Текст книги "Сад нераскрывшихся цветов"

Автор книги: Кристина Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Садись, пристегивайся, – вежливо произнес отец, словно мы были едва знакомыми людьми и соблюдали нелепые формальности.

– Хорошо, конечно, – ответил я, взглядом пытаясь пробить лобовое стекло. Так далеко ехать. Вместе с ним. Наедине. Хотя насильно никто не заставлял меня звонить и проситься в гости на несколько дней. На такой поступок я толкнул себя сам и теперь не знал, что хуже: мучиться от терзаний или испытать боль от встречи с новой семьей Эда.

Первые полчаса отец всячески пытался завязать разговор: рассказывал о моем брате Джоне, расхваливал Джесс, делился впечатлениями о новой работе. А я сидел, разбухший от волнения, и, не чувствуя боли, рвал заусенцы на пальцах. Взгляд мой скользил по деревьям, которые построились вдоль дороги, будто по команде, но сосредоточиться я не мог, то и дело проваливаясь в свои мысли. Наконец отец заметил это и, усмехнувшись, спросил:

– Ты меня слушаешь?

Я рассеянно кивнул, пытаясь сделать вид, что так оно и было. Хотя, на самом деле, я отвлекся и думал о другом. Эд был слишком наблюдательным:

– О ком ты так задумался?

– Ни о ком, – до кончиков ушей покраснев, заявил я. И тут же лбом припал к стеклу, пряча глаза.

– Та девчонка, из-за которой ты подрался. О ней? Да... Знаешь, я в твои годы тоже лупил всяких парней из-за твоей мамы.

– Я не люблю ничего решать таким способом, – заверил отца я, – просто ситуация была безвыходная. И все.

Мои слова вызвали у того снисходительную улыбку. Но останавливаться он не собирался:

– И как у тебя с ней?

– Мы друзья, – отчеканил я и даже сам испугался своего тона. А затем, пытаясь быть мягче, зачем-то сказал: – Мне нравится другой человек.

– Тебе, может... совет какой нужен? – Эд никак не мог усмирить свои нахлынувшие отцовские чувства.

– Нет, – покачал головой я, отказываясь. – У нас все хорошо.

Видимо, мой собеседник наконец понял, что разговаривать я не хочу, и остальную часть пути мы провели в полном молчании. Мне даже удалось задремать или, по крайней мере, сделать вид, что я сплю.

Через несколько часов мы наконец-то добрались до пригорода Нортгемптона, и отец с улыбкой на губах заявил, что меня ждет сюрприз. Почему-то мое ассоциативное мышление при упоминании этого слова выдавало сцену выпрыгивания из торта или, как минимум, флажки и шарики, развешенные по всему дому. Я даже не стал ударяться в подробности, а скептически кивнул и вновь начал рассматривать местность из окна автомобиля. Я никогда не был трудным подростком, но в данный момент напоминал себе именно такого.

Вскоре отец остановился и заглушил машину. Я напряженно дернул ручку двери и сквозь щель недоверчиво выглянул на улицу. На крыльце небольшого дома никого не было. Я знал, что свое новое жилище семья Эда арендовала, а вскоре и вовсе все ее члены собирались перебраться куда-нибудь севернее. Я пригладил волосы, по привычке заправил рубашку в брюки и вышел на воздух, дожидаясь отца. Тот не заставил себя ждать, и уже вместе мы поднялись по небольшой лестнице в восемь ступеней. Один этаж, две спальни, гостиная и столовая, совмещенная с кухней. Наш с Норой дом был гораздо больше, хотя в нем мы жили практически вдвоем.

Не успел я сбросить кеды, как в нос тут же ударил специфический запах, который присущ лишь домам, где находятся грудные дети. Я даже поморщился, но сделал это незаметно, чтобы не обескуражить Эда. Стоило обернуться, как за спиной моей возникла женщина: выглядела она довольно молодо, была бледнокожа; волосы свои, медные, густые и вьющиеся, на затылке она собирала заколкой, а выбившиеся пряди то и дело убирала за уши. Ее зеленовато-серые глаза смотрели на меня с предельным вниманием, но в то же время прямодушно и без злобы. Совсем не тот человек, которого я себе представлял. Пойманный врасплох, я рассеянно кивнул в знак приветствия и даже с небольшим испугом отступил к вешалке, но женщина протянула мне руку и произнесла:

– Я Джесс. Джессика, если быть точнее. А ты? Нил?

– Нил Джонатан Уэбб, – было начал я вновь пятиться, но ладонь отца подбадривающе легла мне на плечо, и я пожал его жене руку.

– Только чуть тише, – полушепотом произнесла новая знакомая и как-то утопически улыбнулась. – Джонни спит.

Джонни... Конечно, Джонни! Новые дети – всегда новые впечатления и новые возможности воплотить свои амбиции, если в первый раз не вышло. Ревность больно кусала меня за сердце, и напряженно я потирал ложбинку меж ключиц, не зная, как действовать дальше. Но меня спас тот, кто делал это на протяжении большинства лет моей жизни, и сюрприз этот был даже эффектнее пресловутого выпрыгивания из торта: немного погодя в прихожей показалась тетя Роза, которой я тут же кинулся на шею. После поцелуя в щеку на моих губах остался горьковато-цветочный вкус ее косметики.

– Ну, Нил, – она добродушно заворчала и ответно сомкнула меня в объятиях. – Ты меня так удушишь, негодяй.

Я отстранился и наконец-то улыбнулся искренней и естественной улыбкой. Тетя Розалин была единственным человеком, которого я был по-настоящему рад здесь встретить. Эд с женой рассеянно заулыбались и довольно тихо отправились в гостиную, в то время как я не желал и на шаг отходить от тети.

– Извини, что так и не собралась повидать тебя в твоей школе, – произнесла она, качая головой. Я чувствовал сожаление в ее голосе, но в тот момент это было то, чего я меньше всего хотел слышать.

– Я сам виноват, что на рождественские каникулы не поехал домой. Мне... не хотелось возвращаться.

– Главное здесь и сейчас, – ее ладонь легла на мою макушку, а пальцы взъерошили волосы. Глазами я скользнул к лицу тети Розалин, отметив, что для женщины чуть за пятьдесят она выглядит все еще молодо. Казалось, время идет, а она вовсе не меняется. Тут же в голову мне пришла мысль: хорошо, что она не знает о той драке и переломе. Отчитывала бы полчаса подряд. А мне, конечно, было бы стыдно.

После ужина я впервые увидел своего брата. Нет, до этого момента я вполне представлял себе, как выглядят младенцы, но крошечный, завернутый в пеленки мальчик казался мне жутко чудным существом. Его мутноватые глазки, игрушечные ручки и рот, который он то и дело открывал, словно золотая рыбка, – все это забавляло и заставляло с интересом наблюдать. Я даже почувствовал, что меня тянет к Джонни: хотелось дотронуться до него, а то и вовсе взять на руки. Но его визуальная хрупкость пугала меня, поэтому я не решался. Джесс сидела рядом и с умилением глядела на свое чадо, улыбаясь. Я тоже улыбался, не так довольно, как она, конечно, но и не без искренности. Никогда не думал, что маленькие дети такие интересные.

Впрочем, утомил меня брат столь же быстро, как и очаровал. Я его, видимо, тоже утомил: мальчик начал плакать, сжимая кулачки. Зато я почувствовал жуткое облегчение: неловкое молчание между мной и Джессикой наконец-то можно было прервать. Не то чтобы она совсем не нравилась мне – хорошо, что хоть не такая, какая была в моей фантазии, – просто я знал, что нам с ней не о чем говорить. Выйдя из комнаты, я утер со лба испарину и, накинув в прихожей куртку, отправился проветриться. Сперва я остановился на крыльце дома и вдумчиво направил взгляд за горизонт. Дом моего отца находился далековато от центра города, даже за чертой, я бы сказал. Поэтому все, что простиралось дальше: начинающая зеленеть равнина, вновь череда домишек, дорога, усыпанная гравием, и розовеющий закат, акварелью разлившийся по небу. "Хартвуд" был далеко от меня, а Дарси – еще дальше: нас разделял Ла-Манш и тысячи миль. Локтями я уперся в перила и чуть свесился, пытаясь разглядеть больше просторов. Но внезапно вздрогнул: за спиной скрипнули доски. Рефлекторно я обернулся, обнаружив, что это тетя Розалин, и печально ей улыбнулся.

– Здравствуй, грусть╧, – по-французски произнесла она и с такой же светлой печалью улыбнулась мне в ответ. – Хочешь пройтись? Тут тихо обычно. Как в твоем "Хартвуде", наверное.

– В "Хартвуде" никогда тихо не бывает, – возмутился я, застучав ногами по деревянным ступеням. – Это же школа.

– Ну, если я и училась в школе, то уже вовсе позабыла, как там что. Тебе нравится?

– Нравится? – переспросил я и действительно задумался. – Сначала было немного странно. Я привык к Рочестеру, к автобусу и гренкам, которые Нора жарит по утрам. А там...

Тетя открыто взглянула на меня, медленно прохаживаясь рядом. Мы ступали вдоль дорожки, скрипя гравием. Я знал, что ей по-настоящему интересно слушать меня. Не то что Норе и Эду. Те действительно редко прислушивались к моим словам. Редко интересовались, что я читаю, что люблю, о чем мечтаю. "Да уж, простите, – зачастую говорила мать своим знакомым, когда я внезапно выдавал что-то эдакое. – Он у нас такой вот заумный. Нил наш..." И обычно в ее голосе я чувствовал больше смущения, чем гордости.

Я продолжил:

– Там от кровати до кабинета идти минут пять. На завтрак целая куча всего. Еще там посложнее, чем в Рочестере. Ну, в плане учебы. Ребята тоже ничего, – на последней фразе мой голос чуть потух.

– С кем ты дружишь?

– Много с кем. Лили помнишь? Я тебе о ней говорил осенью еще, когда звонил. Потом я подружился с Лео. Видела бы ты, какая она красивая. Блондинка. Строит из себя строгую, но у нее доброе сердце. Еще Гаррет. Мы были соседями. Его я тоже упоминал.

– Да-да, – мягко рассмеялась Роза. – Тот, что жутко неаккуратный, но дружелюбный. А другой мальчик? Как там его... Аллен?

Я счастливо заулыбался, а потом поправил ее: "Арлен". Потрясающе, что она все помнит. И тут же поспешил поделиться впечатлениями о возлюбленном:

– Он великолепный. Просто описать не могу. Представь – высокий красивый парень, при этом потрясающе умный, острый на язык. От него без ума все девчонки в школе. Неудивительно, – восхищенно лепетал я, закатывая глаза от удовольствия и оживленно жестикулируя.

Тетя тактично кивала мне, не перебивая.

– ..такие цифры, – восклицал я в порывах, – что я даже не знаю их. А он решает сложнейшие примеры. И причем быстро, как будто это легко. А порой посмотрит так, что меня знобить начинает. Особенно когда злится. Он сейчас в Германии. По-немецки, кстати, говорит как самый настоящий герр.

– Вы друзья? – абсолютно невинно спросила меня собеседница. Я оказался немного обескуражен и смог лишь мелко закивать в знак согласия.

Вскоре мы решили повернуть назад, и всю оставшуюся прогулку я посвятил расспросам о жизни Розалин. Оказалось, что она приехала временно: хочет немного помочь брату с новорожденным. При этом пообещала, что никогда не скажет, что Джонни – ее любимый племянник. И я растаял, греясь по-настоящему утопическим вечером. Но мое настроение, соответствующее тогдашнему цвету неба, быстро потемнело. Едва нога тети ступила на порог, она обернулась и с некой горечью произнесла:

– Нил, будь разумнее.

Я не понял, что она имела в виду, и вопросительно изломил брови. А Роза добавила:

– Ты даже о книгах никогда так не рассказывал. Не то что о людях. Не делай ошибок, о которых будешь жалеть.

Я взглянул на нее с застывшим в глазах ужасом и недоумением. Неужели поняла? А тетя тем временем махнула рукой в сторону входа:

– Пойдем выпьем чаю. Ты, наверное, замерз.

***

В общем, своими каникулами я был очень доволен. Мало того, что я наконец-то побывал дома, так еще и встретил двух новых людей, увидел своего брата и, конечно, провел время с тетей Розалин. Кроме того, чувствовал, что все точки над "i" оказались на своих местах. Мне было гораздо легче смотреть на отца и мать, живущих порознь. Недаром говорят, что жизнь закаляет нас. То, что вчера бурлило трагедией, обратилось в штиль, который лишь изредка отдавался тупой болью. Но я верил: свою жизнь устрою так, что никому никогда не причиню вреда и боли. Да и не похож я на инфернального человека, чтобы такое произошло со мной.

Весной наша школа наполнялась особенной жизнью. Дети оттаивали после зимы, и по коридорам вновь бродили сплетни, хихиканья и взгляды. Особенно становились активны девушки: все чаще они краснели, делились секретами и устраивали посиделки на увитой плющом террасе. Парни вообще-то тоже не отставали. Вот если раньше Гаррет совсем не хотел, чтобы об их отношениях с Кейлин знали, то теперь часто целовал ее прилюдно. Или Вацлав. Лишь недавно он жаловался на безответную любовь к кому-то из девчонок, а теперь не смущался отношений с моей одноклассницей Норой. Хотелось бы ее, конечно, предупредить о его характере, но дело их личное. Меня вообще не очень интересовала суета вокруг. Моя любовь была крепка несколько месяцев назад, такой же крепкой и осталась. Любовная лихорадка не задела нас с Арленом.

Цветы начали распускаться, источая едва уловимые ароматы, которые, смешиваясь, представали единым – так, наверное, пахнет юность: легко и свежо, отважно и ярко, по-своему и с надеждой. Лицо мое обдувал теплый ветер, а я вышагивал по асфальтированной дорожке, наслаждаясь тем, что подарила мне жизнь. Деревья приветствовали меня – гнули ветви, как спины, в поклоне, а я мысленно кланялся им в ответ. Едва различимые сквозь молодую зелень прутья забора уже не казались мне клеткой, напротив – защитой. После занятий и обеда я решил прогуляться, в надежде, что весенним ветром в голову задует какие-нибудь идеи.

Внезапно взгляд мой отметил нечто, что заставило удивиться. Я даже тихо, едва слышно, подошел, чтобы точно убедиться: на траве, прямо под огромным кленом (кора которого, кстати, пестрила всякими любовными тождествами), крепко сомкнув глаза, лежала Лео. Девушка не двигалась – лишь размеренно вздымалась ее грудь и порою трепетали веки. Она спала. Удивленный и заинтересованный, буквально на носочках я подкрался к подруге, но моего присутствия она не ощутила. Спала все так же крепко, словно вовсе не живая. Рядом с нею лежал журнал, название которого прежде я не встречал – нечто, посвященное журналистике. Еще раз кинув улыбающийся взгляд на Паттерсон, я тихо, стараясь не разбудить ее, взял журнал в руки. Оказалось, что страницы были заложены где-то на середине. Я распахнул их и тут же изменился в лице. И изумил меня не какой-то текст или пометки в нем, а то, что служило закладкой. Я вынул из сгиба карандаш, и на солнце блеснула золотистая гравировка с моим именем. Тот самый. Который я потерял давным-давно. Или думал, что потерял?..

Внезапно девушка зашевелилась – видимо, все-таки ощутила, что я рядом. Медленно она открыла глаза, проморгалась и повернула голову в мою сторону. Я все так же сидел в недоумении, в руке держа вещь, некогда принадлежащую мне. Наши взгляды встретились, и Лео испуганно встрепенулась. В ее золотистых волосах гуляло солнце, просочившееся сквозь ветви дерева, кожа будто сияла, как у вампира из пресловутой саги. Первые несколько секунд она не знала, что сказать, но собралась с мыслями и произнесла:

– Я давно хотела тебе его отдать. Ты потерял его однажды после занятия у Бронкса. Я подобрала. Но как-то все подойти тогда не решалась.

– Ничего, – постарался уладить ситуацию я.

Девушка поднялась и продолжила:

– Возьми его. Я тогда долго наблюдала за тобой, ища подходящий момент, чтобы вернуть. Но так и не смогла. Мне, наверное, просто хотелось иметь повод продолжать на тебя смотреть.

– Зачем? – поинтересовался я, изломив брови.

– Ну, мне было интересно. Мы тогда с тобой не общались. Я тебя даже недолюбливала. А потом стала наблюдать и издалека смогла понять, что ты за человек.

– И что же? – я вернул карандаш в сгиб журнала и вытянул ноги.

– Очень аккуратный с книгами. В библиотеке всегда вдумчиво выбираешь. Еще, когда что-то учишь, постоянно старательно подчеркиваешь. А когда читаешь, утопаешь в тексте. Такие глаза у тебя сразу – будто ты не здесь. Я обычно сижу в библиотеке недалеко от тебя. Все наблюдала и думала: подойти отдать или не тревожить. И так все это время. А в классе. Будто отгораживался ото всех. Или вовсе сбегал. Не поймать. А когда с кем-то разговаривал в коридоре – с соседом своим или с Блейн этой, всегда внимательный к чужим словам. Вот и на меня сейчас смотришь так...

Я чуть зарделся и смущенно отвел взгляд. Такие вещи говорит... Видимо, еще ото сна не отошла.

– Оставь его себе, раз пользуешься, – произнес я. – Мне не жалко. Для тебя особенно.

В тот момент очередь краснеть настала Паттерсон. Она поджала губы, будто боролась с желанием что-то сказать. На лбу ее появилась задумчивая морщинка. И Лео уже была готова произнести нечто, как над нами нависла тень. Вдвоем мы подняли глаза и увидели Арлена, который стоял напротив, запустив руки в карманы. Он молча наблюдал. Затем кивнул моей однокласснице в знак приветствия, и золото его глаз обратилось к моему лицу. Я поежился: майский день пронзил октябрьский холод от его присутствия. Что-то случилось, я был уверен.

– Гуляешь? – рассеянно поинтересовался я у Дарси, а тот молча и с долей сарказма кивнул. А затем заявил:

– Пойдем со мной.

– Куда? – спросил я и перевел взгляд на Лео в поисках ее реакции. Девушка неодобрительно сверлила взглядом моего возлюбленного.

– Поговорить надо.

Я нехотя встал и пошел следом за парнем, на прощание оставив однокласснице извиняющуюся улыбку.

Сперва мы шли рука об руку в неком напряженном молчании. Я изредка глядел на Арлена, а тот размышлял. Выглядел он недовольно, даже немного злился. Впредь было подумал, что из-за меня, но вскоре я дождался объяснений.

– Она призналась мне. Твоя чертова подружка.

– Кто? – спросил я, на что получил ответ:

– Блейн. Я отшил ее.

– Грубо?

– Довольно-таки.

Мы свернули в самую глубь сада, и Арлен закурил. Я видел, что ситуация неприятна ему. Он продолжил:

– Знаешь, меня она беспокоит.

– Она просто влюбленная девушка. Это пройдет. Сколько таких... Если хочешь, я поговорю с ней.

– Поистине странная влюбленность. Я заметил, что она глаз с меня не спускает долгое время. А сегодня подловила после обеда, завела за общежитие и сказала, что я единственный, кого она будет любить всю свою жизнь. Но дело не в этом. А в том, что, по-моему, она неприятно удивилась, когда я сказал, что люблю другого человека. Она ждала чего-то ответного.

Горло сжал спазм, и я ощутил жуткую вину глубоко на дне себя. Отчасти мы оба были виноваты в этом, ведь давали ей ложные надежды. Я – словами, Арлен – своим поведением, приветливостью. Лили не знала, что это было лишь жалостью, и банальное хорошее отношение приняла за любовь.

– И как она отреагировала?

Дарси затянулся в последний раз и бросил окурок. Сотнями огненных брызг он разбился о старый, покореженный асфальт аллейки.

– Заплакала. И сказала, что не верит. Мне надоело, и я решил уйти. Вслед крикнула, что я пожалею. Она всегда была такой странной?

– Нет, – помотал головой я. – Ну, по крайней мере, мне так не казалось.

– Потому что ты тоже странный.

– Это плохо?

– Нет. В твоем случае – хорошо. Не за твои же заправленные рубашки мне тебя любить.

Я надулся и рваным жестом вытянул клетчатую рубашку из брюк.

– Да ладно-ладно, – усмехнулся Дарси, притянув меня к себе. – Ты немного беспокойный. Все в порядке?

– Частично, – ответил я. – Знаешь, чувствую себя ничтожным.

– Отчего бы? – парень облокотился на ствол дерева, лениво следя за мной глазами. Приятно, что он заметил.

– В последнее время мне кажется, что с творчеством не ладится. Сколько я ни стараюсь, ничего не выходит, кроме набросков. Толкает на мысль о бесталанности.

– Я не разбираюсь в писательстве, но мне кажется, что единицы из писателей смогли придумать что-то годное в таком возрасте. Юность, все такое.

– Ты, возможно, и прав, – закивал я, но душою чувствовал, что не согласен. Тема стала выливаться в неприятный для меня разговор.

– В библиотеку со мной сходишь?

– Схожу, – лаконично ответил собеседник, и вместе мы отправились за книгами.

Урсула была удивлена, когда мы появились вдвоем. Конечно, она знала Арлена, знала его скотский нрав, слухи, извечно рассеянные вокруг его личности, и уж точно не подозревала, что мы общаемся. Конечно, я и он... Странно даже с кем-то сравнивать. В послеобеденное время в библиотеке было немного народу, и это очень нравилось мне.

– У тебя новая рубашка? – обратилась ко мне Урсула. – Синий тебе очень идет, Нил.

– Спасибо, – разулыбался я. – Это мне Арлен привез после каникул. Правда, великовата немного.

Женщина недоверчиво бросила взгляд в спину моего возлюбленного, который скучающе бродил меж полок, а затем вновь добродушно обратилась ко мне:

– Не знала, что вы дружите.

– Мы еще и соседи по комнате, – отметил я. – Само собой вот вышло. Я хотел взять что-нибудь. Тогда посмотрю? Если понадобится нечто конкретное, я спрошу.

– Конечно, – закивала работница библиотеки и занялась своими делами.

Я с интересом отправился в чащу книжных полок, в то время как Дарси последовал за мной. Сам он ничего не выбирал – лишь наблюдал за тем, что делаю я. Мои пальцы бродили по корешкам, ощущая тепло великолепных историй. Передо мной были целые вселенные, и в любой момент я мог оказаться в любой из них. Естественно, выбирал я очень долго: доставал книги, делал пометки, раздумывал, ставил что-то на место. Все это время, как скучающий за шопингом муж, Дарси устало и равнодушно смотрел на меня. И, естественно, терпение его истончилось. Он встал, подошел ко мне вплотную и накрыл своим телом. Рукою я даже оперся на книжный стеллаж, боясь потерять равновесие. Все это было несколько неожиданно. Тут же за талию меня поддержали заботливые руки Арлена, но напор его на меня не снизился, напротив – всем телом он заставил меня вжаться в стену, а затем, поймав мой подбородок пальцами, жадно и сладострастно приник к губам. С упоением я ответил на его поцелуй, но тут же попытался отстраниться. Весь я превратился в сплошное смущение:

– Кто-нибудь увидит, – гневно прошептал я, а затем ощутил, что ноги подкашиваются от возбуждения.

– Я посмотрел, нет никого, – с нетерпением произнес Дарси, вновь делая попытку поцеловать меня. Но я опять отстранился, пытаясь привести возлюбленного в чувства. Видимо, его это немного разозлило: следующий наш поцелуй начался с укуса моей губы, и был он настолько потрясающий, что в эти мгновения я не помнил о том, кто я. Внезапно мы услышали шаги и, в спешке оправившись, сделали вид, что все еще выбираем книги.

– Что-то долго вы, ребята, – меж стеллажей показалась Урсула. – Я подумала, моя помощь все-таки нужна.

– Нет-нет, – замахал руками я. – Просто спорим тут, – в неловкости я ухватил первую попавшуюся книжку и взглянул на обложку. Мне повезло. – Существовал ли Шекспир на самом деле или это была женщина, которая писала под таким псевдонимом.

– Поменьше слушай Бронкса, – с улыбкой покачала головой собеседница. – Если что-то нужно, я здесь.

– Конечно, – нервно закивал головой я, а стоило Урсуле зашагать прочь, как оба мы перевели дыхание и лукаво заулыбались друг другу. И обоим в голову пришла мысль, что нужно возвращаться в общежитие.

Едва дверь в нашу комнату закрылась, Арлен припер меня к дверце шкафа. Клянусь, его тело было горячее, чем языки пламени. С яростным желанием, словно одержимые, мы целовались так, что, казалось, сейчас съедим друг друга. Затем губы Дарси скользнули вниз по моей шее, а его руки уже дразнили мой фаллос сквозь ткань брюк. Я издал едва слышный стон и выдохнул с дрожью. Все мои чувства обострились, а свет электрической лампы стал настолько ярким, что глаза невольно заслезились. Волна за волной меня накрывало жуткое желание, и без стыда я впивался пальцами в широкие плечи своего возлюбленного, когда он проник под резинку нижнего белья и рукою сжал мою плоть.

– Арлен, – хрипло произнес я, сотрясаясь от возбуждения.

– Что? – почти спокойно произнес он возле самого моего уха, а затем обхватил его мочку влажными губами. Нет, для меня это был предел – в этот раз меня хватило меньше, чем на пять минут: как животное, пойманное в капкан, я простонал и эякулировал, запачкав спермой руки Дарси. Но того это не смутило, напротив – с вожделением он облизал пальцы и усмехнулся. Затем произнес:

– Когда придешь из душа – мы продолжим.

Нет, воистину, физическая близость с человеком, которого любишь, – высшее наслаждение.

Примечания:

╧ Здравствуй, грусть! (фр. Bonjour Tristesse) – роман французской писательницы Франсуазы Саган.

Глава 25

– Через десять минут собираю ответы. Сколько можно тянуть?

Голос учителя французского звучал где-то далеко. По крайней мере, так казалось мне, хотя сам мистер Голдман стоял всего в десяти шагах от моей парты. Лениво и с трудом я разлепил опухшие от творческих переживаний веки и взглядом встретился с Леоной. Та закатила глаза и покачала головой, тем самым показывая, что тест ей тоже дается со скрипом. Я тут же отвел глаза, приподнялся на локтях и вновь уставился в свой лист. Бесполезно. Все мои внутренние ресурсы были исчерпаны, и не могло хватить меня даже на короткую проверочную по нелюбимому французскому. Хотя дал бы Голдман ее недели три назад – я написал бы все без колебаний. Причина была проста: в последние несколько дней я расклеился, как дешевые ботинки под дождем. Во мне хлюпала горечь, а через дыры сквозило отчаяние: все больше я убеждался, что мои планы на счастливое будущее летят в бездну. Я не умею писать. И никогда не умел. Именно поэтому до сих пор я ничего не сочинил, а не потому, что мое вдохновение еще не пришло. Мне не хватало не личных переживаний и опыта, чтобы создать по-настоящему хорошую историю, а таланта. И эта мысль прорастала сквозь мое тело, как корни, сжимала, давила и медленно убивала.

"Да черт с ним", – мысленно выругался я, рывком поднялся с места и, оставив полупустой листок с ответами на столе учителя, вышел из класса. Едва я совладал с раздражением, дверь за мной хлопнула – и я увидел Паттерсон. Она тоже выглядела как выжатый лимон.

– Чуть не сдохла, – произнесла девушка и шумно выдохнула. Тут я впервые за последние три дня улыбнулся: образ Лео и ее слова ну никак не вязались меж собой. И было это настолько необычно, что не оставило равнодушным.

После французского нас ждала история Британии. Тот самый предмет, на котором я чувствовал себя ущемленным. Я был полностью уверен, что мисс Элизабет не очень хорошо относится ко мне, и даже знал почему. Хотя, конечно, Арлена я ни в чем не винил. Звонок с предыдущего занятия еще не прозвенел, поэтому вместе с Лео мы встали возле подоконника, дожидаясь, когда учительница истории откроет нам кабинет. От нечего делать я достал тетрадь и начал листать ее, проверяя, все ли я выполнил. Нам задавали заполнить таблицу, состоящую из имен надоевших Генриху жен, чья кровь была пролита от скуки короля. Я выполнил все, как нужно, и теперь ожидал снисхождения от мисс Элизабет. Рядом с нами вальяжно прохаживались другие одноклассники, закончившие работу также рано. И не успел я вчитаться в громоздкие слова, переваливавшиеся за линию строчек, как надо мною нависли две тени. Медленно я отстранился от подоконника и обернулся: за спиной стояли Денни и Этан. Я бы не сказал, что выглядели они враждебно. Наоборот – как-то стесненно жались, отступали, пятились. Будто все это время терроризировали не они меня, а я их. И тут один из братьев, наконец, заговорил:

– Нил, ты же сделал домашку? Ну, ту ерунду, которую Элизабет нам сказала?..

– Таблицу? – переспросил я.

Близнецы разом закивали.

– Да, – кивнул в сторону тетради я, а затем взглянул на Леону. Она пожала плечами, видно тоже не понимая, что им надо.

– А можешь... дать сфотографировать? – в неловкости обратился ко мне Этан. Я замер, пытаясь найти подвох. Меня давно никто не дразнил, но я все еще не привык ощущать себя полноценным членом класса. Здесь не было подоплеки – я видел это по их глазам. Никакого жестокого блеска.

– Конечно, – мягко, но с уверенностью произнес я. – Правда, почерк у меня непонятный...

– Да мы разберемся, – махнул рукой Денни, щелкая лист на мобильный.

Они действительно обратились ко мне за помощью. Как обычные ребята, как одноклассники. Конечно, мне было немного не по себе: до последнего я ждал какую-нибудь гадость. Но ничего не произошло. Тогда я вновь взглянул на Паттерсон. Девушка молча стояла и спокойно наблюдала за тем, как толкаются двое, не в силах поделить место на другом подоконнике. И будто так было всегда. В этот момент я почувствовал себя предельно странно. В душе было тепло, будто под рубашкой я носил грелку.

– Спасибо, – хором крикнули мне ребята, и Денни даже состроил забавную рожу.

Именно в тот момент я почувствовал, что теперь все будет совсем по-другому.

Следующий урок показался мне невероятно скучным и затянутым. Каждые пять минут я порывался снять до жути надоевший пиджак: его синтетическая подкладка заставляла меня потеть от жары, возиться и всячески проклинать сегодняшний день. К слову, еще утром я ощутил какую-то судьбоносность этого четверга: то ли настроение было плохое, то ли действительно сумел почувствовать беду. И беда подошла ко мне сразу после звонка.

– Нил, можно поговорить?

За рукав меня поймала Лили. Я кивнул в ответ и вгляделся в ее лицо, на которое упали разноцветные лучи, прошедшие сквозь витражное стекло в холле. Алые, небесно-голубые и желтые огоньки плясали на щеках девушки. Все та же незаконченная, брошенная скульптором статуя, что и в момент нашей первой встречи. Я попытался отогнать от себя жалость, но давалось мне это с трудом. Особенно когда я знал, что сердце девушки разбито. Вместе мы вышли из школьного здания, миновали аллейку, гниющие остатки кирпичного забора, полуразрушенную арку и забрели куда-то в глубь территории. Отсюда можно было увидеть самый край сада, даже тот самый сарай, от взгляда на который мои щеки алели, а воспоминания потоком сознания наваливались и смущали еще больше. Лили, наконец, остановилась и, заправив прядь карамельных волос за ухо, вновь посмотрела на меня. Ее взгляды были всегда тянущими, словно болотная топь.

– Нил, – ее голос дрогнул, – Дарси отказал мне.

– Дарси? Отказал? – попытался состроить удивление я. – Что ты имеешь в виду?

Блейн нахмурилась и закусила край обветренной нижней губы. Тут же губа треснула, и на ней проступила багровая капля крови. Я поежился, но не прекратил попыток изображать недоумение.

– Я сказала ему все о своих чувствах. Мне показалось, что я слишком долго ждала и так. Сказала. И что толку...

По ее щеке спустилась слеза, затерявшись на подбородке. Лили попыталась спрятать ее, но тут же остальные хлынули бесконечным потоком.

– Тише, – я опустил ладонь на плечо девушки и тут же ощутил, что та дрожит.

– И знаешь что? – с придыханием произнесла она. – Он сказал, что любит кого-то еще. Понимаешь? Я дура. Я думала, что все это время ему нравилась я. Как наивно с моей стороны полагать, что такое вообще могло случиться.