышать какое-то движение за дверью, скрип подошвы по каменному полу за стенкой. Подставить ухо к стеклу и расслышать шелест веток от ветра, но тогда иллюзия одиночества в этом мире растворится, и ее место займет реальность, в которой балом правит страх и безысходность.

Скольким чудовищам эти стены предоставили свою защиту? Скольких спрятали и почему этих чудовищ не видно днем из моего окна? Прячутся? Боятся солнца?

Глупость, меня же похитили днем. Или лучше сказать добровольно-принудительно сопроводили до места моего жертвоприношения? Да, на верное лучше так сказать. Моя кровь скоро тоже впитается в грешную землю, растворится под каплями проливного дождя, а тело спрячут, закопают, сожгут или еще бог знает что сделают и…? И все. Пройдет год, может два… перестанут искать родственники, забудут те немногие друзья, что до этого момента пытались участвовать в моей жизни, непутевую и молчаливую меня, а мне безразлично.

Остался страх, и только перед тем, каково это в последний раз вдохнуть свежий воздух? Умирать больно, а если больно, то насколько? Выдержу? Навряд-ли, скорее всего, буду рыдать, и умолять о жизни как беспозвоночная тварь, валяться в ногах и утыкаться влажным лицом в черные лакированные ботинки от какого-нибудь очень крутого обувного мастера. Молить о пощаде. Ненавижу свою слабость. Ненавижу себя за это, но я такая, какая есть. Не могу с гордо поднятой головой кинуться в горячие объятия смерти и получить заслуженный покой с торжествующей улыбкой на лице. Буду мерзкой тварью, а торжествующая улыбка осветит только безумные глаза хищника.

– Почему так тихо? – На грани слышимости задаю вопрос пустоте. Она привычно молчит в ответ. У нее с этим монстром заговор против меня.

Вчера он убил своего родного отца, а сегодня такая зловещая тишина. Разве не должны устраиваться поминки по былой власти или чествование новой? Надеюсь, за ночь он успокоился и перестал меня винить в своем поступке? А если не перестал, то что? Сегодня вечером окончательно задушит или сломает мою тонкую шейку своей горячей лапой? Да и ладно, все равно я уже устала от этого ожидания. Немного боли и все закончится. Всегда так, хочу и уверяю себя, что готова уже, а на самом деле это только бравада. Ложь. Обычная ложь, дающая немного сил и смелости.

Ежусь, от солнечного луча, вырвавшегося из плотного облака, и упавшего на мое лицо. Тут же плотней закутываюсь в плед, испугавшись собственного громкого вздоха. Чувствую себя нарушителем благословенной тишины.

Где опечаленные лица, где громкий рев по убиенному, где траурные похороны?

У меня в голове мелькают строки из подходящей для ситуации песни, и я рискую, прерываю злую тишину своим голосом. Слабым, не смелым, совсем не ехидным, каким должен быть для этой песни. Знаю, он услышит его. Опять устала от неизвестности, но конец скоро.

В рассветный час шакал о голоде забыл,

Следил с холма за мрачной конницей в дали…

Сегодня черный день, владыка мира мертв.

И стар и мал, не могут слез сдержать своих…

Он добрый повелитель, он солнцем был и был луной.

Империя осталась его вдовой.

(Ария – Обман)

Должно же быть так! Или не так? В этом мире совсем все не так? А как тогда? Ладно, не мое это дело, я нервно затягиваю в легкие как можно больше воздуха, чуть повышаю голос и снова нарушаю тишину.

Он будет погребен в нефритовом гробу.

В степи пустой, где грязь и падалью шакала,

И тысячи коней, затопчут путь к нему,

Чтоб плач людской, сон мертвеца не осквернял,

Шакал крапает хрипло, что мертвый царь – ему родня.

Одни клыки и жадность, и кровь одна.

Это все обман, что он был самым добрым царем,

Это все не правда, он правил огнем и мечом.

Это все обман, я в вассале – один только я!

Люди как звери, когда власть над миром дана.

Это все обман…

Возможно так и есть – все обман. Не будет траура, не будет похорон, а будет только такая гнетущая тишина и я в ней. Незначительная, маленькая, выделяющаяся бледным пятном во мраке комнаты, но вопреки всему перечисленному послужившая веским аргументом для смерти живого существа.

Неважно, каким было это существо, я не хотела бы его смерти, но кто будет спрашивать о моих желаниях? Возможно ли такое, что этот Глава пытался защитить меня от сына? Возможно, или же нет, какая теперь разница?

Да большая, ни тишина меня сейчас пытает душевно, а простое чувство вины перед неизвестным погибшим. Пусть он даже не пытался вступиться за меня, пусть. Суть в том, что смерть пришла за ним по моей вине. Плохо. Как же я обычная девушка умудрилась вляпаться в такое дерьмо? За что? В чем я провинилась? Ни в чем, тут дело даже не во мне. Просто куму-то должно было не повезти, так почему бы ни мне?

– Вижу, ты тут совсем заскучала? Составить компанию? – Нет, хочется закричать, но не могу, в твоем присутствии ни я хозяйка своему телу. Задумалась до того, что смогла пропустить его появление.

Незаметный взгляд на твое восковое лицо во время вздрагивания, не улучшает ситуацию. Не проясняет твое настроение, от этого хочется бежать или еще лучше сразу кинуться ниц и просить прощение за то, что родилась в этом мире, где из-за просчета судьбы встретила на своем пути монстра.

– Давай, расскажи мне, что тебя тревожит, мне интересно. – Я на консультации у психолога? Глупые мысли.

Походишь к психологу, если выживешь, может он в состоянии совладать с тараканами в твоей голове, но не стоит особо надеяться, потому, как, сумасшествие этого существа давно впитывается в тебя и отличие у вас только в том, что ты безобидная, но от этого не менее здоровая.

– Поговори со мной. – Доброжелательного тона как не бывало, а вот воск на расслабленном лике даже не потек. Плохо дело, настроение своего врага надо узнавать по интонации. НЕ ЕСТЬ ХОРОШО и это толкает меня раскрыть рот.

– О чем? – О, этот голос мягкий, бархатистый, покорный, заставляет желать вцепиться себе в голосовые связки, выдрать с корнями и кинуть к твоим ногам, замолчать навечно. Тогда будет меньше поводов потакать твоей тьме.

За что так со мной поступает собственное тело? Почему придает? Может он заразил меня каким-то вирусом подчинения? Скорее всего.

– Обо всем. Хочу слышать твой голос. – Нахуй, подавись и голосом и мной. Хочу застрять костью в твоей глотке и задушить тебя собой. Заставить сгинуть с этого света.

– Какая погода за окном? Солнце сегодня почти не видно, и дует ветер, значит прохладно? Да, прохладно, наверное… – Чушь, почему я несу эту чушь?

Ответ прост – он приказал. Мой господин, рабовладелец и хозяин. Долбанный ХЕДЕН ШОЛДЕРС. И так будет всегда, сопротивляться, я могу только мысленно, дерзить, посылать, а на самом деле мелко дрожать застывшим желе и прятать испуганный взгляд. Я не настоящая? Если бы в моей голове осталось воспоминание, каково это быть настоящей, возможно тогда я вела бы себя правильно. И давно бы сдохла. А в этом есть плюсы – радость червям!

– Ты скучаешь по родителям? – Интересный вопрос, скучаю ли я по людям, которые для меня были соседями?

Я пропала в себе, замкнулась в ожидании твоего шёпота, в ожидании скорого свидания и в попытках смирения с судьбой. Так что да, скорее всего я скучаю по ним, хоть и не помню их достаточно хорошо.

– Нет. – Ложь легко соскальзывает с губ. Я их люблю, ничего не меняется, и я любой ценой буду стараться защитить их от тебя.

Твои развлечения не предсказуемы и я не хочу услышать историю об их гибели от твоих рук. Нет у меня родителей, нет семьи, нет друзей. Ты лишил меня всего, присвоил мое время, посвятил только себе. Я вся твоя.

– Хорошо. Я вот тоже не скучаю по создателю, а вроде бы должен? Как считаешь? – Никак. Я вообще стараюсь не иметь личного мнения. Ты не оставил мне свободы мысли, урезал мою молодость, заставил чувствовать себя лишней в моем мире, а в своем пытаешься убить.

– Наверное, должен. – А что мне еще сказать, что он не только должен скучать, но чувствовать вину за его смерть? Глупость. Такие как он не знают чувств вины, скорби, любви. Такие монстры созданы ломать. Ломать слабых, значит, его отец был слабым, а в этом мире выживает сильнейший, ну и такие как я. Правда временно.

– Ну да, должен. – Заключает спокойно и даже как то лениво. Произносить, не значит чувствовать? В этом весь он. Правильные слова и грязные поступки и к чертовой матери совесть.

– Я ужасен? Да, ужасен, но только представь если я такой монстр, то каким должен быть тот, который выбрал меня и сотворил по своему подобию? – Проводит широкой ладонью по лицу, в котором не дрогнул ни единый мускул.

Я морщусь, действительно не хочу даже задумываться о личности того, кто сотворил этого монстра. Он видит это и зло растягивает красные губы, желтые, дьявольские глаза блестят сумраком, прищуриваются. Мне можно воздать должное, я даже своим молчанием и предательским лицом умудряюсь сорвать тщательно отрепетированную маску вселенской скуки и выпустить джина из бутылки. Нобелевскую премию мне… посмертно.

– А знаешь, я вчера неплохо провел время, сгонял в твой городок, сходил в бар… – Насмешливо произносит, немного растягивая слова. Очередная история? В этих словах злость, она послушно скользит по моей коже, касаясь маленьких белесых волосков. Раздражает мою кожу, посылая тысячи мерзких тараканов щекотать своими долбанными лапками. И я догадываюсь, к чему готовится.

Сейчас за свое раздражение ты будешь мне мстить. Да ты это сделаешь, не физически, но тебе этого и не нужно, словами жалить ты умеешь не хуже.

– Встретил там… как же ее… – Театральные паузы, драматичны в твоем исполнении и я пропитываюсь, заинтересовываюсь, хрен с тобой, мне Нобелевскую премию, а тебе Оскар, за актерское мастерство.

Принесите мне, пожалуйста, транквилизатор для слона. Усну бля счастливой в неведении и не проснусь.

Эти истории в наших отношениях еще не самое страшное, но эти истории всегда сводятся к одному. К моему чертовому чувству вины. Ты даешь понять, что все встретившиеся тебе на пути люди умирают по разным причинам, которые прямым образом связаны со мной.

Я разозлила тебя, не ответила во время, спрятала глаза, ответила не так, сильно испугалась или не вовремя отключилась и так далее, и блядь за все мои промахи отвечают другие, не знакомые или знакомые мне люди, но не Я. Потому как остальные по сравнению со мной легкозаменяемый продукт. Откуда в тебе такая мания ко мне? Чем я лучше для тебя? Много вопросов, а ответа нет.

– Толи Таню, толи Аню Свиридову…? Помнишь такую? – Я замираю, а вместе со мной замирает и отбойный молоток, который по привычке пытается сбежать из грудной клетки. Моя одноклассница, Танька Свиридова, девушка, которая всегда тащила меня после уроков на прогулку, а намного позже на прогулку после пар. Счастливая девчонка, которая собирала вокруг себя кучи поклонников и не меньшие кучи подруг. Эдакое, теплое, веселое солнышко с воздушным кудрявым облаком рыжих волос и задиристым курносым носом. Не повезло ей с моим знакомством.

Плохая история.

А выслушать придется, так же как и записать еще одну невинную душу на свой счет. И кто после этого будет рассуждать о моей безобидности? А может, пронесет? Глупо.

– Такая чертовски безобидная… и такая чертовски соблазнительная. Яркая, доверчивая… развратная. – Такие красочные слова и такой безучастный тон, что впору задать вопрос, а если в тебе вообще эмоции?

– Яркие призывные губы, и жесткий разврат, прям в клубе, и стоны, которые до сих пор зажигают кровь… – Глупые, глупые девушки. На эту красоту нужно весить табличку с предупреждением «НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ», но вам похуй. Летите на яркий облик как ночные мотыльки на свет, только последствие у этого света – летальное.

Чертовски привлекательный парень, с небывалой лёгкостью сломает все запреты, придаст ваше доверие, принесет в жертву, в угоду своего больного разума. Игра в русскую рулетку – безжалостный метал, убьет или пощадит? Почему люди не чувствуют исходящей угрозы?

Потому, что слепы от природы и не каждому предстоит прозреть, но и в неведенье есть чертовски много плюсов.

– Это единственное приятное впечатление от ее рта. Малышку стоило вывезти на природу, познакомить ближе со своим лицом, и все хорошее впечатление испортилось, этот грязный и такой натруженный рот перестал радовать. Визг, сопли, кровь как от свиньи, запачканные ботинки и брюки, картина – не радует. Эстетики мало, художественность хромает, а тело, не пробежавшее и ста метров, удручает. Честно стало даже как-то скучно… – Хочется заткнуть свои уши и ослепнуть от ярких картинок, вставших перед глазами. Потрясти головой как копилкой и растрясти мысли как железные монеты. Спутать, не представлять, отречься от его слов. Перестать осознавать, гнилой мир полный такого дерьма, но еще больше перестать верить, что на этом свете еще находятся такие наивные, безмозглые, и слепые.

Он подходит, опирается на широкий подоконник бедром, проводит горячим пальцем по губам и мой больной мозг тут же подсовывает картинку, как этот палец измазан горячей кровью Таньки и скользит по моим губам, замирает на мгновение и скользит к подбородку, размазывает красную линию. Линия пульса – нитевидная. Мертвая, как владелец этой крови. Последний удар и тишина останавливает работу органов, а окоченение стягивает мышцы. Каково это умирать? Хочется спросить у Таньки, но ее здесь больше нет. Ни здесь, ни там, где бы это «там» не находилось.

Отталкивается и возвращается в излюбленное кресло. Некий наблюдательный пункт за дичью, за испуганной и жалкой мной. И почему блядь я до сих пор жива? Зачем я тебе? Долгоиграющее удовольствие или долбанный эксперимент по отравлению собой меня? Так я на гране, уже на грани. Живой труп с бьющим сердцем. Долбанный орган все не может сдаться, утихнуть. Нет, блядь, ему нужно работать, выживать, а зачем спрашивается?

Хочется заорать – Почему именно Я? Блядь! За что? Но я этого не сделаю, как и не сделаю большинство своих поступков. Молча проглочу, прожую и переварю, а потом, если позволят, сдохну. Не стоит мечтать о возращении, а если и стоит, то только до момента, как смогу затянуть петлю на своей тонкой шее и шагнуть со стула. Нет никаких моральных сил, пытаться выжить. Провалиться, сломать позвонки и перестать барахтаться. Не стоит существовать живым трупом, от них расходится волна трупного яда, ломающая и коверкающая жизнь другим, а на моем счету уже с лихвой таких грехов.

– Вы люди такие глупые и наивные… всегда куда-то спешите, гонитесь за мнимой красотой, что-то делаете, дохните за шелестящую бумагу, лебезите перед такими же людьми, возомнившими себя кем-то выше, чем все остальное стадо, и это реально раздражает, но еще больше раздражает ваша гниль. Стоит только появиться тому, кто укажет вам на вашу беспомощность и все… вы НИЧТО. – Стискивает челюсть, слышу, как сверкающие белизной зубы трутся друг о друга, скрипят от закипающей злости, знаю, что желтизну взгляда поглощает мрак, хоть и не вижу. Ты сливаешься с тьмой, неотделимая ее часть.

– А он был не таким, он знал, что я сильней, но ни разу открыто не высказал страха предо мной. – Я не жилетка!

Ебанутый, ты ведь даже не в курсе, сколько раз посещало меня желание разжиться огромным ножом, стиснуть его покрепче в руке и со всей силы вогнать его тебе в сердце по самую рукоять, почувствовать горячий пульс твоей крови на руках. Умыться ей, убить с одного удара. Перестать мучить и тебя и себя. Почувствовать удовлетворение твоей агонией и раствориться в ней. Но этого не случится. Где я, и что я, по сравнению с тобой. Вот только злые мысли все чаще посещают мою бедную головушку, особенно в такие моменты, когда ты перестаешь различать реальность между «жертвой» и «жилеткой».

– Нам отведено, слишком мало времени на жизнь, нужно все успеть. Боимся не успеть. – Поясняю я прописные истины, а все остальные аргументы против стада, осыпаются перед личностными характеристиками человека.

Вторую половину его речи игнорирую. Может моя хитрость сработает и уведет в другое русло разговор. Сильное нутро не проявляется, а я уже привыкла к себе такой бесхребетной, слабой.

– В этом весь конфуз ситуации вы всегда чего-то боитесь – умереть, не успеть, что забываете о том, что в этом мире, есть толстые обстоятельства, которые сокращают сроки жизни. Например, я. – Надеюсь это не исповедь, потому как мне собственного сумасшествия хватает.

Почему меня не злит его пример, ведь кому, как не мне известно, об этих обстоятельствах? Наверное, потому что, не смотря на мое внешнее спокойствие, внутри все обрывается и скручивается от страха и места другим эмоциям уже просто не хватило? Наверное, ведь я с каждым днем все не уверенней в себе и своем душевном здоровье. Не стоит удивляться.

– Да, забываем. – Покорность в голосе и резь в сухих глазах. Я жалкая. Не вою как подстреленная белуга, вовсе не от того, что «НИ ЗА ЧТО НЕ ПОКАЖУ ЕМУ СВОИХ СЛЕЗ», нет, черт. А потому, что боюсь обозлить его еще больше. Толкнуть его, заставить переступить черту, за которой, все продолжает стоять на своих местах, а жизнь идет своим чередом, только без меня.

Он зловеще улыбается, в глазах черный блеск. Встает, подходит слишком близко, осматривает меня с ног до головы, его губы еще больше растягиваются, а я забываю, как дышать. Горячий палец скользит от кромки волос, гладит щеку, спускается на скулы, подбородок, шея, а вслед за пальцем тянется его взгляд – безумный.

Второе прикосновение за вечер. Меня можно поздравить, мне сегодня чертовски везет. И разговоры говорим и касаются меня. У моей судьбы скверное чувство юмора, или может не у судьбы?

– А хочешь стать такой как я? Я сейчас хозяин, могу подарить такую милость. Тогда тебе не придется думать о времени и спешить.

Заманчивое предложение, но зачем мне это время, если мне придется остаться рядом с самым ненавистным существом? Придется стать такой как он и забыть о собственной душе, потерять ее в крови и криках людей? Нет. Я и так себя ненавижу.

– Молчишь… думаешь? Не стоит думать, этот дар прекрасен, он заставит тебя забыть о своем страхе, даст почувствовать власть и насладиться ей. Ты перестанешь быть слабой, отомстишь обидчикам.

Увещевает сумасшедший, но я не обращаю на это внимание. Единственный мой обидчик это ты, и тебе я отомстить не смогу, будь я хоть трижды тобой. Он возвращает палец на подбородок, уже обхватывая его, сжимает очень сильно. Скорее всего, завтра там расплывутся синяки, но это не страшно сцепляю зубы покрепче и пытаюсь усмирить брызнувшие слезы из глаз. Не злить, не всхлипывать и я блядь обязательно проснусь живой, здравствуй сумасшествие, я скучала.

– Ты жалкая. Я обманулся, предложив такой дар. – Злой голос режет слух, на мой молчаливый отказ, а затем следует глухой удар моего затылка о стенку, и я знаю, что этот удар намного сдержанней, щадящий.

Бережет ублюдок, но мне и этого хватает и звон в ушах заполняет тишину, а сердце, работающее на максимальной скорости и страх от его близости выполняют свою черную работу, загоняя сознание в самый ненавистный черный цвет.

Открываю глаза в липкой темноте и в удушающей тишине. Безмолвие проглатывает меня, поглощает. Смотрю на выбеленный потолок, грань реальности опять стирается. Не отличаю сны от яви, замкнуло провода. Ни здесь и не там. Застряла, знакомое чувство пытается прорваться всхлипом через сведенную глотку, но ни выходит, ни звука. Безмолвие, странная тягучая тишина опутывает, засасывает. Тянусь к мобильнику, тени испуганно отшатываются от яркого синего экрана. Пять десять. Мой личный ад вернулся. С добрым утром мой тесак и истерика. Раз удар, два… а перед глазами широкая грудь, которую никак не могу пронзить. Всегда, что-то мешает, всегда есть уверенность, что не смогу.

Неудачная попытка начать все с начала. Сколько их еще будет? Ни хочу ни одной. Не могу я уже, надоело с треском проваливаться и начинать с начала, но у меня нет другого выхода, ухожу на улицу, где еще густой туман не успел осесть каплями россы. Бегу со всех ног, словно все адские гончие мчат по моим следам, не останавливаюсь, не могу, слышу их лай и прибавляю скорость в гулкой тишине. Обогнать ветер, заставить мышцы молить о помиловании и вытеснить этой болью мысли и воспоминания. Потом какая-то резиновая еда, опять бег, спортзал, сон и все по новой, только пластинка старая.

Здравствуй мое ебаное сумасшествие. Опять на грани, молчу, сутки пролетают как пулеметная очередь, резко оглушающе, не жалея время. Лис орет на меня, а мне по хрен, я не здесь, я вообще нигде. Застряла в собственном сумасшествии, а желания вылазить уже не возникает. Сколько можно пытаться, так бездарно падать на задницу и снова, и снова, и снова попытки встать. Разогнать душное марево, заставляющее смотреть на окружающее через мутную призму. Состояние, словно смотришь на окружающий тебя мир через стекло, ощущаешь, как время течет мимо тебя, а разговоры не долетают до твоих ушей. Нахуй, но я ведь гребанный оптимист, поэтому не могу не найти для себя хорошие новости:

Первая хорошая новость – я больше не сгораю от страсти к ублюдку. Вообще не вспоминаю о его голосе, лице, движениях, так же как и ощущениях страха. НИЧЕГО ЕГО опять во мне нет. Только привычные кошмары, когда я просыпаюсь в реальности воспоминаний.

И Вторая хорошая новость – на очередной охоте, в каждом посеревшем лице испещренном черными венами я вижу его лицо, и это приносит маленькое удовольствие.

Чудесная охота, на которой я чувствую себя роботом, все идет как по маслу, я даже не смотрю по сторонам просто иду и срубаю головы, практически не прилагая к этому усилий. Твердая рука посылает сталь в полет, вжик и все. Топорный метод, не красивый, не изящный, а мне все так же плевать, делаю свою работу, когда нужно отправляю свой дар, и опять делаю свою работу. Мой счет с каждым движением руки растет в геометрической прогрессии и это, черт возьми, уже не пугает. Нет души. Сдохла под гнетом обстоятельств. Не выдержала, сбежала от меня оставив пустую оболочку. А вслед за ней и я выхожу наружу со склада, который только что основательно опустел. Прикуриваю сигарету и разглядываю небесную тьму с редкими точками звезд. Прогулка под не полной луной оказалась плодотворной, поняла, что сдохла и душевно. Нет привычных отголосков совести, пытающейся укорить в содеянном. Еще немного помаяться, и может кто-то окажет милость и добьет этот бренный кусок мяса. И окажет мне чертову услугу, потому как сама я не могу.

Громко хлопают двери, на сияние звезд ложиться тень или точней рядом со мной кто-то встает, говорит, похлопывает по щекам, а я не могу оторвать взгляд от неба. Говорят, есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно, одной из них я сейчас и любуюсь, а остальное подождет. Меня мягко подталкивают в спину, и я теряю контакт с космосом и начинаю простые движения в сторону джипа, на котором мы прикатили сюда. Доставка до дома, душ и потолок, это все, что меня сейчас интересует.

Не могу точно сказать насколько времени меня затянула эта яма. Так же боюсь утверждать, сколько прошло времени с охоты, однотонность поглощает меня. Смотрела несколько дней назад в зеркало и здоровалась с прежней собой. Черные круги отчетливо окрасили бледную кожу вокруг глаз, губы посинели, а начинающие проявляться щеки сгинули в неизвестность. Хотя одно яркое пятно все так же проявляет свою суть. Шрам. Подпись Шакала. Как в пустошках на пяточках, где обретает неусидчивая молодежь. Надпись «Я здесь был» о многом говорит. В моем случае эта надпись говорит о моей принадлежности. Я его, он это отчетливо дал понять. Я не сбежала, нет, я попалась. Я рядом, а у него теперь новая, забавная игра. Соблазни уродку – называется.

Вторая стадия эксперимента? А я можно сказать даже благодарна обострившемуся сумасшествию, оно забрало мой разум к чертям собачим и подарила такой безжизненный покой. Жаль только мое тело практически на пределе. Оно истощено и замучено, еще чуть больше обмороков на беговой дорожке, больше ударов головой об пол и все. Мойры оборвут нить моего бытия. Так словно меня никогда и не было.

Мой организм вообще в длительном шоке от безголовой хозяйки. Он не понимает, за что его истязают до черных дыр перед глазами, тут же сбитое дыхание отравляют никотиновой гадостью и опять истязание, но как ни странно не требует больше отдыха. Пробуждается ровно в пять десять утра и не ломается, уже даже не ноет от натруженных мышц, не возражает, а принимает дозу этого жалкого существования за чистую монету, словно так и должно быть. Медленно качусь в пропасть и отталкиваю руки, цепляющие меня за шкирку, пытающиеся помочь, спасти, поговорить со мной, только зря. Я не слышу их голосов, я за мутным стеклом. Меня больше здесь рядом с вами нет…

Тяжелей всего Сашке, он ревет практически все время, пока тут, а я неловко ерошу его волосы и молчу, не смотря в глаза. Хочу сказать, что ничего страшного не случилось и это временно, только видимо мое горло не может вытолкнуть ложь из себя. Он все видит, видит и ревет, прижимается, а я не отталкиваю. Как мне кажется, я сейчас никого не стану отталкивать от себя. Перестала бояться замарать других собой. Гнилое нутро выветрилось и покинуло меня вместе с душой, переживающей об окружающих. Что это? Почему я тут и где это тут? В бездне? Так почему эта бездна такая безмолвная, удушающая, затягивающая? Смотрю в потолок, рассматриваю тьму и чувствую ее прикосновение к себе.