Текст книги "Сад нераскрывшихся цветов"

Автор книги: Кристина Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Невольно я счел сказанное за комплимент и даже как-то горделиво вздернул голову, предусмотрительно отступив на другую сторону балкона. Мои руки скользнули по влажной от прохлады виноградной лозе, и я продолжил:

– И что ты здесь делаешь?..

– Что делаю? – переспросил темноволосый и, демонстративно потушив окурок, сбросил его вниз. – Ловлю убийцу Кеннеди.

– Никого ты не ловишь, – обиделся откровенному сарказму я, но тут же понял, насколько все-таки был глуп мой вопрос. – Но раз мы оказались здесь, вроде бы даже случайно, я извинюсь. А ты объяснишься...

– Если было бы наоборот, то я бы точно не согласился, – усмехнулся парень, устремляя взгляд вдаль. – Мне нравится твой запах. Я как Гренуй╧. Просто не мог не сделать этого.

– Ты что, гей? – с неким пренебрежением поинтересовался я, смяв виноградный лист. Мне было неловко даже произносить это слово, но так уж вышло, что оно само сорвалось с языка. "Слишком грубо", – подумалось мне, но было поздно жалеть о сказанном. В этом преимущество и недостаток слов – их нельзя стереть, забрать назад. Можно лишь заставить верить, что ты этого не говорил.

– Чтобы наслаждаться ароматом, обязательно нужно быть тем, кем ты сейчас меня назвал?

– Я не назвал. Всего лишь уточнил, – смутился я и тут же замолк. Между нами возникла преграда, выточенная из чистого молчания, и отчего-то разрушать ее было жаль: я равнял ее с настоящим произведением искусства – настолько тонкой, хрупкой и неземной она была. Это не было неловким молчанием или моментом, когда едва знакомым людям не о чем говорить. Нечто иное. Свободное и неповторимое. Я успокоился, ведь нашел Арлену оправдание, как когда-то нашел оправдание даже Жану-Батисту. Мое дыхание пришло в норму, и ощущение полиэтиленового пакета пропало. Дарси же был спокоен, как с самого начала нашей встречи. Глазами он скользил по саду, который можно было хорошо разглядеть с нашей общей высоты. Ночью вдоль аллей зачем-то зажигали крохотные фонарики, толком ничего не освещавшие, но создававшие приятную атмосферу, какой приходилось любоваться лишь издалека. Я бы хотел хоть раз побывать там в такую же звенящую полночь, но не был достаточно смел.

– Ты придешь на завтрашнее мероприятие? – внезапно задал вопрос Арлен, глазами обратившись ко мне. В темноте они теряли свой зеленоватый цвет и становились практически черными.

– Что там делать? – нахмурился я.

– Ты должен увидеть то, что ты хотел, – как счастлива твоя подружка. И она должна увидеть, что ты счастлив за нее. Ты склонен к жалости, поэтому и опекаешь.

– Если бы я был склонен к жалости, – в тот момент мой голос прозвучал достаточно резко, – я бы тогда не разбил тебе нос.

– Это говорит лишь о твоей эмоциональности, но никак не о безжалостности, – усмехнулся юноша, и я вскипел еще больше от того, как он себя преподносил: будто нет в "Хартвуде", а то и во всей стране, человека умнее. И иногда мне казалось, что я начинаю верить в это.

– И что? – вновь фыркнул я, заведя ладони за спину.

– Это слабость, – протянул парень. – А слабость – это проигрыш.

В тот момент я хотел что-то возразить ему, но он развернулся и хлопнул балконной дверью, оставив меня в одиночестве. А фонарики в саду всё горели, напоминая, что в этом мире еще много всего прекрасного. И даже захотелось спать.

***

В воскресение всегда можно было оставаться в постели дольше. Но только не сегодня: звонкий детский смех и громкие крики со школьного двора заставили меня проснуться не по своей воле. Но я все равно был впечатлен – почти целый месяц мне не удавалось спать до одиннадцати утра. Моего соседа не было в комнате: на удивление, его постель была слишком аккуратно убрана, книжки расставлены едва ли не по алфавиту, а на полу не валялось ни единой его вещи. Все это казалось очень непохожим на Гаррета, как и то, что я не услышал его тяжелую поступь, будучи спящим. День, казалось, готов преподнести что-то еще: юноша явно нервничал все утро и, видимо, не знал, чем себя занять. Я страдальчески простонал, поднявшись и захлопнув приоткрытое окно, чтобы визг младшеклассников не портил день с самого утра. Мне и так казалось, что пресловутый осенний бал по умолчанию делает день хуже всех остальных. Передо мной все еще стоял выбор – пойти или остаться в стороне. Но вчерашние слова Арлена о том, что Лили будет счастлива видеть меня, врезались в память, и я практически изменил свое решение. Мне хотелось увидеть по-настоящему счастливую Блейн.

После утреннего душа в голову пришла идея найти наряд, соответствующий событию, но сколько я ни перебирал свои немногочисленные рубашки, остановиться на чем-то одном не мог: я беспокоился, что не буду соответствовать остальным, хотя всегда всячески пытался убеждать себя, что неподвластен толпе. В конце концов, на редкость утомленный, я взглянул на себя в зеркало и безразлично махнул рукой. Темные брюки, рубашка глубокого синего цвета с кожаными вставками на плечах и черные оксфорды казались мне вполне подходящими вещами. Я никогда не любил наряжаться или слепо следовать зачастую безумной моде нашего миллениума, но чувство вкуса во мне воспитывала мать. Она часто помогала мне с выбором, объясняя главное правило – важно, чтобы вещь хорошо сидела. Я руководствовался ее мнением и всегда нравился себе в обновках.

После я немного покривлялся перед зеркалом, а затем разделся и повесил все на спинку стула. Младшеклассников во дворе собралось еще больше; мне повезло, я не слышал их восторгов, зато через гладь оконного стекла мог наблюдать за играми, связанными с осенним фестивалем. Дети часто становятся героями книг. Может быть, из-за этой непринужденности, которой не хватает взрослым?

Час за часом длилось мое мучение скукой, и даже не хотелось идти на обед. Я хватался за книги, надеясь спастись меж страниц, но даже единственные друзья сегодня не принимали меня – я не мог сосредоточиться, не мог погрузиться в чтение, как делал это обычно. Пару раз я высовывался из комнаты, но, завидев коменданта, бросался обратно, чтобы тот не поймал меня за бездельем: я слышал, как этажом ниже суетились ученики, совершая последние приготовления к балу. Я даже пробовал вздремнуть, и в этом мне помог дождь, разогнавший веселившихся во дворе. Мне казалось, я нервничал. Не так, как нервничают перед экзаменом или встречей с дорогим человеком. Это чувство было тяжелое, словно камень на шее, гнетущее, темное и разъедающее. Все это время меня преследовало ощущение какой-то беды. И чем ближе был бал, тем сильнее болело внутри. Я не впервые заметил это за последние несколько дней.

Ровно в шесть я поднялся с кровати и без суеты облачился в выбранный наряд, а затем пригладил растрепавшиеся волосы и сделал попытку надеть жизнерадостную маску. Тщетно. Сквозь фальшивый излом губ все равно проступал меланхоличный Нил Джонатан Уэбб. Дверь скрипнула, зашел Гаррет, который, как оказалось, пропадал на тренировке – я научился определять это по запаху его тела, даже не оборачиваясь. Наспех он разделся, и порядок, продержавшийся в комнате рекордные несколько часов, растворился, словно и не был.

– Вообще забыл, Нил, – лаконично и с придыханием объявил Манн. – Но если ты подождешь меня, то пойдем вместе.

– На этот бал? Без проблем, – пожал плечами я и уселся на край стула, ногой незаметно пнув брошенные вещи соседа под его кровать. Юноша тут же накинул на плечи растянутую футболку и в таком виде направился в душевую, прямо по людному коридору. Мне оставалось лишь вздохнуть и вновь ждать.

Все праздники "Хартвуда" проходили в специально отведенных для этого помещениях. Одно служило для концертов, а другое для подобных мероприятий. Сразу же мне вспоминалась школа в Рочестере с ее маленьким спортивным залом, где проходило все, начиная от ежегодных танцев и заканчивая торжественными выпускными. Здесь же было иначе – моя нынешняя школа вдоволь могла нахвастаться всем, что могло с толком занимать учеников в свободное время, будь то бальные залы, спортивные площадки, библиотека и даже сад, в который я был безнадежно влюблен. Уже через полчаса я со своим старшим товарищем, облаченным в обыкновенный официальный костюм, смотревшийся на нем, мягко сказать, странно, спускался по лестнице. Мимо нас то и дело проходили нарядные довольные девушки и хохочущие юноши. Гаррет здоровался с некоторыми из них, а при виде местных красавиц забавно подмигивал мне. Но отчего-то мне было совсем не до них.

Низ живота уколол легкий спазм, едва я заметил компанию своих одноклассников, толпящихся возле распахнутых дверей зала. В их числе были мои обидчики и та девушка, о которой сосед говорил совсем недавно. Они довольно непринужденно окинули меня взглядами и продолжили беседу, что показалось мне по-настоящему странным. Я уже приготовился принять едкую насмешку или получить в лоб какой-нибудь канцелярской мелочью. Манн же, стоило мне обернуться, куда-то исчез, будто его со мною и не было. Не то чтобы это обидело меня в тот момент, просто теперь я ощущал себя потерянным и одиноким среди незнакомых и враждебно по отношению ко мне настроенных людей. Но сразу же я переключился на красоту, царившую в зале. Нужно было отдать должное тому, кто заботился об оформлении помещения к празднику: повсюду были развешены гирлянды из пожелтелых листьев, а стены украшали бумажные бабочки, сделанные детьми. Это создавало атмосферу настоящего осеннего праздника, будто здесь поселился сам октябрь. Я не мог похвастаться, что любил это умирающее время года, но в первых двух месяцах все-таки умел находить светлое очарование.

Словно отшельник, в одиночестве я подпер собою стену в самом дальнем углу и попытался разглядеть собирающийся народ. Мне не нравился стоящий гул, но в него, словно лента, вливалась тихая мелодия, и я пытался сосредоточиться только на ней. Девушки не носили вычурные наряды – в основном их заменяли легкие пастельные платья длиною в пол. Юноши, как на подбор, носили костюмы, а кто-то даже пришел в повседневном школьном пиджаке. Я плохо видел, но пропустить мимо платье роскошного бутылочно-зеленого цвета просто не мог – оно цепляло взгляд, равно как и его статная хозяйка. В очередной раз я отметил, насколько хороша Леона: ее изящным плечам и светлой коже не было соперников, а про густые светлые волосы, стянутые в привычный высокий хвост, я мог даже не говорить. Только в честь праздника они не были прямыми, словно тягучая карамель, а больше походили на легкие волны. Эта девушка, бесспорно, могла стать книжной героиней, но меня пугали ее глаза. Все, что я мог прочесть в них, – безнадежная усталость. Через несколько секунд Леона заметила меня и, горделиво отведя взгляд, переключилась на свою подругу. Я поежился и продолжил наблюдать: за руку девушку схватил подоспевший Колин и потянул ее к компании одноклассников. Они с братом походили друг на друга, не столько по характеру, сколько внешне. Понять, что они родственники, можно было по их абсолютно идентичному цвету волос, цвету глаз и стати. Но я знал, что они не близнецы и родились в разные даты одного года. Это казалось мне невероятно странным.

Люди всё подходили, и время неумолимо неслось. Недалеко от себя я заметил мисс Элизабет, с организаторской проворностью беседующую с учениками. Мне было неуютно среди веселящихся, ведь каждый раз казалось, что смеются они именно надо мной. Но внезапно зал застыл в изумлении: порог перешагнул высокий темноволосый юноша, рука об руку идущий с девушкой. Не узнать Блейн было нельзя, и настолько комично она смотрелась рядом с холеным и мужественным Дарси, что мне вновь стало жаль ее. Я давно отметил, что Лили не отличалась особенным вкусом, вот и сейчас на ней было болотно-зеленое платьице, узкое ей в груди и плечах. Видимо, от тесноты лямки натирали кожу, и одноклассница то и дело поправляла их, глуповато улыбаясь. Краситься Лили тоже не умела, поэтому серо-черные синяки под ее глазами, называвшиеся подводкой, тоже вызывали лишь жалость. Зато ее спутник был красив, как никогда, – ему безумно шел его каштаново-коричневый костюм и черная изящная бабочка, стягивающая ворот. Парня не портил даже заметно разбитый нос. Толпа ахнула, и девушки моментально стали шептаться. Изумилась даже мисс Элизабет, едва не выронившая свой листок со вступительной речью.

Мир вновь исказился. Блейн не удивила меня, зато удивила остальных. А Дарси... Мне показалось, или он улыбнулся мне?..

Примечания:

╧ Жан Батист Гренуй – главный герой романа Патрика Зюскинда «Парфюмер».

Глава 9

Мгновение – доля секунды. А мое мгновение, казалось, длилось тысячи лет. Нет, он действительно улыбнулся мне, причудливо и мимолетно. Но мне хватило и этого, чтобы робко опустить взгляд под натиском этой неимоверной силы. Осторожно, будто боясь сломать, Дарси обхватил ладонь Лили, с подчеркнутой надменностью окинув взглядом присутствующих, и внезапно стало так холодно, что я сравнил себя с Люцифером╧, покоящимся в девятом круге ада. Другой рукой юноша поправил свои едва вьющиеся волосы, чем заставил ахнуть большую половину девушек в зале – это было выразительно, но в то же время его движения были непринужденны и легки. Перед парой расступались люди – Арлен вышагивал по-королевски широко, Блейн семенила за ним, шурша мятым платьем. Мне оставались лишь тяжелый вздох и непонятная зависть. Хотя я не знал, чему завидую.

Все это время в зале стояла тишина, изредка прерываемая шепотом. Но мисс Элизабет уже пришла в себя и собралась с силами объявить начало мероприятия. Будто все ждали появления именно этой необычной пары.

– Прекрасный вечер, – произнесла наша классная наставница, и писк микрофона ударил по ушам. Через несколько секунд она продолжила: – Для прекрасных учеников "Хартвуда". Надеюсь, наше мероприятие поможет вам провести время с пользой, научиться новому или узнать себя с какой-то иной стороны. Ведь все мы многогранны и уникальны. Я не буду говорить много, потому что мы ценим каждую секунду этого вечера...

– До десяти? – выкрикнул из толпы Колин, по-хозяйски оперевшись на плечо сестры.

– Лично тебе до девяти, – не растерялась мисс Элизабет, но тут же вновь подарила окружающим вежливую улыбку, решив на этом закончить. – Музыка!

Из массивных колонок, подвешенных во всех углах помещения, заиграл незнакомый мне вальс. Я плохо разбирался в музыке, особенно классической, хотя без труда мог узнать около двух десятков приевшихся сочинений австрийских и немецких классиков. С неохотой я слушал и современную музыку: лучшей мелодией я считал тишину, а самой пронзительной песней – молчание. Зато танцевать я умел, об этом позаботилась мама, в одинокие вечера развлекая себя моим обучением. Не то чтобы я был способным учеником, но отказать ей, так нуждающейся в поддержке и моем присутствии, просто не мог. Будь мы полной семьей, я бы фыркал и говорил: "Танцуй с папой!" А мама бы смеялась и включала любимые вальсы, кружась по гостиной со своим мужем. Но ее холодные руки держал я, потому что все было не так, как мне давно мечталось.

Лили тоже неплохо танцевала. Мои глаза, словно на охоте, следили за единственной парой, хотя несколько раз я цеплял взглядом Колина с Леоной, утомленной и такой безразличной, что невольно я кривил губы. Девушка, несмотря на все ее великолепие, казалась мне отвратительной. А особенно меня раздражала ее спесь и тот неприятный взгляд, который я порою ощущал на себе. Шаг, снова шаг. Скрипка, фортепиано. Зеленое, коричневое. Нил Джонатан Уэбб. Один. Я не двигался, но мои зрачки танцевали вмести с Дарси и Блейн, уже не смотревшимися вместе настолько нелепо, как поначалу. Его руки бережно ложились на ее талию, а длинные пальцы девушки впивались в плечо партнера так, будто тонули в нем. "Ему же больно, отпусти", – мысленно скомандовал я, но сразу устыдился, потупив взгляд. Такая бестактность, даже внутренняя, немая, пугала меня.

Я был не единственным, кто пришел один: возле стены стояло большое количество народу. Одной из них была моя одноклассница, но едва я взглянул на нее, как она тут же отвернулась, сделав вид, что не заметила. Какие же они все... подвластные воле Колина. Но это не очень и обидело меня. Мне хватало и взглядов. Сегодняшний вечер не был похож на тот, что я себе представлял накануне: никаких пышных нарядов, вееров и аристократизма. По-настоящему на аристократов походили только Дарси и Леона. Невольно я даже представил их в паре и восхитился, ведь, без сомнений, вместе они смотрелись бы идеально. Но только мой темноволосый знакомый не смотрел на ослепительную девушку. Он не смотрел никуда. Или же... Вновь я поймал его взгляд. Но уже без улыбки. Зачем? Мы не друзья. Не враги. Никто. И от последней мысли мне стало немного не по себе. Мне было тяжело это принять, но Арлен был интересным человеком и единственным, с кем мне захотелось стать хоть немного ближе.

За танцем шел другой танец, менялась музыка, партнеры. По залу разносился смех тех, кто, столпившись возле стены, делился школьными сплетнями. Я поежился и в очередной раз опустил взгляд. Мне хотелось уйти, но казалось, что это будет слишком заметно, а значит неловко. Внимание не было приятным, поэтому, медленно мучая себя, я продолжал стоять в одиночестве. Наконец-то удалось разглядеть Манна: вальсировал он неуклюже, зато от души. Юноша вел себя вполне обычно, танцевал, видимо, с одноклассницами, посмеивался и кривлялся. Но вечно поворачивал голову, пытаясь обернуться назад, да так, что казалось, будто сейчас он свернет ее. Его глаза усиленно выискивали кого-то в толпе танцующих. Может, он раскаялся, что бросил меня одного?.. Вальс сменялся на другой вальс, затем музыка веселела, а после вновь наполнялась светлой грустью. Ноги устали держать меня, и по стене я сполз вниз, тяжко вобрав в себя сухой воздух, пронизанный запахом пяти десятков парфюмов. Именно столько, по моим представлениям, здесь было народу, включая учителей, кураторов и безжалостного коменданта. Я было начал скучать, опять наблюдая, как меняются многие пары, но внезапно музыка поутихла. Колин, вышедший на середину, громко захлопал в ладоши. Народ столпился вокруг белокурого парня, и я, не желая оставаться в неведении, тоже поспешил подойти. В руках одноклассник держал деревянный ящик, до самого верха наполненный какими-то бумажками. Я напрягся и отступил, хотя, не почувствовав ничего враждебного, решил дослушать. С другой стороны круга я разглядел невозмутимого Дарси и такую же напряженную, как я, Лили.

– Ежегодная игра для классов шесть-один и шесть-два, – громко объявил затейник и встряхнул коробочку, накрыв ее крышкой. – Те, кто младше, могут не соваться.

Тут же с разочарованием толпу покинула четверть стоявших, и зал разбился на небольшие компании. Мягкой поступью, все такая же невеселая и безразличная, с похожим ящичком подоспела Леона, буквально сунув его в руки брату. Тут же девушка пробежалась взглядом по толпе, и я наконец-то вновь услышал ее голос, резкий и строгий:

– Если кто-то не знает правил, то напоминаю. Из ящика тянем одно имя. Этот для девушек, – Леона кивнула на верхнюю коробку, а затем на нижнюю. – А этот для остальных.

– Для остальных... – нахмурился один из моих одноклассников, со злостью взглянув сначала на девушку, а затем на ее брата. – Твоя сестра не много себе позволяет?

– Я сама отвечаю за себя, – отрезала белокурая, но брат сразу ее перебил:

– Замолчи. Обращались не к тебе.

Компанию тут же обняла тишина. Заметив напряженное внимание толпы, Колин постарался улыбнуться присутствующим, а затем продолжил как ни в чем не бывало:

– Человек, чье имя вы вытянули, будет танцевать с вами один танец. Играем в две половины. Разделитесь, и начнем, – юноша первый запустил руку в один из ящиков и достал оттуда имя, громогласно объявив: – Ребекка!

Кудрявая девушка, стоящая неподалеку, мученически вздохнула и театрально сдула с лица прядь волос. Затем имя вытянул Денни, после него – Этан. Темноволосые расхохотались, сохранив имена в секрете, чем немного озадачили присутствующих. После них настала очередь юноши, которого я уже видел однажды – Вацлав, тот самый парень, считающий Арлена другом. Вытянув листочек, он таинственно обвел глазами свою публику, но долго мучить девушек не стал: – "Агата!" Затем коробка начала путешествовать из одних рук в другие, и я немного зазевался, когда она, наконец-то, добралась до меня. Я отвлекся от созерцания бабочек из золотой бумаги и с неловкостью обратил взгляд на Колина. Тот, будто бы никогда и не обижал меня, подбадривающе кивнул. Моя рука скользнула в коробку, и внезапно губы присутствующих начали кривиться от ухмылок. Осторожно я достал листочек и зажал его в ладони, не понимая, что происходит. А вокруг компании старших классов вновь наступила тишина. Я разжал кулак и взглянул на имя. Затем вновь взглянул. И вновь, решив, что этого не может быть. Это была не та коробка...

– Ну, кто там у тебя, Уэбб? – пытаясь сдержать смешки, поинтересовался Этан.

– Да, кто, Нил, скажи нам? – подхватил Денни.

Во рту пересохло, а мои щеки налились алым. Нет, я не мог этого сказать. Но промолчать было бы глупее. Поэтому, стараясь держать самообладание, я ответил:

– Арлен.

Без сомнений, одноклассники подсунули не ту коробку, стоило мне лишь зазеваться. Испуганно я поднял глаза к лицу Дарси, будто я был в чем-то виноват. А юноша молчал. Смотрел на меня и молчал. Музыка становилась громче – перерыв закончился. А вокруг меня все еще стояли люди, наслаждаясь моей беспомощностью. И едва я успел сжать кулак, чтобы скомкать листок и запустить его в обидчиков, Арлен сделал шаг навстречу, и на глазах изумленных ребят вытянул меня на середину зала. Видимо, такого поворота событий не ожидал никто, даже Колин, поэтому все дружно обратили на нас взгляды. Руки моего партнера были горячими, словно уголь из непотухшего костра. Голова тут же закружилась, и я сделал неловкий шаг, заставивший партнера нахмуриться. Невозмутимо он опустил ладонь мне на талию, а другою рукой с силой сжал мою кисть, да так, что меня будто парализовало.

– Не бойся побеждать. И ты будешь победителем, – престранно произнес Дарси, пытаясь слиться с мелодией. Его плечи гордо расправились, а сам он гордо вытянулся, готовый вести.

– А ты побеждаешь? – спросил я, опустив брови к переносице и повинуясь ритму танца.

– Я просто не соревнуюсь, – отчеканил собеседник.

Я ничего не ответил и, стараясь не смотреть на окружающих, считал шаги, чтобы не сбиться. Но я ошибался и оступался несколько раз: шеи касалось дыхание партнера, такое же горячее, как его руки. Будто весь Арлен был создан из огня: пылал им, дышал им, источал его. Но быть ведомым мне нравилось больше, чем вести, ведь мне не приходилось ни о чем думать. Дарси был выше и плечистее субтильного меня, на долю секунды мне стало даже комфортно рядом. Однако, стоило лишь вспомнить о сотне глаз, сверлящих нас с недоумением, я терялся. Арлен практически не замечал никого вокруг и наслаждался мелодией. "O Fortuna!"² Орфа, под которую нам выпало танцевать, идеально отражала гамму моих чувств – от смятения и стыда до некого наслаждения. Дарси танцевал слишком хорошо. Внезапно я вспомнил про Лили и, повернув голову, взглядом зацепил свою одноклассницу. Она стояла не двигаясь, а на исказившемся лице девушки читались горечь и недоумение. Блейн было больно. Ей было стыдно. Унизили не только меня, но и ее. Заметив, что я засмотрелся, Арлен ловко отстранил меня, а затем вновь притянул к себе, полушепотом произнеся:

– Ты знаешь, что танец даже интимнее, чем банальное занятие любовью?

– Не задумывался, – огрызнулся такой наглости я, но заставить свои налившиеся краской щеки вновь вернуться к своему цвету не мог. Дарси вновь говорил странные вещи, от которых по шее и до самых кончиков пальцев бежали мурашки. "Он просто учит меня побеждать", – убедил себя я и немного успокоился. Финальный аккорд. Трагичный и торжественный. Я утер испарину со лба и поспешил отстраниться, заведя за спину вспотевшие ладони. Темноволосый юноша вскинул голову и, промолчав, вновь направился к своей спутнице. Молчали и все остальные, не в силах подобрать слов. Молчал и я, полностью погруженный в самого себя.

Я ненавидел Дарси. Но с ним мир становился миром.

Сегодня первый раз в жизни я получил удовольствие от вальса.

***

Вечер удался. Я вернулся раньше, чем предполагал, и, едва захлопнув дверь, уселся на край стола. Все тело ломило, охватывало жаром, а мысли рассыпались и рассыпались, как бусы матери, которые та однажды случайно порвала. Все остальное время, что я провел в зале, Арлен даже не смотрел на меня, развлекая своим присутствием и разговорами Лили и Вацлава. Ей, наверное, нравилось это: впервые в этой школе кто-то был обходителен с ней, да и не просто кто-то, а сам Дарси. Поляк тоже казался приятным, и в его жестах и взглядах на мою подругу я не видел ничего враждебного. Зато как смотрели на Блейн другие девушки... Все-таки я надеялся, что это не обернется для нее чем-то неприятным.

За мною тут же зашел сосед, споткнувшись о небольшой порог. Гаррет рассмеялся и обратился ко мне:

– Вы так классно танцевали.

Почему-то меня не удивило то, что он отметил это, едва увидел меня. Я сразу поспешил оправдаться. Было неловко, ведь кто-то мог уловить в этом танце совсем не то, что было на самом деле.

– Меня хотели разыграть. Но Арлен выручил.

– Да, Дарси довольно непредсказуем. Играет на публику. Такой он. Но ведь ты говорил, что вы недолюбливаете друг друга?

– Так и есть.

– Тогда это странно. Если бы так было, то он не выручил бы тебя, – уже без улыбки произнес старшеклассник. Когда Манн уставал, он казался серьезнее. – Пару лет назад, помню, один парень чем-то шантажировал Дарси. Правда, так никто и не узнал чем. Может, это был просто слух. Но суть в том, что, едва Арлен узнал об этом, парень перевелся.

– Я ничего не знаю, – покачав головой, ответил я. – И знать не хочется. По крайней мере, сегодня. Я буду спать...

Собеседник кивнул, погасил свет и включил для себя настольную лампу. Мне нравилось, что Гаррет умел меня понять.

Примечания:

╧ Люцифер в «Божественной комедии» Данте несет свое наказание, вмерзнув в лед.

² O Fortuna – первая композиция пролога сценической кантаты немецкого композитора Карла Орфа.

Глава 10

Осень вечно роняет слезы. За это я не люблю ее: она рыжая, печальная, продрогшая и измученная. Не то что расцветающая молодая весна. Мокрые ржавые листья клеятся к стеклу, будто просятся внутрь. А я прикладываю ладони к его мутной от дождя глади и разглядываю почерневшие узоры, венами пронизывающие некогда кленовый наряд. И что-то под ребрами жрет меня, тянет, мучает. Но только тело тут не причем: это не травма, это не болезнь, это – тоска. Я знал, каково это – испытывать одиночество. Но сегодня оно не было приятным. Не было приятным и вчера, позавчера, и даже неделю назад. В «Хартвуде» все некогда теплые мне чувства становились горькими и тяжелыми. Но я знал, что делаю это не ради кого-то, а ради своей семьи. Не будь меня рядом, все наладится. Ведь то, из-за чего мои родители изводили друг друга, – единственный сын. Чем дальше я, тем холоднее мне, но теплее им. По крайней мере, мне хотелось так думать.

– Нил Уэбб, – прервал мои размышления учитель, и я тут же оторвался от себя самого, недоуменным взглядом окинув мистера Бронкса. – Так сколько новелл в "Декамероне"?

– Сто, – ответил я, заставив присутствующих заскучать. Видимо, те ожидали, что я ошибусь, и уже приготовились смеяться. Все равно было только Леоне, с пренебрежением разглядывающей иллюстрации книги. Хотя почему это не удивило меня?..

Когда я впервые увидел свою ослепительную одноклассницу на уроке литературы, который посещали всего пять человек, страшно удивился: образ красивой девушки с книгой давно был вытеснен образом той же красивой девушки, но только с бестолковым журналом или мобильным телефоном в руках. Но не то чтобы я мыслил стереотипами. Просто Паттерсон – такова была фамилия Леоны и ее брата – казалась мне настолько красивой, что я и не мог представить для нее занятие, никак не связанное с внешностью. Признаться, мое первое впечатление оказалось обманчивым, как и о многих вокруг. Ей нравилась литература, нравились книги, нравились пронизанные чувством строки, но расспросить девушку обо всем мне не хватало смелости. К тому же я не был уверен, что она вообще захочет со мной говорить. Я часто ловил на себе взгляды темно-синих глаз и каждый раз видел в них глубокое презрение и бездонную усталость.

Слушать мистера Бронкса я не мог. Не сказать, что он был плохим учителем. Порою он даже удивлял меня тем, что столько знает о средневековой литературе. Но сегодня явно не такой день. Голос мужчины был далеким, а все вокруг – эфемерным. Сейчас я жил внутри себя. В своей жизни я никогда ничего не писал, хоть и всегда мечтал создавать книги. Казалось, что все мои знания и чувства – крупицы в нашей вселенной, которые вряд ли подарят людям новую историю. Но сейчас все было иначе. Из-под моих пальцев родились настоящие строки, поселившись на первой странице некогда пустого блокнота. Всего два четверостишия, но мне казалось, что я сделал гигантский шаг навстречу своей мечте. Это было мое первое стихотворение. Я бережно расправил лист и, гордый собой, наконец-то обратил внимание на учителя. Но было поздно. По коридорам пронесся звонок с урока.

– Читаем Данте, друзья. Все помнят? – произнес Бронкс, и Леона с очарованием Беатриче╧ кивнула старику в ответ. Я даже не удосужился ничего записать – сразу же понесся к выходу, прижимая к груди блокнот. Мне не верилось, что я сумел что-то сотворить, поэтому спешил к себе, вновь прочесть и осознать, что это так.

– Эй, отшельник, твой карандаш, – раздался голос сзади, но я не обратил внимания, увлеченный лишь одним. По-моему, это был момент, который полностью определил мою судьбу.

Я спустился по лестнице и сразу направился к выходу, хотя обещал себе свернуть в сторону библиотеки и позаимствовать "Божественную комедию". Однако было не до этого. Блокнот был теплым – в нем поселились живые строки. Я не знал, о ком писал, просто чувства внезапно вылились разом, и этот ливень из эмоций накрыл меня прямо на занятии. Непередаваемое ощущение: жар в сердце, бегающие мысли, сбивчивое дыхание. И карандаш, скользящий по белому листу, ломающийся грифель оттого, что спешишь, боясь забыть свою мысль. До сегодняшнего дня я не знал ничего подобного. Должно быть, это то, что зовут вдохновением.

Я вышел из учебного здания и направился в сторону общежития, потупив взгляд; вокруг меня было много народу, следовавшего туда же. Я заметил, что был единственным, кто не накинул куртку. На улице заканчивался октябрь и погода уже не походила на летнюю, как это было в первый месяц учебы. И сколько же я успел здесь вытерпеть? Хватит ли у меня сил дойти до конца? Ну вот, уже рядом родное общежитие, заменившее дом. Стоит мне запутаться в мыслях – и время ускоряется в несколько сотен раз. Знакомые лестницы, мой этаж. Я стремительно приближался к своей комнате, но внезапно почувствовал, как кто-то потянул меня за шиворот. От неожиданности я выронил блокнот и резко обернулся, взглядом встретившись со своим главным обидчиком. Колин как всегда ухмыльнулся и жутковато подмигнул. Внезапно он заметил мою вещь и нагнулся, чтобы поднять ее.