Текст книги "Сад нераскрывшихся цветов"

Автор книги: Кристина Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Не смей трогать! – престранно завопил я, но Денни, толкнув, отбросил меня к стене. Тут же вокруг начали собираться соседи-зеваки.

– Почему? – издевательски протянул юноша, листая пустые страницы. – Хранишь здесь что-то секретное? Письма к возлюбленной Блейн?

– Заткнись, – вновь с пеной у рта прокричал я и дернулся в попытке отобрать свою вещь. Но вновь ощутил удар в плечо и застыл, будто пригвожденный к стене. Тем временем Колин отыскал нужную страницу и рассмеялся, едва глаза коснулись строк:

– Нет, вы только послушайте. Уэбб у нас поэт!

– Читай! – взвизгнул от восторга один из близнецов, и белокурый юноша начал читать с абсурдной наигранностью:

"Мне взгляды твои – штыки.

И руки твои – огонь.

А кожа твоя во мне

Рождает болезнь, лишь тронь".

– Прекратите! – попытался остановить мальчишек я, но Этан взял инициативу в свои руки, выхватив блокнот из рук друга:

"Вкус ночи бессонной познав,

В себя я вонзаю клыки.

Мне руки твои – огонь.

И взгляды твои – штыки".

Моментально мои одноклассники громко захохотали и вогнали меня в краску. Я был зол. Зол и взбешен, как никогда прежде. Я даже не задумался о том, что может худой низкорослый мальчишка против троих высоких соперников. В тот момент мною руководила звериная ярость и обида, заставившая глаза наполниться слезами. А одноклассники всё смеялись и смеялись, но громче всех – Колин, виновник моего позора. Однако я не растерялся, чем удивил обидчиков. Ноги сами сделали шаг, затем другой – и я застыл напротив Паттерсона, хмуря брови и не обращая внимания на проступившие слезы. Не знаю, как это пришло мне в голову, но мои осмеянные первые стихи стали последней каплей. Я размахнулся и кулаком изо всех сил ударил Колина в челюсть. Вокруг воцарилось молчание. Зеваки расступились и в страхе начали медленно отступать. Все знали, что бывает в школе за драки и даже за косвенное присутствие на них. Тем временем юноша пришел в себя и, утерев проступившую кровь на губах, изо всех сил толкнул меня. Я рухнул, ударившись коленями о прохладный паркет. Удар под ребра не заставил себя ждать – Денни тоже не растерялся. Я накрыл лицо руками, но это не помогло – со всех сторон на меня сыпались побои. Сопротивляться было практически бесполезно, через минуту я закашлял и сплюнул кровью, которая только раззадорила моих обидчиков. А народу вокруг становилось все меньше: никто не желал попасться на такой жестокой расправе. Игры моих одноклассников начинались по-детски наивно, с обзывательств, и достигли физической расправы. Что будет дальше? Они убьют меня?..

Внезапно сквозь туман, тошноту и головокружение я услышал знакомый голос: "Пошли вон!" А затем характерный звук удара. Я поднял глаза и уперся взглядом в Колина, застывшего у стены. И он успокоился, как-то осел, замолчал, потупился. Был в шоке. А из носа юноши тонкой струйкой поползла бордовая кровь, как тогда, в душевой, только... Я резко обернулся и увидел своего спасителя. И не удивился. Им был Дарси. Вездесущий Арлен, которого я будто подсознательно ждал. Юноша не первый раз приходил мне на помощь, и от случая к случаю мне становилось все более неловко за это. Было заметно, что Колин и близнецы опасаются старшеклассника с крайне дурной славой. Я помню, как смотрела на него мисс Элизабет.

– Если я еще раз замечу, как вы распускаете руки, – голос брюнета прозвучал по-жуткому холодно, – я перестану отвечать за себя. Я не держусь за место в этой школе.

Паттерсон фыркнул и, не сказав ни слова, развернулся в сторону своей комнаты, утирая нос платком. За ним поспешили его друзья, раздвигая круг ребят, оставшихся посмотреть развязку. "Какой же Дарси классный!" – раздался девичий голос из толпы. За ним другой: "Но даже страшно подойти, какой взгляд!". "Вы видели", – вновь завопил кто-то, – "его даже Колин боится".

– Встать сможешь? – абсолютно равнодушный к репликам, обратился ко мне Дарси.

– Смогу, – ответил я и процедил воздух сквозь зубы. Боль была терпимой, но неприятной. Едва поднявшись, я обратил внимание на свои брюки – колени насквозь были пропитаны кровью.

– Не первый раз я нахожу тебя валяющимся на полу. Кстати, – брюнет наклонился и поднял мой блокнот, – это твое?

– Да, спасибо, – с вымученной улыбкой произнес я и любовно прижал вещь к груди. Тем временем Дарси ухватил меня за рукав и потащил совсем не туда, куда я планировал идти. Он был сильным и требовательным.

– Эй, – удивленно возразил я. – Куда мы? Мне нужно в госпиталь. Я разбил колени.

– Угу, – с явным сарказмом произнес мой спаситель. – А через неделю будешь ночевать у себя дома. Если ты, а тем более я, вновь попадемся на каком-то инциденте, то последствия не будут приятными.

– Но у меня колени кровоточат! Отпусти меня, остановись и взгляни!

– Ничего. У меня в комнате есть аптечка. А пара синяков – это урок.

Я озлобленно вздохнул и отдернул рукав, за который меня держал Арлен. Этот юноша всегда пытался вести себя так, будто я был ребенком, а он – прожившим жизнь мудрецом. Это невероятно раздражало, и из скромного мальчишки в такие моменты я превращался в мистера Хайда². Через мгновение чужие руки требовательно втолкнули меня в помещение, и, споткнувшись о высокий порог, я обернулся, гневливо взглянув на хозяина апартаментов. Комната была не больше нашей с Манном, и Арлен тоже делил ее со своим соседом. Такие же кровати из светлого дерева, стол, два стула, узкие шкафы для одежды. Единственное, что отличало наши комнаты, – огромный белый ковер из мягкого ворса и практически идеальный порядок. На нише аккуратно стояли в ряд книги и учебники, никакой одежды на полу, а на столе не валялись обертки от конфет. И запах. Тот самый мятный запах окутывал помещение.

– По-моему, спасать тебя – моя судьба, – начал Дарси, едва закрыл дверь.

– А вот по-моему, нет. Однажды ты чуть не убил меня, – я скривил от боли губы, но мой собеседник тут же указал на левую кровать, и я послушно присел на край.

– Ну и что? Если честно, иногда мне хочется вновь. Ты – настоящая живая проблема.

Я насупился и отвел взгляд к окну. Заметив это, брюнет едва улыбнулся и продолжил:

– Ладно, не обижайся. Я не со зла. Ты вносишь хоть какое-то разнообразие в мою жизнь.

– Я вношу разнообразие в жизнь всех подряд, только не в свою собственную, – вздохнул я и обратил глаза к юноше. Он аккуратно извлек из нижних ящиков кровати коробочку и открыл ее, поставив на стол. В ней лежала вата, антисептик и еще много всякой ерунды.

– Снимай брюки.

– Снимать что? – возмутился я, но Арлен был непреклонен:

– Брюки. Плохо слышишь?

– Зачем?

– Как я обработаю твои колени через ткань? Или ты еще и слабоумный?

– Нормальный, – фыркнул я и потянулся к ремню. Нет, Дарси действительно хотел помочь, но это была настоящая пытка смущением. Пряжка звякнула, я разделся и стыдливо натянул рубашку пониже, чтобы не показывать нижнего белья. – Это ты странный, как УлиссЁ.

– Улисс? Кто это? – старшеклассник опустился передо мной на колени, и я затаил дыхание.

– По-латински – Одиссей.

– А что общего у меня с Одиссеем? – удивился Арлен, прикладывая ватный диск, смоченный в антисептике, к правому колену. Я дернулся от боли, но парень опустил горячую ладонь на мою ногу и строго взглянул. Я вновь замер и ответил:

– Забудь...

Дарси пожал плечами и свернул грязную от крови вату, бросив ее в целлофановый пакет. Затем он вооружился пластырем и крестообразно заклеил колено, предварительно подув на него. По коже пронеслись мурашки, и я вновь невзначай дернулся.

– Такая уж пытка? – иронично обратился ко мне собеседник, подняв медовые глаза к моему лицу. Теплый цвет, но такие холодные...

– Тебе подходит образ инквизитора.

Осторожно мой спаситель проделал то же самое и с другим коленом. Боль начала постепенно потухать, хотя с самого начала спирт ужасно щипал кожу. Обрабатывал раны юноша уверенно, будто уже не раз занимался подобным. Затем он поднялся и немного прищурился, выискивая ранки на моем лице.

– И все-таки отделали тебя недостаточно сильно.

– Ты издеваешься? – воскликнул я и скрестил руки на груди.

– Моя бы воля, я бы тебя совсем убил, – вздохнул старшеклассник и опустился рядом со мной на кровать. – Расскажи о себе, Уэбб. У нас еще есть время до обеда.

– О себе?.. – моя уверенность сразу куда-то пропала, и я вновь стал самим собой. Сплетя пальцы, я начал усиленно думать, с чего стоит начать. – Я из города Рочестер. Это родина Диккенса, он...

– О, прошу, только не о писателе. Диккенс давно сгнил в гробу, но о нем я знаю куда больше, чем о живом тебе.

Я откинулся к стене и вновь глубоко вдохнул, вбирая знакомый аромат. Теперь я понял: скорее всего, это был дезодорант Арлена. Так пахла вся комната, его одежда и кожа. Находиться рядом было мучительно. Я испытывал громадное напряжение, ведь этот тип был до жути непредсказуем. Но он выручал меня не один раз, и за это я испытывал свойственную мне благодарность и чувство вины.

– Я не знаю, что сказать. Я не считаю себя кем-то достойным, чтобы пересказывать свою биографию. Но я хочу стать писателем. Это моя мечта.

– По-моему, хорошая мечта, – ответил Дарси и тоже откинулся к стене спиной. Он был так близок, что я ощущал тепло его тела. – И что же ты пишешь?

– Ну-у... – заскромничал я, но отчего-то решился протянуть собеседнику свой блокнот. Это было моим ответом. Тот с интересом открыл его и принялся за чтение.

– Если честно, я ничего не понимаю в поэзии. Но как обыкновенный читатель могу сказать одно: мне понравилось, – таков был его вердикт. Мне стало теплее на душе. – Кому посвящены эти строки?

– Я... не знаю. Но здесь про любовь. Я никогда никого не любил, поэтому сейчас мне кажется, что в своем стихотворении я солгал.

– Чтобы писать об убийстве, не надо быть убийцей, – задумчиво произнес собеседник, стукнув меня корешком блокнота по макушке. – Значит, ты ошибся, когда сказал, что у тебя нет таланта. Я не могу утверждать, что это гениально, но мне кажется, у тебя все получится.

– Правда? – с надеждой обратился к нему я, и тот кивнул в ответ:

– Я никогда не лгу.

Дарси был не таким плохим, как казался. Он напоминал мне Леону – такой же гордый, такой же уставший, такой же красивый. Только Арлена отличал пытливый ум и несравненная проницательность. Мое напряжение спало, и я смог расслабиться рядом с ним, хотя он все еще виделся мне бесконечно странным. Я ничего не знал о нем, кроме того, что он редко улыбается, имеет крепкую хватку и здорово умеет обрабатывать раны. Еще я знал его запах, который теперь было сложно спутать с каким-то иным.

– А ты... Арлен. Расскажешь о се... – едва произнес я, как в кармане юноши зазвонил мобильный. Он поднялся с кровати и ответил на звонок, отправившись на другой конец комнаты. Было так тихо, что я мог расслышать голос собеседника – это был Вацлав. Через полминуты брюнет нажал отбой и обратился ко мне со своей привычной строгостью:

– Ладно. Одевайся и иди. Хватит с тебя моей благосклонности.

Я с горечью окинул взглядом лицо юноши и молча натянул брюки. А затем, захватив вещи, все в том же молчании двинулся к двери. Но я не отпускал сам себя. Мне ужасно хотелось остаться и сказать Дарси что-то еще. Почему он так резко поменялся?..

– Кстати, – не выдержал я, остановившись на пороге. – Спасибо, что выручил меня тогда на балу. Не было возможности сказать тебе спасибо.

– Закрой дверь и иди, – услышал я в ответ.

Примечания:

╧Беатриче – «муза» и тайная возлюбленная итальянского поэта Данте Алигьери.

²Мистер Хайд – вторая личность доктора Джекиля, отражающая все негативные стороны главного героя. Из рассказа Р.Л.Стивенсона «Странный случай с доктором Джекилем и мистером Хайдом».

Ё"Ули?сс" (англ. Ulysses) – роман ирландского писателя Джеймса Джойса, написанный сложной техникой «потока сознания». В литературных кругах шутят, что дочитать этот роман до конца – настоящее достижение. Назван в честь Одиссея (по-латински это имя звучит именно так), т.к по задумке автора в романе имеется множество отсылок к произведению Гомера.

Глава 11

Когда мне было двенадцать, я решил сказать своей матери, что собрался стать писателем. Почему-то она сочла меня сумасшедшим и строго заявила: «Будто ты не знаешь, что все писатели пьяницы, показушники и геи!». В тот момент я тяжко вздохнул и подумал лишь о том, что ей не стоило смотреть со мной фильм об Оскаре Уайльде. Не знаю, зачем я решил поделиться своей мечтой, ведь наперед предполагал, что не буду понят. Возможно, в тот момент я, еще ребенок, боявшийся даже самого себя, пытался найти поддержку. Тем временем мать продолжала всплескивать руками, только от восклицаний она перешла к вопросам: «Почему не адвокатом, как твой отец? Или как дедушка? Он был прекрасным ювелиром. Столько профессий, Нил, мой мальчик... Я обязана рассказать Эду!» Я вновь вздохнул и крепче сжал в руках «Коллекционера»╧, спокойно наблюдая за тем, что происходит в моей комнате. Чай, который принесла мать, давно остыл, и я, едва отхлебнув, ощутил ненавистный вкус лимонной цедры. Мне было уже двенадцать, а она все еще не могла запомнить, что я терпеть не могу цитрусовые.

– Нора, – тихо произнес я, обращаясь к матери. Называть родителей по именам давно вошло в привычку. – Я еще твердо не решил.

– Правда? – она успокоилась, перестав причитать. И тут опустилась на край кровати, затем приобняв меня. Я через силу сделал глоток из своей чашки и положил голову ей на плечо. – Кстати, мне кажется, что эти детские обои в твоей комнате давно стоит переклеить. Ты уже такой взрослый, Нил. Так быстро растешь...

– Эй, Нил, ты уснул?..

– Нет, – встрепенулся я, щурясь от искусственного света. Вокруг уже почти не было людей, кроме Урсулы.

– Через полчаса я хотела закрывать библиотеку. Ты не высыпаешься? – собеседница опустилась на соседний стул. – Не заболел?

– Нет, – помотал головой я, все еще пытаясь прийти в себя. Библиотека, Урсула, книги, уроки.

– Вообще, я могла бы дать тебе этот учебник с собой. Тебе необязательно проводить столько времени здесь. Семестровые каникулы длятся всего неделю...

– Все в порядке, – вновь возразил я, поднимаясь со своего места и собирая вещи. – Вы не видели Лили?

– Нет, Нил, если ты говоришь о Блейн. Возможно, я упустила ее, но, думаю, она бы поздоровалась, как делает это обычно.

Урсула такая многословная... Я любил общительных людей. Но, возможно, превращаюсь в мизантропа вроде Дарси. Заразно. Кстати, пропущенный от Лили. Я встал и наспех собрал книги, вручив их уже полюбившейся работнице библиотеки. Все с той же нервной спешкой накинул на плечи куртку и двинулся к выходу, пробормотав что-то вроде: "Я зайду еще завтра. Обязательно. Не убирайте далеко". В ответ Урсула кивнула, а затем сочувственно помотала головой, то ли жалея меня, то ли недоумевая. Недавно она спросила меня, общаюсь ли я с кем-то из класса. Сперва я решил соврать, но, вспомнив, что делаю это неубедительно, рассказал правду. После этого вместе мы хаяли Колина и близнецов. Урсуле не нравились люди, не умеющие заботиться о книгах. "Меж страниц душа, – говорила она, – и оставлять масляные пятна на бумаге, по-моему, истинное проявление свинства". Я соглашался, хотя в тот момент мне было не совсем до этого. Голова была забита прошедшим балом.

Я вышел из читального зала, когда время на часах близилось к половине девятого. В тот момент начинало темнеть, и воздух становился таким тяжелым, что легкие будто опоясывал обруч. Я прошел сотню метров, не стал сворачивать к общежитию, а опустился на оградку клумбы. У меня болела голова, и все вокруг казалось густым, как мазутное пятно, мрачным. Выдохнув, ладонью я скользнул меж серебристого пара, пытаясь ощутить его призрачное тепло.

"Ты всегда должен быть учтивым, это поможет тебе в жизни, – говорила мать. – Улыбайся тете Роуз, даже если она сидит совсем рядом и у нее дурное дыхание". От тети Розалин и впрямь плохо пахло, но я искренне любил ее, и мне не нужно было проявлять учтивую любезность. Она была единственным человеком, кто поддерживал мое стремление писать книги. Мы сидели за обеденным столом все вместе, когда на мое тринадцатилетие она привезла мне коллекционное издание Шекспира из Стратфорда-на-Эйвоне.

– Держи, мой любимый книготочец, – произнесла она, протягивая мне увесистый сверток. Я распаковал его и провел пальцами по тесненным буквам, не веря ни ей, ни своим глазам.

– Это правда мне?

– Тебе, дорогой, – ответила тетя. – Нравится?

Я не ответил, а только крепко обнял ее за шею и улыбнулся.

– Роуз, – обратился к своей сестре отец. У них были довольно напряженные отношения, и Эд всегда избегал ее появления в нашем доме, – ты балуешь моего сына. Тем более у нас уже есть Шекспир.

– И что? – перебила его Розалин со всей строгостью.

– Тише, – вступила в их разговор Нора. – Нил, принесешь бокалы для вина?..

Все это время я молчал, но наконец-то мать спасла меня, избавив от неловкого присутствия. Я схватил тяжелые книги и поднялся к себе в комнату, чтобы отнести их. Тетя Роуз почему-то считала, что я пошел в ее покойного мужа, хотя с ним мы не были кровными родственниками: всю жизнь он мечтал написать книгу, но четверть века проработал на энергетической станции. Он умер за год до моего тринадцатилетия, и с тех пор тетя носила причудливые траурные платья, оплакивая своего Джоуша. Нет, дядя действительно казался прекрасным человеком. По крайней мере, я помнил его таким. Он был единственным, кто поддерживал моего отца в трудную минуту. Сейчас Эд – успешный адвокат, но это лишь последние два года. До этого он занимался безнадежными делами местных воришек, а когда тех справедливо судили, не получал обещанного оклада. Но в какой-то момент ему выпало ответственное дело – отстаивать интересы предпринимателя-убийцы, который, кстати, таковым не являлся. Мне нравилось, когда отец рассказывал эту историю: мистер Райх был осужден за двойное убийство – собственной жены и ее любовника. Мотив был прост и понятен, алиби подтвердить никто не мог. Обвиняемый и сам плохо помнил, что случилось, потому что в ту ночь перебрал в баре. Как оказалось позже, убийцей была их двадцатилетняя дочь, имевшая связь с тем же мужчиной, что и мать. Обыкновенная ревность и человеческая глупость. Но отец был горд собой. Они выиграли дело, после чего работа пошла в гору. За помощью обращались друзья Райха, затем – друзья друзей. Мы разбогатели, и тетя Роуз перестала приезжать. Теперь мы не нуждались в ее финансовой помощи. Сестра Эда владела аптекой в Вест-Энде² и часто вносила в наш семейный бюджет большие суммы. Но сейчас все иначе. Надо бы как-нибудь позвонить ей...

Капнуло. Затем вновь. Я почувствовал дождь, мелкий, мерзкий, стоило лишь поднять голову к небу. Во время семестровых каникул школа немного пустела, и я казался себе еще более одиноким. Ведь был одним из тех, кто в это время оставался здесь. Мне было некуда ехать – моя семья, мой стержень, треснула, рассыпалась. Мать в Рочестере, отец в Нортгемптоне, я в пригороде Хартпула. Но я все еще надеялся, что способен изменить случившееся. Однако как жаль, что шестнадцатилетние мальчишки так мало понимают в этой жизни. Я укутался поплотнее и обратил взгляд в сторону огоньков у ворот: ребята возвращались из города. Иногда старшеклассников отпускали за пределы школы, чтобы те не чувствовали себя словно узники. Конечно, время, когда те обычно являлись обратно, было четко установлено, но даже в дневное время суток кто-то всегда успевал сотворить глупость. Внезапно я тоже подумал, что хотелось бы посетить какой-нибудь книжный магазин в поисках современной прозы. Я так давно не читал ничего подобного, что уже и забыл, как пишут люди в наше время.

Тут же я вспомнил, что не всегда любил книги. Но нашелся человек, который помог понять мне это и найти самого себя. А точнее, наоборот – пропал. В Рочестере я провел не всю жизнь: когда мне было восемь, одно время мы жили недалеко от Гастингса. Это были всего каких-то два года, отрезок обстоятельств, но именно они позволили мне узнать, кто я и для чего создан. Девочку, с которой я подружился, звали Джанет. Ее мать была француженкой, поэтому в речи дочери зачастую проскальзывали непонятные мне словечки. Но это забавляло меня, казалось изысканным и очень нравилось, как и она сама – миниатюрный, смешливый, очень жизнерадостный ребенок. Ей было уже десять, но мы неплохо ладили, и нам никогда не было скучно вдвоем. Нашей любимой забавой стал шалаш под деревом – вместе мы строили его практически целое лето, таская из дома и со свалок картон, доски и всякий ненужный хлам. Так однажды мы наткнулись на целых две коробки, доверху набитые разными пыльными книгами. "Пусть в нашем домике будут и они, – с важностью тогда заявила Джанет. – Не можем же мы бросить их тут. Мама говорит, что книги как живые. Все помнят, все знают. Возьмем, капитан!" Такое уж прозвище дала мне подруга – безумно нравилось и вдохновляло на подвиги ради нее.

Мне казалось, что мы вырастем, поженимся и построим уже настоящий дом. Но кто же скажет ребенку о том, что у жизни не матовая поверхность? Однажды в конце лета я заболел: меня лихорадило несколько дней, и около недели я не видел Джанет и не слышал о ней никаких вестей. Стоило лишь прийти в себя, как я обратился к Норе с просьбой позвать подругу. Но мать отчего-то не торопилась этого делать и, как мне казалось, выглядела весьма взволнованной. Позже она сказала мне, что Джанет уехала навсегда, и запретила мне подходить к ее дому. Конечно, я не послушался – каждый день подолгу стоял возле забора, вглядываясь в занавешенные окна. Свет горел, но Джанет не было. Больше я никогда не видел ее. А в нашем шалаше я остался один, при этом чувствуя себя бесконечно одиноким: больше не с кем было поиграть в салочки, порисовать мелом или порешать головоломки. Первый раз в жизни я вкусил горького, словно терн, одиночества, но книги спасли меня. Постепенно я разбирал те самые коробки, и, на удивление, в них было много детских историй. Дома мне редко читали, в основном я сам листал журналы или учебники с младшей школы. Но здесь, в уютном шалаше, я мог сидеть часами, гуляя по стране Оз, смеясь над Милновским Винни-Пухом или проникаясь уважением к храброму Айвенго. Я прочел все книги, которые были в коробках, но мне хотелось еще и еще. Несколькими годами позже мать рассказала мне о том, что случилось с Джанет: в сильный ливень она возвращалась домой мимо брошенного котлована, и ветер унес ее соломенную шляпку прямо в яму. Девочка перелезла через ограду и попыталась достать свою вещь, но поскользнулась на размытой глине и покатилась на дно. Возможно, я бы и увидел ее тогда через неделю, если бы не бетонные блоки на дне. Джанет умерла, и, пока я болел, ее родители успели похоронить дочь и поседеть от горя.

Чудилось, что я будто засыпаю под дождем, закрою глаза – рухну в лужу, растворюсь в себе, в мыслях, в переживаниях. Но щелчок зажигалки не дал мне этого сделать: я обернулся и рядом с собою увидел юношу, подкурившего сигарету. Удивленно я окинул его взглядом с ног до головы, но в темноте было сложно понять, знаю ли я его или нет.

– Не знаю, как ты тут сидишь, – голос был знакомый. – Жутко неудобно.

– Как-то, – престранно произнес я, прижимая пальцы к вискам. От вечерней влажности запах сигарет становился очень резким. По голосу я узнал собеседника, но не мог понять, как он тут оказался и с какой целью.

– Сигарету, может? – продолжил парень, протянув мне пачку. Из вежливости я вытянул одну штуку и покрутил ее меж пальцев, как это обычно делал Арлен. Тем временем школьник услужливо чиркнул зажигалкой, и я подкурил, закашляв с непривычки.

– Спасибо, – попытался ответить я, но глотнул дым и вновь разразился кашлем. Сидящий рядом мягко рассмеялся, скинув капюшон белоснежной спортивной ветровки.

– Меня зовут Вацлав. Кажется, ты тот самый парень, которого этот унылый мизантроп толкнул на лестнице. Еще, по-моему, он был с тобой на танцульках, – старшеклассник захихикал. – Было забавно тогда. Все глазели.

– Да уж, – поежился я, не зная, что и ответить. С неохотой я затянулся и выпустил клуб дыма, словно огнедышащий дракон. – А где Арлен?

– Да черт его знает, – сплюнул юноша, пожав плечами. – Может, с девушкой какой. Не видел его сегодня. Вы друзья?

– Не совсем, – ответил я, подняв взгляд к лицу собеседника. Вацлав был довольно смазливым и забавно вел себя – слишком непосредственно, чтобы нравиться девушкам. Обычно те предпочитают мрачную загадочную красоту, и это было единственной проблемой парня, а вовсе не польские корни. – Несколько раз он выручал меня. Передай ему мое спасибо, если увидишь.

– Выручал? – удивленно произнес старшеклассник, будто не веря мне. – Нет, ты издеваешься? Чтобы он кого-то когда-нибудь выручил?

– Я серьезно. Последний раз он разбил нос Колину...

– А. Слышал, – Вацлав тут же закивал, последний раз затянувшись и потушив сигарету. Я тоже потушил в знак солидарности, к тому же успел несколько раз пожалеть, что вообще решился покурить. Но, говорят, это сближает.

– Вообще, я узнал тебя издалека. Решил спросить, как самочувствие. Давно стоило бы. Еще пару месяцев назад. Ну и идиот этот Дарси...

– Да ладно, – попытался отмахнуться я, но Вацлав покачал головой, недоумевая: – Вечно он так. Никакой помощи или хотя бы сочувствия.

Я деликатно промолчал и решил, что лучше не рассказывать о том, что произошло с нами за все эти два с половиной месяца. Интересно, Вацлава привел сюда только запоздалый интерес к моему самочувствию или нечто иное?.. Хотя я не питал особенной неприязни к парню – было понятно, что к девушкам он относится специфично, впрочем, как и большинство молодых людей в наше время, но меня это не касалось и делало этого юношу нейтральным персонажем Хартвуда. Нам стало не о чем говорить, и в воздухе повисло тяжелое молчание.

– Ладно, – вздохнул я и поднялся со своего места. – Спасибо за то, что составил компанию. Но я пойду.

– Пока, – без сожалений ответил Вацлав и вновь накинул на голову капюшон.

Направляясь к общежитию, я растерял все свои мысли. Такое бывает – не думаешь ни о чем. Разум – белоснежная бесконечность, и ничего не существует. Будто ты никогда не жил. Едва я поднялся на свой этаж, как почувствовал что-то неладное: ребята в коридорах странно переговаривались, занижая тон, о чем-то беспокоились. Особенно озабоченность скользила в лицах выпускного класса. Я был слишком робок, чтобы поинтересоваться, поэтому решил обратиться к Гаррету. Но, когда я зашел в комнату, его еще не было. "Тренировка, – понял я по раскиданным вещам, хотя взгляд тут же скользнул к часам. – Но уже девять..." Я преспокойно убрался в комнате, съел сэндвич с семгой, припасенный с ужина, и, включив настольную лампу, утонул в очередной книге. И вынырнул только когда услышал голос коменданта в половине одиннадцатого: "Через полчаса гасим свет!" Тогда я забеспокоился. Манн не мог уехать – все каникулы он должен был готовиться к соревнованиям, а сейчас почти отбой, его все нет. В принципе, на семестровые мало кто уезжал, поэтому в школе было почти так же шумно и многолюдно, как обычно. Почти одиннадцать. Тогда со вздохом я поднялся с кровати и босиком скользнул в коридор, о чем пожалел. Но возвращаться за обувью было лень. Мужчина, тонкий, как стручок, жеманный и непреклонный, стоял около лестницы и что-то жевал.

– Простите, – произнес я, хватая того за рукав. Комендант отдернул руку и гнусаво произнес:

– Чего тебе?

– Мой сосед не возвращается. Он не планировал уезжать, и...

– Манн? Гаррет, кажется. Ты о нем? – собеседник дожевал, прежде чем ответить.

– Да, он.

– Если ты так беспокоишься о нем, то где ты был, когда он сломал ногу?

– Что сделал? – переспросил я, не веря сказанному.

– Сломал ногу. Ты глухой? Отличные же вы друзья.

– Простите... – отстраненно извинился я и перевел дух. – Как такое могло случиться?

– Я что, был там? Что за глупые вопросы, мальчик? Ты точно не с этажа средней школы?

– Все в порядке, – пробормотал я и, пребывая в прострации, вновь спросил: – Он в школе?

– До завтрашнего дня. В госпитале. А теперь прекрати разгуливать и иди спать.

– Хорошо, – кивнул я, тут же опуская голову, и двинулся к себе в комнату. Каждый шаг казался непреодолимым.

Внезапно кто-то окликнул меня:

– Рискуешь заболеть, Уэбб.

Конечно, этот голос не спутать с другим – Арлен. Я обернулся и взглянул на него пустыми от шока глазами. Отвечать не хотелось. Он тоже промолчал, а затем захлопнул дверь, будто смутился. А я... Что я? Шагнул через порог пустой комнаты, на ходу выключил лампу и рухнул на постель, не разбирая ее.

Я был готов простить Гаррету даже то, что он разбрасывал вещи, мусорил, разговаривал во сне и забывал выключать свет, когда уходил. Лишь бы не один. В снедающей тьме.

Примечания:

╧ «Коллекционер» – роман, написанный Джоном Фаулзом в 1963 году.

² Вест-Э?нд (англ. West End) – западная часть Лондона (к западу от стены Сити).

Глава 12

По-моему, я проплакал до рассвета. Не знаю, кого я жалел больше всего: Гаррета, себя, Лили Блейн или Арлена. Да и вообще, моя проблема заключалась в том, что я слишком много думал. Представить только, ведь есть люди, которые перед тем, как уснуть, не размышляют о невечности жизни, времени, которое сыплется, словно песок, и о счастье, понятии вообще расплывчатом и едва ли достижимом. Я не считал себя мудрецом или человеком, избранным нести истину в массы. Просто отчетливо осознавал, что в этом мире что-то понимаю больше других. Хотя я говорю не обо всем: например, я не умею целоваться. Никогда не пробовал, да и вообще не задумывался о подобных вещах. Все девушки казались мне такими неприступными, лишенными желания делиться радостью в обмен на взаимные чувства. Им подавай материальных благ. А мне бы книгу дочитать. Вот где точно водятся идеальные женщины.

Уснул я около четырех, а разомкнул глаза ровно в одиннадцать: проспал завтрак, даже не услышав противный голос нашего коменданта. Впрочем, есть и не хотелось. В горле будто поселился какой-то ком, мешая мне дышать, глотать и чувствовать себя комфортно. Постель Гаррета, неразобранная, закиданная вещами, все еще напоминала о случившемся. Тогда наспех я оделся, умылся, через силу съел шоколадный батончик и решил отправиться к своему соседу в госпиталь. Зачем-то я обернулся и обратил внимание на свое отражение в зеркале. Я и так не считал себя симпатичным, а сейчас смотрелся более чем жутко: опухшие веки, бледное лицо, потухшие глаза. Ладно, подумалось мне, все равно не нужно стараться выглядеть так, чтобы понравиться кому-то. Всем все равно. Это же Нил Джонатан Уэбб, местный чудак, козел отпущения и будущий писатель.